Глава 10
Каратели
Украина, Захидный партизанский край. 23 мая 1942 года
Каждый божий день, если позволяло время, Судоплатов заглядывал к Марине Ких, в уютную землянку радисток, и прослушивал сообщения Совинформбюро.
Сводки радовали. Красная Армия молотила вермахт без устали. Можно было только представить себе, насколько утомились бойцы, но их наверняка поддерживало ощущение близкой победы.
Они больше не отступали, не бросали технику, не прорывались из окружения, а сами окружали «доблестные войска» противника, уничтожая их вместе с сомнительной доблестью.
Уничтожая без жалости. Порой немцы сдавались целыми ротами, но их не брали в плен, памятуя о сожженных деревнях, зачастую вместе с жителями, о разрушенных городах, о мириадах убитых и замученных.
20-го числа 17-я армия вермахта совершила отчаянную попытку прорыва. К тому времени ее 52-й армейский и 49-й горный корпуса «усохли» до численности полков.
Наступая всеми силами на участке, занятом частями 9-й армии РККА, немцы сумели одолеть первую и вторую линию обороны, хоть и понесли огромные потери, но завязли на третьей линии. После суточных боев командующий армией генерал-полковник Руофф сдался в плен, приказав сложить оружие остаткам 17-й.
Это стало предвестием конца.
Группа армий «Юг» задыхалась без подкреплений, без поставок боеприпасов, ее силы таяли с каждым днем, а снабжение было ни к черту. Еще бы!
Бойцы 1-й и 2-й партизанских армий взрывали и бомбили мосты, отправляли эшелоны под откос или обчищали их в лучших традициях Дикого Запада.
«Экспроприация экспроприаторов» была отработана до мелочей: приближавшийся состав останавливался, как только машинист замечал на рельсах баррикаду из шпал или, скажем, пути впереди подрывались. Паровоз тормозил, а дальше все действие развивалось по нескольким вариантам.
Если состав вез солдат, то вагоны попросту расстреливались из танков и пушек. Если на платформах находилась бронетехника, то ее аккуратно снимали.
За неделю 1-й партизанский моторизованный полк пополнился пятьюдесятью восемью «четверками», двенадцатью «Шверерами» и двумя десятками «Ганомагов».
Грузовиков был переизбыток, и их потихоньку переправляли на север, партизанам Полесья.
Поэтому три последних состава с бронетехникой минировали и пускали малым ходом. Два раза танки подрывались в пустынной местности, а однажды все рассчитали точно, и взрывы произошли на станции Сарны. Немцы из тамошнего гарнизона надолго запомнили бесплатный фейерверк…
Очень удачным был налет на Ровно. 1-я партизанская армия сразу разбогатела на десяток «Мессершмиттов-110», попросту «церштереров», тяжелых двухмоторных истребителей.
Довольно неуклюжие, они мало были пригодны для маневренных воздушных боев, зато две пушки, пулеметы и запас бомб отлично подходили для налетов.
Плюс два «Юнкерса-88», три «лапотника» и две «рамы». Это было круто, но самое крутое заключалось в наводке Кузнецова, выяснившего, что через Ровно будут перегонять пленных командиров Красной Армии.
Хватило двух партизанских бригад и одной танковой группы, чтобы освободить всех будущих офицеров РККА – погоны должны были ввести уже этим летом.
Тяжело раненных, истощенных удалось переправить на Большую землю, а остальные, после тщательной проверки, фильтрации и сортировки, заняли командные должности во 2-й Украинской партизанской дивизии.
Были там и летчики – эти сели в кабины «Мессершмиттов» с тем упоением, понять которое можно, лишь освободившись из плена, сойдя с какого-то по счету круга ада.
Мало было 2-й, так еще и 1-я партизанская дивизия подошла – Ковпак прошелся по Ровенщине, как смерч, и удалился к Карпатам. Судоплатов поделился с ним грузовиками, добавив от щедрот парочку «Швереров».
Стоит ли говорить, что немцы были доведены до сущего неистовства? Эсэсовцы шныряли по всем дорогам, устраивали засады, проводили облавы.
Попытались было прогонять перед воинскими эшелонами бронепоезда – те стреляли по каждой подозрительной тени. Однако после того, как под бронепоездом № 26 подорвали рельсы, а № 27 раздолбали из танковых орудий, немцы изменили тактику.
Составы стали идти по ночам, по магистралям пропускали поезда с макетами танков или гнали реальную технику малыми порциями – по два-три вагона. Чтоб не так жалко было потерять.
И готовились затеять масштабную карательную акцию – об этом доносили наблюдатели из «маяков», разбросанных по местечкам, вроде Сарны, Костополья, Луцка, Дубны и прочих мест.
Несколько полков СС и айнзатцкоманды сосредотачивались в местах наибольшей активности партизан. Немцы готовились к тому, к чему 1-я партизанская армия и была предназначена, – герилье.
Эсэсовцы обошлись без танков, но вот полугусеничными бронеавтомобилями запаслись в достатке, хватало и минометов. Каждый взвод был снабжен проводником из местных националистов, готовых холуйствовать и просто так, лишь бы платили, а уж против «клятых москалей» можно было и бесплатно помочь «ясновельможному пану Гитлеру».
23 мая акция началась. Немцы рассекли Захидный партизанский край, отделив Цуманские леса от Сарненских, укрепив здесь свои позиции – срубая ели методом засек, разматывая между деревьев колючую проволоку и спираль Бруно, минируя обширные участки, роя блиндажи и окопы, строя дзоты. Десятки старых танков, вроде немецких «Т-II», французских «Сомюа», чехословацких Pz 38 (t), зарывались по борта.
Отсюда роты карателей ломились лесом, «проверяя» путь впереди с помощью минометов. Это была грандиозная облава, и уже за первые сутки немцы прошли чуть ли не десять километров, наступая вглубь Цуманских лесов.
Выжигая огнеметами каждую щель, обстреливая места, подходящие для засады, из пулеметов.
Эсэсовцы шагали, как на параде, в камуфляже, обвешанные оружием. Сдержанно рычали «Пумы», двигаясь следом за цепями. Лес густел, появился бурелом, и вскоре бронеавтомобилям ход был закрыт.
А тут как раз и вечереть начало. Обергруппенфюрер Уве Штосс скомандовал остановку. Ему очень не нравилась задуманная операция, не нравилось, что против партизан бросили технику и целую толпу народу.
Партизаны – лесные жители, и бороться с ними могли такие же, как они, привыкшие к природе, знающие ее. Ему бы собрать человек двести настоящих спецов, разведчиков, егерей, тогда бы они скрытно пробрались к партизанским базам – и направили бы удар точно в цель! А так…
Подменить качество количеством – не лучшая тактика. Уве поморщился, учуяв запах – это растапливались полевые кухни.
О, майн готт…
Обергруппенфюрер двинулся обходить посты и уже не смог увидеть, как зашевелилась трава под деревом, где он недавно стоял, и поднялись два леших – это были Саня Творогов и Серега Стехов, обряженные в маскхалаты «Кикимора». Лица их, разрисованные спецкрасками, не белели в сумерках.
Александр еще подумал, как здорово придумал комиссар! Это же с его подачи стали шить такие «костюмчики». Главное, сидишь в шаге от фашиста, а он в упор тебя не видит!
Глаз воспринимает нечто знакомое, ищет правильность очертаний, а тут развесистый халат, ленточки с веревочками висят бахромой… Ты просто сливаешься с травой, с деревьями, растворяешься в лесу, становишься как дух, как невидимка.
Творогов жестами велел Стехову двигаться влево. Тот кивнул, подхватывая свой рюкзак. Шагнул за дерево и как пропал.
Александр сторожко двинулся направо, где его должен был ждать Иван Ларин – настоящий сибиряк, забайкалец.
Иван был из гуранов, то есть являлся метисом, мешавшим в себе русскую и бурятскую кровь, а уж стрелял он так, как Творогову и не снилось. Однажды на стрельбищах попал в десятку, а парни посмеиваться стали: дескать, куда ж ты остальные четыре пульки послал?
А Ларин невозмутимо зашел за мишень, колупнул трухлявый пень, а там все пять пулек лежат, как бусинки, одна за другой. Пять выстрелов в одну дырочку!
Незаметное шевеление привлекло внимание Творогова, и Саня рассердился на себя – не отвлекайся, боец!
Ствол дуба опять шевельнулся, и лишь теперь Творогов различил человеческий силуэт. Подойдя ближе, он распознал Ивана.
– Готов? – шепнул он.
Ларин кивнул.
– Будешь меня страховать.
– Понял.
– Пошли.
Запахло соляркой – на «Шверерах» стояли дизели, – и вскоре впереди выросла угловатая глыба бронеавтомобиля.
«Шверер Панцерпэхваген» – так вроде выговаривается его название. Но «Шверер» – это куда короче.
В потемках шатались двое часовых, уныло ругаясь по-немецки. Тут к ним приблизился третий, тот самый офицер, что чуть было не наступил на Творогова.
Иван посмотрел на Саню, и тот кивнул. Скользящим движением Ларин вытянул пистолет с накрученным ПББС – «глушителем», как комиссар говорит.
Только офицер стал что-то сердито выговаривать дозорным, как – хлоп, хлоп, хлоп! Три пули, три трупа.
Сняв с офицера МП-40, Творогов приблизился к бронеавтомобилю и прикрепил взрывное устройство. Часовой механизм уже был взведен, оставалось только включить, и пускай тикает.
Заложив еще пару «подарков» и подложив заряд в грузовик, затаренный ящиками с минами, Саня глянул на часы – время еще было. Пришатнувшись к Ивану, он шепнул:
– Пошумим?
– Пошумим, однако! – ухмыльнулся гуран.
– Уходим точно по времени.
– Ага.
Партизаны разошлись, и Творогову показалось, что он расслышал хлопок. Может, и показалось – немцы здорово нарушали тишину.
Нет, доблестные эсэсовцы сдерживались, вели себя тихо, но когда двигаются сотни и сотни людей, шорохи и шепоты сливаются в шумы. Ну, оно и к лучшему – на таком фоне шаги совершенно не слышны.
Александр медленно приблизился к поляне, где немцев было особенно много. Нахохлившись, они хлебали варево из мисок.
Очередью бы вас… Нельзя.
Творогов посмотрел на часы – светящиеся стрелки подходили к нужной цифре. Уже можно.
Спокойно вскинув бесшумный пистолет, он сделал два выстрела. Сместившись, израсходовал еще три патрона. Немцы вздрагивали и оседали или валились кулем.
Их «камарады» все еще ничего не понимали, хотя голоса поднимались, делаясь все громче, и напряжение звучало в них весьма явственно.
Ага, вот один закричал, другой… Задергались, фашики!
Творогов начал осторожно отступать.
Целая опергруппа просочилась сквозь немецкие порядки. Пошумела и отошла. Скоро будет фейерверк, а потом можно будет и отдохнуть. Уже почти лето, тепло…
Говорят, руководство СС отбирало в отряд карателей самых стойких, самых бывалых. Возможно.
Вечерний сюрприз будет для них весьма неприятен, но назад они не побегут. Однако и ночь спокойно провести не получится – будут сидеть и вздрагивать. А утром – в бой.
Невыспавшиеся, усталые, злые. Ничего, с-суки, мы вас взбодрим… Время!
В ту же секунду темный лес озарился вспышками огня, и разнесся грохот. У «Шреверов» то передок подкидывало, то задок.
Лопались топливные баки, и лужи горючего растекались жидким пламенем. Самыми эффектными стали подрывы грузовиков с боеприпасами – множественные, дробные раскаты ощутимо давили на уши, «Опели» превращались в груды металлолома, а осколки так и свистели во все стороны, сбривая ветки и головы, вонзаясь в безвинные стволы, калеча вояк, возомнивших себя высшими существами.
«Они заказывали музыку? – вспомнил Саня выражение Судоплатова. – Так пусть теперь попляшут!» Вот именно…
Взрывы затихли, и стало как будто темнее, хотя огонь не гас во многих местах. Зато шум не унимался – немцы бегали и орали, спасая своих и лихорадочно отыскивая чужих. А никого!
Ничего умнее артобстрела эсэсовцы не придумали – обстреляли из минометов лес впереди. Мины свистели, ухали, успокаивая арийские душонки своим бабаханьем.
Лишь к полуночи умолкли голоса, но шаги были слышны всю ночь. Похоже было, что одна половина карателей дремала, а другая ходила вокруг да около, высматривая неприятеля.
Немцам даже в голову не приходило искать врага в тылу. Вояки…
Лишь только рассвело, каратели собрались в поход. Вялые и голодные, они шагали, оставляя за спиной машины, целые и подорванные, а также разведчиков-диверсантов.
А тем куда спешить? Свои дела они сделали еще вчера…
Творогов прислушался.
На подходе к немецким позициям они понаставили растяжек и «монок»…
Рвануло. По звуку – «лимонка». Еще одна…
А вот и «монка» рванула, швыряя убийственные гайки и шарики из старых подшипников. Гутен морген!
Саня поднялся, «убирая постель» – ворох лапника. Пора проводить дядей из СС. Вечерняя программа выполнена, а на утро у них другое задание – найти и уничтожить проводников из хохляцких «лизунов», языки стерших об арийские задницы.
В принципе, Творогов ничего против украинцев не имел, даже наоборот. Тот же Судоплатов родился на Украине. И что?
Комиссар даже как-то поспорил с Миколой, сказав, что нету такого народа – украинцы. Приходько удивился, обиделся даже – он же есть! А Павел Анатольевич ему и говорит: «Мы все одной крови – русские, украинцы, белорусы. Это враги нас поделить решили, поляки да германцы всякие. А мы все – один народ, Россия Великая, Малая и Белая. Вон, хотел Петлюра «самостийну та незалежну» Украину основать. Не вышло. Теперь Бандера за то же взялся и тоже немцам прислуживает. Не выйдет у него ничего! Какая самостийность? У нас, вон, в Кирове, тоже смешно разговаривают, так что ж теперь, вятским тоже свое царство-государство городить?»
Микола задумался. Дюже он поляков не любит, а немцев еще больше…
Творогов медленно крался за спинами эсэсовцев. Прозвучало еще несколько взрывов, но карателей это не остановило. А партизаны на это и не рассчитывали. Тут главное – сбить настрой, показать, кто в доме хозяин.
Ничего, скоро второй акт спектакля. Впереди тянулся не слишком глубокий, но очень длинный овраг, заросший мелким ельником. После сильных дождей по нему шурует ручей, а сейчас сухо. То есть сыро, конечно, но ноги не промочишь.
Зато Гнилая балка – лучшее место для бомбежки. Лес бомбить – только боеприпас тратить. Балка – иное дело. Одни эсэсовцы спускаются, другие поднимаются по противоположному склону – даже залечь не получится, все равно достанет фугаска!
Творогов стал смещаться вправо, высматривая Хосе Гросса. Этот испанец – большой спец по всему, что взрывается. С ним в паре шагает Толя Капчинский, а у него рация.
Хосе первым заметил Творогова – прижавшись к дереву, он поднял руку. Вот он я!
– Толян здесь?
– Si!
– Туточки я.
– Готов?
– Всегда готов!
Саня прикинул, что немцы вряд ли прибавят ходу, осторожничать станут. Стало быть, доберутся до Гнилой балки где-то через пятнадцать-двадцать минут. Так и сообщим…
Так и сообщили.
Каратели, выйдя на край обрыва, внимательно осмотрелись, а затем послали вперед «группы захвата» – пулеметчиков с автоматчиками, человек по пять в каждой. Они живо спустились на дно оврага, поднялись по противоположному склону и засели, охраняя пути перехода. Их было пять или шесть, этих самых путей – немцы спускались по одному, поднимались… Это могло растянуться надолго, и число троп увеличили.
Почему они все сразу скопом не ринулись – это надо было у немцев спрашивать…
Творогов прислушался.
– Гудёт, однако, – подал голос Ларин.
Саня поднял руку в предостерегающем жесте – для того, чтобы говорить в составе опергруппы, достаточно жестов. А ведь и верно, «гудёт».
Знакомый низкий гул приближался, наплывая на лес. Немцев он нисколько не испугал, они тоже узнали звук работающих моторов «Юнкерсов-88».
Гнилая балка открывалась небу, была вся на виду, и пилотам было нетрудно сориентироваться.
Первый из «Юнкерсов», показавшийся из-за леса, описал дугу виража и пошел вдоль оврага.
Как открылись люки, Творогов не рассмотрел, но черные капочки бомб увидел – они падали и падали, вот уже и зловещий свист донесся…
Эсэсовцы не понимали сути дела до самого последнего момента, а когда поняли, было уже поздно. Первые бомбы разорвались на склоне Гнилой балки, выбрасывая в сторону вихри дыма и комков земли. Грохнуло.
Творогов, засевший за толстым сосновым стволом, расслышал мгновенное зудение осколка, срубившего веточку высоко над его головой. Но это был шальной кусочек металла, залетевший выше кручи, а основная часть стали разящей рубила и терзала плоть на обоих склонах оврага.
Разнесся дикий крик, но глас человеческий тут же пропал, задавленный множественным грохотом. Земля вздрагивала и сотрясалась. Творогову был виден край балки – над нею вздымались облака дыма и пыли. Каждый новый взрыв пронзал «общую» тучу вспышкой огня, и дыбился громадный сноп разлетавшихся камней и земли.
Бомбардировка кончилась так же внезапно, как и началась. Ветер еще сносил сеявшийся прах по оврагу, а уши словно отказывались слышать иные звуки, кроме грохота и грома.
Или не было других звуков? Исконные лесные обитатели, пичуги да зверюги, попрятались и вылезут не скоро. А человеческая порода, видать, тоже вспомнила о родстве своем с братьями меньшими – тишина стояла полная.
«Может, немцев всех поубивало? – подумал Творогов и покачал головой. – Это вряд ли. Их явилось сюда несколько тысяч, маловато будет одной бомбежки».
Ага, ожили вроде – до его слуха донеслась негромкая команда на немецком. Интересно, дяди из СС и теперь не откажутся от наступления? Хм. Вроде как пошли вперед… Упорные.
«Шнелле, шнелле!»
Ага, это мы понимаем. Торопятся. Это правильно. Чем быстрее дойдете, тем быстрее вас похоронят…
Александр выбрался к самому оврагу, выглянул. Каратели поспешно взбирались по склону, изрытому бомбами. А трупов…
И это еще, наверное, не все. Вон сколько оползней. Надо полагать, многих засыпало. Да, пышные у вас похороны вышли, ничего не скажешь. С салютом.
Выждав, Творогов с товарищами пересек Гнилую балку, чье название вдруг стало «говорящим», и двинулся следом за недобитками из СС. По дороге он подобрал пять или шесть полных магазинов для «Шмайссера» – как раз хватило заполнить все кармашки на разгрузке.
Еще одно изобретение комиссара, хоть Павел Анатольевич и открещивается. Очень удобно, все под рукой и не тяжело. А то раньше весь пояс, бывало, обвешаешь сумочками да подсумками.
Удобно.
Обернувшись, Александр поманил Толика. Тот подполз, поправляя наушники.
– Сообщи нашим, что немцы перешли Гнилую балку. Бомбежка удалась.
– Понял.
Капчинский завозился, забормотал условные фразы, а Творогов в это время соображал, как ему лучше поступить. Так и брести следом, приглядывая за фрицами? Или собраться, да и нанести удар по какому-то из флангов?
ОУНовских проводников опергруппа уничтожила не полностью, но если положить всех карателей, то среди них будут и искомые бандеровцы. Или мельниковцы. Да один черт…
Немцы подходили к первой линии обороны, их ждали колючая проволока, минные заграждения, партизанские дзоты.
И тут у Саньки мелькнула идея. Задание свое опергруппа выполнила, так почему бы не поучаствовать в новом представлении? Немцы начнут штурмовать полосу обороны, а мы по ним ударим с тыла!
Опергруппа всем составом дружно проголосовала «за».
* * *
Как ни осторожничали каратели, а не убереглись. Первыми сработали «монки» с электродетонаторами. Партизаны, засевшие в блиндажах, дождались, пока немцы достаточно продвинутся вперед, и провернули ручки «адских машинок». Мины сработали штатно, выкашивая врага по разным направлениям.
Лес моментально наполнился дымом, грохотом, криками боли и страха. И все же хваленая прусская дисциплина удержала гитлеровцев от поспешного бегства.
Каратели продолжили наступление. Видимо, надеясь быстренько разбить «русски мужик» и занять партизанские землянки. Вот только партизаны были против.
Как только зазвучали отрывистые звуки выстрелов из винтовок, немцы будто вдохновились – наконец-то видимый враг! И ринулись в атаку.
Их разбег притормозил ряд кольев с колючей проволокой – и тут же ударили пулеметы. Атака захлебнулась.
И тогда Творогов дал отмашку. Закидав немецкий арьергард гранатами, опергруппа открыла огонь из «шмайссеров».
Разведчики-диверсанты мелькали среди деревьев, словно лесная нечисть, порождение дебрей. Никаких тебе ватников, сапог, ушанок – привычный образ русского партизана размывался.
Немцы отстреливались, хотя толком не понимали, по ком же они ведут огонь.
Сменив третий по счету магазин, Творогов переместился к Ивану. Тот не изменял винтовке «маузер». Стрелял и приговаривал:
– Пошто сюда явилси? Пошто нашу землю топчешь, собака германская?
У Ларина просто не бывало промахов, каждый патрон, им израсходованный, означал очередную смерть для немецкого оккупанта.
И лишь теперь немцы сдались. Знакомая, такая понятная для русского уха фраза зазвучала по всему лесу, исторгаемая с чувством, разносимая эхом:
– Гитлер капут!
Из записок П. А. Судоплатова:
«Надо сказать, что мы вели очень большую работу по расколу ОУНовского подполья. Нам было известно, что в агрессивных планах Гитлера ОУНовская организация выходила на первое место для создания немецкого протектората на Украине. Мы заслали в эту организацию агента-украинца. Перед ним была поставлена цель – разжигание противоречий в двух кланах, сложившихся в ОУН. Один из них возглавлял Мельник, другой – Бандера. До августа 1939 года организация украинских националистов возглавлялась бывшим управляющим имением митрополита Шептицкого полковником Андреем Мельником. Мельник претендовал на роль вождя украинских националистов. Другой лидер ОУН, Бандера, был освобожден немцами из польской тюрьмы, где он отбывал срок за организацию убийства министра внутренних дел Польши Перацкого.
Наши действия были направлены на то, чтобы вызвать между ними острый конфликт. Мельник прибыл для переговоров в Краков. Бандера предлагал ему одну из руководящих должностей в главном проводе ОУН, возглавить который намеривался сам. Но они не сговорились, поскольку Мельника это не устроило. Бандера сколотил вокруг себя группу известных националистов, которые укомплектовали батальон «Нахтигаль», выполнявший впоследствии карательные операции на Украине.
По сути дела, именно Бандера создал раскол в ОУН. Он являлся, по словам Мельника, прежде всего «диверсантом с маниакальными наклонностями».
