Сытый стрэнг крепко спал в стиральной машине и переживал во сне события минувшей ночи, мелькавшие в сложно устроенном мозге с последовательностью и непрерывностью кадров цветного кино…

…Ночь гостеприимно приняла его в свои прохладные объятья, он испытал прилив восторга после тесного шкафа, очутившись среди безбрежного океана свежего воздуха под серебряным светом тысяч незнакомых созвездий. Свет звёзд ночного земного неба зажигал на кончиках рецепторов стрэнга миллионы крохотных бирюзовых огоньков. Слабый западный ветер ласково и обходительно гладил, и едва заметно колебал развернувшиеся для дальнего полета крылья стрэнга, словно нашептывая их хозяину: «Добро пожаловать, дитя вечной тьмы, в новый неведомый мир, полный легкодоступных, сладких и жирных душ. Вперед, новый житель ночи, вперед без страха и упрека!»

Стрэнг большими кругами плавно поднялся вверх и с высоты примерно ста метров внимательно осмотрел двор нашего дома, густо засаженный тополями, и сам дом, безошибочно определив окно, из которого только что вылетел. Еще стрэнг зафиксировал двух людей, сидевших под грибком детской песочницы, и без труда уловил исходившие от них мощные волны страха – люди увидели, различили черный ромб стрэнга, резко выделявшийся даже на фоне ночной темноты.

Стрэнг не знал, что под грибком песочницы сидели два пожилых, во всех отношениях несчастных бомжа, распивавших бутылку дешевого вермута, заметившие его, когда он в виде свернутого рулоном ковра выбирался наружу из раскрытой форточки родительской спальни. Бомжам сделалось не по себе, несмотря на только что выпитый вермут и катастрофически деградировавшие за долгие годы жизни в подвалах, на вокзалах и помойках основные психомоторные реакции. Раскрыв рты, они молча провожали медленный подъем зловещего воздушного змея до тех пор, пока он не поднялся на такую высоту, где, практически, перестал быть различим. Но суеверный страх прочно поселился в душах бомжей:

– Что это было? – спросил один из них другого.

– Не знаю. Но – ничего хорошего, точно. Отсюда надо бежать!

– Подождем, пока улетит, может, он нас и не заметит, если будем сидеть неподвижно.

Бомжи провели свой короткий диалог хриплым шепотом и, сделав по большому глотку вермута, надолго замолчали, напряженно вглядываясь в ночное небо.

Кроме страха, что самое плохое, чувствительные сенсоры стрэнга уловили исходивший от бомжей аппетитный аромат теплой крови. С некоторых пор букет из запахов страха и крови начал нравиться стрэнгу, и стрэнг в сильной задумчивости сделал над двором два больших неторопливых круга. Но древняя генетическая программа главного жизненного предназначения стрэнга, включила все остатки пока не разрушенных резервов, забыв о бомжах, он на полной скорости полетел в направлении Черницкого кладбища.

Полет его был стремителен и бесшумен. Под черными крыльями, мигая множеством огней, уплывал назад ночной город. Оснащенный мощнейшим локатором мозг стрэнга очень скоро оказался до отказа набитым разношерстной видеоинформацией, окружившей изображение главной цели – смарагдовый крестик могилы среди сиреневой паутины схемы кладбища.

У людей, спавших или бодрствовавшихих в домах, над чьими крышами пролетал стрэнг, неизменно возникало чувство сильнейшего необъяснимого страха. Сквозь оцинкованное железо, шифер, рубероид и бетонные перекрытия стрэнг заглядывал в глаза женщин и мужчин, детей и стариков, и везде видел переполнявшие их непонимание и страх. Жалобно и трусливо скулили домашние собаки самых бесстрашных пород, изгибались дугой и угрожающе рычали на невидимого врага кошки. И ото всех крыш розовым туманом на экране локатора стрэнга поднимался, разрастался и клубился потрясающим по красоте зрелищем густой концентрированный запах крови, щедро смешанной с адреналином.

Кровавый туман заволакивал розовой мглою сиреневые линии кладбищенской схемы, в центре которой настойчиво пульсировал смарагдовый крестик. И чем ближе приближался стрэнг к кладбищу, тем сильнее раздражала его навязчивая смарагдовая пульсация и все более сомнительной представлялась необходимость лететь к могиле нового хозяина. Да и настоящий ли хозяин лежал в той могиле?

Прежняя простая и ясная логика, в течение прошлой жизни руководившая безупречным и предельно целесообразным поведением стрэнга, этой ночью дала серьезный сбой. Он продолжал любить и помнить своего первого, долженствующего оставаться и единственным, хозяина, но любовь и преданность ему заметно девальвировались за последние несколько суток. Стрэнгу не казалось больше, что настоящий хозяин оказался им бессовестно предан.

Да стрэнг и не мог вспомнить, собственно, механизм предательства – по какой причине и каким образом оно произошло и насколько виноват оказался в нем сам хранитель мертвецов. Во всяком случае, сейчас, он в полной мере пожинал плоды происшедшей катастрофы, без сожаления вспоминая о брошенном им старом хозяине, с нескрываемым вожделением вспоминая вкус крови Антонины Кирилловны и Михаила Ивановича, со светлой грустью почти несбыточно мечтая о Нетленных Лесах и совсем не представляя, как будет складываться его ближайшее будущее.