Книга: Нефритовая орхидея императрицы Цыси
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16

Глава 15

1955 год
— Добрый день. Остапенко Всеволод Георгиевич, майор Ленинградского уголовного розыска, — представился он невысокой худощавой женщине, одетой во все черное.
— Проходите, пожалуйста.
— Варвара Ильинична, примите мои искренние соболезнования. Простите, что побеспокоил, но в интересах следствия я должен задать вам несколько вопросов.
— Да-да, конечно, я понимаю.
— Вы не могли бы рассказать мне о женихе вашей дочери? О том, что пропал на фронте.
Ответить ему Варвара Ильинична не успела: в комнату вбежала девочка лет восьми-девяти, темноволосая, с двумя задорными коротенькими косичками.
— Бабуля, я гулять хочу! Ты обещала! Ой, здравствуйте, — запнулась она, увидев чужого человека, и пугливо прижалась к бабушке.
— Не бойся, Оленька. Это мой старый знакомый Всеволод Георгиевич. Мы немножко поговорим и пойдем на прогулку. Ты побудь немножко у себя, детка, пока мы разговариваем.
— Ладно. — Оля еще раз испуганно взглянула на майора и вышла.
— Бедняжка не знает, что случилось с ее матерью. Мы сказали, что Аня умерла от сердечного приступа. Но девочка как будто чувствует ужас, поселившийся здесь в квартире. Совершенно не может оставаться одна. На улицу только со мной, и все время за руку, точно потерять боится. А ведь раньше и в школу сама бегала, и во двор, и в булочную на угол. И мне никуда одной не выйти. Сейчас вот даже домой за вещами не съездить — не с кем Оленьку оставить. Иван Дмитриевич из института не вылезает, а мы вот с ней вдвоем. А с другой стороны, — она тяжело вздохнула, — может, так оно и лучше: некогда о своем горе думать, а то ведь так и с ума сойти можно. Бедная моя девочка, бедная моя Анюта!.. Кто же это сотворил, товарищ майор? У кого рука поднялась?
— Это мы и пытаемся выяснить. Все осложняется тем, что вчера произошло еще одно подобное убийство.
— Еще одно? Еще кого-то так же, как Аню?
— Да. Имя Варенцовой Зинаиды Платоновны о чем-нибудь вам говорит?
— Зинаида Варенцова? Зина? — Варвара Ильинична теребила платочек, пытаясь сосредоточиться. — А сколько ей было лет? Она Анина ровесница?
— Ей было сорок.
— Зинаида. Варенцова. Нет, — окончательно сдалась мать Павловой. — Не припоминаю.
— Тогда расскажите мне, пожалуйста, о женихе вашей дочери.
— Да нечего рассказывать, очень грустная история. Володя за Анечкой еще со школы ухаживал. Портфель носил, домой провожал. Перед самой войной он ей предложение сделал, но оба еще студентами были, решили годик подождать. А тут война. Володя, конечно, сразу на фронт ушел. Они переписывались, Аня его ждала, любила очень. А потом он пропал без вести, матери официальная бумага пришла. Но Аня его все равно ждала. И после победы еще год ждала. Потом, конечно, перестала. Но других женихов у нее не было. Я очень волновалась за девочку, думала, так и останется одна. Очень жалела, что пожениться им с Володей не позволила — может, хотя бы ребеночек родился, — оттаивала от воспоминаний Варвара Ильинична. — А тут вдруг Аня случайно познакомилась с Иваном Дмитриевичем. Она его статью для газеты вычитывала, вот так и познакомились. Анюта просто расцвела. Ухаживал он за ней, слава тебе господи, не долго, но очень красиво.
Поженились они — а тут вдруг Володя. Живой! Его мать и то надеяться перестала и Анюту не осуждала. Да и Володя потом на Анечку зла не держал. А у него очень тяжелое ранение было, с контузией, по госпиталям кочевал, память долго восстанавливал, потом речь. В общем, домой писать не спешил, не хотелось перед матерью и Аней беззащитным инвалидом предстать. — Варвара Ильинична улыбнулась. — Мне не хотелось бы никого осуждать, но, по-моему, Володя в госпитале больше о своих чувствах думал, чем о чужих. Мать, конечно, простила, что сразу не написал, ей главное, что сын жив. А вот Анюта…. — Она тяжело вздохнула, расправила на коленях свой заплаканный платочек. — Вернулся он, узнал, что Аня только-только расписалась и что муж намного старше, и решил, что это она от отчаяния и еще не поздно все исправить. И приехал сюда, на улицу Восстания. У них с Аней был тяжелый разговор. Тяжелый для всех, и для Ивана Дмитриевича. Он ведь, золотой человек, готов был ее отпустить, хоть и с болью в сердце. У него, бедного, за ту ночь седых волос прибавилось. Но Аня сказала, что уже поздно что-то менять, что она любит мужа. И ни разу не пожалела. Вот, собственно, и вся история. Володя понял, простил и больше ее не беспокоил.
— А что же с Володей было дальше? Где он сейчас? — не дал себя увести в сторону майор.
— Сейчас? Он восстановился в институте, окончил его и уехал по распределению работать на какой-то большой промышленный комбинат. Я не так давно его мать встретила — он благополучно женился, уже сынишке три года.
— И все-таки дайте мне, пожалуйста, адрес его матери и телефон.
— Телефона у них нет, а адрес — пожалуйста.
Да, с женихом, похоже, мимо. Женат, ребенок. Еще и живет в другом городе. И с Варенцовой он вряд ли был знаком. Очень уж сложная комбинация получилась бы. Надо искать связь! Но, как правильно заметил Коромыслов, слишком разные женщины эти убитые. Хотя, с другой стороны, если даже тоненькая ниточка найдется — она и есть та самая!
— Что, друзья-товарищи, — обратился майор к замершим напротив за столом Мостовому с Коромысловым, — надо составить подробные биографии обеих жертв. Где родились, где учились, где лечились, какие драмкружки посещали и так далее. Чем полнее будет картина, тем легче нам найти ту точку, где их судьбы пересеклись. Там где-то и убийца прячется.
— А можно я Павловой займусь? — неожиданно для себя попросил Леня, вспомнив вдруг девушку Тоню со светлыми кудряшками и чудесной улыбкой. Появиться на ее пороге просто так он бы никогда не смог, а вот по служебным вопросам…
— Павловой? Займись, — кивнул майор. — Тогда тебе, Алексей, Варенцова. И внимательнее, друзья мои. Соседи, подруги, родственники, коллеги, комсомол, школа, все поездки, санатории и овощебазы. Ясно?
— Так точно, — дружно ответили лейтенанты и поднялись из-за стола.
— Ой, Сева, как ты рано сегодня! Неужели дело раскрыли? — всплеснула руками Любовь Сергеевна. — А у меня и ужин еще не готов. Жорка из парка раньше восьми не придет, так я и не ставила.
Говоря все это, Любовь Сергеевна уже расставляла на столе солонку, хлебницу, тарелки, повязывала передник. Майор тем временем снял пиджак и рубашку и, прихватив полотенце, отправился в ванную умываться.
— Садись ешь, я тебе маслица еще положу, и огурчик бери. А кастрюлю я в подушки заверну, чтобы Жорка, как вернется, горяченького поел, — хлопотала у стола Любовь Сергеевна, весело потряхивая модно подстриженными волосами. — Надо, Сева, в следующем году на все лето мальчишку в лагерь отправлять. Разве это дело, что он целыми днями один по городу носится? Знаешь, что они с Федькой Ермолиным вчера учудили? Мне его мать сегодня рассказала, а ей баба Дуся из восьмой квартиры. Поехали вдвоем на птичий рынок котят продавать.
— Каких котят? — Майор отложил вилку.
— У Марьи Гавриловны со второго этажа кошка опять окотилась. Так эти двое стащили каждый по котенку и отправились на рынок. Там их баба Дуся и застукала, она за яйцами ездила. Ей кто-то посоветовал сырые деревенские яйца натощак пить, вот она и поехала.
— Вот шельмецы! — усмехнулся майор, вытирая усы вафельным полотенцем. — И что, продали?
— Сева! Как тебе не стыдно?
— Любаша, ну что такого? У Марьи Гавриловны кошка чуть не каждый месяц котят приносит. От них давно деваться некуда, весь дом в котах. Хоть бы она их уже топить начала.
— Сева!
— Что Сева? В парадную не войти, кошками воняет. — Майор налил себе чаю и переместился с подстаканником на диван.
— Зато мышей нет.
— Мышей нет. Так что с котятами, продали они их?
— Нет, не продали, а поменяли, и как раз на белых мышей. Принесли их к Федьке домой. Родителей Федьки дома не было, зато была соседка. Мыши у них разбежались, и одна в соседскую кастрюлю со щами угодила, а там целая кость говяжья варилась. Эти двое сперва отпирались, мол, не знаем никаких мышей. А тут баба Дуся на крик пришла и все рассказала. Пришлось Федькиной матери деньги за кость возвращать. Я ей сегодня, конечно, половину отдала, когда все узнала.
— Ладно, вернется домой — поговорю с ним по-мужски, — пообещал майор, заваливаясь на диван и прикрывая глаза.
— Поговорить, конечно, хорошо. Но ты бы, Сева, ему лучше путевку в пионерлагерь достал. Ты все-таки милиция, уголовный розыск. Тебе не откажут. Ты орденоносец, у тебя грамоты! Пойди в профком, а?
— Люба, да не могу я. У меня у одного, что ли, дети? Попроси у себя на заводе. Ты передовик, тебе тоже не откажут.
— Да я же на прошлую смену брала путевку! У нас в лагере мест пока не хватает. Вот на будущий год построят новый корпус — тогда пожалуйста. А мне уже надоело каждый вечер от соседей выслушивать, что Жорка за день натворил.
Договорить они не успели — дверь распахнулась, и на пороге появился Жорка в насквозь мокрых рубашке и шортах. За ним нарисовался незнакомый мужчина. Замыкал шествие похожий на Жорку, как брат-близнец, Федька Ермолин.
— Здравствуйте, граждане. Это ваш ребенок? — Незнакомец сдвинул на макушку светлую шляпу.
— Наш, — слабым голосом ответила Любовь Сергеевна, поднимаясь из-за стола. — Да вы проходите, пожалуйста.
Она поспешила ввести всю компанию в комнату и прикрыла дверь, чтобы соседи не услышали об очередных подвигах их малолетнего бандита. И так уже разговоры о том, что у майора Остапенко растет сын-хулиган, расползаются по двору и окрестностям. По причине капитальной служебной занятости мужа подобные сцены обычно происходили в его отсутствие. А все-таки, согласитесь, есть разница — от жены выслушивать о проделках любимого дитяти или узнать от постороннего гражданина.
— Вот, товарищи, — солидно прокашлявшись, начал гость. — Вот эти двое мальчиков сегодня на моих глазах совершили героический поступок. Я уже сообщил прибывшему на место постовому, чтобы он проинформировал пионерскую организацию и школу, где учатся эти достойные молодые люди.
Любовь Сергеевна и Всеволод Георгиевич недоверчиво переглянулись.
— Сегодня в парке ровно в семнадцать часов сорок пять минут девочка лет пяти уронила в Лебединый пруд мячик, потянулась за ним и упала в воду. Глубоко! Птицы заклюют! — театрально закатывая глаза, вел дальше гражданин. — Рядом оказались только эти двое мальчиков, и никого из взрослых. На зов о помощи они откликнулись не раздумывая — немедленно прыгнули в воду и вытащили ребенка на берег.
Любовь Сергеевну и Всеволода Георгиевича патетическая интонация гостя ничуть не смутила. Оба они с умилением смотрели на не до конца еще высохших и красных от смущения героев.
— Спасибо большое, что не сочли за труд и привели их домой. — Майор сделал шаг вперед и протянул гостю руку.
— Не стоит благодарности, это мой долг. Но мне, пожалуй, пора. Не сочтите за труд — обязательно расскажите обо всем родителям второго мальчика. Мы не застали их дома. Если у них возникнут вопросы, вот вам мой служебный номер телефона, — протянул он бумажку. — Моя фамилия Мишкин, Николай Тимофеевич. До свидания.
Любовь Сергеевна в продолжение этой сцены уже не раз пожалела, что прикрыла дверь, так что никто из соседей не услышал, как хвалили ее сына.
К счастью, товарищ Мишкин остановился в дверях и громко, как в театре, повторил:
— Еще раз спасибо вам за сына. Вот такими должны быть все советские школьники.
В комнату Любовь Сергеевна, счастливая и румяная, вернулась после разговора с соседками, которые, уж конечно, все слышали. Хотя бы теперь никто не станет говорить, что у нее растет малолетний бандит.
Назад: Глава 14
Дальше: Глава 16