Эдуард поднял половинку круглой серебряной печати, взвешивая ее на ладони. Приставший к ней кусочек красного воска он бдительно отковырнул ногтем и щелканул куда-то вбок. Вокруг располагался десяток длинных столов, устланных развернутыми пергаментами Строевых Предписаний, вчиняющими воинскую повинность рыцарям и лордам. Эти свитки, скрепленные печатью, будут разосланы по тридцати двум графствам и двунадесяти городам, требуя от лучших ратных людей страны явиться и встать под знамена нового короля.

Вид деловито суетящихся носчиков Большой королевской печати вызывал у Эдуарда невольную улыбку. От жаровен шел такой жар, что все четверо лоснились потом. Один помешивал в особом чане кроваво-красный воск, а двое других в это время колдовали над кувшинами, обставленными горшочками с горячей водой. Когда воск был доведен до жидкой консистенции, носчики обхватили тряпицами ручки кувшинов и склонились в готовности.

– Давайте, – дал отмашку Эдуард.

– Осмелюсь сказать: Ваше Высо… Ваше Величество может и не утруждать себя… Мы сами, э-э… – забормотал один из носчиков.

– Ничего, утружу. Мой первый оттиск Королевской печати я произведу своею собственной рукой.

Держатель воска покорно вздохнул и вместе со своим помощником приблизился к составленным в круг столам. Йорк поднял печать, и оба проворно взялись за дело. Один налил четко отмеренное количество воска в серебряную формочку, а второй в это время поместил золотистую ленту и нанес кружочек воска на пергамент, подготовив таким образом поверхность. Эта работа требовала филигранных рук и глазомера, и Эдуард зачарованно смотрел, как носчики печати священнодействуют над субстанцией, довлеющей над всей их жизнью.

Вот один из них убрал серебряные половинки, открыв взгляду четкий оттиск нового монарха на троне и с королевским скипетром. Печать позавчера отлил серебряных дел мастер Тауэрского монетного двора. Эдуард тайно любовался тем, как держатель воска очищает ее и окунает в ведерко с ледяной водой, что способствовало четкости оттиска.

– А ну-ка, еще одну! – увлеченно сказал король, оглядывая перед собой простор стола.

– А я, с позволения Его Величества, заберу готовый экземпляр, – послышался за спиной голос Уорика.

Эдуард с улыбкой обернулся и жестом велел держателю воска отдать заверенный печатью свиток.

– Странно видеть свое лицо на воске, – признался Йорк. – До сих пор как-то даже не верится. Мы продвинулись так быстро…

– И это движение продолжается, – сказал Ричард. – Там, внизу, дожидаются восемь десятков всадников, готовых доставить твое повеление в самые дальние концы. Собирает рыцарей и Норфолк, возглашая хозяевами трона нового короля и дом Йорков.

Эдуард кивнул, двигаясь вдоль стола вместе с носчиками печати и опять ударяя серебряной печатью, состоящей из двух половинок. Глядя на свой оттиск в воске, он снова медленно, как завороженный, покачал головой:

– Красота… Ну ладно, джентльмены, этого пока достаточно. Можете продолжать без меня, чтобы все пергаменты были с печатями. А милорд Уорик их потом унесет.

Четверо носчиков согнулись в почтительном поклоне, прижимая к себе свои кувшины и серебряные отливки. Чтобы выйти из круга столов, Эдуард толкнул один из них, сдвинув массивную дубовую столешницу одной рукой.

– Позапрошлой ночью, – сказал он, – я был провозглашен королем. В результате впечатление такое, будто у всех появилась куча дел, и один лишь я сижу здесь и играюсь с воском. Ты посмеешь это отрицать?

Уорик издал смешок, но осекся, заметив в глазах Йорка опасный огонек. В стороне от факелов и столов новый король как будто прибыл в росте.

– Как монарху, тебе следует озаботиться запасами гвоздей, топоров и солонины, – серьезно сказал Ричард. – А то люди прибывают, а нам нужны оружие, провиант, строительные инструменты – море всяческой оснасти для того, чтобы вывести их в поле. От твоего имени я сегодня взял в долг четыре тысячи фунтов, и еще кое-что на подходе от Святых Домов.

Эдуард, тихо присвистнув, повел головой из стороны в сторону.

– А хватит ли этого? Мне, понятное дело, нужны хорошие меткие лучники, но и об ополчении тоже подумать надо. Тем, кто не умеет пользоваться луками, понадобятся хорошие протазаны, щиты, кольчуги, тесаки…

– У нас есть Королевский монетный двор, – напомнил Уорик. – Я размышлял над тем, чтобы взять нужное нам в долг. Ну а если настанет срок, а возвращать будет нечем, то можно, в крайнем случае, перевернуть скамьи.

Уже уставший от всех этих деталей Эдуард выставил растопыренную пятерню.

– Это только в крайнем случае, в самом конце. Вором я быть не желаю. Делай все, что считаешь нужным, милорд Уорик. При желании можешь разжиться, наложив руку хоть на барыши всех лондонских евреев. Будь у меня достаточно людей, я уже сегодня вышел бы в поход на север. Ты же мне все твердишь: «Не время еще, не время». Из-за тебя мы топчемся на месте.

Чтобы скрыть вступивший в голову гнев, Ричард прикрыл глаза. Новый король нахмурился, поняв его ответ еще до того, как он был произнесен.

– Да знаю я, знаю! Нужно ждать. Наши с тобой отцы уже однажды метнулись на север, не подрассчитав. Слишком одержимы были рвением скорее покончить с врагом. Я все понимаю.

Эдуард на мгновение замер с поднятой головой, превозмогая в себе горе, от которого горело в груди. Не доверяя своему голосу, он молча хлопнул Уорика по плечу – так сильно, что тот покачнулся.

– Все эти Строевые предписания – всего лишь искры, Эдуард, – тихо молвил граф. – А рассылаем мы их для того, чтобы распалить через это огромный, разрушительный пожар по всей стране, невиданный доселе кострище на каждом холме. В тридцати двух графствах, от южного побережья и аж до Трента.

– И не дальше?

– А ты хотел бы за Линкольншир? На это я не замахивался. У королевы там свои северные лорды. Вся ее поддержка оттуда. Они свою сторону уже избрали.

Йорк раздумчиво покачал головой.

– И все-таки пошли хотя бы одно – всего одно – в Нортумберленд. В порядке оповещения. Всем тамошним шерифам и бейлифам, как будто семейка Перси еще не выбрала, защищать ли ей того блаженного рохлю в короне и его французиху-жену.

– Семья Перси не присоединится к нам никогда, – убежденно сказал Уорик.

– Это понятно, но им это будет предупреждением. Они начали эту войну. И в поле я ее непременно выиграю, клянусь Святым Крестом! Дай им знать, что я иду и не держу перед ними страха.

Сцепив за спиной руки, Эдуард с высоты своего роста нагнулся к Ричарду.

– У тебя еще одна неделя, чтобы собрать армию. После этого не держи меня – я все равно поеду, хоть сам по себе. Но лучше с тридцатью или сорока тысячами, так? Так. Лучше иметь с собой достаточно войска и покончить с той волчихой раз и навсегда. И я сниму те головы, Уорик, – те, что над йоркским Миклгейтом. Сниму их, а на их место вздену другие. Уж какие именно, я найду.

Маргарет ехала на серой кобылице, а рядом на сонном от старости кауром коне трусил ее сын. Лагерь огромного воинства сторонников Генриха растянулся вокруг города во всех направлениях: под постой были отданы все местные городки и деревушки. Формально лагерь находился лишь к югу от города, там, где Лондонская дорога пересекала городок Тадкастер. Фактически это было место сбора, куда люди пешком или на конях прибывали через распаханные поля и примыкали к ланкастерской рати. Здесь писари заносили имена в платежный реестр и выдавали пики и грубые тесаки тем, у кого их не было.

Проезжая с сыном по бескрайней, казалось, панораме знамен и палаток, лучников и топорщиков, Маргарет всюду встречала поклонение. Завидев ее, люди сотнями опускались на колени. Рядом ехали шесть рыцарей на защищенных доспехами конях. Позади этого кортежа струисто развевались стяги и вымпелы с тремя королевскими львами, а также антилопой Генриха и красной ланкастерской розой. Королеве хотелось, чтобы эти символы непременно представали во всей их наглядности.

Каждый из ее лордов был занят сотней задач – или, во всяком случае, так казалось. Было бы, безусловно, уместней, если бы рядом с королевой ехал ее муж, очно представая перед растущими рядами воинства. Отец Генриха наверняка так и поступил бы, галопом врываясь то здесь, то там в места постоя, речами убеждая всех своих капитанов и простых латников встать и умереть за него. Так про него рассказывали. Ну а Генрих ушел в свой укромный, отрадный для него мир молитв и созерцания, вдали от опасностей, с которыми от его имени разделывалась его жена. В иные, погожие для его рассудка дни король восходил до обсуждений какого-нибудь тернистого вопроса морали с епископом Батским и Уэльским, иной раз даже вгоняя бедного старика в смущение своей ученостью. Однако выезжать к своей армии, что разбивала палатки и точила оружие в готовности ради него рисковать своей жизнью, он не находил в себе сил.

Так что вместо короля Генриха Маргарет предъявляла армии своего сына Эдуарда. В свои семь он смотрелся крошкой на широкой спине боевого коня, однако ехал осанисто, с выпрямленной спиной, и невозмутимо оглядывал пространство лагеря.

– Это сколько ж народу собралось, мама! – воскликнул принц с неподдельной гордостью, отчего в груди у Маргарет потеплело от трепетной нежности.

Сомерсет с Дерри Брюером в один голос говорили, что в нем, несомненно, воплощен дух его деда – короля-воина, победителя при Азенкуре. Королева все еще чутко высматривала в сыне признаки слабости его отца, но они в нем, судя по всему, отсутствовали. От такой мысли она благодарно перекрестилась, беззвучно шепча хвалу Деве Марии – матери небесной, как никто другой, понимающей ее потаенные страхи.

– Они пришли сюда, чтобы встать против изменников. Покарать злых людей в Лондоне, – сказала королева сыну.

– Тех, что закрыли перед нами ворота? – спросил маленький принц, поджав губы в раздумье.

– Да, тех самых. Они еще навалятся на нас со всей злобой и яростью, но им не совладать с этой невиданной силой, какая есть здесь у нас. Пожалуй, у нас самая большая армия для похода.

Плавным натягом поводьев приостанавливая кобылицу, Маргарет обернулась к сыну.

– Усвой и запомни эти знамена, Эдуард. Эти люди будут стоять с тобой, когда ты вырастешь. Если ты их об этом попросишь, когда с Божьей помощью станешь королем.

От таких слов сынишка расцвел, а глаза матери заиграли весельем. Озорно смеясь, она протянула руку и потрепала его по белокурым волосам. Мальчик, насупившись, стряхнул ее руку.

– Мама, не смей перед моими лордами! – одернул он ее, сердито зардевшись.

Уж и непонятно, то ли злиться, то ли радоваться такой боевитости.

– Ладно, Эдуард, – чуточку обиженно произнесла Маргарет, – больше не буду.

– Я когда вырасту, то попрошу их следовать за мной, – сказал маленький принц, тоже, в свою очередь, чувствуя смущение, и по-взрослому добавил: – Но они не должны видеть во мне мальчика.

– Но ведь ты и есть мальчик. И мой восторг, мое сладкое солнышко, которое я готова затискать до смерти в объятиях, если оно хмурится. И ушки ему покусать. Мой маленький принц Эдуард.

Чувствуя материн прилив игривости, ребенок с напускной досадливостью застонал, а заслышав, что она произнесла его имя слегка в нос, на французский манер, немного напрягся.

– Мама, я Эдуард Вестминстер, принц Уэльский. И буду королем Англии и Франции. Но лучше б я звался Эдвардом – ведь я английский мальчик, с пыльцой наших зеленых холмов на руках… и элем в моих жилах.

Маргарет покосилась на него осуждающе.

– Голос я слышу твой, Эдуард, но слова, мне кажется, исходят от Дерри Брюера. Или я ошибаюсь?

Ее сын покраснел, как вишенка, и повел глазами в сторону. Туда же посмотрела и королева. Там (уж неизвестно, радоваться или негодовать) трусил на своей хромой клячонке – одни копыта до мослы – незаметно пристроившийся к кортежу Дерри всадник, скажем прямо, никудышный.

– Мастер Брюер! – позвала его королева. – Мой сын тут увлеченно рассказывает, как в его венах течет пыль английских холмов.

Дерри обласкал маленького принца Уэльского улыбкой.

– Так оно и есть, миледи. С водой из английских ручьев в придачу. Мы все еще будем им гордиться, в этом сомнения нет… – Голос шпиона поутих, когда он увидел, что Маргарет его словам не улыбается. В легком недоумении пожав плечами, он добавил: – Его отец – король, миледи. А дед был величайшим воителем из всех известных ныне. Ну, почти. Кто-то назвал бы имя Эдуарда Третьего, но нет: тот, кому ведома истинная цена, примером для подражания назвал бы именно Генриха Азенкурского.

– Понятно. Ну а французской крови в моем сыне, получается, и нет? – с некоторой обидой спросила Маргарет.

Дерри, прежде чем ответить, сковырнул с уха своей коняги кусочек присохшей грязи.

– Миледи, я повидал достаточно детей, выросших с представлением, что мать у них – не более чем сосуд или, в лучшем случае, почва для семени. Видел я и рыжеволосых мамок с чадами, у которых локоны в такой же цвет имбиря. Не буду отрицать: материнская утроба в самом деле задает дитю обжиг внутри и облик снаружи. И все-таки Эдуард – принц Англии. По воле Божией когда-нибудь он станет королем. Он вскормлен английской говядиной и обучался английским манерам. Пил воду и причащался вином и элем из винограда и ячменя, выросших на этой земле. Многие усматривают в этом особую ценность – такую, что является для него благословением и ставит выше всех других племен, миледи. Ну а кое-кто, безусловно, считает наоборот. В основном, французы.

Он с прищуром улыбнулся, а Маргарет, делая вид, что озирает ширь лагеря, укоризненно поцокала языком.

– Что-то вы, мастер Брюер, целый диспут развели насчет английскости.

Дерри склонил голову, с отрадой понимая, что королева сейчас оставит эту деликатную тему.

– А ну, ребята, – браво воскликнул он, – кто сводит принца поглядеть на пушки? Я слышал, капитан Говард нынче занимался пристрелкой двух колесных орудий, у которых ядра размером с мою руку. Или не Говард…

Он умолк, сознавая, что уже вызывает у Маргарет раздражение. Она разрешительно махнула рукой, и ее сын ускакал в сопровождении одного рыцаря и двух знаменосцев со штандартами, возвещающими его имя и кровь: английские львы и французские fleurs-de-lis в квадрантах.

Шпионских дел мастер, румянясь лицом, проводил его приязненным взглядом.

– Замечательный растет паренек, миледи. Бояться за него не надо. Жаль только, что он не окружен еще десятком братьев и сестер, для укрепления вашей линии.

Теперь зарумянилась уже Маргарет.

– Какие новости, мастер Брюер? – в очередной раз сменила она тему разговора.

– Я не хотел, чтобы это слышал ваш сын, миледи. Но вам это нужно знать. Эдуард Йоркский в Лондоне провозгласил себя королем. Эту весть мне доставил человек, полумертвый от усталости и запаливший в дороге лошадь.

Королева, обернувшись всем телом, застыла с приоткрытым ртом.

– Вы… Что? Дерри, как он может называть себя… Король – мой муж!

Брюер поморщился, но вынужден был продолжить:

– Его отец был назначен официальным наследником трона. Со временем мы бы навели с этим порядок, но его сын, похоже, сумел как-то сторговаться и урвал себе кус. У него есть… во всяком случае, кажется, что есть существенная поддержка. Закрыв перед нами ворота, Лондон тем самым сделал выбор. Теперь он просто вынужден его поддерживать – а это означает золото, власть над людьми и преклонение со стороны Вестминстерского дворца и Аббатства. Отсюда и трон, и скипетр, и владение королевским монетным двором.

– Но… Дерри, он же не король! Он изменник и узурпатор, да к тому же совсем еще мальчишка!

– Мой человек сообщил, что он великан, который теперь носит корону, призывает в войско людей и королевским именем собирает подати.

Кровь отлила от лица Маргарет, как-то разом поникшей в седле. Брюер встревожился, как бы эта очередная волна беды не оказалась для нее чересчур сильным ударом, не захлестнула с головой.

– Единственно отрадная новость, миледи, это то, что всякое притворство теперь отброшено, – добавил он. – Лжи больше не будет. Многие, кто хотел бы встать подле вас, но выжидал, теперь придут к вам. Наше войско уже небывало крупно. И оно будет еще расти по мере того, как к нам примкнут люди севера, во имя спасения истинного короля от изменников.

– И тогда мы их сокрушим? – слабым голосом спросила Маргарет.

Дерри кивнул, протягивая к ней руку, но не смея притронулся.

– Еще немного, и нас будет уже сорок тысяч, миледи. С великолепной боевой сердцевиной из латников и лучников.

– Я уже видела, как рассыпаются рати, мастер Брюер, – все таким же упавшим голосом промолвила королева. – Со звуком рогов перед битвой всякая определенность будто испаряется.

Дерри сглотнул, чувствуя неожиданную раздраженность. Дел у него и без того было невпроворот, и утешение правительницы среди них явно не значилось. Одновременно он ощутил что-то похожее на возбуждение, эдакие до боли сладкие удары сердца. Есть, определенно есть что-то живительно бодрящее в красивой женщине, глаза которой туманят слезы. Эх, припасть бы сейчас к этим нестерпимо-сладким губам… Дерри встряхнулся, мысленно давая себе отрезвляющую пощечину: а ну прочь с заповедной дорожки!

– Миледи, прошу прощения, мне пора по делам. Скажу одно: двух королей не бывает. Эдуард Йорк добился лишь того, что мы будем биться, пока монарх не останется только один. Истинный.