Глава 16
В понедельник он добрался на службу только к 9.20 утра. Клубок, бессонница. Человек двенадцать его подчиненных столпились внизу вокруг бригадира Гардона, и Ретанкур уравновешивала своей массой композицию этой живописной жанровой сценки. Они молча и напряженно ждали, не спуская глаз со стойки дежурного, словно гадая, что держит в руках Гардон – дар божий или взрывное устройство. Эта ситуация была внове для Гардона, он никогда еще не оказывался в центре внимания и поэтому не знал, что делать и говорить. И хотя все понимали, что Гардон пребывает в затруднении, никто не решался взять у него из рук письмо. Это бы нанесло дежурному чудовищное оскорбление. Послание вручили ему, и он теперь должен был выполнить свою миссию.
– Его принес курьер, – объяснил он комиссару.
– Кого его, Гардон?
– Письмо. Оно адресовано вам. Но поскольку бумага очень плотная, а почерк очень красивый, словно это приглашение на свадьбу, комиссар, и вот еще из-за этого, – он ткнул указательным пальцем в левый угол конверта, – я показал его лейтенанту Вейренку, а потом уже все пришли посмотреть. – Гардон вложил письмо в руки Адамбергу, так словно подал его на серебряном подносе, и все опять застыли в прежних позах, только взгляды обратились на комиссара. “Они знают что-то, чего ты не знаешь”, – подумал Адамберг, словно услышав хриплый голос Лусио.
Адрес выведен перьевой ручкой – не шариковой и не фломастером, почти каллиграфическим почерком, конверт богатый, с подкладкой. Адамберг чуть ли не с опаской прочел слева вверху адрес отправителя, повергший в ступор его команду:
Общество по изучению письменного наследия Максимилиана Робеспьера
Он слегка сжал пальцами конверт и поднял голову.
– Гильотина, – прошептал Вейренк, выразив таким образом мысли присутствующих, вернее, одну их общую мысль, и тут все принялись качать головами, разводить руками и потирать щеки.
Толкование знака, предложенное Адамбергом, позабавило и раздосадовало их: они давно привыкли, что он попусту тратит время, плутает в дебрях и витает в облаках, поэтому никто не придал значение его словам, никто, кроме Вейренка. Адамберг посмотрел в его смеющиеся глаза.
Ее ужасный нож сверкает на рассвете,
И к небесам вздымается она, как кобра,
Чтоб чью-то жизнь отнять в ее расцвете…
Нет, мы не в силах созерцать сей жуткий образ, –
тихо продекламировал лейтенант.
– Цезуры, черт возьми, Вейренк, цезуры! – скривился Данглар.
Вейренк пожал плечами. Его мания, унаследованная от бабушки – кстати, неграмотной, – выдавать ни с того ни с сего второсортные стихотворные поделки “расиновского толка”, как он говорил, выводила майора из себя. В отличие от всех остальных, Данглар стоял ссутулившись и опустив голову. Адамберг без труда читал его мысли. Его помощник не мог оправиться от неудачи в расшифровке знака и своей язвительной реакции на объяснение, предложенное Адамбергом. Как и прочие, он не пожелал принять всерьез “сей жуткий образ”.
– Ну, комиссар, письмо бы распечатать надо, а? – необидно сказал Гардон, и его слова своей прозаичностью рассеяли царившее напряжение, так что все наконец спустились на землю из каких-то тревожных, а то и поэтических пределов.
– Дайте мне нож для бумаги, – сказал Адамберг, протягивая руку. – Не буду же я пальцем его открывать. Идите в Соборный зал, – добавил он, – и захватите всех, кто валандается в кабинетах и у автомата с напитками.
– Меркаде кормит кота, – уточнил Эсталер.
– Ну так приведите кота вместе с Меркаде.
– Иду, – сказала Ретанкур, и никто не вызвался сделать это вместо нее, ибо отправить вниз Пушка и полусонного лейтенанта было задачей нелегкой, особенно учитывая проклятую кривую ступеньку, о которую все постоянно спотыкались. Пока Эсталер хлопотал, раздавая кофе, Адамберг прочел про себя письмо. Он не умел красиво читать вслух, постоянно запинался и даже коверкал слова. И не то чтобы он стеснялся своих подчиненных, просто ему хотелось представить им более или менее вразумительный текст, а он предчувствовал, что утонченная проза отправителя окажется не самой доходчивой.
Последней в зал вошла Фруасси с опухшими глазами от трехдневного сидения перед немым экраном компьютера.
– В общем, ответ мы получили, но на старинный манер, – начал Адамберг.
Дождавшись, пока стихнет звяканье ложечек в чашках, он приступил к чтению:
От Франсуа Шато, президента Общества по изучению письменного наследия Максимилиана Робеспьера
Господин комиссар!
Только вчера поздно вечером мне довелось услышать от одного коллеги о распространенном Вашими службами сообщении, касающемся трех убийств, совершенных сравнительно недавно, в течение нескольких дней, а именно г-жи Алисы Готье и гг. Анри Мафоре и Жана Брегеля. В указанном сообщении были названы имена, ранее мне неизвестные. При этом на приложенных снимках я узнал несчастных жертв, о чем заявляю с полной уверенностью.
Мне представляется крайне важным уведомить Вас, что все трое являлись членами вышеупомянутого Общества, президентом коего я имею честь состоять. Не будучи постоянными участниками наших собраний, эти люди тем не менее посещали их в течение семи – десяти последних лет – затрудняюсь сказать точнее – один-два раза в год, в начале осени и весной.
Поэтому их “исчезновение” нисколько не встревожило бы меня, не прочти я Вашу информацию. В нашем уставе не содержится никаких требований относительно обязательного присутствия, и каждый волен приходить и уходить по своему усмотрению. Тем не менее схожесть этих трех смертей и тот факт, что покойные посещали заседания нашей исследовательской группы, вызывает у меня вполне закономерную тревогу. Тем более что мне бросилось в глаза отсутствие еще одного члена Общества, гораздо более прилежного, который, судя по всему, поддерживал отношения с жертвами. Во всяком случае, они здоровались при встрече, за это я ручаюсь.
Заранее прошу Вас простить меня за столь длинное послание, но Вы, безусловно, понимаете, как я опасаюсь, что убийца начнет орудовать – полагаю, этот оборот не будет дезавуирован полицией – и в наших стенах, а это повлечет за собой другие трагические смерти и положит конец нашей деятельности.
По этой причине я был бы Вам глубоко признателен, если бы Вы согласились встретиться со мной в самое ближайшее время – и если Вам удобно, прямо в 12.30, по получении этого письма. В связи со столь тревожными событиями мне представляется в высшей степени правильным, чтобы никто не видел меня входящим в ваше учреждение. Поэтому буду Вам крайне обязан – прошу извинить меня за столь необычную просьбу, продиктованную исключительными обстоятельствами, – если Вы сочтете возможным прибыть в “Кафе игроков”, что на улице Таннер. Отрекомендуйтесь хозяину моим знакомым. Он проведет Вас через черный ход в переулок, ведущий к подземной автостоянке. Поднявшись по лестнице номер 4, Вы окажетесь в двух шагах от служебного входа в кафе “Турне де ла Турнель” на одноименной набережной. Я буду сидеть лицом к Вам в глубине зала справа, за плохо освещенным столиком, с журналом “Мотоциклы вчера и сегодня” в руках. Убедительно попрошу Вас иметь при себе это письмо, чтобы я мог удостовериться, что это действительно Вы.
Примите, господин комиссар, заверения в моем самом глубоком уважении.
Адамберг запнулся раз десять, не больше, да и кто бы не запнулся? – подумал он. Когда он умолк, воцарилось смущенное молчание, вызванное в первую очередь даже не содержанием письма, а его интонацией.
– А можно еще раз? – попросил Данглар, отметив про себя безумный взгляд Эсталера, у которого явно голова шла кругом.
Адамберг машинально взглянул на остановившиеся часы, спросил, который час, – десять минут одиннадцатого, – и подчинился, тем более что никто и не возражал.
– Прощай, Исландия, – заключил Вуазне, когда комиссар отложил письмо.
– Да уж, – сказал Ноэль. – Не скоро еще ты отправишься изучать рыб в арктических водах. Зато, сдается мне, мы нырнем в аквариум, где плавают рыбешки иного толка, хотя ничуть не менее причудливые. Чокнутые робеспьеристы, спешите видеть.
– И там тоже царит арктический холод, – сказал Вуазне.
– С чего вы взяли, что речь идет об обществе робеспьеристов, – заметил Мордан с легким презрением в голосе, которое слышалось всякий раз, когда он обращался к Ноэлю. – Ученые работают над текстами Робеспьера. Не вижу связи.
– Пусть так, – сказал Ноэль, – все равно они без ума от этого типа. А у нас тут уголовный розыск. Мы что, теперь будем защищать сторонников массовых убийств, а?
– Прения закрыты, Ноэль, – сказал Адамберг.
Ноэль снова ушел с головой в кожаную куртку, надежный панцирь для настоящего мужчины, в котором он выглядел в два раза мощнее, чем на самом деле.
– Ловушка? – Жюстен осторожно показал пальцем на письмо. – Чтобы встретиться с ним, вам придется пройти по настоящему лабиринту.
– С ума сойти, чего только люди не придумают, чтобы скрыться от легавых, – сказал Керноркян.
– В каком-то смысле это даже обнадеживает, – кивнул Адамберг.
– Допустим, в переулке и в паркинге нет засады, – не отставал Жюстен, – но все равно вы идете на встречу с незнакомцем, который изъясняется высоким слогом, и еще неизвестно, говорит ли он правду и действительно ли является президентом своего Общества. Все это отдает конспирацией и каким-то замшелым интриганством.
– Я же не один отправлюсь на свидание. Вейренк и Данглар пойдут со мной и помогут мне поддержать беседу, придав ей историческую окраску.
– Взобьют соус, типа того, – сказал Вуазне.
– История это вам не соус, – запротестовал Данглар.
– Простите, майор.
– Ну а что касается охраны, – продолжал Адамберг, – ведь и правда, чем черт не шутит, пусть нас прикроют человек пять. То есть вы, Ретанкур. Дождитесь нас в паркинге и следуйте за нами. Это самое опасное место маршрута. Потом зайдите в кафе через главный вход, как обычный клиент, в обеденное время. И постарайтесь держаться незаметно.
– Трудновато ей придется, – съязвил Ноэль.
– Попроще, чем вам, лейтенант, – сказал Адамберг. – От вас за сто метров несет ищейкой. А Ретанкур может напугать и успокоить по своему усмотрению.
По невозмутимому лицу Ретанкур Адамберг понял, что Ноэль заплатит за свое хамство, но ему не впервой.
– Такое Общество действительно существует, я только что проверила, – сказала Фруасси. Она не отрывалась от экрана компьютера, поэтому от нее ускользнула их перепалка. – Основано двенадцать лет назад. Но на этом сайте не указаны имена руководителей.
– Проверим в “Журналь офисьель”, – предложил Меркаде. – Беру это на себя.
– Сайт у них более чем лаконичный, – продолжала Фруасси. – Репродукции того времени, несколько текстов Робеспьера, фотографии помещения, даты заседаний и адрес. Похоже на старый рынок или что-то в этом роде.
Данглар переместился в пространстве, чтобы заглянуть ей через плечо.
– Скорее бывший зерновой склад, – сказал он. – Незначительный изгиб свода над окнами указывает на строение конца восемнадцатого века. А где это?
– На самом севере Парижа, на границе Сент-Уана, улица Кур-Ложи, дом сорок два, – ответила Фруасси. – Они заявляют о 687 зарегистрированных членах. В их распоряжении есть большой актовый зал с ярусами, а также кафетерий, салон и гардероб. Собрания – как очередные, так и чрезвычайные – проходят раз в неделю, в понедельник вечером.
– То есть сегодня, – сказал Адамберг, еле заметно вздрогнув.
– И сегодня оно как раз чрезвычайное.
– Во сколько?
– В восемь.
– Аренда такой площади обходится недешево, проверьте, что к чему, Фруасси. Владельцы, арендаторы и прочее. – Комиссар, засидевшись на одном месте, встал и принялся ходить взад-вперед по залу. – Не будем забывать, что нас с самого начала водят за нос, – сказал он. – То в Исландию пошлют, то на гильотину намекнут, подсунув заковыристый знак, не поддающийся расшифровке. После убийства Жана Брегеля нас возвращают в Исландию и тут же снова отправляют на гильотину, разве что знак на сей раз нарисован несколько иначе. Дрожащей рукой. Мы перескакиваем с самоубийств на убийства, мечемся от одного подозреваемого к другому, разрываясь между Амадеем, Виктором, Селестой, Пеллетье и “убийцей с острова”. И вот теперь мы имеем дело с Робеспьером. Или, вернее, с убийцей, который под прикрытием Общества мочит поклонников Робеспьера.
– Крот, короче, – сказал Керноркян.
– Или кроты. Политические убийства?
– Или личная месть, – предложил Вуазне. – Потому что, на взгляд истинных робеспьеристов, покойные недостаточно прилежно посещали заседания.
– При условии, что президент сказал правду.
– И что он вообще существует.
– Либо, – сказал Мордан, – как и предположил этот тип… как его там?
– Франсуа Шато.
– …Либо, как и предположил Франсуа Шато, кто-то пытается разорить Общество. Кто в нем останется, если свихнувшийся убийца истребляет его членов? Не пройдет и года, как все оттуда сбегут, и лавочка прикроется. Так что мотивы у него то ли политические, то ли сугубо личные.
– Почему же тогда, – спросил Жюстен, всматриваясь в свои заметки, – нас поначалу отослали в Исландию?
– Не знаю, действительно ли нас туда “отослали”, – медленно проговорил Адамберг, возвращаясь на свое место. – Я допустил промах, или неудачно выразился, или запутался. А все этот проклятый клубок водорослей. Кот в мешке.
– Только не Пушок, – сказал Эсталер.
– И никто нас никуда не уводил, – продолжал Адамберг. – Мы сами повелись. С самого первого убийства преступник оставлял для нас знак, не имеющий ни малейшего отношения к Исландии. Но потом появилось письмо Алисы Готье, за ним последовал Амадей, затем второе убийство в Бреши и исландский остров. Так что в Исландию мы отправились по собственной воле.
– Туда, где туман сгущается за пять минут и всасывает вас, – кивнув, сказал Мордан. –
Что ж ведешь
Свой груз тумана,
Ведьма ливня,
На поля?
Данглар изумленно взглянул на него.
– Извините, что перебил, – сказал Мордан. – Я тут ни при чем, Вейренк, это исландское стихотворение. – Он вытянул длинную шею с видом обеспокоенной, растерянной цапли.
– Но все же первые две жертвы в Исландии побывали. Совпадение? Мы же не любим совпадений.
– Не обязательно, – сказал Адамберг, пускаясь в новый круг по залу. – Они могли встретиться уже после трагедии. Предположим, что кто-то из них связан с этим Обществом. И первый, например Анри Мафоре, привлек вторую, скажем Алису Готье.
– Что касается Готье и Мафоре, то нет никаких свидетельств их деятельности такого рода.
– Однако, если верить президенту, они состояли членами Общества, Мордан. И Жан Брегель тоже. О подобных забавах не говорят во всеуслышание. Директор коллежа, где преподавала Готье, вряд ли пришел бы в восторг, узнав об “изучении наследия Робеспьера”. Не говоря уже о заказчиках Мафоре.
– Да, тема по-прежнему животрепещущая, – сказал Данглар.
– Но если убийца не имеет никакого отношения к Исландии, – продолжал Меркаде, – зачем он принес книги Брегелю?
– Чтобы подколоть нас, лейтенант, и убедить в правильности ложного следа, по которому мы пошли, а также увести подальше от Общества. Вот почему гильотина оказалась такой замысловатой. Ему надо было ее нарисовать, но так, чтобы мы не догадались, в чем дело.
– Вот оно, – послышался тоненький голосок Фруасси.
– Что?
– Рынок, так называемое Зернохранилище. Оно принадлежит мэрии Сент-Уана. Его арендуют разные компании, в том числе раз в неделю, по понедельникам, Общество Робеспьера. Арендатор Анри Мафоре, – добавила она спокойно. – По цене сто двадцать тысяч евро в месяц.
– Надо же, – сказал Адамберг, перестав шагать. – Вот и открывается неизведанный склон горы, невидимая миру жизнь филантропа.
– Филантропия и Робеспьер – это небо и земля.
– Ошибаетесь, Керноркян, – язвительно сказал Данглар. – Уверяю вас, Робеспьер в душе был филантропом. Счастье униженных, обеспечение народа продовольствием, отмена рабства, упразднение смертной казни – да-да, именно так, – всеобщее избирательное право, достойный статус для отверженных – негров, евреев и незаконнорожденных – плюс “наивысшее совершенство” человека.
– Данглар, – прервал его Адамберг, – давайте не отдаляться от темы. Наша тема – убийца, казнящий членов Общества. Ближе к делу. – В устах Адамберга эта просьба звучала довольно неожиданно, он сам был скорее губкой, плывущей по воле волн, чем ракушкой, намертво приросшей к камню.
Он снова спросил, который час. Одиннадцать пятнадцать.
– Вам надо сменить батарейки в часах, – шепнула Фруасси.
– Итак, ближе к делу, – еще тверже повторил Адамберг. – Вейренк, Данглар, собирайтесь. Главное, никакого оружия. Мордан, проверьте у нотариуса Мафоре, что там с арендой зернохранилища. Все было официально или они платили наличными? Свяжитесь с Виктором и спросите, есть ли у них в библиотеке исторические исследования и книги о Революции? Или Мафоре скрывал свои пристрастия?
– За сто двадцать тысяч в месяц это тянет на нечто большее, чем просто пристрастие, – сказал Меркаде.
– Вот именно. Фруасси, срочно разошлите уведомление, но на этот раз для внутреннего пользования, во все комиссариаты и отделения жандармерии страны: мы ищем “самоубийцу” с символом гильотины. Приложите рисунок знака во всех трех вариантах, которые нам уже попадались.
– Какого самоубийцу? – спросил Эсталер.
– Вспомните, – как всегда в разговоре с бригадиром, в голосе Адамберга слышались покровительственные нотки, – что Франсуа Шато сообщил нам о четвертом пропавшем человеке, который пересекался с нашими покойниками. Так оно или нет, но поискать его надо. Полицейские, скорее всего, проморгали очередное фальшивое самоубийство.
– И не заметили знака, – поддакнул Меркаде. – У Мафоре его трудно было заметить, да и у Брегеля Бурлен обнаружил его только благодаря книгам об Исландии.
– Мы займемся всеми самоубийствами, произошедшими в течение последнего месяца. Пусть полицейские вернутся на место преступления и поищут знак. Если это ничего не даст, надо будет проделать то же самое с самоубийствами за предыдущий месяц, и так далее. Предупредите дивизионного комиссара о расширении территории поисков. Жюстен, напишите уведомление, а вы, Фруасси, подделайте мою подпись. Через десять минут мы расходимся. Ретанкур, собирайтесь, вы в авангарде.
– Данглар, – спросил Адамберг, выходя из зала, – по какому поводу было сказано “Если гора к тебе не идет, ты пойдешь к горе”?
– Мы вроде бы не должны отвлекаться от темы, – суховато заметил Данглар.
– Не должны. Но и Мордан не обязан был декламировать исландский стих. Они от вас заразились, майор, все до одного. Скоро в уголовном розыске не останется ни одного полицейского, способного сосредоточиться. А мне нужны собранные сотрудники.
– Поскольку вы сами таковым не являетесь.
– Именно. Так что там произошло с горой?
– Ничего там не произошло, комиссар. Речь идет о восточной притче. Более того, о Магомете собственной персоной. “Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе”.
– Ну, я-то буду поскромнее: если я не взошел на гору, то гора пришла ко мне. Потому что я не заметил пути.
– Почему же, вы разгадали знак.
– И остановился на этом, Данглар. Я не пошел дальше гильотины.
– И не надо, комиссар.
– Не будь утреннего письма, мы бы так и топтались на одном месте.
– Но письмо же пришло. И пришло оно в ответ на ваше объявление.
– Вы сегодня на редкость милосердны ко мне, – улыбнулся Адамберг.
