Вылет был утром. На этот раз всё происходило более буднично, чем перед выездом под Горловку. Все были сосредоточены. Почти без разговоров. Налепили жёлтый скотч. Взяли оружие, загрузили вещи. Лишнего не брали – нам сказали, что придётся делать марш-бросок по серой, а может, и чёрной зоне, т. к. вертолёты там не летают. Я смотрел на дизель-генератор и думал, как мы его будем тащить в руках (?!). Как потом оказалось, идти не пришлось – доставили прямо на место. В вертолёт грузились «Лис», «Монах», Сокол, «Бродяга», «Бобёр», «Славута», «Охотник» и я. С нами летели ещё бойцы, которых я видел впервые.

Я сидел в хвосте вертолёта. Напротив десантника, который выполнял роль стрелка, – сидел у открытого иллюминатора и контролировал землю. Я тоже внимательно смотрел в иллюминатор, сканируя поверхность. Четыре глаза лучше, чем два. А вдруг внизу появится человек с ПЗРК или гранатомётом? Я понимал, что шанс его увидеть, а тем более успеть что-то сделать, – мизерный. Но когда ставка – жизнь, даже сотыми процента не стоит пренебрегать.

Вертолёт с самого начала быстро летел в нескольких метрах от земли, приподнимаясь только для того, чтобы перелететь очередную лесопосадку или линию высоковольтной передачи. Было похоже на увлекательный аттракцион и кино одновременно (кино называлось «Быстро сменявшиеся ландшафты за окном»). Что-то типа 4Д. Иногда начинался дождь, и капли, залетавшие в иллюминатор, попадали на лицо и очки. Потом высыхали под напором тёплого воздуха. Иногда я переводил взгляд на десантника. Он был спокоен и сосредоточен. Про себя я подумал, что с товарищами по оружию нам повезло.

Я не следил за временем. Как это часто бывает, когда что-то делаешь и забываешь, когда начал. И кажется, что это было всегда. Что ты родился в вертолёте, летишь в нём всю жизнь и будешь лететь дальше до самой старости… Но в какой-то момент, «Ми-8» замедлился, сделал пару манёвров и приземлился на прогалине среди сосновых посадок. Это был первый случай, когда я не только взлетел на вертолёте, но и приземлился. До этого я пару раз только взлетал и покидал борт с парашютом на высоте четыре километра.

Мы выгрузились сами, выбросили вещи. Не всем аттракцион доставил удовольствие – пара человек, сидящих рядом в хвосте, попрощались с завтраком. Пострадал и мой рюкзак, его вытирали влажными салфетками.

Мы перегрузились на два «урала». Сели в кузов и развернулись по периметру. Один человек смотрит вперёд, два – назад, остальные – вправо и влево. С автоматами наизготовку. Я не знал, где мы точно находимся, а спросить – ума не хватило. Вертолёт дальше не летит, вокруг – окопы и траншеи. Казалось, что мы уже на краю контролируемой территории, а дальше – территория боевых действий. Поэтому приготовился, сняв оружие с предохранителя. Сначала «Лис» сделал мне замечание, потом – кто-то из десантников. Пришлось вернуть на предохранитель. Потом, когда мы ехали, проезжая посёлки, я понял, что они были правы. Получается, что мы пролетели половину пути, а потом только до Амвросиевки ехали пару часов. И да, оружие в таком случае было правильно держать на предохранителе. Оставаясь при этом в режиме наблюдения – места там были неспокойные. Иногда нам махали дети или молодые парни в проезжавшей «девятке», разворачивали (а потом прятали) украинский флаг. Но большинство взрослых местных смотрели волком или отворачивались, когда мы проезжали.

Когда мы начинали движение, пошёл сильный дождь, промочив всех до нитки. После дождя на небе была красивая двойная радуга. Кто-то сказал: «О, радуга – хороший знак. Мы там не долго пробудем». Тогда считалось, что мы туда едем на время, «заткнуть дыру», удержать высоту, пока основные силы не подтянутся – пехота и механизированные части. А у разведки другие задачи. Разведка – это, вообще, плохо вооружённая лёгкая пехота, которая шарит в тылу врага и приносит ему неприятности. А если засветится и не успеет уйти, то её уничтожают.

Но вернёмся к нашим «уралам». В кузове со мной были «Монах» и «Лис», остальные – бойцы других подразделений. Тогда я не запоминал и не выяснял, кто из них кто. Только потом, через несколько месяцев, читая статью на «цензоре», понял, что молодой светловолосый парень с открытой улыбкой, ехавший с нами, – это десантник Кандела, который погиб на следующий день.

К тому моменту, как мы подъехали к блокпосту в Амвросиевке, прошло довольно много времени. Я успел высохнуть, проголодаться, отсидеть ногу, и уже болела шея от того, что приходилось смотреть вбок. И похоже, что не только мне надоело. Остальные тоже были рады остановке. Мы распаковались, поснимали бронежилеты и каски. Перекусили, выпили чаю. И стали ждать – обещали «мишку» – танк, который должен был нас сопроводить. На тот момент высоту с большой землёй связывала одна ненадёжная ниточка, по которой техника двигалась, как по минному полю, рискуя попасть в засаду или под обстрел.

Прошёл час, а танка не было. Вместо него сопроводить нас пришли БТР и БМП (или только БМП, тут надо спрашивать у других, в памяти не осело). И мы двинулись дальше. Теперь я уже был в грузовике с высокими бортами и наблюдал сквозь щель между досками, высматривая признаки засады, о которых нам рассказывал Альберт. Кто-то сидел рядом, так же, как и я. «Монах» и «Лис» в какой-то момент просто встали и ехали стоя.

Ехали мы слегка странно. Сначала выехали в одну сторону, потом что-то перерешили и двинулись по другой дороге. Пробирались по просёлочным дорогам, иногда останавливались, потом двигались дальше. В какой-то момент колонна разделилась – хвост потерял голову, а головная часть ждала хвост. Проехали несколько опустевших сел и въехали в Петровское. Это было ближайшее село к Саур-Могиле, где стояли наши части. Раньше ВСУ были ещё и в Степановке, но сепары и войска РФ их оттуда выбили, попутно разрушив село. Проехали, не останавливаясь, мимо украинских БМП и грузовиков и ускорились, чтобы промчать крайний отрезок до горы.