Девятнадцатого июня Вера Дюфрен собиралась встретиться со своей тринадцатилетней дочерью Реджиной Дюфрен у кегельбана на Эйрпорт-роуд. К несчастью, девочка опоздала, потому что по пути у ее велосипеда лопнула шина. Реджина подошла к автостоянке у кегельбана как раз в то время, когда ее мать садилась в светло-коричневый седан с разбитой задней фарой. Единственное, что Реджина успела заметить, – водитель носил бейсбольную кепку.

Судя по виду, Вера не сопротивлялась и не проявляла какого-либо беспокойства.

Дик Бергстром, владелец кегельбана и давний друг Веры, сообщил, что, по словам Веры, она ожидала прибытия своего знакомого, который должен был забрать ее. В ожидании его приезда она стояла на улице и курила. Бергстрому не удалось разглядеть человека, сидевшего за рулем автомобиля. Позже в тот вечер, около 22.00, Вера появилась одна в баре «Взлетная полоса». Точно не известно, приехала ли она на своей зеленой машине «шевроле-вега», или кто-то подвез ее. На следующий день полиция обнаружила ее автомобиль на долговременной стоянке у аэропорта, но не нашла никаких свидетельств того, что Вера заходила в аэропорт или регистрировалась на рейс.

Она выпила несколько коктейлей в баре и поговорила с двумя-тремя знакомыми, которые подтвердили, что она пребывала в хорошем расположении духа. Она ушла одна около полуночи. Незадолго до выхода люди видели, как она разговаривает с усатым мужчиной в черном кожаном пиджаке и бейсбольной кепке «Янкис». Когда детектива Стюарта Бэрра спросили, представляет ли мужчина в черном кожаном пиджаке интерес для полиции, он ответил: «У нас есть основания полагать, что помимо убийцы этот человек был последним, кто видел Веру Дюфрен в живых».

Реджи проспала до полудня, преследуемая видением того, как она разыскивает свою мать и в конце концов оказывается в мотеле «У аэропорта». Комната была разнесена в пух и прах, но на кровати лежал пакет, завернутый в коричневую бумагу. Дрожащими пальцами Реджи открыла пакет. Внутри находилась деревянная шкатулка с этикеткой, набранной аккуратными буквами: «Второй шанс». Реджи осторожно приподняла крышку и раскрыла рот, чтобы закричать, но наружу не вышло ни звука. Перед ней лежала безжизненная миниатюрная куколка Веры, приколотая к полоске пенопласта вместе с несколькими тараканами.

– Дрянь! – взвизгнула Реджи и открыла глаза. По коже бегали мурашки. Реджи испытывала сильное желание порезать себя. Может быть, взять булавку…

Нет.

Реджи выбралась из постели и побрела по коридору, а потом по лестнице в одной футболке и тренировочных штанах. Она спустится на кухню, нальет себе соку и сделает вид, будто все в порядке. Будто ее мать не пропала, а может вернуться в любой момент. Будто она обычная девочка, не имеющая тайного желания резать себя бритвой и колоть булавкой.

У Реджи по-прежнему болела лодыжка, но теперь, когда она могла переносить вес на правую ногу, походка стала почти нормальной. Когда Реджи приблизилась к кухне, услышала голос Лорен, говорившей с кем-то. Она была рада, что Лорен уже встала. Реджи начала раздумывать о том, что предпринять, если ее тетя больше не выйдет из своей комнаты.

– Просто не могу поверить, – устало говорила Лорен. – Мне все кажется, тут какая-то ошибка…

– Отпечатки пальцев совпали, Лорен. И шрамы тоже. – Это Джордж. Его голос тоже был усталым и немного дрожал. – Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Я думал, это будет похоже на все предыдущие случаи…. Она пропадает на два-три дня, потом возвращается в ритме вальса, расточает улыбки и ведет себя так, как будто ничего не было.

Реджи встала на цыпочки и подошла ближе к двери.

– Это я виновата, – жалким голосом произнесла Лорен.

– Ты не должна винить себя, – сказал Джордж тихим, утешающим тоном. – Ты ничего не могла сделать.

– Если бы мы не поссорились…

– Она бы все равно ушла, – сказал Джордж. – Ты знаешь, какой была Вера. В смысле, какая она есть. Я имел в виду только это.

Реджи подошла к дверному проему и встала боком, чтобы заглянуть внутрь. Лорен сгорбилась на стуле, крепко держа кружку чая. Джордж стоял рядом, прижавшись к ней и положив руку ей на плечо.

– Наверное, это было неизбежно, – сказала Лорен и с усилием выпрямилась. Она провела рукой по волосам, которые находились в полном беспорядке, что было нехарактерно для нее. Ее глаза покраснели, щеки припухли. – Случилось что-то ужасное. Думаю, я все время знала об этом, предчувствовала это. Вера находилась на пути, который мог привести ее только к гибели. Когда умер отец, какая-то ее часть дала трещину и разбилась. Думаю, тогда я и потеряла ее. Может быть, раньше…

– Это ни к чему не приведет, – сказал Джордж, и его голос сорвался, когда он отодвинул свою чашку, едва не расплескав нетронутый чай. – Думаешь, я не делал то же самое? Я снова и снова проигрывал это у себя в голове, воображал всевозможные способы, которыми мы могли бы спасти ее. Но фантазии не приводят ни к чему хорошему, Лорен. Вера сделала свой выбор. И, может быть, этот выбор привел ее к тому, что произошло. А может быть, и нет. Может быть, это чистая случайность.

Лорен заплакала, но это были не деликатные дамские всхлипывания, а мучительные и долгие рыдания. Она прижалась головой к груди Джорджа и плакала. Джордж с пепельным лицом обнимал ее, его глаза увлажнились от слез. Потом он наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Это кажется таким нечестным, – прошептал он Лорен в ухо. – Таким… нереальным.

Странное чувство овладело Реджи. Эти двое были не просто добрыми друзьями, утешавшими друг друга, – судя по языку жестов, здесь было замешано нечто гораздо большее. Она вспомнила, как слышала голос Джорджа в ту ночь, когда Лорен выгнала ее мать из дома, и все встало на свои места: он проводил ночь с Лорен. Должно быть, после прощания с ними он вернулся обратно, подождал, пока Реджи отправится в постель, а потом прошмыгнул в дом и поднялся к Лорен. Или, может быть, они были в гараже… там, на кожаном диване. Наверное, Вера имела в виду именно это, когда сказала, что знает о том, что творится в гараже. У Реджи свело живот от гнетущего раздражения, смешанного с отвращением.

Она помнила, как выглядела Лорен, когда Джордж подарил Вере резного лебедя. Реджи помнила ее взгляд.

Может быть, Лорен ревновала сестру к Джорджу? Реджи задумалась, могло ли это быть истинной причиной ее ссоры с Верой; Лорен не понравилось, как любовник смотрит на ее сестру. Но как далеко могла пойти Лорен ради того, чтобы защитить свои отношения с Джорджем, которым якобы угрожала Вера?

В свете своих новых открытий Реджи пристально посмотрела на тетю. В голове, как сигнал тревоги, бился один-единственный вопрос: какие еще здешние тайны остались недоступными для нее?

Лорен подняла голову, взглянула на Джорджа и сказала:

– Вчера ночью я не могла заснуть. Лежала в постели и представляла, что он мог сделать с ней…

– Я знаю, – отозвался Джордж, медленными кругами массировавший ей спину. – Не могу вынести этого ожидания, когда она лежит где-то там, связанная по рукам и ногам. Это лишь вопрос времени.

Реджи попятилась из кухни и поднялась по лестнице в носках, пропуская скрипучие ступеньки.

У Реджи заурчало в животе и пересохло во рту.

Джордж был прав. Самое худшее – это ожидание. Ее бесила сама мысль о том, что она должна потратить целый день, не предпринимая ничего и только сетуя на то, какой она была идиоткой, если не замечала отношений между Джорджем и Лорен. Какие еще очевидные вещи она не заметила? Какие подсказки могли привести ее к матери?

Реджи стояла в коридоре перед своей спальней. Она потянула крышку люка, ведущего на чердак, развернула деревянную лесенку и забралась наверх.

Чердак, некогда служивший для ее матери швейной комнатой, теперь превратился в некое подобие музея. Реджи включила свисающую лампочку и огляделась вокруг.

Здесь были две швейные машинки и три манекена, каждый из которых носил платье, надетое ее матерью для примерки. Безрукие и безногие, это были торсы Вериного размера, облаченные в ее одежды: загадочные оракулы, которые могли бы заговорить, если бы Реджи знала нужные слова.

Вдоль стен выстроились заброшенные рулоны ткани и коробки с обрезками. Здесь имелся рабочий стол с портновскими ножницами, линейкой, утюгом и подушечкой для иголок. Слева от стола стояло раздвижное трюмо с зеркалом в полный рост. Перед ним лежал сундук, полный старых рисунков, журналов с выкройками, фотографий из модельного портфолио Веры и ежегодных альбомов из средней школы. Реджи открыла сундук и стала разбирать эти реликвии, стараясь понять, каким человеком была ее мать до рождения дочери. Но Вера оставила мало подсказок. Там не было дневников или старых любовных писем. Ничего скандального. Ничего такого, что могло бы подсказать Реджи, кем был ее отец. Были старые театральные афиши и программы школьных пьес, где мать играла главные роли: Венди в «Питере Пэне», Энни Оукли в «Энни, бери свое ружье». Реджи пролистала выпускной альбом Веры и нашла фотографию своей матери на вручении приза в номинации «Будущие знаменитости». Девушка по имени Линда написала: «Стремись к высшим целям, Вера!» Там были и другие фотографии Веры: в театральном клубе, где она полулежала на руках у других участников, и на сцене в роли леди Макбет. Реджи закрыла альбом и оставила его на коленях, пока убирала в сундук все остальное.

Она вгляделась в пыльные зеркала, изучая отражения трех безликих манекенов в одежде Веры. Когда Реджи прищуривалась, то казалось, что манекены движутся, протягивают к ней невидимые руки и тихо шепчут.

– Что, думаешь сшить себе бальное платье?

Пораженная, Реджи оторвала взгляд от зеркала и развернулась. Тара стояла совсем рядом с ней. Она так бесшумно прокралась по лестнице на чердак, что Реджи не подозревала о ее присутствии.

– Я просматривала мамины старые вещи.

– Как получилось, что ты не встретилась с нами в придорожном ресторане, Редж? Мы собирались поехать в кегельбан, поговорить с Диксом, осмотреться вокруг. Помнишь? Мы ждали тебя около двух часов. Сид должен был приступить к работе на поле для гольфа, а Чарли отправился косить газоны.

– Извините, но я просто не смогла. И вообще, я не вижу смысла во всем этом. – Реджи закусила губу и вспомнила слова Лорен: «Наверное, это было неизбежно… Случилось что-то ужасное».

Реджи вытянула палец и прикоснулась к зеркалу. Она сделала маленький кружок, который превратился в вихрь торнадо. «Некоторые вещи просто сильнее, чем мы. Сила тяготения. Рука судьбы».

Рука.

Перед мысленным взором возникла искалеченная рука Веры в молочной картонке, указывающая на дочь негнущимся пальцем.

В том-то и дело. Она не могла.

Она не могла, потому что была глупой, эгоистичной и больше не хотела узнавать жуткие тайны своей матери. Реджи была подлой трусихой.

– Смысл? – Тара склонила голову набок, изучая лицо Реджи в тусклом свете. – Смысл в том, что мы должны стараться, верно? Если мы прекратим поиски, то все будет кончено.

– Все и так уже кончено, – сказала Реджи.

– Если ты нашла кучу дерьма, на которую не могла смотреть, это еще не означает, что ты можешь все бросить, – сказала Тара. – Да, твоя мать снимала эту тайную комнату, околачивалась в дешевых барах и встречалась с кучей мужчин. Ну и что? Она все равно остается твоей мамой, Редж. Ты не можешь отвернуться от нее потому, что хочешь сохранить свое долбаное представление об идеальной матери.

Реджи посмотрела в зеркало. Тара стояла рядом с ней, а манекены находились за ними – странные фантомные преследователи.

– Что это? – спросила Тара и протянула руку к альбому.

– Выпускной альбом моей мамы. В сундуке полно ее старых вещей, но там нет ничего полезного. Я думала, что, если как следует поискать, там найдется что-нибудь, хотя бы маленький намек. Какая-нибудь подсказка.

Тара перелистала страницы и нашла фотографию Веры.

– Боже, она была красавицей. – Тара заглянула в альбом, потом посмотрела на Реджи. – Знаешь, а ты похожа на нее. Глаза… и форма лица.

– Я совсем не похожа на нее, – заявила Реджи.

– Но остальное – твои нос и брови – это от кого-то еще. Возможно, от твоего отца. – Тара пролистала еще несколько страниц. – Возможно, он здесь. Какая-нибудь старая школьная любовь.

Реджи покачала головой.

– Она забеременела в Нью-Йорке.

Тара облизнула губы.

– Тогда, может быть, это кто-то из ее театральной труппы. Или парень, с которым она работала. Это мог быть знаменитый актер, Редж! Может быть, поэтому твоя мама всегда была такой скрытной? – Тара быстро листала страницы, пока не нашла театральную программу пьесы «Суровое испытание». – Эй, разве это не пьеса о ведьмах из Салема?

– Думаю, да.

– Смотри, ее ставили в хартфордском театре. – Тара наморщила нос и стала загибать пальцы, считая годы с 1970 до 1985-го. – Октябрь 1970 года, заключила она.

– И что?

– А то, что твоя мама играла роль в этой пьесе в Хартфорде, а не в Нью-Йорке! Я не специалист по беременности, но думаю, это было примерно то самое время, когда она залетела с тобой.

Лицо Тары, раскрасневшееся от волнения, блестело в тусклом свете лампочки.

– Не имеет значения. – Реджи взяла у Тары программку и положила ее обратно. – Я уверена, что, кем бы он ни был, он даже не знает о моем существовании. Единственный человек, кто знает, кем был мой отец, – это моя мама, а она пропала. Мы можем сколько угодно играть в полицейских и разбойников и искать улики, но от этого ничего не изменится. Мы не можем спасти ее, Тара. Никто не может. Все это глупая, бесполезная трата времени!

Реджи повесила голову и заплакала, хотя и ненавидела себя за это. Она была ребенком и трусихой, и теперь Тара знала об этом, но Реджи даже не беспокоилась.

– Эй, – прошептала Тара и положила руку на спину Реджи. – Я знаю, каково тебе сейчас.

– Чушь собачья! – прошипела Реджи. Она приподняла голову и поглядела на их отражения в зеркале. Девчонка с худым лицом, больше похожая на парня. Она забыла надеть фальшивое ухо, и с новой короткой прической отсутствие уха бросалось в глаза, отчего она выглядела уродливо перекошенной. А Тара… Тара выглядела как прекрасная актриса, только что со съемочной площадки кинофильма о вампирах.

– Иногда нам достается слишком сильно, понимаешь? – сказала Тара. – Все эти проклятые мысли, которые кружатся в голове и не дают покоя. Люди пытаются говорить со мной, но они как будто находятся под водой и понятия не имеют, о чем речь. Я слышу голоса мертвых женщин, которые шепчут мне, а потом моя мать вопит, чтобы я убралась у себя в комнате, и говорит, что если бы я не была такой тупой и ленивой, то отец никогда бы не бросил нас. – У Тары задрожал подбородок, но она села и выпрямила спину, оказавшись еще ближе. Когда она снова заговорила, ее голос был тихим и спокойным. – Иногда мне кажется, что я взорвусь, если не смогу замедлить все эти мысли и голоса, удержать их под контролем.

Реджи смотрела на себя в зеркало, хлюпая носом; слезы и сопли капали с ее лица.

– Но я узнала секрет, – с проказливой улыбкой продолжала Тара. – Я могу остановить их прямо сейчас. Мы обе можем.

Реджи уселась перед зеркалом и посмотрела, как Тара запустила руку в свою черную сумочку и достала серебристую шкатулку, где хранилось бритвенное лезвие, завернутое в ткань, словно крошечный подарок. Тара протянула шкатулку подруге и выжидающе посмотрела на нее.

Реджи взяла бритву и быстро закатала штанину тренировочных брюк. Потом она остановилась и посмотрела на Тару.

– Это так хорошо, – сказала Тара и наклонилась вперед. Она немного дрожала, глядя на чистую кожу на икре Реджи. Тара выглядела такой поразительной, такой бледной и сияющей, словно ее собственная кожа была соткана из лунного света.

– Сделай это сама, – предложила Реджи и протянула бритву. Тара благодарно вздохнула, словно маленькая девочка, только что получившая желанный подарок на Рождество.

Она взяла бритву и поднесла лезвие к коже Реджи, драматически затягивая последний момент. Дыхание Тары участилось и стало неровным. Она медленно опустила лезвие, лаская кожу, а не прорывая ее.

– Пожалуйста, – попросила Реджи, и Тара резко вонзила бритву, заставив подругу вскрикнуть. Потом Тара издала мычащий звук и прикоснулась пальцем к раскрытому порезу, отчего Реджи болезненно поморщилась. Порез был глубоким и кровоточил сильнее, чем маленькие пробные ранки, нанесенные Реджи. Она позволила боли волной нахлынуть на себя и как будто слилась с ней.

Больше не было Нептуна, не было пропавшей матери, не было Чарли и Лорен или жуткой комнатушки в мотеле «У аэропорта».

Осталась лишь сама Реджи и Тара, чьи пальцы были липкими от ее крови; теперь обе чувствовали себя неуязвимыми.

– Вот черт! – воскликнула Реджи, когда лезвие канцелярского ножа впилось в кончик ее большого пальца. Кровь пролилась на кусок гипсокартона, который резала Реджи, и создала нечто вроде теста Роршаха, который сначала был похож на божью коровку, а потом, когда кровь расползлась дальше, стал напоминать омара. На долю секунды Реджи вернулась в свое старое тело и позволила себе получить извращенное наслаждение от боли, раствориться в ней с мыслью о том, что это сделает ее более могущественной.

– Идиотка, – пробормотала Реджи и направилась к кухонной раковине, чтобы промыть порез. Посмотрев в окно над раковиной, Реджи увидела передвижную станцию с тарелкой спутниковой антенны, стоявшую в начале подъездной дорожки. Оттуда шел человек с тяжелой камерой на плече. За ним следовала женщина с безупречной прической и толстым слоем косметики на лице. Журналисты продолжали приезжать, снимать дом во всех ракурсах и стучаться в дверь, которую Реджи и Лорен никогда не открывали. Телефон разрывался от звонков, но они воспользовались автоответчиком.

Реджи задернула занавеску и осмотрела большой палец.

Обычно она была осторожна и тщательно следила за безопасностью. К счастью, порез был неглубоким.

У нее до сих пор оставался шрам от бритвы Тары: тонкая линия на задней части икры. Другие люди замечали ее и иногда задавали вопросы (Реджи каждый раз говорила, что неудачно упала с велосипеда). Были и другие шрамы на руках и ногах – более тонкие и незаметные. Призрачные шрамы, которые она замечала лишь время от времени.

Реджи продолжала резать себя до окончания средней школы. Она делала это тайно, как некоторые другие девушки, нюхавшие кокаин или делавшие минет незнакомым мужчинам. Это было болезненное пристрастие почти наркотической силы. Потребность ощущать контроль, фокусировать свой разум, когда он выписывал безумные и бессмысленные петли. Лишь когда она уехала из дома, смогла прекратить это: в Род-Айленде она начала новую жизнь и чувствовала себя другим человеком, девушкой без прошлого.

И вот теперь она вернулась к тому, с чего начинала. Ее кожа зудела от старых, знакомых впечатлений, желание сделать порез было очень сильным. И канцелярский нож как раз лежал рядом. Было так просто взять его, провести лезвием по коже…

Реджи завернула кран и прижала к большому пальцу бумажное полотенце, когда в кармане ее джинсов завибрировал мобильный телефон. Она достала его: снова звонил Лен.

Реджи ответила на звонок.

– Привет, – сказала она.

– Реджи? О господи, я весь извелся от беспокойства! Почему ты не позвонила? Ты не получала мои сообщения?

– Извини, но тут все развивалось в безумном темпе. Я собиралась позвонить, но не…

– Ты вернулась домой, да? Обратно, в Брайтон-Фоллс?

– Да, – ответила она. Из ранки на большом пальце продолжала сочиться кровь. Реджи потянулась за новым бумажным полотенцем и зажала порез указательным пальцем. – Лен?

– Да?

– Я могу тебе кое-что рассказать? Что-то, о чем я никому не рассказывала?

– Ну конечно.

Реджи собралась с силами. Ей хотелось отступить и придумать какую-нибудь новую ложь, но она уже зашла слишком далеко. Если она расскажет, секрет выйдет наружу и больше не будет обладать прежней властью над ней. Может быть, тогда ее кожа перестанет зудеть, и она больше не будет с тайной тоской смотреть на лезвие канцелярского ножа.

– Когда я была девочкой, резала себя бритвой. Специально.

– Понятно, – ровным, спокойным голосом отозвался он.

– Я пользовалась опасной бритвой и никогда не резала глубоко, только для боли, чтобы пошла кровь. Я начала примерно в то время, когда заварилась эта каша с Нептуном. Когда все начало разваливаться, когда вокруг были один лишь страх и насилие. Порезы давали ощущение порядка. Спокойствия.

Лен немного помолчал.

– Выглядит совершенно разумно, – сказал он. – Конечно, все это ужасно, и мне правда жаль, что тебе пришлось столько испытать, но я понимаю. Хотя должен спросить: почему ты сейчас говоришь мне об этом?

– Потому. Я не могу сказать никому другому. В этом-то и дело. – Реджи хотелось, чтобы Лен понял это, чтобы до него на самом деле дошло, что она имеет в виду. – Ты – единственный человек, которому мне хотелось поведать свои поганые мелкие секреты. Я была не права, когда не сказала тебе, что моя мать нашлась. Теперь я это понимаю, и мне очень, очень жаль.

– Все нормально, – сказал он.

– Нет, не нормально. Я переживаю, что сделала тебе больно. Ты – мой единственный настоящий друг, Лен. Самый близкий человек на свете. Я не собираюсь делать вид, будто знаю, как определить наши отношения, но могу обещать, что всегда буду готова жить с тобой. Я люблю тебя, Лен. Своей жалкой, мелкой любовью, но я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – сказал он.

– Не могу представить, что потеряю тебя, – сказала она и закусила губу.

– Знаю, – отозвался он. – Я тоже не могу представить себя без тебя.

Они немного помолчали.

– В новостях сказали, что Нептун вернулся и что они нашли еще одну руку.

– Он забрал мою старинную подругу Тару. Моя тетя наняла ее как сиделку для ухода за мамой. Думаю, Тара что-то обнаружила, стала копать в разных местах и подошла слишком близко.

– Боже! – произнес Лен. – Думаю, мне нужно приехать. Я могу собраться за десять минут и выйти за дверь…

– Нет, – быстро перебила Реджи, глядя на пропитанное кровью бумажное полотенце. – То есть спасибо, но… нет. Не надо. Я не смогу вынести такое столкновение между своей прошлой и нынешней жизнью. И в любом случае ты ничего не сможешь поделать. Я правда в полном порядке.

– Судя по голосу, это не совсем так. – Его голос был хрипловатым и сочувственным, и Реджи вдруг захотелось оказаться в его объятиях.

– Здесь приходится нелегко, – призналась она.

Лен что-то пробормотал, соглашаясь с ней. Потом его голос зазвучал громче:

– Ты всю жизнь убегала от этого места и от всего, что там случилось.

– Но теперь я здесь, в самой гуще событий. В некотором смысле я чувствую себя так, будто никуда не уезжала. Или так, словно я шагнула назад во времени и вернулась в детство. – Она расковыряла порез на большом пальце, который открылся и начал кровоточить.

– Как это ни мучительно, я знаю, что это полезно для тебя, – сказал Лен. – Ты встретишься со своими демонами, но в итоге станешь сильнее.

Реджи вздохнула.

– Кстати, о демонах: сегодня я собираюсь встретиться со старым сукиным сыном, которого зовут Бо Бэрр. Он ухаживал за моей мамой, когда она училась в средней школе. Раньше он был автомобильным дилером и продавал «форды». Он скользкий, как угорь, настоящий мешок с дерьмом.

– Почему ты собираешься нанести ему визит?

– Потому что он был одним из последних людей, которые видели мою маму перед ее исчезновением. Нам удалось связать его с автомобилем, на котором уехала моя мама за день до пропажи. Я видела это своими глазами. Если он что-то знает, мы выясним это.

– Мы?

– Чарли подвезет меня к нему. Бо Бэрр – это его дядя.

– Минутку, тот самый Чарли? Предмет неразделенной подростковой влюбленности?

Реджи снова вздохнула. Возможно, она слишком много рассказала Лену о своем прошлом.

– Это было в другой жизни. Нам было по тринадцать лет. Теперь он скучный растолстевший мужик, который начинает лысеть и торгует недвижимостью. Но он так же сильно хочет найти Тару, как и я.

– Это полная лажа, Реджи. Ты серьезно разъезжаешь по городу в поисках серийного убийцы?

– Я буду осторожна, – сказала Реджи. – Послушай, Чарли может приехать в любую минуту. Мне нужно идти. Позвоню попозже, ладно?

– Обещаешь? – спросил он. – Потому что, если ты не позвонишь, я приеду туда.

– Обещаю, – ответила Реджи и отключилась, прежде чем он успел сказать что-либо еще.

– Где Лорен? – Реджи спустилась на кухню, где обнаружила Джорджа, который мыл посуду. Его одежда была мятой, глаза припухли и покраснели. Он выглядел так, словно не спал несколько дней.

– Она пошла прилечь. Твоя подруга ушла?

Реджи кивнула.

Джордж вынул затычку из раковины, и мыльная вода с журчанием устремилась в слив.

– Твоя тетя невысокого мнения о ней. Боюсь, Лорен отталкивает ее чувство стиля. Вся эта чернота, кружева и английские булавки.

Реджи пожала плечами.

– По крайней мере у Тары есть чувство стиля.

Она оставила невысказанным продолжение своих мыслей: «Не то что у Лорен с ее старым и вонючим рыбацким жилетом». Ей не хотелось ранить чувства Джорджа – он явно одобрял рыбацкий жилет, может быть, даже находил его привлекательным. Она похвалила себя за то, что вовремя остановилась. От мысли о том, что у Джорджа и Лорен есть тайная связь, Реджи начинало подташнивать.

Джордж улыбнулся.

– Вы нашли что-нибудь интересное на чердаке?

Он испытующе посмотрел на нее, и на долю секунды ей показалось, что ему все известно о бритвах и порезах. Ногу дергало от боли, и Реджи опасалась, что кровотечение возобновилось. Тара явно перестаралась. Теперь порез был накрыт марлевой подушечкой и заклеен бактерицидным пластырем, неприятно оттягивавшим зудящую кожу.

– Почти ничего, – ответила Реджи, глядя в сторону.

– Присядь-ка, – предложил Джордж и отодвинул стул от кухонного стола. Она уселась напротив него. Он долго смотрел на нее, потом поднял очки и потер лицо влажными, сморщенными от мыльной воды ладонями. Аккуратно вернув очки на место, он снова уставился на Реджи. Его глаза были большими и печальными.

– Реджи, твоя мама…

– Я знаю. Ее захватил Нептун, и полицейские нашли ее руку. Я знала еще до того, как узнала Лорен: когда услышала описание руки. Я даже ходила в полицию.

Глаза Джорджа за стеклами очков распахнулись еще сильнее.

– Вот как? Лорен знает?

Реджи покачала головой.

– Она убьет меня. Пожалуйста, не говори ей.

Джордж слабо улыбнулся.

– Значит, это будет наш секрет.

Они еще немного помолчали, шаркая ногами по полу. Реджи посмотрела вниз и увидела, что линолеум засыпан крошками.

– Реджи, – сказал Джордж. – Если тебе нужен кто-то, чтобы поговорить… о твоей маме… то есть…

– Спасибо, – сказала Реджи и встала, как будто куда-то спешила. Джордж вроде бы испытал облегчение от того, что она не собиралась немедленно воспользоваться его предложением.

– Слушай, я тут думал поехать к себе домой и поработать над шкафом для Лорен. Просто хорошо будет чем-то заняться и поработать руками, чтобы отвлечься от всего этого. Хочешь, поедем со мной? – предложил он и приподнял брови. Иногда Джордж напоминал Реджи добродушного пса, которого не могут коснуться никакие разочарования. Ей это нравилось гораздо больше, чем пронизывающий, рентгеновский взгляд, которым он недавно смотрел на нее.

Она кивнула и пошла за ним к автомобилю.

– Чудесный вечер, – сказал Джордж.

В воздухе пахло свежескошенной травой и мясом, жаренным на гриле; один из соседей устроил пикник перед домом. Аромат мяса на углях тяжелой волной нахлынул на Реджи, но почему-то вместо аппетита она почувствовала тошноту. Реджи была уверена, что за этим ароматом ощущается слабый запах ее собственной крови, сочившейся из пореза. Реджи прислонилась к автомобилю Джорджа и сделала несколько вдохов и выдохов, прежде чем сесть внутрь.

Джордж заметно продвинулся в работе над шкафом. Верх, низ и боковины были уже готовы, но лежали рядком на лоскутном одеяле, постеленном на полу подвала, в ожидании сборки.

– Хочешь увидеть что-то классное? – спросил Джордж, блеснув глазами.

– Ну конечно.

Он протянул руку к днищу шкафа: небольшой платформе из шлифованного дуба с декоративной резной лепниной по краям. Потом он надавил снизу, и платформа открылась, словно дверца.

– Это тайное отделение, – сказал он. – Оно не входило в первоначальный план; я сам добавил его. Как думаешь, ей понравится?

Реджи улыбнулась. Это и в самом деле было классно. Тем не менее ей было трудно представить, для чего Лорен может пользоваться таким тайником, разве что для самых особенных, секретных и изысканных приманок для ловли форели?

– Потрясающе, – сказала Реджи, глядя на выдвижной ящичек. – Можно задать тебе вопрос?

– Давай.

– Ты и Лорен… вы вместе?

Джордж закрыл потайную дверцу.

– В некотором смысле, – наконец ответил он, не глядя на Реджи.

– Что это значит?

– Это значит, что мы двое взрослых людей, которым приятно проводить время друг с другом.

– Но вы же не собираетесь пожениться, правда?

Джордж издал фыркающий смешок.

– Святые небеса, нет, конечно! Думаю, нас обоих устраивает наше нынешнее положение.

– Но почему вы скрываете это от других?

– То, чем мы занимаемся, не касается никого, кроме нас самих.

– А моя мама знает?

– Не уверен.

– Значит, ты ей не говорил. Ты никогда не рассказывал ей об этом?

– Нет. Почему я должен был это делать? Я не нуждаюсь в разрешении Веры на личную жизнь.

Реджи рассмеялась.

– Знаешь, она думала, что ты постоянно приезжаешь только из-за нее. Она сама так говорила. Сказала, что ты приглашал ее на свидания, но потом добавила, что ты не принадлежишь к ее типу мужчин. Она считала, что ты мрачноватый и несчастный.

Джордж немного поморгал.

– Да, я предлагал ей провести время со мной. Но это были не свидания! Мы держались как старые друзья.

– Думаю, она смотрела на это по-другому, – сказала Реджи.

Джордж вернулся к потайному отделению шкафа, открывая и закрывая его без какой-либо надобности.

– Никогда нельзя точно знать, о чем думают другие люди, верно? – спросил он.

Это еще мягко сказано.

– Пожалуй, да, – ответила Реджи.

– Окажи мне услугу, – сказал Джордж, решивший вернуться к делу. – Возьми мерную ленту, угольник и карандаш. Мы вырежем заготовки для дверей.

Реджи подошла к верстаку с аккуратными рядами инструментов и взяла 25-футовую мерную ленту, металлический угольник и плотницкий карандаш с прямоугольным грифелем.

Джордж положил шестифутовую дубовую плашку на козлы для распилки.

– Разметь на 63 и 5/8 дюйма, – попросил он. Реджи измерила доску и сделала карандашную отметку с левой стороны, потом повторила ту же операцию для правой стороны. Потом она приложила угольник и провела ровную линию, соединявшую две отметки. Реджи хотелось, чтобы все в ее жизни было бы таким же простым и разумным. Если бы только инструменты и измерения помогли найти мать… Слова Тары эхом отдавались в ее голове: «Смысл в том, что мы должны стараться, верно? Если мы прекратим поиски, то все будет кончено».

– Хорошо, – сказал Джордж. – Хочешь попилить?

Реджи кивнула и потянулась за прозрачными защитными очками.

– Джордж, – сказала она, когда надела очки. – Моя мама что-нибудь говорила тебе о новой пьесе, в которой она играла? Название театральной студии или что-то еще?

Джордж покачал головой и помедлил с ответом.

– Есть вещи, о которых ты не знаешь. Мы с Лорен считаем, что тебе пора узнать о них. После… исчезновения твоей матери… в общем, после этого много вещей должно всплыть на поверхность. И я предпочитаю, чтобы ты услышала это от меня, а не прочитала в газете.

Джордж выпрямился и повернулся к Реджи.

– Каких вещей? – спросила она.

– Редж, твоя мать не выступала на сцене с тех пор, как забеременела тобой.

– Что? – ошеломленно пробормотала Реджи. Она уставилась на него через шероховатые пластиковые линзы защитных очков. Внезапно она почувствовала, что попала под воду и быстро тонет.

Джордж ошибался. Он не мог не ошибаться. Вера годами играла в театре, и поэтому все время была так занята.

– Но она репетировала пьесу в Нью-Хэйвене. С Кроликом…

Джордж покачал головой.

– В Нью-Хэйвене нет театра. Возможно, никакого Кролика тоже нет, а если он и существует, то работает не режиссером.

Сердце Реджи сильно стучало в груди. Ей хотелось заткнуть здоровое ухо, топнуть ногой, как малыш, который устраивает сцену, и отказаться слушать. Вместо этого она кашлянула и робко спросила:

– Но что же она делала, если не репетировала?

Джордж вернулся к верстаку, установил отрезную дисковую пилу и выровнял режущую кромку по линии, которую провела Реджи.

– Точно не знаю. Думаю, в основном пила в барах. Проводила время со своими друзьями. С бойфрендами. – Он желчно выплюнул последнее слово, его тон был таким же ханжеским и нетерпимым, как у Лорен.

– Ох, – только и сказала Реджи, как будто налетела на препятствие.

Она подумала о грязной раскуроченной комнатке в мотеле «У аэропорта», о тараканах и пачке презервативов. Дыхание стало мелким и учащенным. Слезы жгли глаза, и пластиковые стекла очков начали затуманиваться.

Все, что Реджи до сих пор знала о своей матери, было абсолютной ложью. Этой ложью ее пичкали год за годом, считая, что нужно защитить девочку от горькой правды.

– Начинай резать, Редж, – сказал Джордж.

Реджи включила пилу и повела режущий край вдоль линии, с мерным скрежетом вгрызаясь в дерево. Когда работа была закончена, Реджи выключила пилу и отступила в сторону. Она сняла очки и протерла глаза.

– Твоя мать замечательно выглядела на сцене, Реджи. Мне бы очень хотелось, чтобы ты увидела ее тогда. У нее был… эффект присутствия. Правда, это было волшебно. Мы с Лорен до сих пор говорим об этом. И о том, что могло бы случиться, если бы она продолжала выступать, если бы не оставила все на полпути.

«Ты имеешь в виду, если бы она не забеременела, – подумала Реджи. – Если бы не родилась я».

Она с каждой секундой чувствовала себя все хуже. Нога болезненно пульсировала, повязка на ощупь была влажной и липкой. Но где-то за болью на поверхность начала пробиваться другая мысль. Нечто, постепенно вызревавшее в течение всего вечера и теперь требовавшее выхода.

– Мы кое-что нашли на чердаке, – сказала Реджи. – Старую театральную программу за осень 1970 года. Она играла в пьесе «Суровое испытание» в маленьком театре в Хартфорде.

Джордж установил на козлы другую дубовую плашку для разметки. Он повернулся и безучастно посмотрел на Реджи.

– По-моему, я не видел эту постановку.

– Но все говорят, что той осенью она была в Нью-Йорке, а потом вернулась в «Желание Моники». Это тоже ложь, да?

Джордж вздохнул.

– Она была в Нью-Йорке. Уехала туда сразу после окончания средней школы. Но потом, в конце следующего года, она вернулась.

– Почему? – спросила Реджи.

Джордж снова вздохнул.

– Наверное, я могу тебе рассказать, раз уж мы сегодня вытаскиваем все скелеты из шкафа. Ее попросил вернуться Бо Бэрр. Он устроил ее в маленькой квартире, обещал развестись со своей женой и жениться на Вере.

Голос Джорджа был немного сердитым, но Реджи не могла понять, на кого направлено его недовольство.

– Бо? Дядюшка Чарли?

– Он всегда был влюблен в Веру. Еще с начальной школы. Так или иначе, совместная жизнь не удалась. Довольно скоро он бросил ее и вернулся к своей жене.

– Но, если той осенью она жила с Бо, это значит…

Джордж смотрел на нее с непроницаемым выражением лица, и она не осмелилась закончить фразу.

Реджи изо всех сил крутила педали, пока ехала к центру города, где находился дилерский автосалон Бо Бэрра. Она приехала вся в поту и запыхавшаяся; забинтованный порез на ноге жгло как огнем.

– Ты еще слишком юная, чтобы покупать автомобили, а, Реджина? – Бо скептически посмотрел на Реджи, когда она вошла в салон. Он прислонился к новенькому пикапу F-150 цвета яблока в карамели, блестевшему как новогодняя игрушка. Его костюм был пыльно-серого цвета; ткань износилась и местами засалилась. Другой продавец, сидевший за столом в углу, лишь на мгновение оторвался от документов, разложенных перед ним, и вернулся к работе.

– У меня есть несколько вопросов, – сказала Реджи. Она остановилась перед Бо, глядя, как он снисходительно, почти пренебрежительно улыбается ей сверху вниз. Эта улыбка говорила, что Реджи ничего не значит для него. Она находилась так близко, что могла слышать его дыхание, видеть волоски в носу и желтое пятно на воротнике белой рубашки. К его галстуку прилипло нечто похожее на виноградное желе. Бо облизнул губы, прикоснувшись языком к пышным усам.

– Насчет осени 1970 года, когда моя мать вернулась из Нью-Йорка.

Уголки его рта слегка дернулись, и улыбка померкла.

– Пойдем в мой офис. – Бо взмахнул длинной, тяжелой рукой. Она помнила слова своей матери о том, что в средней школе он был звездой футбола. Вера упомянула об этом, когда они увидели его по телевизору в тупой рекламе с костюмами цыплят. Он собирался стать профессиональным футболистом, но перед окончанием школы сильно повредил колено.

Реджи последовала за ним через выставочный зал, в большой кабинет с длинным зеркальным окном над помещением салона. Стол Бо был завален бумагами. Там стояли фотографии в рамках: Стю Бэрр, его жена и Сид Бэрр. Был еще один снимок – Бо и Стю на яхте, державшие огромную рыбину с длинным остроконечным рылом, наверное, марлина. Они выглядели молодыми, загорелыми и счастливыми. На заднем плане виднелись молодые женщины, возможно, их жены или подруги, с которыми они встречались еще до того, как познакомились со своими женами. Взгляд Реджи переместился на памятные таблички с надписями «Автомобильный дилер года», развешанные на стенах. Письма в рамках, где благотворительные организации благодарили Бо за неоценимую помощь в сборе средств на всевозможные цели: от лечения рака до спасения реки Коннектикут от загрязнения.

Бо уселся в мягкое кресло с подлокотниками, стоявшее за столом. Реджи осталась стоять.

– Что она сказала? – спросил Бо. Его большое, мясистое лицо заметно покраснело.

– Кто?

– Твоя мать. Что бы это ни было, ты можешь быть уверена, что в этом нет ни крупицы правды.

– Она мне ничего не рассказывала.

«Если бы, – подумала Реджи. – Если бы она достаточно доверяла мне, чтобы сказать правду. Не только она, но и Джордж, и Лорен. Они относились ко мне как к фарфоровой кукле, слишком хрупкой, чтобы выдержать вес правды».

Может быть, они были правы. Может, так оно и было.

Она уже ощущала, как образуются мелкие трещинки, которые трутся друг о друга и раскрываются в том месте, где Тара провела лезвием бритвы по ее коже. Пот, затекавший в порез, обжигал, как кислота.

– Тогда кто тебе рассказал? – нахмурился Бо.

– Не имеет значения. Важно то, что я слышала.

– И что ты слышала?

– Что моя мать вернулась из Нью-Йорка осенью 1970 года, чтобы быть вместе с вами. Что вы сняли для нее квартиру, обещали развестись с вашей женой, а потом бросили мою маму. Это правда?

Его лицо из розового стало багровым.

– Тебе лучше уйти, Реджина. Ты не имеешь права приходить сюда и разговаривать со мной таким тоном.

– Но это правда?

Он с силой провел рукой по усам, словно стряхивая хлебные крошки.

– Вы – мой отец? – резко спросила Реджи. Она не могла поверить, что сказала это вслух, но это произошло, и теперь обратного пути не было. Она наклонилась вперед и уперлась руками в край стола, пытаясь найти в его лице хоть какие-то признаки семейного сходства.

Теперь лицо Бо приобрело свекольный оттенок и взмокло от пота.

– Твой отец… – Бо запнулся.

– Мне от вас ничего не нужно. Я только хочу…

Чего она хотела на самом деле? Извинения? Какого-то объяснения, которое поможет ей понять, почему все взрослые люди в ее жизни нагромождали одну сладкую ложь на другую, наподобие тошнотворного торта, который по их замыслу должен был заставить Реджи чувствовать себя счастливой и любимой, но втайне был пропитан ядом.

– Твоим отцом мог быть кто угодно! – произнес Бо, и его слова поразили Реджи, как удар стрелы в грудь.

– Но, если моя мать жила с вами…

– Твоя мать была шлюхой, Реджина. – Он выплюнул эти слова с непередаваемым гневом и отвращением. – Разве ты до сих пор не поняла этого?

Реджи смотрела на Бо с растущим комком в горле. Она отпустила край стола и попятилась на нетвердых ногах. Боль в икре пульсировала и усиливалась с каждым ударом сердца. Реджи посмотрела вниз и увидела кровь, сочившуюся через тренировочные штаны, как несмываемое клеймо той, кем она была на самом деле: девочкой-ублюдком, которая резала себя и имела шлюху вместо матери.

– Она позволяла каждому, кто покупал ей джин, просунуть себе между ног.

Теперь уже Реджи залилась краской. У нее кружилась голова и подгибались колени. Реджи хотелось мгновенно исчезнуть, улететь облачком дыма, как это бывает с девушками на шоу иллюзионистов.

– Хочешь знать правду, юная леди? Вот тебе правда: она жила со мной, когда вернулась в первый раз, но это продолжалось недолго. Это закончилось сразу же после того, как я узнал, что ей нужно на самом деле. Что она уходит по ночам и спит с другими мужчинами. У нее это было как болезнь. Это желание, эта потребность, чтобы ее любили, чтобы ею восхищались, чтобы мужчины сражались за нее, как проклятые кобели! – Глаза Бо сверкали. – Вот что ее убило.

Реджи отступила еще на шаг и покачнулась.

– Она не умерла. Еще нет.

Бо прищурился, как будто она находилась очень далеко и приходилось прилагать усилия, чтобы разглядеть ее.

– Мне жаль тебя, Реджина. Правда, жаль. Потому что ты родилась от этой женщины, и ее кровь течет в твоих жилах. Не знаю, кто твой отец, но это не я. Она сама мне сказала.

– Она сказала, кто это был?

Боб издал глубокий, утробный смешок и покачал головой.

– Сомневаюсь, что она вообще знала, кто был твоим отцом. Это мог быть кто угодно. Один из этих актеров или водитель грузовика, который проезжал мимо. Я совсем не удивлюсь, если узнаю, что Вера спуталась с самим дьяволом, будь он проклят.

– Как она? – спросил Бо. Его нижняя губа немного дрожала. – Как твоя мать?

Реджи смотрела на старика, сидевшего перед ней. Трудно было представить, что это тот самый Бо Бэрр, который отчитал ее в автосалоне двадцать пять лет назад – массивный, дородный и краснолицый.

Чарли сказал, что у его дяди Бо недавно диагностировали рак поджелудочной железы и что ему давали не более полугода жизни. Даже если этот человек был убийцей в 1985 году, Реджи не верила, что сейчас ему хватило бы сил и энергии, чтобы начать заново.

Реджи казалось странным совпадение, что ее мать и Бо умирали от рака. Жизнь развела их в разные стороны, но теперь они оба были старыми и слабыми, настолько похожими, что у Реджи шли мурашки по коже.

– Странно, что вы спрашиваете об этом, – сказала Реджи. – Потому что в последний раз, когда мы говорили о моей матери, вы совсем не были озабочены ее благополучием.

Время не лечит все раны. Иногда они продолжают гноиться.

Бо кивнул и отвел глаза. У него потекло из носа, и он утерся грязной салфеткой.

– Вам известно, что я умираю? Мой племянник сказал вам?

Реджи скрипнула зубами. Она отказывалась жалеть его.

– Я сказал ей, дядя Бо, – вмешался Чарли. Он сидел рядом с Реджи на кожаном диване в домашнем кабинете Бо. Чарли надел джинсы и футболку с принтом «Роллинг Стоунз», которая выглядела совершенно новой, как будто он только что приобрел ее в музыкальном отделе торгового центра, когда зашел туда за струнами для гитары. Футболка была немного мала и подчеркивала его выпирающий живот. По пути к Бо Чарли сказал Реджи, что поставил новые струны на свою старую гитару и играл на ней до полуночи. Он даже показал покрасневшие мозолистые пальцы.

Фрэнси, жена Бо, которая встретила их у входа, сказала, что Бо уже ждет. Чарли договорился о встрече по телефону и сообщил Бо, что у них есть кое-какие вопросы.

Дом Бэрров был просторным одноэтажным особняком с изогнутой стеклянной стеной и лепными украшениями. Реджи помнила, каким огромным и причудливым он казался, когда они были детьми. Теперь лепнина выкрошилась, стеклянные панели покрылись сколами и помутнели. На заднем дворе был плавательный бассейн, который Реджи видела из окна кабинета: бетон растрескался, а внутри плескалась темно-зеленая склизкая вода. Слева от бассейна находился гараж с маленькой квартирой в жилой надстройке, где когда-то останавливался Кролик.

Бо шумно откашлялся и выплюнул в салфетку что-то серое и густое. У Реджи засосало под ложечкой.

– Чего вы хотите? – тихо спросил он. Его стол с большой крышкой из цветного стекла занимал треть комнаты. Он был покрыт грязными салфетками, заставлен чашками холодного чая, а в углу лежали две туристические брошюры из Мексики.

Реджи перешла к делу.

– Мы поговорили с Кроликом. Мы знаем, что он останавливался здесь, когда пропала моя мать. Вы были его поручителем в Обществе анонимных наркоманов и работали с ним по программе «Второй шанс». И мне совершенно точно известно, что в тот вечер моя мать села в светло-коричневый автомобиль с разбитой задней фарой. За рулем были вы?

Она боролась с искушением наклониться и как следует встряхнуть старика; снова и снова хлестать его бледное, больное лицо в стиле гангстеров 1940-х годов – «Говори, грязная крыса!» – и в конце концов выбить из него правду. Тара пребывала где-то во тьме, ожидая, когда за ней придет Нептун.

Бо вздохнул.

– Знаете, моя жена Фрэнси заслужила медаль. Она мирилась со мной все эти годы. Заботилась обо мне и о Сидни.

Реджи скривилась, когда услышала имя Сида. Был ли хотя бы один день, когда она не вспоминала о нем?

Двадцать пять лет вины смешались с кислотой в ее желудке, заставляя ерзать на кушетке в попытках устроиться поудобнее. Реджи повернулась к Чарли: тот сидел с каменным лицом. Как он справлялся все эти годы, как жил с тем, что они наделали? Сид был его двоюродным братом. Они жили в одном городе. В отличие от Реджи, Чарли никуда не убежал. Он нашел способ жить с тем, что они сделали, встречаться с этим лицом к лицу на каждом семейном собрании.

Она вспомнила свой давний сон о том, как нашла Веру размером с жучка, приколотую булавкой в коробке вместе с коллекцией тараканов. Сейчас Реджи чувствовала себя одним из этих насекомых, пойманных и помещенных под стекло.

– Но вы знаете, что говорят люди, – продолжал Бо. – Первая любовь – самая крепкая. Может быть, это правда.

Реджи ощутила прилив крови к лицу и уставилась в пол, не желая встречаться взглядом с Чарли. Хотя она больше не испытывала никаких чувств к мужчине, который сидел рядом с ней, какая-то часть ее по-прежнему тосковала по мальчику, пахнувшему свежескошенной травой и бензином.

Реджи вспомнила крошечную кукольную туфельку, которую Тара забрала из дома Андреа Макферлин и с тех пор носила с собой. Подумала о двух маленьких дочерях Андреа, теперь взрослых женщинах. Оставалось лишь гадать, научились ли они любить по-настоящему и испытывать ощущение надежности и покоя в этом мире.

– Я был безумно влюблен в Веру, – сказал Бо. – Просто безумно. Но что бы я ни делал, что бы ни давал ей… – В его глазах блеснула сталь, и Реджи мельком увидела того мужчину, каким он был раньше. – …этого было недостаточно. Вера отправилась в Нью-Йорк, а я женился на Фрэнси. Мы сделали свой выбор.

– Но вы просили ее вернуться, – сказала Реджи. – Вы сказали, что разведетесь с женой. Между вами не все было кончено.

Бо смотрел на стеклянную крышку стола.

– Это должно было кончиться.

Приходилось ли Реджи когда-нибудь любить так сильно? Чарли… но это была детская влюбленность. Честно говоря, Лен был прав: у Реджи никогда не хватало смелости любить кого-то до самого конца.

– Это были вы? – обратился Чарли к своему дяде. – Вы были Нептуном?

Лицо Бо презрительно скривилось. Он кашлял и харкал еще минуту, потом достал из коробки новую салфетку.

– Нет. Я не убийца. Я был наркоманом, я изменял своей жене, черт побери, я даже жульничал с налогами, но я никогда не поднимал руку на женщину.

– Вы брали автомобиль Кролика в тот вечер? – спросила Реджи. Она подалась вперед и затаила дыхание.

Бо медленно кивнул и опустил глаза.

– Вера позвонила мне из кегельбана. Сказала, что ее подставили и ей нужна машина. Я посоветовал ей взять чертово такси, но она сказала, что у нее осталось восемнадцать центов. В конце концов, я поехал. Я не хотел, чтобы кто-то узнал меня в ее обществе, поэтому оставил свою тачку дома и взял автомобиль Кролика. Он даже не знал об этом.

– Так что случилось? – спросил Чарли. – Что она сказала? Куда вы поехали?

– Сначала мы ездили кругами. Вера много курила и сильно нервничала. Мы миновали закусочную со сквозным проездом, взяли бургеры и кофе. Я спросил насчет парня, который ее кинул, и она ответила, что все это очень серьезно и он предложил ей выйти за него замуж. По ее словам, это был настоящий джентльмен, кто-то важный и с деньгами. Она хотела знать, могу ли я представить ее замужней женщиной.

– И что вы сказали? – спросила Реджи.

Бо презрительно фыркнул.

– Сказал правду. Ей это не понравилось.

Реджи вспомнила ту ночь, когда ее мать свернулась рядом с ней в постели. «Будем вести нормальную, спокойную жизнь. Тебе ведь это понравится, верно, милая?»

– Что произошло потом? – спросила Реджи.

– Я высадил ее у «Взлетной полосы». Хотел пойти с ней и купить ей выпить, но она отказалась. Это был последний раз, когда я видел ее.

– В полиции так ничего и не узнали? – спросил Чарли. – Даже не догадались, что в том автомобиле был ты?

Бо улыбнулся, показав пожелтевшие зубы.

– Ты же знаешь своего отца, Чарли. Он был очень хорошим, может быть, даже великим копом. Но он был верен своей семье. Он знал, что это я забрал Веру из кегельбана и отвез ее в тот вечер во «Взлетную полосу». Черт возьми, ему понадобилось немного времени, чтобы понять это. На следующее утро он уже явился ко мне с вопросами. Но он замял дело. Он знал, что я не убийца. Точно так же, как знал, что ты никому умышленно не причинишь вреда, верно, Чарли?

Чарли смотрел в пол.

Вот так. Все эти годы Реджи гадала, знал ли Бо, что на самом деле произошло в тот вечер с Сидом. У нее голова шла кругом. Неужели Стю удержал Бо от обвинений в их адрес, скрыв тот факт, что Бо сидел за рулем пресловутого светло-коричневого автомобиля?

– Люди совершают ошибки, – сказал Бо. – Твой отец понимал это. А еще он понимал, что некоторые ошибки могут разрушить целую жизнь. И, по возможности, прилагал все силы, чтобы этого не случалось.

Они оставили Бо в его кабинете и сказали, что сами найдут выход. Бо снова начал кашлять и жестом попросил их выйти, когда Фрэнси пришла с баночкой таблеток и стаканом холодной воды. Они помедлили в прихожей, разглядывая фотографии Бо, Стю, Сидни и Чарли, которые выглядели невероятно молодыми и счастливыми, словно предстоящая жизнь была сплошным замечательным приключением.

– Ты веришь ему? – спросил Чарли, проведя рукой по редеющим волосам.

– Да, верю, – ответила Реджи.

– Я тоже, – сказал он.

– Так или иначе, мы не приблизились к разгадке.

– Если она существует, – заметил Чарли. – Я хочу сказать, все это выглядит как цепь случайностей. Возможно, Нептун был не тем человеком, который хотел жениться, а просто приезжим, который в тот вечер встретился с ней в баре.

– Может быть, – с тяжким ощущением безнадежности признала Реджи. Если это случайность, у них действительно нет шансов найти путеводную нить, которая приведет к Таре до окончания срока.

Но загвоздка была в чем-то другом. Почему убийца забрал Тару? Зачем выходить из укрытия после двадцатипятилетнего перерыва и похищать другую женщину? Реджи могла предложить единственное логичное объяснение: так или иначе, Тара подошла слишком близко к разгадке.

Оставалось еще обручальное кольцо, которое сохранила Вера, с надписью «Пока смерть не разлучит нас, 20 июня 1985 года». Оно до сих пор было главной уликой, связывавшей предполагаемого жениха с Нептуном.

Они прошли по коридору мимо передней гостиной, где перед большим телевизором стояло инвалидное кресло Сида. На экране шло какое-то игровое шоу, и участники вращали большое колесо рулетки.

Реджи застыла и затаила дыхание, глядя на сгорбленные плечи Сида и на длинные волосы, по-прежнему кудрявые и нечесаные, падавшие ему на шею.

– Я хочу поздороваться с ним, – тихо сказала Реджи.

– Лучше не надо. Он не узнает тебя. Он ничего не помнит.

Значит, вот как Чарли умудрялся жить со своей виной, ходить на семейные сборища и сидеть напротив Сида за столом с индейкой в День благодарения. Он внушил себе, что Сидни ничего не помнит, как будто от этого могло исчезнуть все остальное.

Реджи все равно вошла в комнату и оставила Чарли в дверном проеме: он стоял, засунув руки в карманы кожаного пиджака.

– Привет, Сид, – сказала Реджи и уселась перед инвалидным креслом на корточки. Сид открыл глаза и смерил ее мутным взглядом. Он сгорбился в кресле, удерживаемый тканым поясом, обернутым вокруг талии. Трубка катетера, выходившая из его тренировочных штанов, тянулась к прозрачному пластиковому мешку, прикрепленному к боковине кресла. Мешок был почти наполнен темной мочой.

– Я – Реджи Дюфрен. Ты помнишь меня?

Сид дважды моргнул. На его чистую белую футболку покатились капельки слюны. Реджи положила ладонь на его руку и пожала ее. Рука была липкой и горячей.

– Если ты не помнишь, Сид, то мне очень жаль, – сказала Реджи. – Это был несчастный случай, но…

– Почему ты здесь? – спросил он. Речь стоила ему немалых усилий, и Реджи видела, как дергаются и напрягаются мышцы его лица и шеи, когда он произносил слова. Его речь была замедленной и скрипучей, как звук несмазанных дверных петель, но Реджи понимала его.

– Я только что навещала твоего отца.

– Бо-Бо. – Сид улыбнулся.

– Да, – сказала Реджи. – Твоего отца Бо. Они с моей мамой Верой были очень дружны в средней школе. В прошлой жизни, еще до того как он познакомился с твоей мамой.

Сид снова улыбнулся и повесил голову, но потом с усилием выпрямился, чтобы произнести новую фразу.

– Красивая баба, – сказал он, забрызгав слюной нижнюю губу.

– Твоя мама? Мне говорили, что она была красавицей.

Сид покачал головой.

– Не она, – медленно произнес он. – Та баба, которую украл Йоги.

Когда Реджи вошла в кухню, Лорен наливала себе чай.

– Хочешь? – спросила она и показала на вторую кружку.

– С удовольствием, – ответила Реджи. Она посмотрела, как тетя бросает в кружку пакетик «Липтона» и доливает горячую воду из чайника.

– Тебе звонила сестра Долорес. Она сказала, что уезжает с работы домой, но завтра перезвонит.

Реджи кивнула. Почему сиделка не позвонила ей на мобильный телефон? У нее были оба номера.

– Детектив Леви заезжал.

– Чего он хотел?

Лорен пожала плечами.

– Думаю, как обычно. Несколько минут он пытался поговорить с твоей матерью, но ты знаешь, как это бывает.

– О чем он ее спрашивал?

– В основном о Таре. А потом попросил сообщить ему любые сведения о Нептуне.

– Уверена, она была чрезвычайно общительна.

– По правде говоря, она спела ему песенку про торговца горячими булками.

Реджи рассмеялась.

– Значит, Чарли Бэрр подвез тебя до дома? – спросила Лорен.

– Да, – ответила Реджи и вздрогнула, когда отпила горячего чаю, который обжег ей нёбо.

– Ты часто встречаешься с ним.

– Мы старые знакомые, не более того, – сказала Реджи.

Она вспомнила футболку с принтом «Роллинг Стоунз» и свежий запах лосьона после бритья, исходивший от Чарли, когда они встретились. Неужели он надеялся превратить это в нечто большее?

Лорен кивнула и подлила молока себе в чай.

– Значит, у тебя есть мужчина, да?

– Нет, – слишком быстро ответила Реджи. – То есть да. Может быть. – Она надавила на чайный пакетик в своей чашке и повертела в пальцах этикету, прикрепленную к нитке крошечной скрепкой. Лорен улыбнулась.

– Плохо быть одной, Реджина.

Реджи кивнула. Она продолжала возиться со скрепкой и наконец раскрыла ее, но потом осознала, что делает, и убрала руку.

– Не знаю, что бы я делала без Джорджа. Он – мой спасательный трос… особенно сейчас.

Реджи сделала еще один глоток. Лорен и Джордж действительно составляли очень необычную пару, но каким-то образом идеально подходили друг другу. Оба были в каком-то смысле потерянными и неуклюжими – двое изобретательных неудачников. Джордж со своими утками, Лорен со своей рыбой. Сейчас мысль о том, что их отношения продолжались много лет, грела Реджи душу. Они никогда не помышляли о супружестве и даже жили порознь. Они изобрели свое определение романтических отношений: ужинали вместе несколько раз в неделю, Джордж возил Лорен к врачам и по магазинам, а она чинила ему одежду и заботилась о нем.

Может быть, они с Леном с годами станут жить так же? Каждый в своем отдельном пространстве, а вместе лишь тогда, когда оба испытывают потребность друг в друге?

Возможно, они с тетей были не такими уж разными.

Лорен поставила на стол свою чашку и повернулась к Реджи.

– Я рада, что ты здесь. Сама бы я не справилась со всем этим. Джордж помогает, как может, но он занят своей работой. Твое присутствие много значит для нас обоих. Джордж – мой родной человек, но ты и твоя мать… вы гораздо больше этого. Вы – кровная родня.

Лорен протянула руку, и Реджи осторожно пожала ее, ощутив ответное пожатие. Лорен кивнула.

– Спасибо.

Наверное, это были первые добрые слова, которые Реджи услышала от Лорен за долгое, очень долгое время. Но Реджи сама была виновата, разве нет? Она отгородилась от Лорен, вычеркнула ее из своей жизни и была жестока к ней с такой бездумной отрешенностью, на какую способны лишь девушки-подростки.

Внезапно Реджи почувствовала себя виноватой за мимолетные мысли о том, что Лорен может иметь какое-то отношение к Нептуну и что это она могла дать Вере вырезку с газетной статьей.

– Прости, что я так убежала на прошлой неделе, когда привезла маму домой.

Лорен кивнула.

– Я понимаю, что тебе было тяжело принять все сразу.

– И я прошу прощения за то, что после исчезновения мамы винила тебя. Ты не виновата. Просто я была в ярости и не находила себе места. Наверное, мне нужно было выплеснуть это на кого-то. Это было неправильно, что я уехала из дома и больше не возвращалась. Я просто не могла бороться с тем, что случилось. Не знала как. Это было трусливо, и теперь мне очень жаль.

Лорен наклонила голову, словно изучая носки своих туфель.

– Понимаю, – сказала она.

Они немного помолчали. Вдалеке завывала сирена.

– Сегодня я встретилась с Бо Бэрром, – призналась Реджи, радуясь тому, что может сменить тему. – Мне казалось, что он мог быть Нептуном.

– С какой стати у тебя могла возникнуть такая мысль?

– Из-за того, что я однажды узнала от Джорджа. О том, как мама в первый раз вернулась из Нью-Йорка и жила с Бо. Потом я расспросила людей и узнала, что Бо был тем человеком, который забрал ее из кегельбана в последний вечер перед ее исчезновением. Он приехал к ней на чужом автомобиле.

Лорен поджала губы.

– Твоя мать и Бо… да, это старинная история. Господи, мне было так жаль его еще тогда, когда они учились в школе. Она обходилась с ним ужасно. С ними обоими. Морочила им голову и играла с ними, как с куклами.

– С кем?

– С Бо и с его младшим братом Стюартом.

– Подожди… мама встречалась со Стю? С отцом Чарли?

Лорен пожала плечами.

– Я точно не знаю, что и когда она вытворяла с каждым из них. Но в конце концов она сбежала в Нью-Йорк и оставила их обоих с разбитым сердцем.

Реджи нашла выпускной альбом своей матери на том самом месте, где Тара оставила его много лет назад: на крышке сундука на чердаке.

Реджи как будто слышала голос Тары: «Она была красавицей. Ты похожа на нее».

Реджи взяла альбом и заглянула в трюмо. Манекены Веры маячили у нее за спиной, как старые, знакомые призраки. Теперь Реджи видела, что действительно похожа на мать. Глаза, скулы… Дочь была более темной версией матери – пресловутой черной овцой.

Реджи раскрыла альбом и перелистала его страница за страницей, читая примечания и автографы. Ближе к концу она нашла фотографию, которую пропустила раньше: Вера и темноволосый подросток с серьезным лицом, неловко обнимавшие друг друга. Вера склонила голову ему на плечо и выглядела довольной и умиротворенной. Рядом с фотографией была надпись, сделанная аккуратным мужским почерком:

Нет другого злого духа, кроме любви.

– Шекспир

Внезапно цифры кодового замка повернулись, и все встало на свои места.

Стю.

Стюарт Бэрр, который возглавлял расследование. Который снял с крючка своего старшего брата. Человек, который мог действовать с позиции силы.

Реджи помнила, с каким ужасом отреагировала ее мать на лицо Чарли. Разве Чарли – не точная копия своего отца?

О боже. Все выглядело логично.

Реджи достала мобильный телефон и отправила в справочный центр запрос о номере телефона Бо Бэрра. Когда пришел ответ, она быстро набрала номер. Трубку взяла Фрэнси.

– Алло?

– Миссис Бэрр, это Реджи Дюфрен. Я надеялась поговорить с вашим мужем.

– Он отдыхает. Боюсь, ваш визит сильно утомил его. Он только что принял обезболивающее.

– Пожалуйста, это займет не больше одной минуты. Я не стала бы просить, если бы это не было важно.

Фрэнсис положила трубку, и Реджи услышала приглушенные голоса. Потом в трубке прорезался сонный голос Бо:

– Алло?

– Мистер Бэрр, это Реджи Дюфрен. Недавно вы кое-что сказали, и у меня возник вопрос.

– Что за вопрос? – Его язык немного заплетался.

– Вы сказали, что ваш брат пришел к вам на следующее утро после того, как вы попрощались с Верой. Вы уверены, что дело было утром?

Он хрипло закашлялся и с трудом прочистил горло.

– Да, рано утром. Думаю, сразу же после того как они нашли руку. Он с самого начала знал, что я высадил ее возле бара. Это он сказал мне, что рука принадлежит Вере.

Реджи могла представить лишь один вариант того, каким образом Стю стало известно, что его брат подвез Веру до бара «Взлетная полоса». Реджи охватил холодный озноб. Рука, державшая мобильный телефон, задрожала.

– Спасибо, мистер Бэрр. Берегите себя.

Реджи отключилась и нащупала крошечную скрепку от пакетика с чаем, которую она, сама не зная об этом, принесла с собой наверх. Она вонзила скрепку глубоко в кожу большого пальца.