Остров Тонкий, 36 год, 32 июня, пятница, 10:05
- Не дёргайся!
- Так больно же!
- А когда попало – не больно было?
- Когда попало – не очень. А когда спиртовым тампоном протирать начала – да.
Выглядел я, конечно, первостатейным зомби: морда и шея до самого ворота в кровищи из пробитой щеки. Губы и подбородок – тоже красные от сплёвываемой крови. Камуфляж – в бурых пятнах. Но досталось мне гораздо меньше, чем, скажем, Носову с простреленным плечом или Осинцеву с оторванными двумя фалангами среднего пальца левой руки. Матрос сейчас без сознания: похоже, пулей раздробило кость. А капитан, лицо которого ещё и выбитыми стёклами рубки поцарапало, только морщится и пытается шутить:
- Во, блин, ранение! Теперь даже «фак» никому не покажешь, смех один получится!
Наташа, перебинтовав наскоро Носова и Вадима Григорьевича, залепила мою дыру в щеке пластырем.
- Нам на берег пора, Вадим Григорьевич!
- Тогда, Николай Валерьевич, поднимайте якоря, будем этого монстра обходить.
Он кивнул на качающийся у пирса сейнер.
Пока «Удача» самым малым ходом обходила судно, захваченное заключёнными, я связался с Дежнёвым. У него был один погибший, но Семён пообещал прикрыть нас с Наташей, когда мы на зачистку выдвинемся.
Вблизи картина ночного побоища, освещённая редкими фонарями, полыхающим пожаром и начинающимся рассветом, выглядела ещё более ужасающе. Раненых среди нападавших было немного, и я, воспользовавшись опытом американских копов, быстро стягивал руки пластмассовыми стяжками каждому, кто подавал хоть какие-то признаки жизни, пока Наташа контролировала окрестности.
Из двенадцати человек, державших оборону в казарме, в живых осталось четверо: раненый в грудь и обгоревший Шестаков, а также три пограничника. Они успели выбраться сами и вынести Алексея. Но каждый требует перевязки, кто руки, кто ноги. Так что прихваченные нами бинты и пару шприц-тюбиков обезболивающего из неприкосновенного запаса мы тут же использовали.
- Николай, осторожнее! – заговорила голосом Ивана Андреевича рация в кармане бронежилета. – Какое-то движение вверх по склону. Выше караульного помещения. Мне плохо видно.
Я надвинул на глаза ноктовизор, и сразу всё стало ясно. Двое пытались раздвинуть колючую проволоку, чтобы вырваться с территории погранпункта.
- Поднять руки! Выходить по одному! – рявкнул я.
Люди замерли, но выполнять приказ не спешили. Тогда я всадил трёхпатронную очередь в землю в метре от них.
- Я сказал: поднять руки и выходить!
Вместо этого оба припали к земле, и трижды рявкнул ПМ.
Ах, вы ж суки! Стрелок уткнулся лицом в землю, получив в лоб не менее одной пули.
- Один из двоих готов! – громко прокомментировал я и обратился ко второму. – У тебя остался последний шанс остаться в живых. На счёт «три» стреляю. Раз!
- Я сдаюсь!
Жилистый парень, высоко подняв руки, спустился по тропинке. Закинув автомат за спину, я принялся охлопывать его в поисках припрятанного оружия. И поздно отреагировал на заточку, мгновенно оказавшуюся в руке урки. Впрочем, ему тоже не повезло: пытаясь воткнуть её мне в печень, он не ожидал, что остриё упрётся в пластину бронежилета.
Уже лёжа разбитым лицом вниз, уркаган скрипел зубами и орал:
- Ты, сука краснопёрая пожалел меня? Да е…ал я такую жалость! Чтоб ты сам сдох на урановых рудниках, где я теперь гнить буду!
Наташа подошла ко мне и негромко спросила:
- Может, действительно лучше его пристрелить?
- Ты его жалеешь? А эта мразь жалела 18-19-летних пацанов, которых заживо жгла? Только в одном случае соглашусь на то, чтобы этот урод сейчас же умер: если сгорит также, как горели мальчишки, в которых он зажигательную смесь кидал. Или так, или пусть сдыхает от радиации! Но на рудниках он хоть какую-то пользу стране принесёт!
Хотя на сейнере и обнаружилось трое живых и невредимых урок, они даже не пытались сопротивляться, будучи полностью подавленными провалом своей попытки захватить пункт пограничного контроля. Просто прятались в самых труднодоступных закоулках судна, пока их оттуда не выволокла сводная команда матросов «Удачи» и «Анадыря».
Второй сейнер мы догонять не стали. Даже если на нём кто-то остался в живых, управлять судном было уже невозможно из-за разнесённой в хлам рубки. А поскольку его курс немного отклонялся влево, рано или поздно оно всё равно уткнётся в сушу. Если не в остров Толстый, то в Птичий полуостров, если не в него, то, одолев залив, в сам континент.
Командование погранпунктом, вместо находящегося без сознания Шестакова, принял на себя лейтенант Дючков, начальник радиоузла. До этого бетонного сооружения нападавшие так и не добрались, и теперь четверо из шестерых его подчинённых стаскивали убитых в одну кучу рядом с причалом. А Наташа и жена Шестакова возились с ранеными, размещёнными в доме офицерского состава. В то время как экипажи обоих экспедиционных судов занимались ликвидацией повреждений, полученных во время боя.
Самым большим из этих повреждений стала разбитая антенна нашего локатора. Остальное – перебитые леера, выбитые стёкла и иллюминаторы, пулевые отверстия в корпусе «Анадыря», не защищённого «деревянной бронёй», были сущими пустяками. Хотя и требовавшими некоторой возни.
Всё это продолжалось до тех пор, пока из радиоцентра, стоящего на вершине холма, не примчался солдат и что-то не доложил лейтенанту. А буквально через пять минут в воздухе появился гидросамолёт с красными звёздами на крыльях, описавший над пограничным пунктом восьмёрку. После чего летающая лодка, в которой Осинцев узнал американскую «Каталину», эксплуатирующуюся по всему миру с конца 1930-х, пошла на посадку.