Мистер Эдвард Рен явно никогда не позволял правде вставать на пути хорошей истории.

Николас откинулся на стуле, борясь с желанием стукнуть кулаком по столу и оборвать – силой, если потребуется, – бессвязный рассказ о былой доблести Рена. Насколько Николас понимал, полуправда за полуправдой складывались в полнейшую ложь.

Оглянувшись вокруг, он оценил реакцию ужинающих. Из его призовой команды – тех, кто вместе с ним высадился на «Ретивого», овладев кораблем, – присутствовал боцман Тейлор, уткнувшийся в свои чашки, с зубами, окрашенными портвейном. Он клевал носом, обхватив живот, вспученный непомерным количеством лабскауса и пастернака в масле. Справа сидел уцелевший офицер из команды «Ретивого», штурман Хит. Правое ухо пожилого джентльмена под нашлепкой парика было забинтовано, и он весь ужин провертелся на стуле, пытаясь расслышать, что говорит Генриетта Спенсер, поглощавшая еду с волчьим аппетитом, по достоинству оцененным Николасом.

Генриетта Айронвуд? – подумал он. Туманное письмо старика не содержало прямых указаний, но ей, казалось, недоставало яда, прокачиваемого сердцем этой семьи. Однако вполне возможно, она из тех, кто подбирается поближе, прежде чем вонзить смертоносные клыки.

Он перевел взгляд направо от нее, где сопляк Гуд, свеженазначенный судовым врачом, сосредоточенно кромсал еду на кусочки, годные разве что для цыплят.

– Мисс Спенсер, вы не попробовали лабскаус. Очень рекомендую, – ляпнул Хит, почти перекрикивая не столь громогласного Рена. Николасу приходилось бывать на его месте – мучительный звон и временная глухота после пушки, выстрелившей слишком близко, – и он не мог обвинять старика за излишнюю громкость. – Конек кока.

Зная, что, допусти он хоть кого-то из призового экипажа распоряжаться камбузом, пришлось бы грызть черствые сухари и хлебать черепаховый суп каждый вечер, Николас неохотно разрешил коку «Ретивого» остаться в должности. Мужчина разве что не приковал себя к плите, стоически и мрачно, предложив в качестве доказательства своего мастерства пирожные. Выглядел он весьма неплохо: подстриженная темная борода и опрятные волосы. Более того, кок, за свою жизнь явно прошедший через множество абордажей, терпел его присутствие на корабле.

– Оно приготовлено из солонины, которую кок подвешивает за бортом судна, чтобы соль вымылась, – объяснил Гуд. – В рагу только мясо, картофель, лук и немного перца, если он у него имеется.

Генриетта… нет, Этта… нет, мисс Спенсер… наградила Джека, одного из юнг, легкой улыбкой, когда тот выскочил вперед, плюхая тушеное мясо в ее тарелку.

Все наблюдали, как девушка осторожно откусила, сжала губы, пробуя, с трудом проглотила. Ей удалось выдавить лишь одно слово:

– Вкусно.

– Хорошая девочка, – усмехнулся Чейз.

Светловолосый, как ангел, и огромный, как медведь, его друг, первый помощник капитана на оставшуюся часть путешествия, знал толк в противоречиях. Вечно розоватое открытое круглое лицо светилось неукротимым добродушием. Он был одним из немногих, кто украдкой утер слезу, когда мисс Спенсер очнулась. Спустя всего несколько секунд Чейз вернулся к работе, помогая остальным латать корпус, распевая похабные песни самым громким голосом, на какой был способен. А сегодня вечером после ужина и последней вахты он отправится в свой гамак – с удивительной тщательностью штопать чулки – свои и всего экипажа.

На палубе, однако, Чейз был внушителен, словно гора, не зная снисхождения к отлынивавшим от работы или посмевшим не подчиниться – не без страха, впрочем, перед плеткой-девятихвосткой или хорошеньким пинком по мягкому месту. Как правило, поддержать Чейза в приподнятом настроении удавалось доброму пиву или бокалу вина, но Николас почти обрадовался, что его друг выглядел так же угрюмо, как он сам себя чувствовал. Может быть, он не единственный, кого измотали все эти испытания.

Рен ласково улыбнулся Этте – мисс Спенсер, – указывая на свою все еще полную тарелку лабскауса:

– Я не очень его жалую. Проклятие изысканного вкуса, полагаю. Но, клянусь, ел бы его каждый день, вместо того чтобы сдохнуть от голода на острове с остальными…

Черт возьми, от этого что, не будет никакого спасенья?

По досадной милости Божьей, Рен был еще одним выжившим офицером с «Ретивого», что, к сожалению, предоставляло ему честь трапезничать в капитанской каюте, за пределами которой он и другие моряки оставались в трюме.

Николас глубоко вдохнул аппетитный солоноватый запах лабскауса и подозвал Джека наполнить свою опустевшую миску. Руки мальчика нервно подрагивали. Первое плавание. Николас хорошо помнил это чувство.

– Отлично справляешься, – прошептал он мальчику. – Молодец.

Джек выпрямился, расправив плечи, и изо всех сил старался удержать улыбку на лице, когда двинулся прислуживать Чейзу. Когда он дошел до Рена, мужчина прервал историю, чтобы наградить мальчика всей тяжестью своей снисходительности.

– Ты что, оглох, а? Я же сказал, что не жалую его. – Рен глянул на Николаса: – Твое милосердие воистину не знает границ. Нанимаешь недоумков и простаков?

Рычание забурлило в глотке Чейза в тот же миг, когда ложка в руках Джека «выскользнула» из его пальцев и с мокрым плюхом приземлилась Рену на колено.

– Ах ты чертов…

Николас напрягся, когда Рен занес руку. Дерзость будет наказана, но не так: хотя другие могли бы обвинить его в слабости, Николас никогда не поднимал руку на детей, даже наказывая за дело.

– Мистер Рен…

Он не мог взять в толк, как ей удалось в тяжелых юбках переместиться так быстро, но Этта уже стояла подле Рена, положив руку ему на плечо.

– Ох, нет, – громко проговорила Этта. – Какой ты неуклюжий, Джек! Лучше бы тебе извиниться.

Чейз оттащил Джека на безопасное расстояние от Рена, пока офицер пялился на Этту, на секунду позабыв о своей ярости.

– Извините, – пробормотал Джек, а когда Чейз немного его встряхнул, добавил: – Сэр.

– Все в порядке, правда? Всякое случается, – успокаивающе продолжила Этта, поднимая выроненную Реном салфетку. – Вот так…

Она слегка повернулась, возвращаясь на свое место, спокойно встретив взгляд Николаса. Отлично. Искусная манипуляция. Он склонил голову в знак признания. Хорошо сыграно.

Этта склонила голову в ответ, возведя бровь, будто спрашивая: «А ты где был?» Он ответил на вызов нежданной улыбкой.

– Шельмец сделал это нарочно, – упорствовал Рен.

Этта продолжила:

– Итак, что вы говорили об острове и еде?

Поскольку Рен был, что непостижимо, офицером, матросам обоих экипажей, включая юнг, полагалось выказывать ему уважение. Существовали обычаи, как вести себя с захваченным экипажем, и, правду сказать, Джека следовало наказать. Возможности избежать этого, не нарушая несносный этикет, не было, но мисс Спенсер…

Николас повернулся и заметил, как Чейз наблюдает за ней, приподняв брови. Она потушила пожар, прежде чем пламя успело заняться.

Теперь, однако, мисс Спенсер, казалось, пожирала каждое слово Рена, словно кусочки второй порции ужина. Айронвуд хорошо ее обучил. Придется внимательно следить за ней, чтобы убедиться, что с ним самим не играют… или, возможно, лучшим решением было вообще на нее не смотреть.

Свет свечей восхитительно мерцал на ее шелковом платье и щеках. Она с трудом подносила вилку ко рту, явно испытывая неудобства от кроя платья. Возможно, это объясняло и придыхание, с которым девушка все смеялась и смеялась над глупыми шутками Рена.

Где же та маленькая львица, подумал он, бродящая по палубе с распущенными волосами, развевающимися вокруг нее, словно облако? Та, что выглядела готовой расправиться с двумя мужчинами вдвое ее крупнее… абордажным крюком, не меньше? Она ушла в каюту дикой, горящей, а вышла прохладной и бледной, словно жемчужина. Если бы девушка уложила и напудрила волосы по нынешней моде, он бы не сомневался, что наблюдает за кем-то из своего века.

Сидевший рядом с ней Эдвард Рен корчил из себя гордость чертовой Англии прекрасным обхождением и шармом. Николас беспристрастно оценил его, когда старший помощник капитана «Ретивого» поднялся из трюма, найдя обделенным всем, кроме отличных манер. Выражение его лица, когда Холл представил Николаса в качестве капитана судна…

Пальцы Николаса сомкнулись вокруг серебряного ножа, сжимая его, пока не восстановилось дыхание. Неверие. Негодование. Даже хуже, чем неприкрытая злоба Софии.

Они познакомились, когда капитан Холл и «Челленджер» уже были готовы к отплытию. И не обменялись ни единым словом после того, как капитан ушел; просто изучали друг друга. Рен рассматривал его, словно лошадь, которую намеревался купить. Теперь Николас вернул должок.

Темные волосы, темные глаза. Разумеется, героические синяки и кровоподтеки. Рен был гораздо ниже Николаса, но ходил с выпяченной грудью и задранным подбородком, словно ежесекундно направлялся на прием к королю.

– Присматривай за ним, – пробормотал капитан Холл, возвращаясь на «Челленджер» продолжать охоту. – В оба глаза, Ник. Он притворится, что собирается перерезать тебе горло, а сам воткнет нож в спину. Ты даже не заметишь, как двигаются его руки.

– Очаровательный образ, – рассмеялся Николас, но старик оставался серьезным:

– Я знаю этот тип людей. Больше ветра, чем во время бури, и больше гордыни, чем у самого Люцифера.

Николасу хотелось убедить капитана остаться. Но Холл, оседлавший волну победы, стремился к очередному трофею и, несомненно, хотел, чтобы Николас побыстрее вернулся в Новый Лондон.

Капитан Холл сжал его плечо и похлопал по спине, светлые глаза сверкали, словно закат, окрашивающий небо теплым розовым.

– Я знаю, что ты готов к этому и даже к большему. Заканчивай свои дела с семьей и встречай нас в порту.

Чистый азарт прокатился по всему его телу, согревая до глубины души. Я готов. Он жаждал свою собственную команду, как умирающие жаждут еще раз вдохнуть; но все снова упиралось в деньги. В гонку с призраком его прошлого, казалось, преследующим его на каждом шагу.

Николас глубоко вдохнул, пальцы вцепились в скатерть, словно тоже вспоминали, как…

Прошлое есть прошлое. Теперь он должен проследить, чтобы юные леди были благополучно доставлены в руки Сайруса Айронвуда, и уйти целым и желательно невредимым.

К тому времени, как он покончит с этой работой, со всей этой семьей раз и навсегда, Чейз и остальные уже давно передадут «Ретивого» в руки агентов Лоу, которые, в свою очередь, передадут его вместе с грузом на рассмотрение призового суда. Важнейшей частью этого процесса служило свидетельство офицера захваченного судна. Он не мог воткнуть вилку Рену в глаз… хотя, пожалуй, что и мог. Дабы свидетельствовать в суде, что корабль захватили честно, человеку нужен только рот. Неужели так уж необходимо соблюдать все тонкости?

Живот снова свело, когда мисс Спенсер взволнованно ахнула. Рен, отважный мистер Рен, успокаивал ее, разливаясь соловьем:

– Не волнуйтесь, моя дорогая. Я зашил не одну рану. Однако собственные внутренности видел впервые.

Николас усмехнулся. Если человек видел собственные внутренности, он также видел руку Господа, стремящуюся вниз, чтобы воздать ему вечную награду. С такими ранами никто не выживал. Он видел достаточно, чтобы уяснить это, даже если его гость считал иначе.

Гость. Наружу рвался темный безрадостный смешок. На самом деле заложник, но зачем использовать истинный термин, когда можно выразиться повежливее? Если Николас и ненавидел что-либо сильнее всего остального, то именно это. Пустую вежливость и ложную лесть в обращении даже с врагом. Он предпочитал прямо демонстрировать неприязнь, и если это не делало его джентльменом в глазах общества… что ж, так тому и быть.

– …Судно бросило на риф… мы ничего не могли поделать, кроме как цепляться за него, пока оно рушилось. Те из нас, кто выжил, добрались до отмели и выползли на берег. Неделю жили мы, подобно дикарям, собирая крохи пищи, охотясь на кабанов, строя жилища из пальмовых листьев и сухих деревьев, которые удавалось найти, денно и нощно ища воду. У нас был лишь один нож – и слава богу, ибо мы настолько выжили из ума, что могли поубивать друг друга в кровожадном бешенстве.

– Было бы досадно, – проворчал Чейз, тыча ложкой в рагу. Николас прочистил горло.

Зеленые глаза Чейза скользнули и встретились с его взглядом, он поднял бокал. По замыслу Холла призовая команда состояла из матросов, многие годы знавших Николаса. Дэйви Чейз знал его дольше всех остальных. Они с Чейзом поднялись на борт старого корабля капитана Холла, «Леди Анны», юнгами – всего за несколько недель до того, как шторм разорвал «Леди Анну» в клочья. И оба вместе с капитаном попали на временную службу Флота Его Величества на том же самом корабле, что спас их от волн.

Рен рассказывал свою историю громким шепотом, его голос поднимался и опускался с каждой воображаемой опасностью. Сам пережив тяжелое испытание в возрасте одиннадцати лет – два дня и две ночи голода, жажды и страха смерти от переохлаждения в суровой зимней воде, – Николас чувствовал неуклонно нарастающее раздражение. Холл не давал им с Чейзом отключиться, отвлекая историями о путешествиях по Вест-Индии: о его любимых портовых блудницах; о шторме, когда вода, мачты, палуба были освещены странным голубым пламенем; о небольшом кладе из старых испанских слитков, о которые он споткнулся, убегая от британских войск через Тортолу.

Об этом переживании Николас предпочитал не распространяться. Оно явно не относилось к тому, о чем ему нравилось думать. Губы трескались и кровоточили, постоянно горя от соленой воды, и порой – до сих пор – ему казалось, будто он все еще чувствует занозы под ногтями от куска фальшборта, за который цеплялся. В начале третьего дня, когда в глазах у него потемнело, а страх душил уже почти физически, к нему подплыл капитан Холл и удержал на плаву. Но спасение стало началом очередного кошмара.

Что-то звериное зашевелилось в Николасе, когда первый помощник накрыл рукой голое запястье Этты. Что-то, от чего захотелось незамедлительно отхватить эту руку.

Но и Рену не принадлежит.

– Мистер Рен, – перебил он. Воцарившаяся тишина щелкнула по каюте, словно хлыст. – Возможно, вы будете столь любезны, уточнив один момент в вашем рассказе.

Губы мистера Рена скривились в ухмылку:

– Конечно. Что вас беспокоит?

Первой ошибкой Рена было предположить, что никто из присутствующих никогда не плавал через Виргинские острова.

– Вы упомянули, что остров, где вас выбросило на берег, находился примерно в двух лигах от Тортолы? Северо-восточнее острова Петра?

Стул Чейза скрипнул, когда тот устроился на нем поудобнее. Улыбка на мгновение сползла с лица Рена, но он ответил:

– Да, полагаю, так все и было.

– Думаю, вы, конечно, имеете в виду остров Сундук Мертвеца, – начал Николас, размышляя, выглядел ли он хоть наполовину так же дьявольски, как себя чувствовал.

– Я… – проговорил Рен, заливаясь легким румянцем. – Я не знал, что вам это известно.

Это мы поняли.

– Думаю, вам было бы трудно найти моряка, который бы об этом не слышал, сэр, – заметил Николас. – Это остров, где Черная борода высадил пятнадцать своих матросов только с кортиками и бутылкой рома в отместку за мятеж, верно?

– Верно, – радостно подтвердил Чейз. – Они попытались доплыть до острова Петра, но утонули. Вот почему этот берег называется Берегом мертвеца: конечно, из-за тел, которые на него выбросило.

Этта подалась вперед, неожиданный интерес заискрился в ее глазах от этих восхитительно ужасающих подробностей:

– Правда?

– Несомненно. Но в этом, видите ли, и беда, – ответил Николас, обращаясь к задеревеневшей улыбке Рена. – Я самолично видел Сундук Мертвеца и боюсь, в ваше описание закралась ошибка. Это голые скалы, где нет ни пресной воды, ни растительности и, конечно, никаких кабанов, на которых можно было бы поохотиться.

Ложка Николаса чиркнула по дну тарелки. Когда он снова осмелился поднять глаза, Этта смотрела на него, закусив нижнюю губу. Ее глаза искрились смехом, и он почувствовал, как в груди растекается небольшой сгусток тепла.

Рен решил обновить кларет в своем и Эттином бокалах. Возможно, виной было неловкое положение или то, что Рен, казалось, раскалился так, что об него можно было завивать парики, но Этта, залпом осушив бокал, пропела с очаровательным пьяным смехом:

– Пятнадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо и бутылка рома!

Николас моргнул. Серебро звякнуло о тарелки. Стулья скрипнули, когда мужчины повернулись к Этте. Девушка побледнела, уставившись в колени, словно юбка могла подсказать ей, как выкрутиться.

– Где вы слышали эту необыкновенную песню? – поинтересовался Рен.

Вопрос мгновенно отрезвил ее, потушив румянец от смеха на щеках. Она села, прямая как мачта, на своем стуле, отодвинув бокал подальше, с застывшим выражением лица, пытаясь скрыть вспышку сожаления и отчаяния, которую Николас увидел в ее глазах. Он хотел, чтобы она подняла взгляд, чтобы поняла, как просто все исправить. Если Софии не было поблизости, чтобы склеить разбитый горшок, он с радостью принял бы этот вызов.

– Возможно, от капитана Холла? У него очаровательный репертуар, – предложил Николас.

Чейз, прищурившись, взглянул на него:

– Я такой ни разу не слышал. А как там дальше?

– Оно из книги, которую я читала с мамой, – туманно ответила девушка. – Я не помню остального. Извините, что была… э-э-э… такой грубой.

– Грубой? Вздор! Какой приятный голосок! – возразил Рен. – У вас есть другие музыкальные способности, мисс Спенсер? Возможно, позже вы попотчуете нас песней?

«Радуешься перемене темы, хитрец?» – подумал Николас.

– Я… нет, ну… – Ища спасение, она возвела глаза к потолку, нервничая еще сильнее. – Я играю на скрипке.

– На скрипке? Как необычно, – поразился Рен. – Полагаю, я упустил из виду, какие предметы нынче изучают дамы. Много ли в Вест-Индии заслуживающих внимания инструментов?

Этта еще сильнее выпрямилась и повторила:

– В Вест-Индии?

Ужасная догадка зазмеилась у Николаса в голове. Возможно ли, что она не знала о местонахождении прохода, через который прошла? Но тогда разве это не означало…

Пронзенный гневом, он приподнял ботинок над ковром, словно собираясь топнуть изо всей силы.

Но он хорошо знал, каково это – попасться в сеть Айронвудов. Слишком хорошо.

– Ах! Если я правильно припоминаю, где-то здесь должна быть скрипка… – пробормотал Гуд, оглядываясь вокруг.

Но, кроме полок с деформированными книгами, прочного стола и койки, в каюте не было ничего, достойного внимания.

– Возможно, Николас будет столь любезен, чтобы поискать, и мы сможем насладиться вашей игрой завтра? – предположил Рен.

– Мистер Картер, – перебил Чейз.

– Будь проклят мой корявый язык, – проговорил Рен, насмешливо отсалютовав бокалом.

Николас поднял свой:

– К счастью, ваша искрометная фантазия всецело его возмещает.

Поджав губы, Рен снова обратил свое внимание к Этте, поигрывающей ложкой:

– Должен признать, я полон негодования, что капитан скрывал от нас таких милых юных леди. Хотя, полагаю, понимаю, почему он хотел оградить команду от столь ослепительной красоты.

Николас поперхнулся следующим глотком вина. Краска залила Эттины щеки, шею и поползла дальше к возвышавшейся… Он снова уставился в тарелку, сжав под столом колени.

– Я как раз хотел об этом спросить, – обратился к девушке Чейз. – Остальные узнали, что на корабле пассажиры, лишь потому, что эти два джентльмена были перемещены в каюты боцмана и плотника на носу. Они удивились, увидев вас, не меньше экипажа «Челленджера».

– Моей сестре, как вы знаете, – осторожно проговорила Этта, – нездоровится. Из-за этого мы оказались привязаны к каюте.

– Почему вы не обратитесь ко врачу? И мистер Фартинг, и я были бы рады помочь, – заметил Гуд.

Николас отметил выражение лица девушки. Ее молчание говорило само за себя.

– Вероятно, потому, что врач попытался бы действовать ланцетом там, где легко справились бы вода и отвар, – заметил он.

– Ваши намеки возмутительны, сэр. В медицине наблюдается явный прогресс и, изучив…

– С трудом верится, что вы сестры, – признался Чейз, убирая волосы со лба. – Вы заметно отличаетесь и внешне, и выговором.

Николас пнул его ногой под столом. Пьяный Чейз – тупой Чейз.

– Сие наблюдение вряд ли вежливо, – хладнокровно заметил Рен.

– Я просто хотел спросить, у них что, разные матери, вот и все, – проворчал Чейз. – Мои извинения, мисс Спенсер, не хотел вас обидеть.

– Все в порядке, – слабо проговорила Этта.

– А покойный капитан приходился вам дядей?

«Куда, черт возьми, ты клонишь?» – подумал Николас, изучая своего старого друга.

– Да, мистер Чейз, приходился, – ответил мистер Гуд, с неодобрительным взглядом снова ввязываясь в разговор. – Он был родственником матери мисс Софии, первой жены их отца. Поправьте меня, если я не прав, мисс Спенсер, но я понял, что ваш отец и его вторая жена, ваша мать, владели прекрасной плантацией в Нассау, прежде чем ушли из жизни. И мисс София забирает свою сестру обратно в Англию.

– Да, – быстро ответила Этта. – Все именно так.

Непостижимо. Айронвуд действительно озаботился тщательно продуманной историей, объясняющей различия между девушками. Если Николас угадал, старик подкупил капитана сыграть их дядю, так они получали сопровождение и охрану на время путешествия в соответствии с требованиями эпохи.

– Прискорбно, – перебил Рен, возвращая внимание Этты, – что ваше путешествие так грубо прервали. Сможете ли вы сообщить семье, ожидающей вас в Англии, что вам пришлось изменить пункт назначения? Боже мой, а если они думают, что вы сгинули в море? Вообразите их отчаянье!

Он смотрел на Этту, но явно обращался к Николасу.

– Будьте уверены, сэр, – терпеливо ответил Николас, удивившись, что способен на такое, – они смогут написать семье, как только мы прибудем в порт. О них позаботятся, пока мы не найдем безопасный способ отправить их домой. Там обязательно будет корабль Королевского флота или лагерь Британской армии, достаточно близко к Коннектикуту, готовый оказать им помощь.

– Ах да! Жажду услышать, как развивается сия маленькая стычка. Скоро ли Вашингтон капитулирует? Делаем ставки, господа. – Рен забарабанил пальцами по столу. – Возможно, еще месяц? Я слышал, Хау положил глаз на Нью-Йорк. Это было бы страшным ударом по силам вашей армии, не так ли? Потеря столь важного порта и города…

– Это никоим образом не мои силы, – ответил Николас, постепенно раздражаясь. – У меня нет интереса в этой войне, кроме кораблей, привлеченных ею в воды, где мы можем захватить их.

– Правда? – спросила Этта. – Но я думала, ваша команда – американцы?

– Знаете ли, американцы были англичанами еще несколько месяцев назад, – ответил Чейз. – Некоторые из нашей команды по-прежнему считают себя таковыми. Но «Челленджер» плавает под каперским свидетельством от Континентального конгресса, и мы уполномочены охотиться только на британские корабли, что, полагаю, делает нашу верность непоколебимой.

– Хорошую же службу сослужат эти бумаги, если вы столкнетесь с Королевским Флотом, – заметил Рен. – Предатели в глазах короля хуже убийц. Кусок веревки станет вам наградой.

– Пожалуйста, сэр, – подняв руку, попросил Чейз. – С меня достаточно головной боли и без чертовой декламации «Правь, Британия».

Взгляд Рена казался испепеляющим:

– Я просто имел в виду, мистер Картер, что мне представляется странным, почему вы не хотите присоединиться к молодому флоту вашего конгресса. Неужто не выгоднее выступать под законным флагом, а не пиратским? Возможно, из соображений… чести?

Чейз фыркнул:

– Вся эта «выгода» – малая часть того, что мы возьмем на борт капера. И будьте уверены, это законно – к вашему собственному несчастью.

Николас поднял стакан и заметил блеск в глазах Рена. Имя противоречило его истинной природе: перед ним была скопа, летавшая кругами, выжидая мгновения, чтобы камнем броситься на добычу.

– Не понимаю, – сказала Этта, обводя взглядом стол. – Что в этом странного? Это его выбор – держаться подальше от американского флота, не так ли?

Именно такого поворота разговора Рен и ждал.

– А как же интересы его собратьев? – вопросил он, улыбаясь во весь рот. – Несомненно, вся эта заварушка вокруг свободы всколыхнула какие-то воспоминания об оковах из его прошлого. Хотя я также слышал, что, в отличие от британцев, колонисты не предлагали рабам свободу в обмен на военную службу.

Холл когда-то сказал ему, что, если Николас позволит своей нелюбви к каждому человеку, который оскорбил его, заостриться до ненависти, он закончит, прирезав самого себя. Но неужели Рен в самом деле рассчитывал каким-то образом дискредитировать Николаса в глазах команды, указав на очевидное? Надеялся подорвать его авторитет?

Ты можешь обладать всем этим, говорил Рен, временем, кораблем, но навсегда останешься лишь тем, кем люди вроде меня будут тебя считать.

Никогда. Никогда больше он не позволит никому оценивать себя, задавать ему курс.

Чейз вскочил на ноги так быстро, что его стул опрокинулся назад. Кровь ударила ему в противоположном направлении – в лицо.

– Сэр, вы будете иметь дело со мной, если…

Николас положил руку на плечо Чейза, встав, чтобы поднять стул, и быстро усадил его обратно:

– Не забывайте, что здесь леди, мой друг.

Леди, перепуганная до смерти. Чудное застолье вышло. И, если подумать, им предстоит еще около десяти примерно таких же по пути в Нью-Йорк.

Николас снова наполнил бокал своего друга, надеясь, что вино усмирит его нрав, а не разожжет.

– Вы говорите о виргинской Прокламации Данмора прошлого года? – спросил он, не обращая внимания на самодовольное выражение лица Рена. – Сулящей восставшим рабам свободу, если они сбегут сражаться за британскую армию? Так Континентальный конгресс уже предложил виргинцам оспорить решение, и они быстро выгнали губернатора взашей. Вашим заверениям, что все рабы будут свободны по окончании этих… событий, я также не верю. Король прекрасно осведомлен, насколько колонии полагаются на рабский труд, чтобы производить столь приятные для него товары. Он хочет только наказать своих заблудших детей, отняв у них игрушки. Опустошив на время их карманы. Ничего не изменится.

Рен перевернул свой стакан на столе. Николас встретил его взгляд, пытаясь скрыть отвращение в собственном.

– По правде, – добавил он, – я просто не выношу такого лицемерия: сражаться на стороне человека, который якобы олицетворяет идеалы свободы, пока в его поместье трудятся десятки рабов.

Не говоря уже про несколько военных экспедиций, которые этот человек предпринимал в молодости, и тот факт, что он так и не удостоился звания офицера в Британской армии. Он восхищался его упорством, но в тот момент, когда узнал, что колонии все-таки выиграют войну, его могло бы сбить с ног даже перышко.

– Вы имеете в виду Вашингтона? – озадаченно переспросила Этта.

Николас кивнул.

– Вам так же следует знать, мистер Рен, что я – свободный человек и это никогда не изменится.

– Как занимательно! – громко провозгласил Хит, тут же сдувшись, едва увидел выражения лиц остальных.

Николас наблюдал, как юнги вносят пудинг на десерт.

– Кто знает, может, и изменится, – заметил Рен, когда перед ним поставили пудинг. Колонии отделятся, но плантаторы Юга захватят контроль над новым правительством. И смогут создать свой собственный Эдем. Разве утверждение, что рабство оказалось благом для африканцев, не справедливо? По крайней мере, оно сокрушает их лень и грубое насилие, вовлекая в Божье стадо. Работа им дается по способностям.

Ах да. Вот они, вековые оправдания рабства, собранные в один изящный выдох зловонного воздуха. Эта всеобъемлющая ложь об умственных способностях африканцев, отрицание их способности к развитию за счет чтения, письма и размышлений держали их не только в физических оковах, но и в не менее коварных невидимых.

Неважно, что это было неправдой. И что сам Николас был тому свидетельством. Важно, что подобные убеждения повсеместно, как чума, отравляли души. И конца этому не было видно. Он знал, что даже через сто лет корни этих предрассудков не будут полностью вырваны из общества. Куда бы, в какое время он ни отправлялся, цвет кожи устанавливал пределы того, чего он мог достичь, и найти способ обойти эти пределы было практически невозможно.

Этта прижала ладони к столу, ей было трудно дышать, она явно пыталась справиться с… гневом?

Она злилась? Из-за него? Брось Рен на нее хоть взгляд, он бы дважды подумал, прежде чем добавить:

– Полагаю, вы обязаны своими достижениями… отцу? Простите, если ошибся насчет ваших родителей.

– Не ошиблись, мистер Рен, – ответил Николас, удивляясь, почему до сих пор сопротивляется искушению воткнуть ему вилку в глаз. – Из ваших слов, однако, я полагаю, что все мы рождены с нехваткой. В вашем случае – манер.

Теперь он понял, чем это на самом деле было – наказанием за то, что выставил другого дураком. Сначала захватив «Ретивого», а нынешним вечером уличив во лжи. Осознание этого несколько его успокоило; мелочность сидевшего перед ним частично уняла боль от открывшихся старых ран.

Рен покачнулся на своем стуле, красное вино, казалось, разом ударило в голову. Его речь стала скользкой по краям, слегка заплетающейся, глаза засверкали, придавая его ярости темное очертание.

– Как там якобы изрек Вольтер? Ваша раса – разновидность людей, столь же отличная от нашей, как порода бульдогов от терьеров?

– Мистер Рен! – краснея, воскликнула Этта.

– Имея удовольствие читать упомянутого вами Вольтера, могу уточнить цитату: «Столь же отличная от нашей, как порода спаниелей от борзых», – холодно ответил Николас. – Интересно, однако, что в итоге все мы – просто собаки.

– Возможно, – буркнул Рен, наклонившись на своем стуле вперед. – Но не все – дворняги без родословной.

Этта вскочила в ту же секунду, что и Чейз, но сидела ближе, чтобы успеть дать офицеру пощечину.

Хлопок плоти о плоть оглушил Николаса, вскочившего, чтобы удержать друга от броска через стол.

– И это поступок леди? – поперхнулся Рен.

– Ага, – одобрительно кивнул Чейз. – И чертовски отменный.

– Вы вообще слышите, что несете? – возмутилась она, прядь волос выбилась из косы, когда девушка вскинула руку в сторону двери. – Вам лучше выйти из-за стола – немедленно.

Глаза Рена сузились от ее тона. Николасу не нравилось, как тот смотрел на нее – словно собирался ударить. Ударить ее.

Пальцы Николаса прижались к ножу, который он положил на свою тарелку.

– Прошу прощения, мадам, – выдавил Рен, – если я чем-либо оскорбил вас.

– Вы прекрасно знаете, что оскорбили не меня! – сказала она, дрожа от гнева. – Думаю, вам пора нас покинуть.

Рен сложил руки на груди:

– Я еще не съел пудинг.

– Боже мой, вы отвратительны! – прорычала Этта.

– Осторожнее, мадам, богохульство – по-прежнему грех…

Даже если бы Николас увлекался азартной игрой, он бы не поставил ни единой монетки, что ее следующими словами станут:

– Тогда, думаю, увидимся в аду!

Сила гнева на ее лице даже Николаса отшвырнула бы на другой конец корабля; и он в который раз задумался, из какого же она времени. Что за эпоха взрастила столь грозный величественный характер? Но Рен, эта самодовольная свинья, остался сидеть, где сидел, а из каюты в вихре юбок вылетела Этта. Чейз вытянул шею:

– Вот эта мне нравится.

Николас ждал, но не услышал хлопка второй двери… что означало бы, что она вернулась в свою каюту. «Эта на палубе. Одна».

Он безоговорочно доверял своей команде, но ни одной даме этой эпохи не дозволялось бродить в подобных обстоятельствах без сопровождения, помимо всего прочего, она могла пораниться сотней разных способов, не говоря уже о том, чтобы упасть за борт. Кроме того, он немного опасался, не отправилась ли она на поиски очередного крюка.

Юноша встал, повернувшись спиной к своему другу.

– Проследи, чтобы мистер Рен вернулся в трюм. И, сэр, – сказал он, вновь упираясь взглядом в проныру, который удовлетворенно ел подле потрясенного Гуда, – вы больше не будете ужинать с нами. Ставьте под сомнение мою персону, как вам угодно, но если до моих ушей дойдет, что вы пытались опорочить мисс Спенсер или ее репутацию, то к следующей же трапезе останетесь без языка.

Он испытал облегчение, освободившись от теплого душного воздуха в каюте; вино и ноющий желудок прогнали всякую сонливость. Темный осенний ветерок ласково гладил его кожу, утешая запертое под нею сердце.

Она прошла совсем немного по правому борту на юте и стояла у леера. Ветер натягивал на ней платье, вылепляя фигуру. Полная луна заливала девушку молочным светом, протягивая по воде дорожку к горизонту. Если бы не ее поза со скрещенными на груди руками, пока она изучала вспенившееся вокруг нее море, она могла бы сойти за ожившую статую одного из великих мастеров.

И по тысяче разных причин для него она была точно так же недосягаема.