Провиант в лагере королевы отсутствовал начисто – ни кусочка солонины, ни даже собачатины, чтобы скормить пятнадцатитысячной рати, – одна лишь затхлая водица, чтобы смочить горло. Последние запасы съестного были израсходованы еще перед битвой в Сент-Олбансе, а окончательно дочищены на пути к стенам Лондона. Воинству оставалось лишь глазеть на неприступную столицу с желудками, урчащими и стонущими от голода, мучительно представляя себе сытное жаркое, наваристую похлебку, пудинги, пироги и жареные окорока на вертелах, при вращении истекающие собственным ароматным соком.

Уже несколько долгих часов люди, приведенные королевой на юг, топтались на ногах или торчали в седлах, тревожно перешептываясь в благоговейном смятении: подумать только, здесь самого короля держат у ворот, как нищего, заставляя чего-то ждать! Приказа отдыхать или даже положить оружие Маргарет не отдавала, так что палаток из обоза не разбирали. Не разрешалось даже присесть – те немногие, кто позволил себе это сделать, получали окрик и тумак от начальства, что вынуждало их снова взгрестись на ноги.

Когда солнце, осеяв стены темным золотом, коснулось горизонта, Маргарет приняла просьбы капитанов выпустить людей на охоту и даже разрешила разжиться провизией в деревушках вокруг города, но на расстоянии не более одного дневного переезда. Упор делался исключительно на мелкие группы по полдюжины верховых за раз, хотя отчаянность положения была видна невооруженным глазом. Если ворота останутся закрыты, то армия изголодается и так или иначе придет в движение. Что произойдет, если вся сила и богатство Лондона отвергнут короля с его войском, оставалось лишь гадать. Прежде такого не случалось никогда.

Дерри Брюер с самого момента прибытия ушел в дела, непрерывно совещаясь с Сомерсетом (вся антипатия между ними ввиду общих трудностей была отложена). Сообща они направили к воротам депутацию с требованием пропустить короля. Королевскую печать не нашли, и Генри Бофорт скрепил десяток писем своим восковым оттиском; на лице его при этом читалось глухое отчаяние. Отправил послания и Дерри, но иного свойства – в большинстве своем неписаные и негласные. И ставку он делал на маршруты обходные, менее известные, разослав вокруг окруженного стенами города стайку оборванцев – туда, где имелись лазейки, а караульные, вероятно, были не столь бдительны.

Нельзя сказать, что Лондон совсем уж не сознавал присутствия армии за стенами. Хотя ни Маргарет, ни ее лорды не могли взять в толк, в чем тут дело. Ведь они победители в борьбе с Йорком, именно они вернули державе Ланкастера – теперь уже и отца, и сына. И тем не менее в Лондон они не могли сделать и шагу, а со стен на них нервно поглядывали арбалетчики, как на какую-нибудь вражью силу вроде мятежников Джека Кэда.

Официальное требование пропустить подняли на веревке, и оно исчезло где-то за стеной. Сомерсет снова сел в седло и изготовился ждать в переднем ряду, все еще уверенный, что ворота откроются – а как же иначе? Красноватое зимнее солнце по правую руку клонилось к закату. Конь Генри скреб дорогу копытом, но всадник не давал ему сойти с места. Как же так: не может же столица державы оставить своего короля и королеву замерзать средь чиста поля? Молодой герцог ждал, а рядом с развернутыми стягами ждали его знаменосцы – ждали, когда можно будет пришпорить коней и въехать впереди всех, звонко цокая копытами, под свод ворот. Но только ворота все не открывались. Быстро густели сумерки, становилось морозно, в темнеющей синеве вечера всходила низкая луна. Сомерсета под пластинами доспехов начинал пробирать озноб. Скрипя ремнями и металлом, он пробовал размять затекшие мышцы, не слезая с седла – получалось не ахти.

– Ищите место под ночлег, – бросил он наконец своим людям. – Ночь на дворе, до утра ворот не откроют. Чтоб их всех оспа изъязвила!

Повернув коня, Бофорт рысцой пустил его туда, где на дороге уже растянулся импровизированный лагерь. То, что земля на прилегающей местности была мягкой и влажной, на пользу не оборачивалось. Стоило человеку немного постоять на ней, как вокруг ног у него уже скапливалась зеленоватая водица. Спать на таком болоте было решительно невозможно, и люди вынужденно подыскивали себе место посуше на самой дороге. Таким образом становище растянулось на целые мили – неудобство жутчайшее, но кто же знал, что их вот так не пустят в город?

Как и ожидал Дерри, сразу после того как Сомерсет прервал свое свирепое бдение у ворот, его вызвали к королю. Сам Генрих вряд ли сознавал причину остановки, но зато Маргарет была не по-хорошему бодра, рассерженно шагая туда-сюда по неширокой полоске меж двумя возами, поставленными рядом в качестве пристанища. На случай дождя между ними на столбах натянули навес. К столбам крепились факелы и была приставлена взятая в пушкарском обозе жаровня, отчего под навесом стоял помаргивающий, мутновато-красный свет. Поднырнув под полотняный клапан, Брюер дождался, пока его опознает часовой, и только после этого двинулся дальше. Этой ночью все были слегка взвинчены, и не хватало еще получить секирой по ребрам из-за собственной торопливости. Под одной повозкой Дерри приметил знакомого мальчишку-посыльного и цокнул языком, привлекая его внимание. Одному из часовых хватило проворства ухватить порскнувшего навстречу мальчугана, на что шпионских дел мастер чутко отреагировал:

– Этот из моих. Убери руки.

– Что, мальчатами балуемся? – съязвил караульщик.

Лет двадцать назад Дерри Брюер просто отвесил бы наглецу оплеуху. Но ему шел уже шестой десяток, и он устал. Позади был долгий изнурительный поход, в последний момент позорно прерванный у входа в город – тут любой взъярится. Внезапно Дерри словно прошибло: сбив караульщика на колени, он стал осыпать его короткими точными ударами – как оказалось, прямо перед потрясенно смолкшим собранием. С минуту Брюер даже не сознавал стороннего присутствия, а лишь нещадно волтузил наглеца, пока тот не утих. За этим занятием его никто не останавливал, и лишь выпустив из хватки обмякшее тело, он обернулся и увидел Клиффорда и Сомерсета. Барон был явно не в своей тарелке, а герцог лишь потешливо фыркнул, качнув головой.

Мальчишка-посыльный хотел возрадоваться, но тут поймал на себе молчаливо-пристальный взгляд королевы Маргарет. Ее муж сидел сбоку, несколько особняком в этом импровизированном шатре – сидел, свесив голову, словно уйдя в сон или молитву. Лондонский беспризорник замер, онемело уставившись в булыжный пол.

– А ну-ка выйдем, дружок, – сказал Дерри, подталкивая своего наймита саднящей рукой. К утру суставы как пить дать разбухнут и потемнеют. Но на душе, ей-богу, полегчало. Через караульщика он переступил не глядя и почти волоком вытащил наружу мальчишку. Здесь было уже совсем темно.

– Ну что, надеюсь, после всего этого ты принес на хвосте хоть что-то доброе? – нагибаясь к своему осведомителю, спросил Брюер. – Так что скажешь? Чего узнал?

Мальчуган все еще не отошел от того, какую шикарную трепку задал главный шпион тому выродку, и восхищенно блестел на Дерри глазами.

– Я с Джемми говорил, – горделиво сообщил он. – Это он мне помог пролезть.

Мастер тайных дел одним быстрым движением отвесил мальчишке оплеуху. Слушать россказни он был не в настроении – и к тому же существует сотня мест, через которые ловкий сорванец может проникнуть в город. В один или два лаза Дерри, когда был моложе, пролезал самолично (и колени тогда, не в пример нынешним временам, слушались его без всякого нытья).

– Так почему ворота заперты? – спросил Брюер.

Мальчишка, вмиг расставшись со своим задором, насупленно почесал затылок.

– Они там все боятся псов-северян и дикирей, что жрут младенцев.

– Дикарей, – поправил Дерри.

– Угу. И мэр, и эти его… ольмены.

– Ольдермены, – снова поправил Брюер, словно это имело какое-то значение.

– Угу. Там целая толпа собралась, всякие там купцы и богатеи. Говорили мэру, что, если хоть кто-нибудь вздумает открыть ворота, они его сами скинут со стены. Вот он и сидит притихши.

– Так ты видел мэра? – строго спросил Дерри. – Могу я его по шее щекотнуть?

Смысл этой фразы, подразумевающий убийство, мальчуган знал. Он пожал острыми плечами:

– Может быть. Только весь город все равно боится этих ваших супостатов. Тут весь месяц только и разговоров, как они там грабят, убивают да сильничают. И разговор такой… – Мальчуган знал, что его слова Брюеру не по нраву, но, тем не менее, решительно шмыгнув носом, продолжил: – Разговор такой, что… Короче, все в страхе. И любой, кто подойдет к засовам на воротах, получит нож в спину.

– Но ведь сам король Англии… – в истовом изумлении произнес Дерри.

Мальчишка поежился.

– Да хоть сам Господь Бог со святыми! Никого не пустят. Никто не вхож, до весны. По-любому.

Мальчуган заметил, что шпион, о чем-то недовольно думая, глядит в сторону, и протянул ладонь. Дерри сунул руку за подклад, где хранились мелкие серебряные фартинги и пенни. Несколько монеток он сунул мальчишке в цепкую пятерню (судя по плохо скрываемой улыбке, вышла переплата).

– А вот эта какая-то смешная, – рассмотрев, вернул одну маленький осведомитель. – Картинка просто умора.

Оказывается, это был шотландский пенни. Чутье мальчишку не подвело: серебра-то здесь всего две трети. Видно, кто-то из компаньонов Маргарет успел смухлевать при расчетах.

– На, эта вот получше будет, – Дерри заменил монетку на английский пенни. – А теперь гуляй. Думаю, тебе есть где потратить их в городе.

– Да уж найду где. Не то что ваши расфуфыренные лорды. Им-то отсюда податься некуда.

– Иди давай! – топнул ногой Брюер и нырнул обратно в спертый от дыма и пота воздух под навесом, куда успело набиться изрядно народа.

Часового заменили, и он смерил вошедшего хладным взглядом. При появлении мастера шпионских дел, возможно, принесшего сведения, рокот разговора прервался. Сомерсет приподнял брови, и даже Клиффорд умолк, не договорив.

– Ну что, Брюер? – задал вопрос Генри Бофорт. – Какие новости? Или там, за воротами, засели одни изменники? Если так, то придется мне подкатывать отбитую у Уорика пушку и крушить стены нашей дражайшей столицы.

На эту едкость Дерри ответил столь же безрадостной улыбкой и качнул головой. Он успел перемолвиться с полудюжиной осведомителей, а также прочесть два тайно пронесенных письма. Все говорили об одном. Радости в своей правоте не ощущалось: получается, Лондон для монаршей четы был действительно закрыт.

– Ваше Величество, королева Маргарет, милорды. По моему убеждению, мы имеем дело со страхом, а не с кознями изменников или тех, кто в союзе с Йорком. Лондонцы боятся нашей армии, ее выплеска на свои улицы. Все они слышали те самые истории и видели пресловутые columna nubis — столбы дыма, милорд Сомерсет. – Для выразительности Дерри сделал паузу, а молодой герцог на мгновение потупил взор. – Мэр видит в нас всего лишь очередную разбойную, жадную до поживы рать, которая ждет не дождется, чтобы ее впустили. А уж после россказней нахлынувших сюда разоренных голодранцев об изуверах-северянах и голоногих шотландцах у него и вовсе волосы дыбом. Человек он малодушный, это безусловно, но прямым изменником, а уж тем более сторонником Уорика, я бы его называть не стал.

– В таком случае мэра, вероятно, можно переубедить? – неожиданно спросила Маргарет. Сомерсет собирался что-то произнести, но опустил голову, давая высказаться королеве. – Что вы скажете, мастер Брюер?

– Город в страхе перед нашими солдатами, миледи. Я бы отвел армию на пару миль, оставив здесь с королем Генрихом лишь малую силу из телохранителей и лордов. В таком случае есть шанс, что мэр откроет для них ворота…

– Что-о?! – грозно привстал Джон Клиффорд. – Этот жирный бакалейщик? Будем считать, что мэр уже проявил свою злонамеренность тем, что ослушался повелений монарха, не склонился перед его высочайшей волей! Ведь он видел королевские знамена! Да я бы лучше вывел вперед пушку! Пусть устрашится последствий своего предательства!

По тесному пространству прокатился рокот одобрения. Сам факт отказа королю во въезде до сих пор вызывал у всех оторопь. Тщеславие тешил хотя бы умозрительный вид разбитых вдребезги Мургейтских ворот. И ведь на это есть пушки, оставленные на поле Уориком. А что, звучит вполне патетично!

Дерри прочистил горло, думая продолжить. Секунду-другую он созерцал Генриха: было видно, что король во всей этой дискуссии участия не принимает. Он пребывал в безмолвии, постукивая себя пальцами по бедрам.

– Миледи, у меня ощущение, что лорд Клиффорд не вполне отдает себе отчет, как огонь из пушек по стенам Лондона может быть воспринят страной. – Чуть поджав губы, Брюер твердо посмотрел на королеву. – Хотя, немного поразмыслив, он бы наверняка понял, что это ослабит положение короля, как ничто иное. Ну и последний аргумент против таких действий: толщина этих стен двенадцать футов, а ворота кованы железом.

Барон Клиффорд спесиво фыркнул, и Дерри поторопился продолжить, пока тот не перебил его:

– Я не говорю, что они не падут. Но на это уйдет время. А если в самом деле подкатить сюда орудие, то его прислуга из пушкарей будет уязвима перед лучниками на стене, не говоря уж о тех пушках, которые гарнизон встречно поднимет и установит на верхотуре. Те стволы, как известно, тоже отлиты в Лондоне. И с высоты им ничего не стоит достать до наших позиций, а то и переплюнуть их. Шутя.

Эта мысль, ненавязчиво пущенная в собрание, похоже, отложилась и поумерила растущую гневливость.

– Так вот, прежде чем мы начнем ломиться в ворота, как припозднившийся пьяница, нам не мешало бы обдумать другие возможные пути и способы. От нас мэр будет опасаться подвохов – хитростей, или ловушек, или же просто пугающей кары по окончании, когда ворота перед нами так или иначе откроются. Этот вопрос он будет всячески отодвигать и затягивать, вести переговоры, гонять туда-сюда письма… – Дерри чуть склонил голову в сторону Маргарет. – Мне кажется, миледи, что он примет ваши заверения насчет его личной безопасности. Насколько мне помнится, в суждениях об этом человеке милорд Клиффорд прав. По природе своей мэр Ричард Ли – не воин. В данный момент он наверняка, спав с лица, обливается холодным потом. Мы просто должны показать ему тропу через чащобу, и он по ней проследует.

Напоминать присутствующим о нависшей над ними грозной тени не было необходимости. В сражении с Уориком они вышли победителями, но его армия была не сломлена, а лишь подранена и рассеяна по полю. Этот человек сейчас находился в каких-то лесах и долинах, зализывая раны, как всякая дикая собака. Брюер потер себе переносицу: эх, уснуть бы! Уорик наверняка рассчитывает, что они пришли прямиком в Лондон. Сколько пройдет времени, прежде чем он прознает, что они все еще в дороге – точнее, на дороге, – а все королевское семейство открыто и уязвимо перед ударом?

Помимо этой отрезвляющей перспективы, где-то во мраке существовала еще одна армия и еще один разгневанный сын. Дерри надеялся, что к тому времени как Эдуард Йорк сомкнется с Уориком, король с королевой будут уже пребывать в безопасности за стенами Лондона. Для себя шпионских дел мастер не допускал никакой самоуспокоенности насчет победы, пока те влиятельные, полные силы и грозности сыны рыщут невесть какими тропами. Пара штырей над главными воротами Йорка все еще свободна. И пока она не занята, о подлинном покое приходится лишь мечтать.

Утро началось с новой засылки писем и яростных требований, которые мэр и его ольдермены дружно проигнорировали. Как главное должностное лицо в городе, в области традиций и юриспруденции мэр был весьма сведущ. И он знал, что у него нет никакого права отказывать королю во въезде – нелепейшее положение, о допущении которого он теперь жалел. И которое только усугублялось. Теперь, если взвинченной толпе в городских стенах взбредет в голову все же открыть ворота, то следующим и последним местопребыванием мэра будет, безусловно, Тауэр, а счет его жизни пойдет на дни, а затем на часы. Горожане вполне себе представляют, какой гнев на них обрушит войско и лорды, вынужденные торчать снаружи. Каждый час ожидания в воображении горожан делал возмездие лишь страшней – а потому запоры на воротах оставались задвинуты.

Среди дня к воротам подскакали королевские герольды, которые стали колотить по кованым створкам жезлами – безуспешно. Тем временем в окрестных деревнях вроде Челси удалось собрать немного еды: находясь от Лондона слишком далеко, о приходе армии там не слышали, а потому не были готовы к тому, что к ним нагрянут солдаты и вычистят зимние припасы. Но и этим скудным рационом можно было подпитать лишь несколько сотен, но никак не пятнадцать тысяч человек, которые уже два дня сидели без еды, хотя и до этого были кожа да кости. К тому времени как солнце вновь коснулось горизонта, положение стало поистине бедственным. В армии наступал голод.

На второй вечер собравшиеся в прибежище королевы приближенные смотрелись уже не так деятельно и браво. Голод брал свое, хотя Клиффорд, похоже, успел основательно подкрепиться из каких-то своих запасов, которыми предпочитал не делиться. Дерри готов был поклясться, что брылья барона лоснятся от плохо вытертого сала, и руки невольно тянулись удушить подлеца. Чувствовалось, что терпение и силы у всех на исходе.

Маргарет расхаживала взад и вперед – три шага туда, три обратно, – напряженно что-то обдумывая. Ее волосы задевали навес, и тот шуршал, словно некий вещун. Хорошо еще, что было сухо – пожалуй, единственное благо, хотя в Англии зимний дождь не заставляет себя ждать.

– Милорды и джентльмены. Тем, кто голодает, выбирать особо не приходится, – начала королева.

Было заметно, что одна ее рука в длинном рукаве платья сжата в кулак. Ткань ее одежды была такой же запачканной и пыльной, как камзол любого йомена, и при этом она подрагивала то ли от озноба, то ли от недоедания – толком не разобрать.

Внезапно Маргарет остановилась и повернулась лицом к собранию. Муж ее присутствовал здесь, как внешний атрибут власти, хотя, по правде сказать, никак не влиял на то, как она завладевает общим вниманием. Всех их, от шотландского лэрда Эндрю Дугласа – дикоглазого бородача, запахнутого в свою клетчатую накидку – до Сомерсета, графа Перси, барона Клиффорда, Дерри Брюера и всех остальных, скученных в этой чадливой красноватой полутьме, именно она привела в это поле, на эту узкую полосу дороги. То было решение Маргарет, и Дерри интересно было подмечать, что все присутствующие мужчины смотрят на нее, как на огонь, возле которого можно согреться. Безусловно, отчасти это объяснялось ее красотой – перед прекрасным женским ликом мужчины извечно теряют голову. Однако некоторые из присутствующих знали Маргарет добрую половину ее жизни, из которой ни один год не протекал мирно. Она сама была словно прикована к мельничному жернову, который вращался – и оставляла на нем следы своей крови. Борьба, безусловно, закалила ее, но это же можно было сказать и о тех, кто шел с ней сквозь годы войны.

– Те, кто трусливо жмется за этими городскими стенами, – или изменники или глупцы, – молвила Маргарет голосом тихим и низким в этом тесном помещении. Лорды внимали ей, затаив дыхание. – Кто именно они, даже не важно. Тем более что оставаться здесь мы не можем. Люди падают от изнеможения, отощавшие и доведенные до крайности напряжением сил, без пищи, которая одна может поддержать в них здоровье. Еще немного – и в нашем стане начнется мор. Или он, или Уорик с Йорком изведут нас первыми – а они явятся непременно, с огнем и мечом. А потому скажу вот что. По велению моего мужа мы должны отойти к северу, в сторону Кенилуорта и более щедрых угодий, но прежде всего к городам, где можно будет найти провиант и поддержать себя, подкрепив свою силу.

Волю якобы короля, провозглашенную королевой, оспорить никто не мог. Глаза Маргарет были неестественно яркими, словно ее снедали жар или скорбь. В эту минуту Дерри тянулся к ней всем сердцем, сотрясаемый восторгом и отчаяньем. Разве это была не победа? Они так близко, почти вплотную, подошли к безопасности, только с тем, чтобы очутиться на холоде и во мраке…

Дни в феврале были все еще коротки. Навес над головами затрепетал под набирающим силу дождем, и все посмотрели вверх. Свет снаружи окончательно угас, вторя состоянию подавленности и усталой тоски. Приказ был сниматься на рассвете с лагеря и выходить в поход, снова встречая утро натощак.