Меня зовут Уолтер Кэмстон, я родился и прожил всю свою жизнь на острове Пикай.

Мой младший брат – Честер Кэмстон, лауреат Инклерской премии по литературе. Я всегда любил своего брата – несмотря на множество событий, которые стали испытанием для этой любви.

Теперь, когда его репутации уже ничего не угрожает, я с душевным трепетом должен поведать грядущим поколениям, что доподлинно знаю о нем. Моя цель – не преуменьшить достижения брата в области литературы, но рассказать о нем, как о человеке.

Вся наша семья – я, моя сестра и наши родители – с самого начала знали, что Честер – странный и сложный человек. Мы с ним во многом похожи, однако в Честере всегда таилось что-то темное, недостижимое, и мы боялись выяснять, что именно.

Наше детство было и сложным, и простым одновременно. Простым – потому что отец был успешным и влиятельным бизнесменом, лично знакомым с монсеньором Пикая, и наша семья жила в богатстве и комфорте. Сначала нас учили гувернантки, затем нас отправили в частную школу, расположенную на другом конце острова. Потом мы трое учились в Пикайском университете.

Однако нашу жизнь осложняло неадекватное поведение Честера. Несколько раз его водили к врачам и аналитикам, и они пытались найти средства лечения – препараты от аллергии, диеты, психологические упражнения и так далее. Его почти всегда признавали здоровым: все считали, что его проблемы – это болезни роста, которые в свое время пройдут. Я уверен, что сам Честер каким-то образом манипулировал врачами, чтобы избежать лечения.

Когда Честер хотел быть обаятельным, он, как говорила мама, мог луну с неба достать. Но если он был не в настроении, если он считал себя единственным человеком во всей вселенной, тогда он был ужасным – злым, капризным, эгоистичным, мог угрожать и обманывать. Часто – обычно – его жертвой был я, а если не я, то моя сестра Сатер, а если не она, тогда мы оба.

Если это – болезнь роста, то мы мечтали о том, чтобы он поскорее вырос, однако у Честера, похоже, процесс шел в обратную сторону. В детстве его сложный характер проявлялся редко: Честер мог заплакать, если его желания не выполнялись, дулся и так далее, но все это быстро проходило. Настоящие трудности стали возникать в подростковом периоде, и с каждым годом ситуация только обострялась.

Когда ему исполнился двадцать один год, он стал практически невыносим. Худшей из его странностей была колючесть – скорость, с которой он обижался на все, неспособность даже на короткое время проявить симпатию. Еще больше меня тревожила его эксцентричность: он постоянно поправлял что-то в доме или чистил, пересчитывал предметы вслух, педантично указывая на них, словно ожидая, что кто-то из нас проверит или подтвердит его результаты. Еще страшнее были приступы ярости, угрозы насилия, стремление все контролировать, вредить тем, кто находится рядом, а также постоянная ложь.

Через несколько месяцев после окончания университета он внезапно объявил, что его приглашают на работу и он намерен согласиться. Если честно, то я, как и остальная семья, отреагировал на это с облегчением. Нам казалось, что новая обстановка, новые горизонты, работа вместе с другими людьми могут его изменить.

Никто и не подозревал, что когда-нибудь Честер станет писателем. Книги ему не нравились; более того, один из его учителей полагал, что поведение Честера вызвано серьезными пробелами в грамотности. Однако тревога оказалась ложной – возможно, симптомы были связаны с одним из наиболее проблемных периодов в его поведении. Мы полагали, что если у Честера и есть амбиции, то они лежат в сфере отцовского бизнеса. Время показало, что этим путем всю свою взрослую жизнь шел я.

Для нас стало сюрпризом известие о том, что работу Честеру предложили не на Пикае, а в той части Архипелага, о которой мы даже не слышали, – на маленькой группе островов, расположенных рядом с северным материком. Корабли от нас шли туда не менее двух недель, по пути заходя во множество других портов. О своей должности Честер сказал лишь одно: будет, мол, работать помощником театрального администратора, – и заявил, что его паром уходит вечером того же дня. Наскоро собрал пару сумок, наш шофер отвез его в порт, и Честер уехал.

Он долго не давал о себе знать, и это нас тревожило. Мы слишком хорошо знали, что раздражительный, непредсказуемый, капризный, вспыльчивый и язвительный Честер легко способен провоцировать окружающих – и из-за этого может попасть в беду. Однако родители всегда позволяли нам самим прокладывать себе дорогу в жизни и учиться на собственном опыте, хотя незаметно и приглядывали за нами. В данном случае наш отец нанял частного детектива, чтобы тот наблюдал за Честером.

Первый отчет прибыл через несколько недель: Честер нашел жилье, сам о себе заботился, работал в городском театре и, похоже, был счастлив. Выждав полгода, мои родители запросили новый отчет: он оказался практически таким же. После этого они попросили снять наблюдение – и, возможно, зря.

Первым тревожным признаком стало письмо от брата – я получил его по электронной почте вскоре после того, как частный детектив прислал нам свой второй отчет. Честер требовал, чтобы я немедленно к нему приехал.

Через несколько минут пришло второе сообщение, и в нем Честер просил меня никогда не покидать Пикай. Он писал, что возвращается домой, но дату возвращения не называл.

Затем я получил третье письмо, в котором брат предупреждал, что некие люди – какие, он не говорил, – возможно, придут к нам домой и станут задавать вопросы. Он умолял меня, чтобы в этом случае я выдал себя за него и поклялся, что все время, пока он был в отъезде, я не покидал Пикай.

По идее, обе его просьбы были легко выполнимы. Я мог с абсолютной искренностью сказать, что все время жил в фамильном доме на Пикае, а в случае необходимости предъявить свидетелей – родителей, слуг, друзей. Вторая просьба также не представляла проблем – по крайней мере, в практическом плане. Мы с Честером похожи, и в детстве нас постоянно путали.

Однако согласившись, я бы пошел на обман – особенно учитывая тот факт, что я понятия не имел, где Честер и чем он занимается.

Времени на размышления у меня не было: утром следующего дня в наш дом пришли два сотрудника сеньоральной полисии и потребовали встречи с ним.

С огромным трепетом, преодолевая сомнения и думая о том, зачем я встаю на сторону брата, который в последние годы вел себя со мной практически как чудовище, я спустился к сотрудникам полисии.

Лгать я старался как можно меньше. Они приняли меня за Честера, и я не стал их разубеждать – обман путем умолчания, да, но все равно обман. Я честно рассказал им о том, где провел последние несколько месяцев. Сотрудники полисии были со мной вежливы – по-видимому, наш отец все еще обладал большим влиянием, – однако они явно сомневались в каждом моем слове.

Наш разговор продолжался два часа. Мои показания записывались на пленку – и, кроме того, один из сотрудников полисии их стенографировал. Причину, по которой меня допрашивают, мне не назвали, однако постепенно она стала проясняться. Я смог представить себе, что произошло, что могло произойти, а также то, какую роль в этом сыграл мой брат.

Похоже, в театре, в котором, по словам Честера, он работал, произошла насильственная смерть. Следователи полагали, что в момент убийства он находился в театре – или, по крайней мере, в том же городе, – однако в этом они не были уверены. Причиной смерти стала какая-то поломка театрального оборудования или происшествие, связанное с бутафорией, декорациями или, возможно, с люком. Кто-то умер на сцене, и сотрудники полисии пытались выяснить, действительно ли это был несчастный случай или же кто-то намеренно подготовил нападение. Роль моего брата в этом деле оставалась невыясненной.

Офицеры пытались задавать мне наводящие вопросы, намекали, что сразу же прекратят допрос, если я просто признаюсь в том, что это был несчастный случай. Я боялся сболтнуть лишнее и поэтому не стал выдумывать подробности, а придерживался версии, которая требовалась Честеру.

Наконец они ушли, предварительно предупредив о том, что, возможно, им снова понадобится меня допросить, и велели мне не покидать Пикай, не уведомив их об этом. На этом вмешательство полисии, похоже, закончилось, ведь с тех пор я их не видел и не слышал – и Честер, полагаю, тоже.

Он не вернулся, лишь изредка присылал сообщения, в которых говорил, что скоро вернется домой, и умолял меня хранить молчание или, по крайней мере, выполнять его просьбы.

Я солгал, чтобы защитить брата.

Хотя ложь и была минимальной, это все-таки была ложь. Я постоянно размышлял о том, что мой брат, очевидно, оказался замешан в каком-то серьезном деле, и с каждым днем все больше злился на него. Я не мог высказать ему все, что думаю, и поэтому напряжение внутри меня росло.

Я полагал, что уже не смогу жить рядом с ним, и с помощью родителей купил себе домик в Пикай-Тауне, подальше от родительского гнезда. Я надеялся, что теперь буду свободен от Честера, от его капризов и манипулирования. Возможно, я бы добился в этом успеха, если бы больше никогда его не видел.

Но однажды он вернулся – незаметно сошел на пристань Пикая с ночного парома, а затем всю дорогу до дома шел пешком с рюкзаком на спине, в котором находились все его пожитки. Утром Честера обнаружил один из слуг – мой брат спал в своей постели.

Любопытство, смешанное с облегчением, заставило меня забыть о том, что я поклялся больше никогда с ним не встречаться. В тот же день я пошел в родительский дом.

Честер изменился. Теперь он выглядел подтянутым, здоровым, в его манерах сквозило спокойствие, которого я раньше у него не замечал. Усталый после долгого путешествия, он был разговорчив и дружелюбен и даже обнял меня, хотя прежде никогда этого не делал. Его одежда пахла солью и машинным маслом. Он сказал, что я хорошо выгляжу, что он рад вновь оказаться дома. Он поинтересовался, как мне на новом месте.

Мы с ним отправились на прогулку – прошли по территории поместья и через окружавший его лес по тропе наверх, по скалам. Там мы насладились видом на соседние острова в изумрудном море, на блестящие волны, на лучи солнца и на пикирующих чаек. Знакомый фон нашей жизни успокаивал и навевал воспоминания, будто прошлое объединилось с настоящим.

Мы шли, почти не разговаривая, – дул сильный ветер, да и крутая тропа петляла вверх и вниз, что не способствовало беседе. В конце концов мы добрались до того места, где часто раньше отдыхали, – до небольшой долины среди вершин, которая спускалась к скалистой береговой полосе.

– Спасибо, что сбил со следа полисию, Уолт, – сказал Честер.

– Ты так и не сообщил мне, в чем дело.

Он молчал, глядя на море. Мы стояли лицом к юго-западу; была середина дня, и острова уже отбрасывали тень. Что бы ни происходило в жизни, вид отсюда не изменялся: огромная панорама темно-зеленых островов, медленные корабли и бесконечное море.

– Я принял решение, – наконец сказал Честер. – Я больше никуда не уеду. Здесь я буду жить до самой смерти.

– Когда-нибудь ты передумаешь.

– Нет, я уверен. Отныне и навсегда.

– Что произошло, пока ты был в отъезде, Честер?

Он так мне и не ответил – ни тогда, ни потом. Мы сидели на камнях, смотрели на острова, и над нами витала великая невысказанная тайна. Потом мы вернулись домой.

Поведение Честера по-прежнему заставляло меня нервничать: я все ждал, когда проявится его темная сторона. Я всегда боялся его, когда он находился в таком состоянии. В каком-то смысле он сделался еще страшнее теперь, когда стал милым и дружелюбным, здравомыслящим и заботливым, – ведь я знал, что внезапно все может измениться. Он ничего не рассказывал о себе, и я чувствовал, что со мной обошлись несправедливо – ради него я пошел на обман, разве я не заслуживаю объяснения?

Объяснение я получил лишь спустя много лет, и то косвенно и к тому же не от самого Честера.

Его характер, казалось, изменился навсегда, и я, несмотря на первоначальные опасения, привык к этому. Если в душе брата по-прежнему царил мрак, то он не выпускал его наружу до конца своих дней.

Что бы ни произошло за то время, пока Честер был в отъезде, каким-то образом это заставило его измениться. Он стал другим человеком.

Изменилось и еще кое-что, но это стало ясно не сразу, потому что я жил вдали от родителей и редко виделся с братом.

Честер стал задумчивым, склонным к созерцанию. Он подолгу гулял в одиночестве по саду, по холмам, по улицам города. В какой-то момент он начал писать. Я ничего об этом не знал, и, по словам Сатер, он не делился с родными. Она говорила, что он постоянно сидел в своей комнате наверху – выходил, чтобы принять участие в семейных мероприятиях, но затем всегда поднимался по лестнице в свой кабинет, чтобы побыть в одиночестве.

Честер закончил свой первый роман и отослал его в надежде найти издателя. Примерно через год книгу опубликовали. Он подарил мне экземпляр с дарственной надписью на первой странице… Если честно, я эту книгу так и не прочел.

Вышел второй роман, третий, затем другие. У него началась новая жизнь.

У меня тоже: я женился на Хисар, вскоре у нас родился ребенок, и начались соответствующие заботы. Сатер вышла замуж и уехала на остров Лиллен-Кей. У нее тоже родились дети. Потом умерли родители, после чего дом и окружающие его земли стали нашим общим имуществом. Из нас троих там по-прежнему жил лишь Честер, один в большом доме, только с меньшим числом слуг.

Впервые я осознал, что Честер становится знаменитым писателем, когда наткнулся на заметку о нем в газете. В заметке просто сообщалось, что скоро выйдет его новый роман. Меня слегка удивило то, что одна лишь перспектива выхода его новой книги считается новостью. К тому времени он написал уже четыре или пять романов, и мне попадались рецензии на них, однако эта заметка была посвящена еще не опубликованной книге. Я вырезал ее и отправил Честеру – потому что не был уверен в том, что он вообще ее увидит. Он не ответил; впрочем, к тому моменту мы уже практически не общались.

Его репутация изменилась – Хисар рассказала мне, какие о нем ходят слухи. Другие люди мне ничего не говорили – наверное, опасались, что я передам их слова брату. У Хисар было много знакомых в городе, она часто ходила с детьми в гости, участвовала в театральных кружках, исторических обществах, посещала клуб любителей ходьбы, раз в неделю работала в магазине, жертвовавшем выручку на благотворительные цели, и так далее.

По слухам, с Честером, который так никогда и не женился, постоянно знакомились женщины – горячие, преданные поклонницы его творчества – и даже заходили к нему в гости. Некоторые из них робко, почти тайком, приезжали на остров, находили себе жилье, а затем бродили повсюду – очевидно, пытаясь случайно встретиться с Честером. Хисар утверждала, что этих женщин легко отличить. Они спрашивали про него в магазинах, забрасывали местного библиотекаря вопросами о его романах или же просто сидели или стояли где-нибудь в центре города, читали его книги – так, чтобы была видна обложка. Иногда этот метод срабатывал: Хисар рассказывала, что Честера неоднократно видели в городе или в порту с какой-нибудь поклонницей.

Другие женщины были посмелее и шли прямо к нему домой. Насколько я понимаю, в большинстве случаев он их прогонял, однако иногда на встречи соглашался. То, что между ними происходило, никого не касалось. Честер, вероятно, обладал здоровым половым влечением, а многие из этих женщин были молодыми и симпатичными.

Все это можно было бы списать на обычные пересуды, если бы не знаменательный визит одной такой женщины.

О нем мы с Хисар узнали довольно поздно, и к тому времени эта женщина покинула Пикай. Ее появление на острове вызвало небольшой ажиотаж, ведь ее многие знали: это была знаменитая писательница и социальный реформатор по имени Корер.

Никого не предупредив, она одна, без сопровождающих, прибыла на остров первым утренним паромом и сошла на пристань в лучах утренней зари вместе с другими пассажирами. Ей, как и всем остальным, пришлось проходить все формальности в порту; к этому моменту Корер уже заметили и узнали.

Покинув причал, гостья направилась прямо к стоянке такси и села в первую свободную машину. Люди приветствовали ее, но она ни с кем не здоровалась и не отвечала на аплодисменты. Когда машина поехала вверх по склону холма в направлении города, люди вставали у обочины, чтобы помахать ей.

Корер отправилась к моему брату и некоторое время пробыла в его доме – я так и не узнал, сколько: остаток дня, одну-две ночи или дольше. Сплетники не пришли к единому мнению на этот счет, однако факт оставался фактом: Корер действительно жила в доме моего брата.

Она уехала под покровом темноты – села на ночной паром до Панерона.

Через две недели Честер пришел ко мне. Хисар с детьми только что отправились гулять, и поэтому я заподозрил, что он следил за домом и ждал, когда они уйдут. Мы поздоровались так, словно виделись совсем недавно, и он почти сразу перешел к сути дела.

– Уолтер, мне нужна твоя помощь. Я в ужасном состоянии. Я не могу спать, не могу работать, я мало ем, я не могу успокоиться. Нужно что-то предпринять.

– Ты заболел?

– Кажется, я влюбился. – Он выглядел смущенным – таким смущенным, как только может выглядеть брат в разговоре с братом.

– Ее зовут Эсла, и я постоянно о ней думаю, вспоминаю ее лицо, слышу ее голос. Она так прекрасна! Она такая умная и красноречивая, такая чуткая и понимающая! Но я не могу с ней связаться. Она уехала, и я не знаю, где она и увижу ли я ее когда-нибудь. Наверное, я схожу с ума.

– Ты имеешь в виду Корер?

– Да. Я зову ее Эслой.

Только тогда я понял, что у Корер есть имя, а не только фамилия.

Честера было не остановить. Он говорил без умолку, одержимо, не давая возможности вставить слово. В ответ на любой вопрос он разражался очередным потоком признаний в любви к этой женщине и жалел о том, что она его покинула.

– Поезжай к ней, – сказал я, когда наконец возникла пауза. – Наверняка ты знаешь, на каком острове она живет. Иногда она называет себя «Корер с Ротерси». Она до сих пор там?

– Наверное.

– Тогда будет несложно составить подходящий маршрут.

Он пожал плечами:

– Это невозможно. Ты же знаешь, что я не могу покинуть Пикай.

– Почему?

– Я ведь дарил тебе мои романы! Ты их читал? – В ответ я бросил на него взгляд, который можно было толковать двояко; хотя мой брат и присылал мне подписанные экземпляры каждого своего романа, ни одного из них я еще не прочел.

– Я создал… ну, я называю это мифом, – продолжал Честер. – Я пишу о Пикае, описываю его реалистично, таким, какой он есть – или был, потому что сюжет двух книг разворачивается в прошлом. Но помимо реализма у Пикая, который я создаю в своих романах, есть и мифология. Я называю Пикай «островом следов», местом, которое зачаровывает своих обитателей. Никто не может отсюда уехать, да никто и не хочет. Говорят, что тот, кто здесь родился, навсегда здесь заточен. Остров покрыт психологическими тропами, следами предков, призраков и прошлых жизней.

– Это неправда.

– Конечно, неправда. Это миф – я его изобрел и использую в качестве метафоры, символического языка. Я пишу романы – вымысел! Понимаешь?

– Нет, не очень.

– Ну, на практике это означает, что я не могу покинуть Пикай. Только не сейчас. Иначе все мои книги обесценятся. И если читатели узнают… Ну, до большинства мне дела нет, но, черт побери, мне не все равно, что подумает Эсла. Уж она-то никогда не должна узнать правду. Я не могу поехать вслед за ней.

Честер действительно влюбился, и страсть его ослепила. А теперь он попал в ловушку мира, который сам же и придумал.

День шел своим чередом. Честер едва мог усидеть на месте: постоянно энергично вскакивал со стула, расхаживал взад и вперед по гостиной, махая руками, корча гримасы и театрально жестикулируя. Все это меня завораживало.

– Чего ты хочешь? – спросил я наконец. – Ты сказал, что тебе нужна моя помощь.

– Ты найдешь Эслу Корер? Ты единственный человек, кому я могу доверять. Я сообщу тебе все, что знаю о ней, об острове, о людях, с которыми она работает, о лекциях, которые у нее запланированы. Она много путешествует; обычно о ее выступлениях извещают заранее. Я за все заплачу. Мне нужно только одно: найди ее, скажи, как сильно я ее люблю, а затем проси, умоляй, используй любые средства для того, чтобы она вернулась и вновь встретилась со мной. Если она не захочет, тогда, по крайней мере, убеди ее выйти со мной на связь. Я в отчаянии, я долго не выдержу. Я должен быть с ней!

А я тем временем думал: у меня жена и дети, мне нужно заботиться о своем доме, у меня серьезная, ответственная работа. Неужели Честер в самом деле считает, что я брошу все и отправлюсь выполнять какое-то дурацкое поручение?

Однажды я уже рискнул ради него, солгал, пытаясь спасти его, сам не зная почему, – и что получил взамен? Вымученную благодарность и долгое молчание.

Я думал – а он сидел в лучах солнца, заливавших комнату через большие окна. В дом с шумом вошли Хисар и дети.

– Ладно, я согласен, – наконец произнес я.

Честер посмотрел на меня с радостным удивлением.

– Согласен?

– При одном условии. Я буду искать эту женщину, если ты расскажешь, зачем заставил меня солгать полисии. Во что ты влип тогда?

– Какая разница?

– Для меня – очень большая. Расскажи о том, что произошло в театре. Кто-то погиб? Из-за тебя?

– Это произошло давно. Тогда я был юношей. Сейчас это уже не важно.

– Для меня все еще важно.

– Почему ты хочешь узнать?

– Потому что ты заставил меня солгать сотруднику полисии. Ради тебя я и Корер должен врать?

– Нет, все, что я сказал об Эсле, – правда.

– Тогда расскажи мне правду и про другое дело.

– Нет. Я не могу.

– Значит, я не могу отправиться на поиски этой женщины.

Наверное, я ожидал, что наружу вырвется старый, злой Честер, который будет угрожать, льстить, шантажировать, применять другие методы манипуляции… В тот день я осознал, что мой брат раз и навсегда похоронил в себе демона-разрушителя. Он сел на стул напротив меня, обмяк и заплакал. Затем утер слезы и встал у окна. На вошедшую Хисар Честер не отреагировал – она поняла, что у нас тяжелый разговор, и быстро удалилась.

– Прости, что побеспокоил тебя, Уолт, – вдруг сказал он и двинулся к двери. – Больше я тебя просить не буду. Придумаю что-нибудь еще.

– Та история с театром все еще разделяет нас.

– Забудь о ней.

– Не могу.

– А я не могу понять, чем она всех так привлекает.

– Всех?

– Эсла тоже постоянно про нее спрашивала.

Мне следовало сообразить, что эта женщина делала в доме моего брата, но я не сообразил и поэтому промолчал.

Честер ушел, и после этого разговора я беспокоился о нем сильнее, чем когда-либо.

Последующие годы, в общем, стали для нас всех периодом стабильности. Честер страдал по утраченной любви и в конце концов, наверное, с этим справился. Хисар говорила, что поток женщин-фанаток его творчества не ослабевал, так что, полагаю, он смог утолить свои печали. Этого я не знаю и не хочу знать.

Честер продолжал писать, его книги продолжали выходить. Наши дети постепенно взрослели, и вместе с ними мы переживали различные кризисы и наслаждались триумфами растущей семьи. Несколько раз мы с Хисар уезжали с острова в отпуск. Я работал. Казалось, все шло хорошо.

Я решил, что пришло время наконец ознакомиться с романами Честера, и все прочитал, медленно и внимательно, в том порядке, в котором он их написал.

Обычно я предпочитаю литературу другого рода – сильный сюжет, разнообразных, интересных и успешных персонажей, яркое, интересное место действия. Мне нравятся приключения, интриги, подвиги. Романы Честера, с моей точки зрения, были о неудачниках и неудачах: персонажи его книг ничего не могли добиться, постоянно в чем-то сомневались, язык был полон недоговорок и иронии, герои совершали какие-то непонятные действия, которые ни к чему не вели. Что же касается места действия, то сюжет всех книг разворачивался на Пикае, и притом в городе, в котором я жил, однако мне было сложно увидеть в описаниях знакомые места. В одной книге даже описывалась улица, на которой стоял мой собственный дом, но почти все подробности были перевраны.

Один из романов ненадолго заинтересовал меня: в нем описывалась насильственная смерть, которая произошла в театре. Я насторожился, однако вскоре стало ясно, что эта книга практически такая же, как и остальные. Если в ней и содержались какие-то намеки на события из жизни Честера, то все они прошли мимо меня.

Я был рад, что прочел его книги. Угрызения совести теперь меня не мучили.

Я почти забыл про Корер и тот разрушительный эффект, который она произвела на брата, когда она внезапно вновь ворвалась в его жизнь.

Фоном для этого события послужила казнь умственно отсталого юноши за убийство, которое он якобы совершил. Я не интересовался этим делом специально, однако помнил, какой скандал вызвала его казнь. Смертная казнь не очень распространена в Архипелаге, однако на нескольких островах применяется до сих пор и постоянно вызывает жаркие споры. Лично я против узаконенной формы убийства, и поэтому, когда я слышу о том, как еще одного человека повесили или казнили на гильотине, меня буквально выворачивает наизнанку. Приходится утешать себя мыслью, что все правовые процедуры были соблюдены, а апелляции тщательно рассмотрены.

В этом отношении смерть Сингтона на гильотине мало чем отличалась от других. Новостные программы сообщали, что улики были против него, что он во всем признался, но не проявил раскаяния.

Корер, известный либеральный реформатор и писатель-пропагандист, по какой-то причине решила сама расследовать это дело и выяснить, не стал ли Сингтон жертвой судебной ошибки. Похоже, она пришла к выводу о том, что именно это и произошло.

Я видел обсуждение ее книги в прессе; она заинтересовала меня, и я был рад: такие публикации отвращают людей от смертной казни. Однако после короткого, но разрушительного вмешательства Корер в жизнь моего брата я уже не мог относиться нейтрально к тому, что с ней связано.

Вскоре после выхода ее книги Честер пришел ко мне домой.

Мы не виделись больше года; впрочем, к тому времени перерывы в общении по нескольку месяцев уже не являлись для нас чем-то необычным.

– Видел? – громко спросил брат, потрясая книгой в светлом твердом переплете. – Зачем она со мной так?

Честер бросил книгу в мою сторону и, пока я безуспешно пытался ее поймать, сразу направился к выходу.

Я поднял книгу с пола и увидел, что это.

– Не понимаю…

– Прочти, тогда поймешь. Даже не верится, что я влюбился в эту женщину. Нужно было сообразить, зачем она тогда ко мне приезжала, зачем расспрашивала меня про работу в театре. Видел ли я, что произошло? Знал ли я что-нибудь? Мне казалось, что она не похожа на остальных… Идиот, потерявший голову от любви! Она меня одурачила.

– Обязательно прочитаю, – сказал я, уже чувствуя, что в книге есть какие-то сведения о моем брате. – Она тебе как-нибудь повредила?

– Когда прочтешь, просто выкинь ее.

Как только он в гневе выбежал из дома, я тут же сел и прочел книгу от корки до корки. Не очень большая, она была написана лаконично и увлекательно.

Корер рассказывала об убийстве, которое в конечном счете привело к казни Керита Сингтона, сообщала множество подробностей о жертве – театральном исполнителе по имени Коммис, а также о театре, в котором он погиб.

Тщательно изучив материалы следствия, Корер с удивительным мастерством воссоздавала картину событий, уместно цитировала оригиналы заявлений и протоколы допросов. Затем она переходила к истории Керита Сингтона и объясняла, как он оказался замешан в этом деле и как на него бросили тень определенные косвенные улики.

Самую длинную главу Корер посвятила детству и психологическому состоянию Сингтона, а также обездоленности и хаосу, царившим в его мире. Она приводила примеры других, менее серьезных правонарушений, которые Сингтон поначалу скрывал и которыми впоследствии похвалялся перед друзьями.

После подробного анализа текста, который якобы являлся его признанием, читателю становилось очевидно, что Сингтона обвинили необоснованно. Корер считала, что казнили невинного человека, не имевшего отношения к убийству.

Все это не имело никакого отношения к моему брату – по крайней мере, так мне казалось. Однако в последней главе книги Корер попыталась ответить на вопрос: если Сингтон не убивал Коммиса, то кто это сделал?

Она изучила жизнь других людей, которые в то время находились рядом с местом преступления. Там были театральный администратор, директор компании, которой принадлежал театр, несколько артистов, техники и рабочие сцены, сезонные рабочие, жители города, туристы, зрители, собравшиеся на представление.

И… «некий молодой человек, временно работавший ассистентом администратора».

Имя его не называлось. Позднее этот юноша снова попал в число действующих лиц: незадолго до того самого происшествия он подрался на улице с убитым – но, по словам свидетелей, стычка произошла в результате какого-то недоразумения, и поэтому они расстались по-дружески. И снова: «молодой человек устроился на работу под вымышленным именем, и данный факт весьма заинтересовал следователей. Более того, он покинул остров при загадочных обстоятельствах, и никто не знает, когда именно это произошло. Два эти факта сделали его основным подозреваемым – по крайней мере, на время».

И затем целый абзац: «Позднее молодой человек стал знаменитым на весь мир автором-романистом, моральные качества и честность которого не подвергаются сомнению. Он заслужил право на то, чтобы его имя осталось неназванным. Более того, когда полисия установила личность молодого человека, следователи побывали на его родном острове, где смогли окончательно убедиться в его алиби».

В книге этот молодой человек больше не упоминается – ни прямо, ни косвенно. Естественно, я понял, что это Честер: история об уличной драке определенно была похожа на правду. В юные годы Честер всегда был готов сжать кулаки и встать в угрожающую позу и не раз участвовал в перепалках в Пикай-Тауне.

В конце книги Корер заявляла, что ей не удалось найти настоящего убийцу Коммиса, и подчеркивала основной тезис: Керита Сингтона обвинили, осудили и казнили по ошибке.

Поначалу я не знал, как относиться к этой книге. Имя Честера там не фигурировало. Ничто не указывало на его участие в каких-либо противозаконных действиях, а описание молодого человека было столь расплывчатым, что подходило ко многим.

Но когда брат швырнул в меня книгой Корер, то, очевидно, был расстроен. Это заставило меня предположить, что в своей работе Корер оставила достаточно подсказок, которыми могли бы воспользоваться другие люди. Кому-то ведь наверняка захочется разыскать таинственного молодого подозреваемого?

Мой брат злился по другой причине: теперь он понял, что она пришла к нему домой не для того, чтобы соблазнить или влиться в его жизнь каким-то другим образом, а просто потому, что ей понадобились сведения для книги о смерти Коммиса.

То, что он без памяти влюбился, вероятно, помогло ей добиться своих целей, однако не имело для нее никакого значения.

По многолетней привычке я решил ничего не говорить Честеру и не спрашивать его про книгу. Через несколько недель он неожиданно прислал мне и Хисар приглашение на вечеринку. Совершенно беспрецедентный случай! Я не заходил в старый дом уже несколько лет, и поэтому мне, по крайней мере, хотелось хотя бы снова его увидеть.

Когда пришел назначенный день, Честер – похоже, пребывавший в приподнятом настроении – очень тепло нас приветствовал, познакомил с друзьями, а затем угостил роскошным обедом.

Я невольно заметил, что на полке на видном месте стояла книга Корер. Позднее я увидел еще один экземпляр, в аккуратной стопке книг на журнальном столике в углу. При первой возможности я отвел Честера в сторону и спросил его напрямик, почему он изменил свое отношение к Корер.

– Я люблю ее, Уолт, – просто ответил он.

– До сих пор? После всего?..

– Сильнее, чем прежде. С тех пор как мы встретились, ничего не изменилось. Я каждый день думаю об Эсле, надеюсь увидеть ее, представляю себе, что каждое приходящее мне письмо, каждое сообщение по электронной почте, каждый звонок – все это от нее. Она вдохновляет меня, она – женщина, которой я восхищаюсь. Я никогда не встречу такой, как она. Я живу ради нее, каждое слово я пишу для нее.

– Ты же так был зол на нее из-за книги!

– Я поторопился. Сперва я решил, что она предала меня, но потом я понял, что на самом деле все наоборот. Она защитила меня, Уолт.

– То есть… Ты собираешься снова ее увидеть?

– Я знаю только одно: когда-нибудь она вернется, чтобы увидеть меня.

К несчастью, он оказался прав.

Всего через три недели после нашей встречи Честер заболел воспалением легких. Врачи сделали все, чтобы спасти его, но через несколько дней он скончался в страшных мучениях.

Разумеется, потом были похороны, и в соответствии с его распоряжениями, которые он прошептал мне с больничной койки и которые я позднее нашел в запечатанном конверте на мое имя, лежавшем в его кабинете, на похороны следовало пригласить Корер.

Ей тогда уже было сильно за шестьдесят, однако прекраснее женщины я не видел в жизни. С другими людьми на похоронах она почти не общалась и всегда стояла одна. Я не мог отвести от нее взгляд и наконец начал понимать многое из того, что до сих пор было от меня скрыто.

После церемонии похорон мы вернулись в дом и немного выпили.

Когда гости стали расходиться, я и Хисар встали у дверей, чтобы поблагодарить всех и попрощаться.

Настала очередь Корер, и внезапно на меня накатило странное, мощное чувство – мне захотелось обнять ее, завладеть ею хоть каким-то способом, пусть даже на короткое время. Наконец я понял, как ее обаяние много лет действовало на стольких людей и в столь разных обстоятельствах.

Она вежливо поблагодарила нас за гостеприимство. Я протянул ей руку для рукопожатия, но она этот жест проигнорировала.

– Он много рассказывал о вас, Уолтер. Я рада, что наконец-то с вами познакомилась, – сказала Корер с легко узнаваемой и приятной на слух картавостью уроженки Островов Спокойствия – далекой группы живописных островов на юге.

– Уверен, Честер обрадовался бы, узнав, что сегодня вы были здесь, – ответил я, с трудом подбирая слова.

– Он точно знал, что я приеду. Сегодня – тот самый день, когда я должна сказать вам, что мы с Честером долгие годы любили друг друга, хотя встретились только однажды, много лет назад. Он – единственный человек, которому я разрешила называть меня по имени.

– Он всегда называл вас Эслой.

– Верно, и больше никто так делать не будет.

Тут я заметил, что ладонь и пальцы ее правой руки, которую я пытался пожать, испачканы чем-то красно-коричневым и что Корер чуть отвела ее в сторону. Моя жена тоже это увидела.

– Вы порезались, мадам Корер? – спросила Хисар. – Дайте, я посмотрю. У нас здесь есть медсестра, она может промыть и обработать рану.

– Нет, это не порез, но все равно – спасибо. – Корер отвела руку подальше от нас. – Я поранилась, вот и все.

Она шагнула за порог и пошла по гравиевой дорожке к машине, которая затем медленно повезла ее в город.

Уолтер Кэмстон умер через тринадцать месяцев после смерти брата. У него осталась жена Хисар, с которой он прожил пятьдесят два года, и два взрослых сына. Похоронная церемония состоялась в местном крематории; она была закрытой, и на ней присутствовали только его родные и близкие друзья.

Честер Кэмстон похоронен на местном церковном кладбище; его могилу можно посетить. Рядом находится крематорий, где есть табличка в память о его брате.