В первый официальный день летних каникул, через два дня после исчезновения официантки, на гранитном крыльце полицейского участка появился пакет. Офицер, назначенный следить за любыми подозрительными действиями перед участком, каким-то образом упустил, когда его подбросили. Приходили и уходили много людей – журналисты, горожане, спорившие насчет талонов за парковку, – одним словом, было начало рабочей смены, поэтому даже полицейские постоянно входили и выходили наружу. Офицер вышел придержать дверь для пожилого джентльмена, а потом прошел внутрь, чтобы направить его к окошку для заявления о пропаже автомобиля. Вернувшись на свой пост, офицер заметил пакет.

Как и первая посылка, это была красно-белая молочная картонка, закрытая сверху, обернутая плотной коричневой бумагой и аккуратно перевязанная тонкой бечевкой.

Внутри находилась правая рука Кэндис Жаке.

Ее принадлежность определили по розовому лаку для ногтей и маленькому золотому кольцу с аметистом, которое она носила.

Мать Кэнди появилась в дневном выпуске «Актуальных новостей», рыдая и умоляя убийцу отпустить ее дочь. «Она – это все, что у меня есть, – произнесла пожилая женщина перед камерой. – Пожалуйста, пожалуйста, сжальтесь над нею».

– Очень патетично, – сказала Тара и закатила глаза. Они с Чарли сидели в гостиной у Реджи. Лорен ушла к ручью, надев огромные болотные сапоги и прихватив сеть с удочкой. Тара достала из потрепанной сумочки с затяжным узлом бутылочку синего лака и красила свои короткие, обкусанные ногти.

– Это ее дочь, – буркнул Чарли. Он вертел в руке пластиковый медиатор для гитары в виде черепашки, который достал из кармана. – Чего ты от нее хочешь?

Он надел свои самые «козырные» джинсы с дыркой на коленке. Реджи видела волоски у него на ноге и гадала, каково будет потрогать их.

– Думаю, им не следовало вот так выставлять ее напоказ. Из-за этого кажется… не знаю, кажется, будто они сами не знают, что делать дальше. Типа все знают, что у полиции нет никаких зацепок, поэтому они взывают к остаткам человечности, или что там еще есть у этого парня, и заставляют мать умолять убийцу о пощаде. Это… похоже на отчаяние. – Тара помахала в воздухе левой рукой, чтобы просушить ногти, и повернулась к Чарли. – Так или иначе, этого типа считают психопатом. Как будто он обратится к добру, когда увидит слезы пожилой женщины.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, будто полицейские сами не знают, что делать дальше? – спросил Чарли. – Мой отец практически живет в полицейском участке! Они раскроют это дело, обязательно раскроют.

Тара фыркнула.

– Убийца насмехается над ними. Оставляет руки на крыльце полицейского участка так, словно… словно гадит на их территории. Они даже не знают, с чего начать.

– А ты знаешь, да? – бросил Чарли. Он сунул медиатор в карман джинсов. – Почему бы тебе не изобразить крутую Нэнси Дрю со сверхъестественными способностями и не поймать убийцу? А, Тара?

Тара сердито уставилась на него.

– Ты просто злишься на меня из-за того, что я отказалась пойти с тобой на глупые школьные танцульки сегодня вечером. Если я не собираюсь держать тебя за руку в темноте, прикалывать к платью идиотский цветок и танцевать под слащавую песенку, положив голову тебе на плечо, значит, ты можешь вести себя как полный козел? Хороший ты выбрал путь к сердцу девушки, Ромео!

Реджи забилась в угол дивана. Она вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха.

Чарли густо покраснел и открыл рот, собираясь что-то сказать, но потом передумал и плотно сжал зубы. Громко топая, он вышел из гостиной и захлопнул за собой дверь.

Реджи не удивило, что Чарли пригласил Тару на танцы, и она была рада ее отказу. Тем не менее Реджи невольно испытывала глухое негодование по отношению к Таре, похожее на приступ тошноты.

– Болван, – пробормотала Тара, глядя на захлопнутую дверь. Тара закончила красить ногти, навернула крышку на флакон с лаком и убрала его в сумочку. Потом Тара подула на кончики пальцев, изучила свое творение и повернулась к Реджи.

– От твоей мамы до сих пор нет известий?

Реджи покачала головой.

– Мне это не нравится. Твоя мама не должна была так исчезать. Возможно, нам следует поискать ее или обратиться за помощью.

– Она в Нью-Хейвене, – твердо сказала Реджи. – Наверное, общается со своими театральными друзьями и ночует у них.

– Может быть, – буркнула Тара, перевернув маленькие песочные часы на своем ожерелье.

– Это правда? – спросила Реджи. – Чарли действительно пригласил тебя на танцы?

Она понимала, что должна выкинуть это из головы, что новые признания могут лишь усилить ее мучения, но поскольку не могла не думать об этом, то решила, что простой вопрос все равно ничего не изменит.

Тара быстро кивнула.

– Ты можешь в это поверить?

«Да, – подумала Реджи. – Да, могу». Танцы были назначены на сегодняшний вечер, и почти все старшеклассники собирались прийти туда. Вчера в школьном зале состоялась дурацкая церемония окончания учебы, когда всех выстроили в шеренгу, а родители хлопали и обмахивались программками, потому что кондиционер не работал и в зале было душно и жарко, как в аду. Мама так и не пришла, но Лорен и Джордж сидели в первом ряду и так ерзали, будто одежда сковывала их движения. Джордж принес Реджи букет жутко уродливых гвоздик, выкрашенных в оранжевый цвет. Мать Тары тоже не пришла. Отец Чарли явился в последнюю минуту, когда церемония уже закончилась, и поздравил сына увесистым шлепком по спине, от которого Чарли едва не упал.

– Ты пойдешь? – спросила Реджи. – Я хочу сказать, не с ним, а вообще?

Тара покачала головой.

– Не собираюсь. Танцы – это для неудачников.

– Да, – согласилась Реджи. – Я тоже не пойду.

Так оно и вышло. Она больше ни разу не посетила среднюю школу Брайтон-Фоллс. Каким-то образом она ожидала более драматического завершения этого периода своей жизни. Она ожидала, что будет испытывать другие чувства, как будто диплом об окончании восьмилетнего обучения на самом деле символизировал нечто важное.

Как глупо.

– Слушай, могу я тебе кое-что рассказать? – спросила Тара.

Реджи кивнула.

– Я ходила к ней домой. – Тара по-совиному округлила глаза.

– К кому?

– К Андреа Макферлин, – взволнованно прошептала она. – К его первой жертве.

– Погоди, что? – Реджи запнулась. – Зачем ходить к ней домой?

Глаза Тары влажно блеснули. Она облизнула губы.

– Не знаю, Редж. Может быть, из-за того, что мы вызывали ее дух в деревянном домике? Понимаешь, я просто не могла не думать о ней. Не могла это прекратить. Поэтому я нашла ее в телефонном справочнике. Она жила в Кемпе, на самой окраине. Маленький желтый дом с детским прудом во дворе. Я приехала туда на велосипеде. Постучала в дверь, но никто не ответил. Тогда я обошла вокруг дома и заглянула в окна.

– О господи, Тара! Если бы кто-то увидел тебя, он мог бы позвонить в полицию.

Она пренебрежительно покачала головой.

– Никто не позвонил. Так или иначе, я заглянула внутрь, и знаешь, что я увидела? Старый большой кукольный домик. Вроде «дома мечты» для Барби, с лифтом и прочими хреновинами. Прямо в центре гостиной. Я подумала о бедных маленьких детях, которые потеряли маму, и о том, какой классный этот кукольный дом, но это больше не имеет значения, потому что они потеряли самое дорогое в жизни и что-то в них навсегда изменилось. А потом… – Тара замолчала, посмотрела на Реджи и сказала: – Ты должна поклясться, что никому не скажешь. Даже Чарли.

Реджи кивнула.

– А потом я оказалась в доме. Чертова задняя дверь была не заперта, так что я вошла без труда. – Тара опасливо посматривала на Реджи, словно гадая, стоит ли рассказывать дальше.

– Ты вломилась в дом?

– Я же сказала, дверь была открыта, – отрезала Тара. Потом она как будто расслабилась и смахнула со лба прядь волос. – И я не чувствовала себя злоумышленницей, – мечтательно продолжала Тара. – Это было так… как будто все было знакомым. Как будто я не была собой. Как будто я была ею и вернулась домой. – Она застенчиво улыбнулась.

– Тара, – начала Реджи. – Я не думаю…

– Дай мне закончить, Редж, – сказала Тара и подняла руку с накрашенными ногтями. – Я вошла внутрь и присела возле кукольного домика. Вся мебель была расставлена в неправильных местах: кровать на кухне и ванна на крыше. Это выглядело как удар циклона «Барби»: повсюду разбросанная одежда, на полу – голые куклы. – Тара полезла в карман джинсов и что-то достала оттуда, держа это в сжатом кулаке.

– Я нашла это там, – сказала она. Потом, словно фокусник, достающий из воздуха кролика, она драматическим жестом раскрыла ладонь, на которой лежала крохотная кукольная туфелька розового цвета с высоким каблуком.

– Ты взяла это? Туфельку Барби? – спросила Реджи, с недоверием глядя на туфельку. – Но почему?

Тара пожала плечами, явно разочарованная ее реакцией, и убрала туфельку в карман.

– Я просто хотела иметь что-то для нее. Для Андреа. Нечто осязаемое и реальное. Что-то такое, что не будут считать пропавшим или украденным. Ты понимаешь?

Реджи тупо смотрела на подругу. Она не понимала.

– Обещай, что никому не скажешь, Редж. Пожалуйста.

Несколько следующих дней Чарли избегал общества Тары и занимался своим мелким бизнесом с газонокосилкой. Реджи не могла стерпеть, что они перестали встречаться, и напросилась ему в помощницы. Чарли вручил ей косу для высокой травы и выделил треть от своих заработков. Утром в среду, когда они находились перед домом Чарли и он заправлял свою косилку для первой лужайки, Реджи наконец заговорила о Таре.

– Она тебе действительно нравится, да?

Чарли не ответил. Он долил бензин в бак и завернул крышку.

– Просто я скучаю по нашим посиделкам, – продолжала Реджи. – Летние каникулы будут испорчены, если вы не начнете разговаривать друг с другом.

Она не сказала, чего ей хочется на самом деле; ее беспокоило состояние Тары. Та история с туфелькой Барби казалась… в общем, она казалась не просто странной, но, возможно, и безумной.

– Ты не понимаешь, – сказал Чарли.

– Что? Чего я не понимаю?

– Мне невыносимо находиться рядом с ней.

Реджи закусила губу.

– Кажется, я понимаю…

Чарли пренебрежительно покачал головой, словно и впрямь считал Реджи несмышленой девчонкой. Он встал и выкатил газонокосилку на улицу. Первая лужайка на сегодняшний день принадлежала вдове миссис Ларраби, которая жила за пять домов от Чарли. Реджи заправила садовый триммер и присоединилась к нему. Они трудились под треск работающих моторов; запах бензина и скошенной травы следовал за ними. Реджи обрабатывала траву по периметру дома и возле каменной стены на дальнем конце двора миссис Ларраби. Чарли ходил взад-вперед и выкашивал ровные ряды на газоне.

Когда Реджи закончила, она села и стала смотреть на Чарли. Утро было жарким, и спина Чарли намокла от пота. Реджи видела, как пот струится по его шее, которая уже хорошо загорела. Реджи представила, как касается его там, какой теплой и влажной будет его кожа, как она проведет пальцами по его подбородку, коснется кадыка и переместится в ложбинку под ним. Реджи хотелось ощутить это мягкое углубление над ключичной костью.

Миссис Ларраби вышла из дома с двумя стаканами холодного лимонада, и Чарли остановил косилку.

– Ты уже слышала? – спросила миссис Ларраби, протянув Реджи тяжелый запотевший стакан. – Сегодня утром нашли официантку из «Серебряной ложки». Бедняжку задушили, как и ту, другую девушку. Она была на лужайке перед городской библиотекой, совсем голая, если не считать повязок. Ее тело уложили рядом со статуей. – Миссис Ларраби поежилась.

Реджи ясно представила гранитный монумент в виде стопки книг и слово «Знание», выгравированное внизу. И там, в ранней утренней тени, лежало тело Кэнди.

Когда Реджи вернулась в «Желание Моники», она направилась по коридору на кухню. Из гостиной доносился раздраженный голос Лорен. Она говорит по телефону? Но потом Реджи услышала голос своей матери. Облегчение нахлынуло, как настоящая волна. Реджи осталась на кухне, где ее не видели, и прислушалась.

– Я этого не потерплю, – процедила Лорен. – Только не в этом доме. Если бы отец был…

– Только не начинай о том, что сказал бы отец, – предупредила Вера. – А если хочешь продолжать в том же духе, то позволь напомнить, что ты меньше всех остальных имеешь право судить меня.

– Не знаю, что…

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Можешь обзывать меня как угодно, но ты не святая, Лорен. Не думай, будто мне неизвестно, что происходит в твоем гараже.

Тут Реджи услышала недвусмысленный звук пощечины и тихое мычание.

Шаги направились к ней. Реджи лихорадочно огляделась: сможет ли она где-нибудь спрятаться? Но Лорен уже вошла на кухню.

– Реджина, – дрожащим голосом сказала тетушка. Ее лицо было очень бледным. Она была в шляпе и старом рыбацком жилете. Реджи замерла, ожидая, что произойдет дальше. Лорен секунду посмотрела на нее, потом направилась из кухни в коридор и вышла из дома. Реджи выглянула в окно и увидела, как Лорен пересекает дорожку и входит в гараж.

Что Лорен могла делать в гараже, кроме наживки для ловли форели?

Реджи прошла в гостиную и увидела мать, сидевшую на диване и прижавшую руку к щеке. На матери было блестящее голубое платье, которое Реджи раньше не видела.

– Привет, – сказала Реджи. – Ты в порядке?

– Все нормально, – ответила Вера. – Просто отлично.

Она отвела руку от щеки, на которой осталось ярко-красное пятно. Реджи отвернулась, глядя на свои теннисные туфли с налипшими обрезками травы и машинально почесывая новое ухо.

Реджи всегда была тихим ребенком, даже в присутствии других членов семьи, и причина отчасти заключалась в том, что она никогда не могла найти правильных слов. Обычно слова давались ей с трудом; они были скорее препятствиями, чем линиями связи. Лишь потом, поздно вечером, когда она прокручивала разговоры в голове, к ней приходили правильные слова. Это было как злая шутка, – слишком мало, слишком поздно.

Теперь, когда мать снова поднесла изувеченную руку к покрасневшей щеке, Реджи должна была нарушить молчание, разорвать заклятие тишины. Но когда она открыла рот и слова вывалились наружу, она осознала, что снова сделала все неправильно.

– Кэндис Жаке умерла, – сказала Реджи.

– Что? – спросила мать. Она отняла покрытую шрамами руку от лица и медленно, осторожно положила ее на колени, накрыв левой рукой.

– Сегодня утром ее тело обнаружили перед библиотекой. Ее задушили, как и Андреа Макферлин.

Когда Реджи увидела выражение лица своей матери, осознание пришло с новой силой: это реальная жизнь, и Кэндис Жаке была реальным человеком – женщиной, которая ела бургеры с луком и в конце долгой смены заворачивала кусок пирога для своей матери. Она была не персонажем новостей, а настоящим, живым и дышащим человеком. Реджи внезапно поняла, почему Тара проникла в дом Андреа Макферлин и почему унесла с собой розовую кукольную туфельку. Это было доказательством. Доказательством того, что эта женщина существовала на самом деле и была не просто цветной фотографией на первой полосе газеты «Хартфорд Экземинер».

– Боже мой, – только и сказала Вера. У нее в глазах стояли слезы. Потом она повернулась, вышла из комнаты и стала подниматься по темной деревянной лестнице их обветшавшего замка.