Нахлебник
Михаил Васильев
Мудрецам известна формула, что способна отправить сознания в путешествие и обменять их вместилищами. Это знание досталось им от величайших из живых существ, живших на этой планете и ненасытно собиравших знания. Сии титаны использовали сложную науку и могли своим разумом преодолевать и океан времени, их умы можно обнаружить в любую эпоху, но до людей дошли лишь отголоски их знания. Эта формула не сумеет обороть время и поможет совершить обмен лишь с современником, но малейшая ошибка вызовет к жизни ужасающие последствия, о коих я не решаюсь написать.
«Аль-Азиф»
I
Ровно в 08:30 утра доктор Сандерсон открыл глаза.
В этом начинании ему не потребовался будильник. Пробуждению также не сопутствовали какие-либо шумы в квартире либо за ее пределами, неожиданные прикосновения или, допустим, завершение ночного кошмара. В подобных ухищрениях он не нуждался.
Доктор Сандерсон от природы был пунктуален и точен. Пожалуй, даже чересчур. На первый взгляд трудно было найти более нормального и заурядного обывателя, но следующий взгляд, более пристальный, выявлял картину гораздо более примечательную. Этот человек никогда не опаздывал. Он просыпался ровно в то время, когда планировал это сделать. Доктор был спокоен и уравновешен, не имел ни фобий, ни маний, ни просто каких бы то ни было заметных отклонений и даже ярких привычек, если не считать за них педантичность, точность и аккуратность. Серые по отдельности, вместе эти черты создавали по-своему уникальный и неожиданный портрет. Доктор был ужасающе нормален, и его нормальность граничила с подлинной патологией. Впрочем, коллеги, в свое время обследовавшие его, не нашли ничего, к чему можно было бы придраться. Кто-то даже пошутил: дескать, для своей работы он подходит как нельзя лучше – туда только таких и надо, с железобетонными нервами и несокрушимым здравомыслием.
Артур Сандерсон был психиатром и специализировался на совершенно особенных расстройствах психики, характерных для нынешней эпохи. На тех, что вызваны встречами со сверхъестественным. Или, согласно глубоко укоренившейся ныне терминологии, на мифогенных.
Впрочем, доктор этот термин не жаловал. С его точки зрения, называть Мифами объективную реальность сегодняшнего дня только потому, что она соответствует описанному в древних легендах, – верх нелогичности. Поэтому он сам предпочитал старомодное словечко «сверхъестественный» – несмотря на активное сотрудничество с учеными нечеловеческих народов, люди до сих пор не смогли подвести под магию прочную базу, объяснив все принципы ее работы. Так что с некоторой точки зрения происходящее вокруг действительно не укладывается в рамки известных нам законов природы.
Так или примерно так порой рассуждал на досуге наш герой. Сейчас, однако, он собирался на работу. Сварил и выпил немного крепкого кофе – позавтракать можно и позже, на рабочем месте во время перерыва, – оделся, накинул поверх серого костюма неброский плащ, нахлобучил шляпу и отправился в путь.
Дорога до клиники не так уж и далека, но доктор Сандерсон предпочитал скоротать ее в попутном автобусе. Десять минут пути, за окном проплывают виды старого Аркхема, а доктор тем временем неторопливо размышляет о тех случаях, с которыми ему приходилось сталкиваться за последние несколько месяцев. Преимущественно совершеннейшая рутина, но попадались и интересные.
Несколько случаев простого безумия и помешательства, вызванного встречами с некоторыми созданиями, – такого рода нервные потрясения еще иногда случаются. Более того, как было недавно доказано, некоторые формы, цвета и другие визуальные образы негативно действуют на человеческое сознание, вызывая нетипичные реакции. Со временем это грозило вылиться в новую перспективную ветвь науки, но пока что оставалось довольствоваться констатацией факта – да, такое бывает, и последствия встречи с этим приходится лечить.
Более любопытный пример – Герберт Эггл, молодой человек, участвовавший в некоем ритуале и получивший странное нарушение восприятия времени. Вот, кажется, он думает, говорит и двигается в совершенно нормальном темпе. Однако постепенно начинает ускоряться, ускоряться, ускоряться, пока не начинает казаться размытым пятном – с его точки зрения, впрочем, это собеседники замирают соляными столпами. Потом скорость идет на спад, пациент замедляется, возвращается в норму, но замедление на этом не прекращается, и наконец он сам замирает на месте. Потом скорость вновь начинает увеличиваться, и все повторяется сначала. Сейчас специалисты пытаются выяснить у него подробности о сути и особенностях проведенного ритуала, с тем чтобы назначить соответствующее лечение, но это весьма затруднено тем, что пациент очень редко оказывается в том же течении времени, что и остальные люди.
И еще одна интересная пациентка – Джулия Доггет, катализатором болезни которой, по всей видимости, стала встреча с одним из высокопоставленных служителей Древних. Точнее еще только предстоит выяснить, поскольку мисс Доггет полностью утратила знание английского языка, но взамен каким-то образом в совершенстве выучила древнешумерский, найти переводчика с которого в настоящий момент весьма затруднительно.
Последние два случая оказались наиболее запущенными – пока что найти корни проблемы не удается и штатным мверзям, которые уже несколько раз обследовали сновидения больных. Пока что найти корни расстройств не удавалось.
Вот так примерно и выглядели будни доктора Сандерсона. Простое безумие и безумие необычное. Изредка встречались и еще более странные случаи, но Артуру Сандерсону пока что сталкиваться с ними не доводилось – приходилось довольствоваться лишь рассказами коллег.
На третьей остановке доктор сошел. Прямо перед ним находилась клиника душевных болезней при храме Ноденса, повелителя великой бездны, – массивное трехэтажное сооружение с двускатной крышей. Самого храма видно не было, что и неудивительно – он располагался под землей, в преддверии владений грозного седобородого бога. Иногда до первого этажа доносились смутные и неясные звуки проводимых там служб, но что конкретно происходит в сумрачном храме, Сандерсона никогда не интересовало. Палаты пациентов располагались на верхних этажах, их звуки подземных торжеств обеспокоить не могли, и этого, с точки зрения доктора, было вполне достаточно.
Мельком заметив свое отражение в большом зеркале, повешенном в вестибюле (высокий лоб с залысинами, седеющие волосы, карие глаза за круглыми стеклами очков), он направился в свой кабинет. Повесив плащ на вешалку, он привычно огляделся. Ничего не изменилось – полки, заставленные папками, медицинскими картами и книгами, тяжелый письменный стол, потертое кресло, несколько стульев. Как и во всем остальном, здесь проявлялась свойственная доктору рациональность – все практично и функционально, ничего лишнего. Только яркий солнечный свет, лившийся в окно и бросавший длинные отсветы на стол, несколько оживлял эту картину. Пару секунд подумав, не задернуть ли шторы, доктор Сандерсон решил, что это не обязательно, и сел в кресло, разбавив солнечный блик на столешнице тенью собственной головы.
На сегодня было запланировано много дел, но в первую очередь – на это утро к нему записался пациент, нуждавшийся, по его словам, в немедленном осмотре. Звали его Эдвардом Ирвином, и он, судя по всему, был археологом. Что ж, археологам порой случается сталкиваться с предметами и явлениями весьма необычной природы – теми, кого сверхъестественное коснулось задолго до своего триумфального пришествия в тридцать девятом… а подчас и задолго до самого появления человечества.
Послышался краткий стук, и в приоткрытом дверном проеме показалось изможденное лицо:
– Можно?
– Проходите, присаживайтесь.
Археолог, если то был он, выглядел отнюдь не лучшим образом. Загорелое лицо выглядело осунувшимся, под глазами набрякли мешки. Каштановые волосы были растрепаны. Уголок рта подергивался, словно его сотрясал легкий нервный тик. Мужчина зашел в кабинет, прикрыв за собой дверь, и осторожно присел на стул.
– Доктор Артур Сандерсон, верно?
Доктор не стал говорить, что его имя было написано на табличке у входа в кабинет: в состоянии помраченного ума сложно обращать внимание на самые элементарные вещи, а порой можно и вовсе утратить навык чтения – вышеупомянутая Джулия Доггет была тому красноречивым примером. Поэтому он лишь кивнул:
– Да, это я. А вы, я полагаю, Эдвард Ирвин?
– Да, совершенно верно, – торопливо закивал пациент, затем широко зевнул. – Извините, что зеваю, но не спал уже двое суток.
– Вот как?
– Во сне оно хуже всего, – пояснил Эдвард, заметно вздрогнув.
– Так на что же вы все-таки жалуетесь?
– Это довольно долгая история… Полагаю, ее следует рассказать с самого начала.
II
Солнце светило вовсю. Стоял опаляющий зной, и даже прохладный ветер со стороны Мискатоника не мог исправить положение. Горячий воздух полнился одуряющими запахами цветущих трав. Не слишком-то характерная погода для конца лета, стоит признать, но всесильная природа не слишком-то интересовалась мнением людей.
– Ух, ну и жара! – недовольно буркнул Смит, безуспешно пытавший высмотреть в выцветшем небе хотя бы одно облако. То оставалось безукоризненно чистым. – Как думаете, парни, градусов сто?
– Меньше, – отозвался Эд Ирвин. – Но не намного.
Группа археологов устроила привал возле полураскопанного кургана, упоминания о котором отыскали в архивах музея Аркхема. В дневнике одного из исследователей-этнографов, некоего Т. Феннера, нашлись заметки, в которых упоминалось позабытое захоронение одного из индейских племен. По словам Феннера, само племя практически выродилось и было на последней стадии угасания, но оставшиеся у них украшения свидетельствовали о том, что когда-то у этого народа было славное прошлое. Индейцы и поведали Феннеру о кургане – по их словам, то была могила великого шамана, чье имя давно затерялось в веках. Точных указаний в их легендах не содержалось, однако, изучив указанный ими малолюдный район, он и в самом деле обнаружил нечто весьма напоминающее искусственный насыпной курган. Он записал координаты находки в дневник, планируя поведать о них научному сообществу, с тем чтобы туда была снаряжена полноценная экспедиция. Планам, однако, не суждено было сбыться: вскоре в ходе исследований этнограф заболел лихорадкой и скоропостижно скончался. Его записи были переданы в Аркхемский музей, где затерялись под спудом огромного количества других рукописей и бумаг.
Там они провели более двадцати лет, прежде чем были обнаружены Полом Смитом, студентом Мискатоникского университета. Ему удалось заинтересовать открытыми сведениями профессоров, и через месяц экспедиция все же состоялась. Вряд ли, впрочем, первооткрыватель этого места, сам Феннер, предполагал, что она будет выглядеть именно таким образом. Наука и техника с той поры продвинулись далеко вперед… но в походном снаряжении можно было найти не только обычные в таких случаях приборы, но и куда более странные предметы. После Пришествия Мискатоникский университет стал ведущим центром изучения Мифов, и его руководство полагало неразумным отправлять экспедиции в древние захоронения и забытые города, не снабдив их при этом хотя бы несколькими оберегами, чье описание было найдено в древних инкунабулах и фолиантов, многие из которых до недавнего времени были запрещены.
Пока же, впрочем, раскопки проходили более чем буднично. Потусторонние силы не нарушали покой копателей, таинственные звуки не доносились из-под земли, и здесь, на природе, легко было представить, что на дворе где-нибудь старые добрые двадцатые или тридцатые года, когда неименуемый запредельный ужас был не более чем частью позабытых легенд. Единственное, что неожиданно ополчилось на археологов, – жара. Зной стоял уже второй день, и с этим ничего не удавалось поделать. Спасались разве что посредством небольших, но регулярных перерывов в работе.
Один из них как раз подошел к концу, и копатели вновь принялись за работу. До самого погребенного добраться еще не удалось, однако первые находки уже подтверждали записи Феннера – найденные в кургане украшения отличались редкой красотой и были результатом филигранной работы. Необычный облик находок, выполненных в непривычной и своеобразной манере, требовал тщательного изучения.
– Кажется, добрались! – сообщил Эдвард Ирвин, когда очередное движение лопаты вдруг обнажило желтоватую кость.
Вскоре погребенный был явлен миру, и все столпились вокруг, обозревая находку. То был скелет, принадлежавший, по всей видимости, мужчине достаточно крупного роста и телосложения. Плоть давным-давно истлела, оставив лишь голый костяк. Впрочем, он был относительно голым – руки и ноги покойного покрывали многочисленные браслеты, а на шее красовалось массивное ожерелье. Кем бы он ни был при жизни, его положение в обществе явно было весьма и весьма значительным – вполне возможно, действительно каким-нибудь «великим шаманом», как его назвали в разговоре с Феннером индейцы.
– Здоровенный какой, – протянул Эд, присаживаясь на корточки, чтобы изучить скелет получше. – В нем, кажется, метра два было, не меньше…
И вот тогда-то это произошло. Зной этого раскаленного добела дня, казалось, вдруг собрался в одной точке где-то внутри черепной коробки Ирвина, и тот ощутил, словно там, в его мозгу копошится незримый, но злонамеренный склизкий червь, чьи движения причиняли почти что физическую боль. Эдвард замер. По спине медленно прокатилась капля горячего пота. Он молил, чтобы неожиданное вторжение оказалось лишь сном… но сон этот не спешил прекращаться. Червь, чем бы он ни был на самом деле, на миг замер, точно подражая самому археологу. А потом вспыхнул, расширяясь, заполняя собой все и принося за собой шквал воспоминаний, мыслей, чувств…
Дальше была темнота.
III
Тьма…
Что люди знают о тьме?
Знают ли они, насколько богата красками она может быть? Когда мельчайшие оттенки, полутона сумрака очерчивают все вокруг с ясностью, на которую не способен солнечный свет…
Ты пробираешься сквозь колючий густой кустарник, ощущая, как его шипы рассекают твою кожу, украшая тело кровавыми рунами. Острия вспарывают ее во множестве мест, наполняя тебя сладостной болью. Ты обожаешь это чувство. И ненавидишь его. Кто только решил, что эти чувства несовместимы?
Кустарник заканчивается, оставив тебе на память причудливую сеть алых рисунков. Он тоже запомнит тебя: кровь пропитывает шипы, втягивается внутрь, вступает в сложный круговорот внутри растения, которое наполовину скрыто под землей, – если присмотреться, можно различить призрачные корни в сумраке земли. Тебя удивляет это ощущение – видеть подземные корни оставшегося за спиной куста, – но ты быстро забываешь о нем. Это совершенно неважно.
Впереди, всего в паре шагов, лежит труп. Это женщина. Или, вернее, когда-то это было женщиной. Тело, изувеченное, наполовину обглоданное, лежит в бурой луже крови и фекалий. Дурманящий аромат кружит голову, рот наполняется слюной, но ты отмахиваешься от голода и идешь дальше, надеясь отыскать что-нибудь посвежее.
Правильно!.. Свежатина и только свежатина!.. Тихое хихиканье на грани слышимости. Ты мельком успеваешь заметить его источник – где-то справа проносится скрюченная тень. Подробностей не разглядеть – почему-то его контуры мрак высвечивать не хочет. Ты слишком хорошо знаешь существо, которое невозможно разглядеть даже в многогранной тьме, если оно того не желает, но сейчас тебе не хочется об этом думать.
Шаг, другой, третий… Под ногами хлюпает грязь, периферическое зрение то и дело замечает лежащие тут и там тела. Теперь ты начинаешь вспоминать, как они тут оказались, почему умерли, чьи зубы и руки рвали их на части. Эти воспоминания наполняют тебя смутным удовлетворением пополам с гневом. Ты до сих пор помнишь жгучую ярость, с которой бросался на них, терзающую нутро ненависть… Да, ненависть, верно. Ты вдруг понимаешь, что тьма и ненависть суть одно. Одно проникает в другое, смешивается, становится целым, делая видимым незримое и возможным немыслимое…
Суета, суета, суета… вечно вы, смертные, суетитесь… А ваша ненависть – это та же су-е-та…
Грязь хлюпает под ногами, и тогда твоих ноздрей касается запах. Новый запах, неожиданный в этом месте. Жизнь. Здесь есть что-то живое. Или – немыслимая удача – кто-то живой. Ты поворачиваешься на запах – в самом деле, так. Там горят огни, силясь разогнать мрак, но на деле лишь дополняя его новыми оттенками. Ты идешь на свет, не заботясь, что тебя заметят, – в любом случае им нечего тебе противопоставить.
Наконец, ты доходишь до первого человека. Он лежит на земле возле костра. Кажется, спит. Неважно. Ты изучаешь черты его лица, знакомые и вместе с тем странно непривычные. Откуда-то из глубин памяти всплывает имя. Пол Смит. Пару секунд ты катаешь его на языке, потом отпускаешь. Странное сочетание звуков не несет в себе никакого смысла. Ни малейшего.
Мясо, оно мясо и есть.
Верно… Совершенно верно. Теперь ты видишь говорящего – он не спешит скрыться во тьме. Видимо, решил наконец показаться на глаза. Он похож одновременно на человека и на обезьяну – странное гибридное создание. Белесое тело, лишенное волос, покрывают язвы, источающие гной и сукровицу. Существо ехидно скалится, глядя на тебя блестящими глазками, отражающими свет огня. Выжидает. Тебе быстро надоедает играть в гляделки, и ты возвращаешься к добыче.
В последний миг спящий успевает открыть глаза. Ты замечаешь в них свое отражение… нет, не так. Два отражения. Смутно ощущая какую-то неправильность, ты пытаешься ее осознать. Потом понимаешь. В одном зрачке отражалось загорелое зеленоглазое лицо с растрепанными каштановыми волосами. В другом – бронзовокожий лик с крупным носом и глубоко посаженными черными глазами. На пару мгновений тебя занимает это противоречие, а потом ты выбрасываешь его из головы.
Вцепляешься зубами в горло жертвы и вырываешь из него сочный кусок мяса, чувствуя, как по подбородку бежит горячая кровь.
Эдвард очнулся, тяжело дыша, и уставился перед собой. Сначала ему показалось, что кошмар продолжается, но затем он понял, что тьма над головой – всего лишь ткань палатки.
– Ты как, живой?
Ирвин вздрогнул и уставился на того, кто задал вопрос. Пол Смит, целый и невредимый, обеспокоенно смотрел на него. Тот, чье горло он во сне с таким аппетитом… Археолог с трудом справился с дурнотой и поспешно отогнал отвратительные мысли.
– Что со мной было? – хрипло спросил он.
– Судя по всему, солнечный удар или что-то подобное, – отозвался Пол. – Не знаю, как можно его заработать с покрытой головой, но все же… Ты присел рядом с нашим покойником, сказал еще, какой он, мол, здоровенный, и тут рухнул как подкошенный. Мы переполошились, само собой… Перетащили тебя в палатку, в тень. Вроде бы все обошлось…
Эдвард Ирвин почувствовал облегчение. Всего лишь кошмарный сон, вызванный перегревом!.. Правда, симптомы были совершенно непохожи на описанные в медицинских справочниках, но Эд поспешно отогнал эти мысли. Вернее, попытался отогнать. В тот же миг в голове вновь пошевелился «червь», которого он ощутил там, на раскопе, и вместе с тем накатила бурная волна чувств – голод, жажда, предвкушение чего-то и ненависть, ненависть, ненависть… К счастью, в этот раз его не унесло вновь в пучину кошмара, как он опасался, – прилив схлынул так же неожиданно, как и начался, оставив о себе лишь воспоминания и отголосок смутного желания посмотреть, какого цвета печень у собеседника.
– Радуешься? А ведь это еще только начало, дружок… – этот голос никак не мог звучать в сознании. Теперь, без сомнения, Ирвин слышал его наяву. Он медленно повернулся на голос и едва удержался от истошного крика. У входа в палатку, за спиной Пола, сидела та самая неописуемо гнусная тварь, появившаяся в самом конце кошмара. Скрюченное безволосое туловище, одновременно похожее на человека и обезьяну, обезобразили многочисленные язвы, нарывы и фурункулы.
– Ты… это… видишь? – еле ворочая языком, спросил Эдвард.
– Что? – недоуменно повернулся приятель, теперь глядя прямо на тварь.
Та хихикнула, погрозила обоим длинным костлявым пальцем и стала тускнеть, медленно растворяясь в воздухе.
– Ты это видел? – повторил Эдвард.
– Нет, – помотал головой Пол в тот самый миг, когда последние белесые блики растаяли во тьме палатки. – Ничего я не видел. А что?
Волосы на голове Ирвина зашевелились. Раньше он считал этот образ не более чем художественным преувеличением, но теперь столкнулся с данным явлением на своем опыте, и этот опыт ему категорически не понравился. Как и мысли, его вызвавшие.
– Слушай, – медленно проговорил он. – А не мог ли я в этом проклятущем кургане подцепить какую-то оккультную дрянь?
– Да ты что?! – вытаращил глаза Смит. – Мы его несколько раз проверили, профессор Скантрон даже лично какой-то ритуал из «Пнакотических рукописей» проводил, чтобы удостовериться. Чисто!
Эдвард недоверчиво покачал головой. Видимо, что-то промелькнуло в его глазах, потому что Пол поспешил завершить беседу:
– Ладно, отдыхай. Тебе еще нужно восстановить силы после этого теплового удара. В конце концов, свою лепту в дело ты уже внес – выкопал скелет…
Глядя вслед приятелю, Эдвард Ирвин мрачно подумал: «Вот именно. Я нашел этот треклятый скелет. И, кажется, мне в одиночку это расхлебывать…»
В голове продолжал копошиться червь, сотканный из порока и ненависти.
IV
Со временем все становилось только хуже. Экспедиция продолжала раскапывать курган, нумеровать находки и записывать их краткие описания в журнал. Червь в голове по-прежнему не торопился исчезать, порой вновь одаривая Ирвина крупицами доводящих до исступления нечеловеческих эмоций. Он все чаще, глядя на товарищей, ловил себя на ужасающих, кощунственных мыслях, и каннибализм в их перечне уже не был наихудшим. То и дело он слышал вкрадчивый шепоток за спиной, а в сумерках пару раз был готов поклясться, что видел вдали силуэт ненавистного прокаженного чудовища.
Его начали сторониться, даже не отдавая себе отчета, почему это делают. Что-то странное порой мерещилось им во взгляде Эдварда… Пол Смит, которому Ирвин все же по секрету поведал о происходящем, посоветовал по возвращении в Аркхем обратиться в клинику душевных болезней, и он, подумав, согласился. Потому что смутные желания и тихий голос за спиной были ничем в сравнении с тем адом, в который Эдвард Ирвин с головой погружался по ночам.
То была тьма, которая не была тьмой. Это была содержащая множество тонов слоистая чернота, где ярко выделялись не только контуры всех предметов, но и их внутреннее строение. Порой его посещали странные мысли, что так человеческий разум мог бы воспринимать зрение в другом диапазоне электромагнитных волн… Такими рассуждениями, впрочем, он задавался только по пробуждении, ибо во снах его интересовало совсем иное. Они были полны крови и смерти, доставлявших почти физическое удовольствие. Они были полны испуганных и ненавидящих взглядов со всех сторон и смутного шепота на неведомых языках. Иногда ему казалось, что он прекрасно понимает каждое слово, но к утру значение забывалось, оставляя лишь чужие, странные фонемы, некоторые из которых прерывало задушенное всхлипывание:
– Хтолбуна кхе тран Йар эженнеранг…
– Хха! Орэмблигаони кхарйон! Э… кх-х-х…
– Нсарита…
Во снах царили порча и разложение. Мерзкие полупрозрачные твари копошились внутри казавшихся знакомыми и привычными предметов и созданий – пару раз он замечал их и внутри людей. Длинные, тошнотворно фосфоресцирующие щупальца обвивались вокруг костей и охватывали внутренние органы. Неведомые ужасы, казалось, скрывались в порывах ветра и даже в движении космических светил. Пространство и время покрывали ужасающие гангренозные раны.
И в центре этой вакханалии тлена был он сам – казнящий, разрывающий, проклинающий. О да, проклинающий!.. Откуда бы иначе взяться ненавидящим взглядам? Почему захоронение старательно забыли и покинули? И почему же иначе некогда процветающий и великий народ деградировал, превратившись в мелкое недоразвитое племя? О, они знали причину – он и его ненавистный спутник. Воплощение терзающего этот мир разложения, скрюченная белесая тварь, изъязвленная проказой, постоянно вертелась тут и там. Он видел ее в кустах, в тени хижин, в низинах, крадущейся в отдалении следом… Спутник был вездесущ, от его облика, смеха и комментариев было не скрыться. И он, в отличие от жертв, никогда не говорил на туманных неведомых языках, его речь всегда была ясна и понятна, и это было хуже всего.
Несколько раз Эдвард Ирвин погружался в эту гнилостную преисподнюю. Когда поймал себя на том, что галлюцинации участились, а наяву он то и дело размышлял, в ком из товарищей скрывались призрачные бледнотелые паразиты, он принял решение в ближайшее время не спать вовсе. К счастью, экспедиция подходила к концу и близилось возвращение в Аркхем. Это несколько успокаивало – он надеялся, что в городе его случай получит быстрое разрешение. Жить в непрекращающемся кошмаре было невыносимо.
Первое, что он сделал, вернувшись в старый Аркхем, – выпил несколько чашек крепчайшего кофе, чтобы ни в коем случае не заснуть, после чего записался на прием в клинику душевных болезней при храме Ноденса, повелителя великой бездны, к некоему доктору Артуру Сандерсону. Как ни странно, удалось записаться на следующее же утро – это не могло не радовать. До завтрашнего утра он не собирался засыпать.
Несколько раз днем и ночью он замечал скрюченное белесое создание и слышал его мерзкий голос, но это было гораздо лучше, чем уснуть и погрузиться в Эреб целиком.
V
Пациент замолк и с надеждой посмотрел на доктора. За все время рассказа тот ни разу его не перебил и вообще не проронил ни слова, делая какие-то пометки в блокноте. Сейчас он, нахмурив брови, сосредоточенно просмотрел свои записи и, по всей видимости, пришел к какому-то выводу.
– Хорошо, – произнес наконец Сандерсон. – Кажется, я понял, с чем вам довелось столкнуться. Только сразу должен вас предупредить: для полноценного осмотра вам потребуется уснуть.
Ирвин заметно вздрогнул:
– Уснуть?
Доктор успокаивающе поднял руки:
– Да, я понимаю, что вам пришлось пережить. Но, насколько я понял, ваш разум наиболее чувствителен к атаковавшей вас сущности именно во сне. Кроме того, в состоянии сна ваш разум смогут изучить наши штатные ночные мверзи. Возможно даже, во сне они сумеют ликвидировать источник ваших бед, хотя не могу гарантировать, что это произойдет после первого сеанса.
Слова Сандерсона пациента явно приободрили. Тот продолжил:
– Если же вы боитесь, что просто не сумеете заснуть – нервы, страх и другие тому подобные факторы, – могу вколоть вам легкое снотворное. Заодно и проверим, распространяется ли восприимчивость на искусственно вызванный сон в той же мере, что и на естественный.
После некоторых колебаний Эдвард Ирвин безропотно согласился, и доктор сделал ему инъекцию. Когда пациент уснул на стуле, доктор, как ни странно, не стал вызывать одного из штатных мверзей. Вместо этого он направился к телефонному аппарату и, сверившись с записной книжкой, набрал номер, которым уже и не надеялся когда-либо воспользоваться. На том конце откликнулись почти сразу же:
– Вас слушают.
Голос на другом конце провода был, вне всякого сомнения, человеческим, но интонации заставляли в этом усомниться.
– Доктор Артур Сандерсон, клиника душевных болезней при храме Ноденса, повелителя великой бездны. Необычный случай одержимости, есть все основания подразумевать паразита интересующей вас категории.
– Наш представитель прибудет через пятнадцать минут. Спасибо за информацию.
Услышав короткие гудки, доктор повесил трубку и улыбнулся.
Среди бесчисленного множества созданий, явившихся людским очам после Пришествия, были и могущественные создания, в некоторых архаичных источниках называемые попросту Великой Расой. Сейчас их именовали «йит», по названию мира, из которого они изначально происходили – мертвой планеты Йит. Некоторые указывали, что с грамматической точки зрения это неправильно и следует использовать форму «йитианцы». Сами субъекты обсуждения, впрочем, были совершенно равнодушны к данным лингвистическим спорам. Количество языков, которые они знали, и без того не поддавалось исчислению.
Главным научным достижением этого народа было умение проецировать свой разум сквозь пространство и время, занимать чужие тела, изучать их глазами прошлое и грядущее. Когда-то их вместилищем стали причудливые конические создания, жившие на этой планете миллиарды лет назад. Затем они спроецировали разум в далекое будущее, в тела неких жесткокрылых насекомоподобных созданий. Однако столь великое событие, как Пришествие тридцать девятого, что-то нарушило в их отлаженной технологии, и значительное количество сознаний Великой Расы обнаружило себя в телах людей и некоторых иных созданий в разных уголках земного шара. Это стало для них достаточно неприятным открытием. Но по крайней мере, осознав, что в этой исторической эпохе нет никакой нужды таиться среди разношерстного местного населения, они спокойно порвали с семьями былых владельцев их тел и создали по всему миру обособленные анклавы, где занимались какими-то своими таинственными делами.
В свое время многие оккультисты пытались повторить достижения этого народа, но преодолеть временной барьер так и не удалось. Тем не менее формула обмена сознаниями существовала, и ее по сей день можно было отыскать в некоторых трудах, таких как знаменитый «Аль-Азиф», иначе «Некрономикон», или в двенадцатитомных «Откровениях Глааки». Использование этой несовершенной формулы было чревато ошибками и непредсказуемыми последствиями – в частности, бывало так, что сознания не менялись местами, а парадоксальным образом накладывались друг на друга, приводя к раздвоению личности или безумию. С самого начала Великая Раса дала понять некоторым заинтересованным инстанциям, что собирается изучать подобные феномены неудач и готова щедро заплатить за такую возможность.
Сейчас доктор Артур Сандерсон имел на руках самый что ни на есть классический случай. Мертвый шаман, который перед смертью попытался использовать некорректный вариант формулы, но по какой-то причине застрял рядом со своими останками. Человек, неосторожно вступивший с останками в слишком тесный контакт и заполучивший в голову квартиранта, так и не сумевшего полностью захватить контроль над телом. Как следствие – галлюцинации и ночные кошмары.
«Занятно, «паразитос» в переводе с греческого – «нахлебник», – почему-то вспомнилось доктору. – Что ж, все верно – незаконно проживает в чужом сознании и ничем хорошим за постой не платит…»
Дверь кабинета открылась. Наивно было бы полагать, что за ней окажется неописуемое создание о тысяче конечностей. Некоторые маргиналы из Великой Расы, по слухам, прибегли к генной инженерии и перестроили свои тела по образу и подобию предыдущих, пользуясь тем, что им не требовалось скрываться, но для большинства физическое тело было не более чем костюмом. Поэтому за дверью обнаружился всего-навсего высокий мужчина в одежде хорошего покроя. Лицо его было неподвижно и начисто лишено всяких эмоций, а глаза имели нехарактерную для представителей рода человеческого глубину. В правой руке он держал небольшой чемодан.
Бесстрастно поздоровавшись с доктором, посланец йитианцев обошел стол и заглянул в лицо пациенту.
– Спит? – спросил он.
– Спит, – подтвердил Сандерсон. – Во сне, судя по всему, его сознание наиболее чувствительно к паразиту.
– Сейчас удостоверимся, – сообщил визитер, раскрывая чемодан и доставая оттуда конструкцию причудливого вида, состоящую из отполированных зеркал, зубчатых передач и рычагов. За последние годы Великая Раса значительно усовершенствовала свои устройства: раньше они были значительно массивнее и тяжелее – до двух кубических футов в объеме.
После переключения некоторых рычагов и изучения показаний некоторых шкал посланец сообщил:
– Все верно, наличествует активный паразит. Картина несколько нетипична…
– В чем это выражается?
– Вас не должно это интересовать, – столь же бесстрастно, как и всегда, отозвался собеседник. – Вы предоставили нам материал для исследований, мы передадим вам соответствующее вознаграждение. Сейчас я извлеку ментального паразита, заплачу вам, и на этом сделка завершится.
– Что станет с пациентом? – все же спросил Сандерсон. Коллеги прозрачно намекали ему, чем заканчиваются подобные операции, но он решил удостовериться.
– Скорее всего, если подселение было достаточно грубым, необратимо повредится рассудком. Вы вполне можете сообщить, что у него обострение, и поместить на лечение в эту клинику. Судя по всему, вечное.
Доктор кивнул. Через полминуты йитианец закончил перенос, передал доктору обещанное вознаграждение – несколько тысяч долларов – и покинул кабинет, а вслед за ним и здание клиники. Артур Сандерсон пересчитал деньги и спокойно улыбнулся.
В наш циничный век, когда сами боги спустились на землю, никто не посмотрел бы косо даже на договор с дьяволом. Что уж говорить о простой сделке с инопланетянами?
VI
Палата девятнадцать опустела. Герберта Эггла выписали – консилиум врачей и оккультистов сумел вернуть его в общее временное русло, основываясь на полученном от него описании проведенного обряда.
В палате двадцать Джулия Доггет по-прежнему не поддавалась лечению. Лингвисты, специализировавшиеся по языкам Междуречья, не слишком огорчались подобному обороту дел, регулярно посещая больную.
В палате двадцать один, еще недавно пустовавшей, сейчас находится Артур Сандерсон.
«Довели пациенты до ручки, – шепчутся между собой коллеги, – может, смерть того студента, Ирвина, его так подкосила?.. Совсем ничего не соображает». Они не совсем правы. Бывший доктор и впрямь перманентно кажется обезумевшим от ужаса, но он очень четко помнит и сознает, кто он такой, где находится и как здесь оказался. Помнит детали успешно заключенной сделки. Помнит, как санитары отвели проснувшегося Эдварда Ирвина в палату. Помнит, как прошел остаток рабочего дня. Помнит, как вернулся домой и как уже там его настиг телефонный звонок, уведомивший, что новый пациент неожиданно тихо скончался у себя в палате. Кровоизлияние в мозг. Помнил, как ощутил в связи с этим смутное беспокойство. Помнил, как оно усиливалось в течение всего вечера. И как страх достиг апогея, когда от окна внезапно послышалось…
– Здравствуй, я снова здесь.
О нет, опять началось…
Сандерсон медленно поворачивается, прекрасно зная, что сейчас увидит то же, что и вчера вечером, – зрелище, заставившее его дико закричать на весь квартал. Пациент был совершенно прав – создание действительно было похоже на скрюченную помесь человека и обезьяны. Чего оно не могло передать – это того впечатления, которое оно вызывает. Вид язв и фурункулов, впечатление от сочащегося гноя и от червей, кое-где копошащихся в бледной белесой плоти, и тошнотворный запах гниющего заживо тела. Мерзкую ухмылочку крепких желтоватых зубов и сардонический блеск черных глаз. Всего этого не могут передать никакие слова – это можно только увидеть и потом до конца дней своих хранить в памяти…
Сейчас создание сидело в углу, медленно проявляясь, становясь все ярче и четче – так что Артур мог разглядеть все новые и новые гнусные детали. Потом хихикнуло, поднялось на ноги и пружинистой походкой двинулось к нему.
– Хочешь, я расскажу тебе сказку? – спросил гость. – Однажды у одного человека в доме завелась кошка. Кошка была жирная и ленивая, мышей она не ловила, зато объедала хозяина и к тому же была блохастой. В конце концов тот решил, что кошка эта – самый что ни на есть нахлебник, – он тоненько хихикнул, – пристукнул ее и вышвырнул на улицу. А блохи, которым стало нечего есть, остались в доме. А потом, как хозяин того дома помер, перебрались в соседний дом…
Так вкрадчиво говорил паразит паразита, кошачья блоха, извечный спутник великого шамана, чье имя затерялось в веках и чей разум забрал в свой хитроумный прибор посланец Великой Расы. Забрал, не уточнив, что оставил на месте другой разум, для его народа не представлявший никакого интереса. Так говорил скрюченный смрадный дух, покрытый язвами, подбираясь все ближе и ближе, пока не подошел вплотную. Артур Сандерсон слишком хорошо помнил, что будет потом.
Он закричал, и крик его эхом разнесся по второму этажу клиники душевных болезней, под которой проводили свои таинственные обряды безликие служители Ноденса, повелителя великой бездны.
* * *
Сегодня, подписывая счета, я вдруг обратил внимание, как сильно меняется мой почерк. Вероятно оттого, что последние месяцы все конспекты и дневники я веду стенографической скорописью и давно уже не писал слова полностью, без сокращений и значков. Странно, но моя фамилия в первое мгновение даже показалась совершенно незнакомой – на листке бумаги она выглядела чужой, более того – чуждой. Когда-то я научился расписываться латинским шрифтом, так было удобнее для моих зарубежных коллег, и привык к этому, но сейчас закорючки подписи совсем не хотели складываться в привычное слово.
Буквы теснились в ряд, наползая друг на друга, словно муравьи, собравшиеся вокруг сладкой крошки или дохлого жука, готовые вот-вот разбежаться во все стороны с добычей. Наверное, рука привыкла к скорописи и уже не может иначе. Наверное…
Впрочем, лучше вернуться к главной теме моих исследований. Это важнее скачущих значков. Люди думают, что могут использовать мифических пришельцев для своих нужд. Они пытаются как-то договориться с ними, даже заключить сделку.
Порочный путь. Мифы используют контактеров, пока те думают, что взяли под контроль чуждую силу. Они меняют людей, иногда сразу и навсегда, иногда – медленно, но так же неотвратимо.
Об этом должен помнить каждый, кто снова и снова надеется использовать их.
Но каждый надеется, что именно его-то и пронесет.