Шок прорвался, оставив в животе лишь омут гнева. Этта бросилась к Сайрусу, но Николас схватил ее за талию и оттащил назад, все еще вырывающуюся.

– Ублюдок!..

– Мисс Спенсер… – Руки Николаса сжались, пытаясь ее удержать. – Этта!

Услышав умоляющие нотки в его голосе, она перестала сопротивляться, обвиснув в крепких руках. Сайрус встал и, внимательно изучая ее лицо, закружил вокруг них.

– Признаться, я думал, что ты могла бы оказаться Айронвуд… что Огастес совершил очередную глупость… но теперь вижу, что ошибался. Ничего похожего. Кто твой отец?

– Так я вам и сказала, – снова прорычала она.

Он пренебрежительно отмахнулся, подходя к столу возле кровати.

– Это вряд ли имеет значение, потому что ты явно не Айронвуд, не Жакаранда и не Хемлок.

София говорила, что существует три семьи, включая Линденов, обладающих способностью путешествовать. Но и она, и Николас говорили, что другие семьи, умеющие путешествовать, пропали или были насильно объединены с кланом Айронвуда.

– Твоя мать считалась последней в роду Линденов, пока мы не узнали о тебе.

Сайрус нашел, что искал в глубинах стола, и вытащил наружу. Он протянул это девушке, и только тогда Николас осознал, что держит ее.

Это была небольшая книга в кожаном переплете с вытисненными инициалами «Ар-си-эл» и великолепным золотым деревом. Этта поймала себя на том, что снова и снова вычерчивает его взглядом: легкий изгиб ствола, тянущиеся и переплетающиеся ветви, исчезающие в массивной кроне. Корни золотого дерева тоже переплетались, тонкие линии сплетались и расплетались друг с другом.

– Не узнаешь, а? – спросил Айронвуд, явно позабавленный. – Твоя мать и ее дед, Бенджамин Линден, так гордились своим чертовым наследием. Это твой семейный герб.

– У каждого дома есть дерево-символ, – тихо проговорил Николас, когда она подняла голову за подтверждением. Он кивнул на сундук, чью крышку украшало великолепное сильное дерево: – Толстые ветви нависали так низко, что казались поднимающимися прямо из земли.

Ее дед. Мама говорила, что ее воспитал дед. Значит… не все было ложью? Просто тщательно подретушированной правдой?

– Мы повстречались с Роуз, осматривая Италию эпохи Возрождения, – в тот момент это казалось вполне счастливой случайностью, что ее дед недавно умер и она осталась одна, – продолжил он с укоризной во взгляде. – Я принял необходимые меры, чтобы привлечь ее в нашу семью, выдать замуж за Огастеса и избавить от одинокой жизни, но семнадцать лет назад твоя мать исчезла, и с тех пор мы ее искали.

Девушка сжимала книгу, пока не поддалась соблазну ее открыть. Она откинула обложку, просматривая аккуратные записи – все выполненные почерком матери. Словно бы открыла случайную дверь и обнаружила, что там ее ждут.

Викторианский Лондон. Рим пятого века. Египет – начала двадцатого. В дневнике перечислялась сотня разных мест, все с небольшими записями, вроде «Видела королеву, когда они с принцем проезжали мимо нас, направляясь в Букингемский дворец» и «Верблюд чуть не отъел Гасу волосы, ухватив их с его головы, как траву с клумбы, и, мой бог, увижу ли я еще когда-нибудь пузана, завернутого в тогу!».

– Путешественники ведут журналы, – понизив голос, объяснил Николас, – отмечая время и даты, когда проходят через проход, чтобы избежать случайного столкновения с самим собой.

Этта кивнула, пальцы плотно прижались к коже, а мысли бурлили. Что значит столкновение с самим собой? Почему они должны этого избегать?

– Встань прямо, дитя, а то отрастишь горб, не устав даже стать взрослой, бог ты мой.

Вместо этого Этта начала вышагивать.

Ее мама исчезла? Или сбежала?

Осознание пробрало ее до нутра. Мама сбежала. Сбежала от настырного приемного отца, который пытался контролировать ее жизнь.

Этта повернулась, изучая старика из-под ресниц. Выживших путешественников приняли в клан Айронвудов. Что, если это мама и имела в виду? Если после того, как дедушка умер, ей пришлось стать Айронвуд.

– Я тоже искал ее. – Сайрус повернулся, поднимая с пола кожаную сумку. Порывшись в ней, он, наконец, вытащил кусок пергамента и сунул его Этте. Она взяла его и осторожно развернула. Почерк оказался незнакомым.

– Вергилий был еще одним моим сыном, которого не стало вскоре после того, как он отправил это письмо, – объяснил Сайрус, вырывая его из онемевших Эттиных пальцев. – Огастес – спустя год, когда его корабль затонул в семнадцатом веке.

Взгляд Николаса метнулся к старику, голос стал резким:

– Достаточно. Скажите ей прямо, что вам от нее нужно.

Наградив его долгим взглядом, Сайрус откинулся назад.

– Я не смог воспользоваться Роуз, так что мое задание ложится на плечи мисс Линден…

– Спенсер, – резко поправила она.

– Линден, – практически прорычал он, – и будь ты за это проклята. Мне нужно, чтобы ты выкрала обратно то, что украла у меня твоя мать.

После такого обжигающие слова, которые она собиралась в него бросить, остыли.

– Что, простите?

– Не прикидывайся глухой, у меня не хватит на это терпения. Я имел в виду именно то, что сказал. Будешь и дальше отнекиваться – продолжу поиски сам, а ты останешься здесь. Уверен, ты видела женщин, когда сходила с парома, тех, что ошиваются в доках?

Николас прорычал:

– Вы смеете подра…

– Я ничего не подразумеваю. Я всегда имею в виду именно то, что говорю. Это будет твоим единственным средством выживания. Чем еще – без навыков, умений или покровителя – ты займешься в этом времени?

Значит, выбор стоял между тем, чтобы продавать себя другим или служить ему?

– Я знаю, где проход. Примерно. Все, что мне нужно, так это добраться до Нассау.

– Я закопаю проход, прежде чем позволю тебе пройти через него, дитя, так что подумай дважды, прежде чем досаждать мне. Давай сыграем в игру. Закрой глаза и попробуй представить, как бы ты сумела оказаться на острове прежде моих людей. Какими средствами ты бы воспользовалась? Какие друзья у тебя тут есть, чтобы помочь? – поинтересовался Сайрус таким тоном, словно разговаривал с ребенком. – И что помешает нам снова тебя найти?

Мне поможет Николас. Этта рискнула кинуть на него взгляд, чувствуя, как воздух вокруг них обоих вибрирует от невысказанной ярости.

– Что помешает нам убить твою мать?

Она отшатнулась на пятках, поражение прокатилось по ней волной тошноты. Когда девушка заговорила, ее слова были такими острыми, что побудили Николаса шагнуть к ней. Этта подумала, что он, вероятно, беспокоился, не придется ли снова хватать ее, чтобы не дать расцарапать лицо старику.

– На вашей совести уже одна жизнь. Вы действительно настолько жестоки, чтобы убить еще одну женщину?

– Еще одну? – переспросил он, поднимая брови. – Мои агенты не сообщали о погибших, хотя они уполномочены… скажем так, использовать силу и здравый смысл.

Ее охватила ярость:

– Она была невиновна. Она была беззащитной пожилой женщиной!

Сайрус повел плечом:

– Значит, уже доживала свой век. Не трать слез на эту женщину. Большинство не может и мечтать о такой долгой жизни. Мой сын, например. И внук. Я гораздо сильнее озабочен кровью на руках твоей матери. По нашим старинным законам путешественников я имею полное право убить тебя, чтобы покончить с этой вендеттой. Будь благодарна, что я играю благородно.

Этта была так ошеломлена, так захвачена недоверием, что слова, которые она заготовила, начисто вылетели из ее головы. Ясно видя это, Сайрус продолжил, как будто она вообще ничего не говорила:

– После того как обнаружился проход, я отправил многочисленных агентов в твой грязный перенаселенный город для проведения расследования. Когда стало ясно, что Роуз родила ребенка, возможно одаренного, были приняты меры, чтобы подтолкнуть тебя к путешествию, – продолжил Айронвуд, сцепив пальцы на груди. – Мои агенты перечислили от моего имени весьма внушительные пожертвования в музей, нанявший твою мать. Они подстроили, чтобы музей пригласил тебя на выступление – нет ничего невозможного, когда деньги передаются из-под полы.

Девушка почувствовала, как ее губы кривятся в оскал, но заставила себя промолчать, боясь преступить грань между сотрудничеством и несговорчивостью.

– Мне подумалось, что, возможно, твоя мать не знала о проходе, не слышала его. Или, возможно, ты не унаследовала способность. Поэтому София отправилась проверить, услышишь ли ты проход, и, если услышишь, провести тебя через него.

Слышала. Она знала, что что-то услышала. Однако Этта ходила в музей бесчисленное множество раз, но в тот вечер услышала гудение впервые.

– Со стороны Роуз было ужасно легкомысленно ничего не объяснить. – Казалось, Сайрус читал ее мысли, прежде чем они приходили ей в голову. – У наших предков, что создавали проходы тысячи лет назад, кровь была чище, чем у нас. Пришлось… смешать… наши родословные с простолюдинами, чтобы выжить. Умение слышать и видеть проходы естественным путем ослабело. Мы полагаемся на резонанс.

Сайрус вытянул губную гармошку из бархатного мешочка, лежащего в его сумке. Приложив губы к мундштуку, он выдул мощную струю воздуха, одновременно издав три ноты. Прежде чем он отложил гармошку, Этта услышала дрожащий далекий крик. Она инстинктивно отступила назад, потянувшись схватиться за что-нибудь, что угодно, пока ее руки не нашли каминную полку. Шум всколыхнулся у нее в голове, словно второе сердцебиение.

– Проходы откликаются на аккорд соль мажор, – сказал Сайрус.

Этта потерла лоб, пытаясь вытеснить узелок боли, затянувшийся под виском, где оказался заперт пылающий пожар звуков. В ларго из сонаты номер три… выбранном для нее… звучали три эти ноты: соль, си и ре… всего несколько секунд за всю пьесу.

Она позвала проход скрипкой, и тот ответил.

– Как любопытно… – начал Сайрус. К правому подлокотнику кресла прислонялась трость, он взял ее, поднимаясь на ноги, и за три удара подошел к ней. – Как любопытно, что мать скрывала это от тебя.

– Как любопытно, что она сбежала от вас, – саркастически заметила Этта. – Не представляю почему.

Его рука сорвалась, хватая девушку за подбородок, обездвиживая. Стальной захват старика, собственное потрясение – и вот уже руки Этты беспомощно повисли. Он был выше и сколочен с крепкой мясистостью бульдога – и его безмолвная жестокость отлилась в совсем другую форму, когда он навис над нею. На полсекунды спину обдало огнем, и она подумала, что он толкнет ее в камин.

– Прекратите, – проговорил Николас, резко просунув между ними руку. Не бог весть какой отпор, но он подействовал. Голубое пламя глаз старика сместилось с Этты на Николаса, и девушка почувствовала, как его руки расслабились, скользнув по ее шее, прежде чем повиснуть на ней ошейником… удавкой.

– Твоя мать снискала расположение моей семьи, когда мы искали сокровище, некогда принадлежавшее моим предкам. Хорошо сыграла несчастную сиротку, вытянув из нас сведения, какие хотела, и стянув его прямо у нас из-под носа. Десятилетия поисков впустую.

Я никогда в жизни ничего не украла, – бросила ее мать, когда Этта пошутила насчет кражи сережек. Она казалась почти раздавленной обвинением, которое и обвинением-то не было.

Николас выпрямился, выражение его лица заострилось, словно он собрал части головоломки.

– Вы говорите об «астролябии» – подразумевая, что Роуз Линден – та путешественница, которая его украла.

– Я ничего не подразумеваю. Я констатирую факт, не имеющий к тебе никакого отношения. – Сайрус резко фыркнул: – До меня доходили всевозможные сообщения об эрах и местах, где она ее спрятала, но это не приводило ни к чему, кроме как к новым потерям. – Он снова повернулся к девушке: – Поиски этого предмета стоили мне двух сыновей и внука, троих моих прямых наследников.

– Тогда, может, – выдала Этта, – вам бы перестать ее искать, пока вы по-прежнему на коне, и прекратить меня в это впутывать!

Он убрал от девушки руку и отвел назад, словно собирался ударить. Николас шагнул между ними, его плечи загородили от нее старика.

– Хватит. Не притворяйтесь, будто на самом деле носили по ним траур. Помнится, вы отзывались о Джулиане как о гнусе. Не проронили ни слезинки, когда он умер.

У Этты в голове что-то щелкнуло. Если Огастес и Вергилий были его сыновьями, а Джулиан внуком, как в их родословную вписался Николас?

– А София не обыскала их пожитки, пока была в том времени? – спросил Николас. – Откуда вы знаете, что этой вещи там нет?

– Роуз не такая дура, чтобы таскать ее с собой. Она всегда была злобной тварью, даже после всего, что я для нее сделал, – продолжил Сайрус. – Утверждала, что астролябия принадлежит семейству Линден, но ничто не может быть дальше от истины.

Однажды кое-кто пытался меня обчистить, никогда не забуду, каково это. Я чуть не потеряла кое-что, принадлежавшее твоему прадедушке.

Этта заставила себя стоять как можно спокойнее, боясь выболтать и эти мысли.

– Один из моих агентов тщательно обыскал их жилище несколько месяцев назад, – сказал Сайрус. – Если это место можно так назвать. По описанию – просто чулан.

– Ваш агент… – Этта почувствовала, как кровь отхлынула от лица, медленно оттекая от сердца, пока оно, кажется, почти перестало биться. – Ваш агент вломился к нам в дом и перерыл вещи?

– И несколько сейфовых ячеек, которые отследил по всему Манхэттену. Он вернулся со странным письмом, очень меня заинтересовавшим, и я отправил его и остальных обратно продолжать изучать вас.

Странное письмо? Эттины брови поползли вверх. Что это значит?

Старик продолжил:

– При необходимости они должны были помочь Софии подтолкнуть тебя к путешествию и удержать твою мать. – Он коснулся кармана, куда сунул фотографии ее мамы. – Они ждут моей команды, как поступить с нею. Ты понимаешь?

Этта заставила себя коротко кивнуть.

– Что такого особенного в этой астролябии, что вы просто не можете найти себе другую?

Этта знала, что такое астролябия, благодаря многочисленным поездкам от Метрополитена с Элис и Роуз. Больше компаса, эти инструменты использовались в древности и средневековье для астрономических, астрологических, топографических вычислений – даже для определения времени. Нижняя тарелка, охватывающая меньшие круглые пластины, двигающиеся на общей оси, делилась на часы, дни, градусы и дуги. На пластинах были выгравированы широты, высоты, даже части небесной сферы.

Но, видимо, эта астролябия имела и другое назначение.

– Она может исследовать проход и сообщить владельцу место и период времени на другой стороне, считывая вибрации, – сказал Сайрус. – И останется ли проход достаточно стабильным, чтобы войти без обрушения.

Этта повернулась к Николасу, ища подтверждения. Объясняя, он не отводил взгляда от потрескивающего подрагивающего огня.

– Когда путешественник умирает, высвобождается… всплеск… энергии. Ближайший проход оказывается нестабилен и может закрыться. Но если он обрушится в тот момент, пока вы по нему путешествуете, вас может выбросить в случайное время или вы застрянете в проходе навсегда.

Этта почувствовала, как по телу пробежали мурашки.

– Существуют сотни проходов, которыми мы пользуемся, но осталось и много неизведанных. Число путешественников тает, – продолжил Сайрус. – Каждый раз, отправляя путешественника, я рискую тем, что он или она никогда не вернется – попадет на поле боя, окажется застигнутым врасплох дикой природой или властями. Может ли твой крошечный мозг уразуметь важность поиска астролябии, дабы обезопасить их от подобной участи? Скажу откровенно: наши ряды все редеют. Подумай обо всех путешественниках… заброшенных… в будущее, которые не знают, что им делать и кому служить. Их семьям нужна помощь, и, связанные узами крови или правом завоевания, они присягнули мне в верности.

Этта почувствовала покалывание в основании позвоночника, поднимающееся к затылку. Так вот что произошло на самом деле! Мама взяла астролябию, чтобы спасти будущих путешественников от того, чтобы оказаться у него в кулаке.

Роуз хотела защитить путешественников, но, если Этта знала маму, ее план был чем-то большим – родство можно скрыть, имена изменить, людей переселить, пока они не затеряются.

– Не изменит ли то, что я вам его достану, мое будущее? – Этта озвучила внезапно пришедшую на ум мысль. – Или полностью его сотрет?

Он поднял брови, словно удивился, что она додумалась спросить:

– Твое будущее сохранится. От него зависят инвестиции, которые я делал на протяжении веков. Я просто хочу защитить и найти мою семью.

– Тогда почему бы не убедить Роуз все рассказать и не оставить мисс Спенсер в покое? – спросил Николас. – Обменять дочь на указание места?

– Не глупи, мальчишка, – огрызнулся Сайрус. – Женщина скорее умрет, чем выдаст местоположение астролябии, а попутно наврет, отослав членов семьи в каждый опасный ад на этой земле якобы за нею. Мы не можем понести такие потери. Так что мисс Спенсер – идеальная кандидатура для поисков: она – чистый лист. И если она исчезнет, то, по крайней мере, расшифрует для нас вот это.

Из того же кармана халата появился сложенный лист из блокнота, и он протянул его Этте с выражением живейшего интереса.

– Мой агент обнаружил это у тебя дома. Полагаю, способ чтения… свойствен… вашей семье, и сама подсказка касается Линденов. Мне удалось распутать всего одну ниточку.

Само письмо, начинающееся с «Дорогая Этта, моя маленькая звездочка», было… абракадаброй. Каждая фраза в отдельности имела смысл, вроде «Деревья сегодня прекрасны». Но за нею следовало «Спроси себя, существуют ли неведомые боги». В этих словах не было никакого смысла, и смысла искать его тоже не было.

С тошнотворным толчком Этта поняла, что перед нею, – она точно знала, как прочитать это письмо, потому что мама многие годы зашифровывала ей письма и записки. Второго листа, чтобы наложить сверху, не было – иногда у мамы не хватало времени, чтобы вырезать форму, в таком случае в качестве ключа использовались первые несколько строк…

Хотя это было чудесно, ее мама никогда в жизни не обращалась к ней так сентиментально. Это означало, что обнаружить истинное сообщение можно было, начертив звезду поверх букв.

Только ей.

Этта не отводила глаз от страницы, пока не уверилась, что не выдаст себя. Сайрусу удалось выудить одну фразу из мешанины слов, в остальном письмо было для него потеряно. Он не знал, где прятался ключ, чтобы объединить чепуху, связать в сообщение, которое за ней скрывалось. Наложение звезды на письмо дало бы ей остаток фразы, которая была ей нужна. То, что он смог вытянуть какую-то строчку и догадаться о ее связи с Линденами, лишь несчастливая – для них с мамой – случайность.

Так вот что она имела в виду, говоря, что настало Эттино время?

Роуз не просто знала, что однажды она отправится в прошлое, она знала, что однажды она вернется ради этого и, если Этта правильно поняла, потому что так возжелает Айронвуд.

– Как видишь, это написано тебе. Четвертая строчка снизу, – сказал он. Там красовалась единственная подчеркнутая фраза, слова шли по одной линии, где, если Этта правильно поняла, находилась самая широкая часть звезды. – Скажи тиранам, тебе они служить должны – это единственное, что меня интересует.

– А что это? – невинно поинтересовалась она.

– Это известная в этом времени песня о казни американского шпиона Натана Хейла, – объяснил Сайрус. – Спустя некоторое время я наконец-то вспомнил, где слышал эту строчку.

Натан Хейл… «Я только сожалею, что имею всего одну жизнь, чтоб отдать ее ради моей страны». Этот Натан Хейл? Он был американским шпионом, пойманным в тылу врага во время революции и повешенным за это.

– Я советую вам не раскрывать… – начал Николас.

– Мило, что ты считаешь, будто мне есть дело до твоих советов, – отрезал Сайрус. – На самом деле я узнал строчку, потому что Бенджамин Линден до тошноты обожал ее горланить, когда лез на дно бутылки. Конечно, это не может быть совпадением, учитывая связь с ее семьей. Но представь мое удивление, когда я открыл, что история умалчивает о точном месте его казни.

Мне пришлось прибыть сюда, чтобы самостоятельно все выяснить, и – ба! – здесь обнаружился неизвестный ранее проход – прямо через дорогу. Я убежден, что в этом письме есть подсказки, которые приведут от одного прохода к другому, соединяющихся в тропу, заканчивающуюся в нужном месте и эре, где и найдется астролябия.

Другими словами, каждая подсказка указывает местоположение проходов, которые нужно проходить друг за другом, чтобы ее найти. Вроде как… стыковочные рейсы, чтобы прибыть в нужный пункт назначения. Только ей нужно найти правильные самолеты.

Этта заставила себя сглотнуть, чтобы удержать безучастное выражение лица, пробегая пальцами по дневнику матери. Уловив движение, Айронвуд выдернул у нее дневник, снова засовывая его под мышку.

– Завтра казнь Хейла, – сказал Сайрус. – Нам пришлось прождать несколько месяцев и самим прибыть в Манхэттен 1776 года, чтобы найти точное место, так как история по-прежнему умалчивает о точном месте этого события. Как ты, надеюсь, убедилась, казнь состоится через дорогу, в лагере Королевской артиллерии.

Проход по-прежнему стонал и кричал, но ветер, казалось, уносил звуки прочь, оставляя лишь слабую барабанную дробь.

– Вы ничего не собираетесь предпринимать? – спросила Этта. – Попытаться его спасти?

Сайрус расхохотался:

– Помешать? Изменить временную шкалу? Думаю, нет. Дурак сам дал себя поймать без формы в тылу врага. Сам накликал смерть.

Отвратительная позиция.

– Ты расшифруешь это письмо, прежде чем отправишься на охоту за астролябией. Возможно, мы даже поможем тебе подобрать правильную одежду и манеры, прежде чем начать.

Николас выпрямился:

– Несколько часов обучения ей никак не помогут.

Замечание кольнуло Эттино самолюбие. Неужели, учитывая все случившееся, она с этим не справится? И не пытаясь состязаться, но он же освоил все тонкости путешествий, значит, и она сможет.

Должно быть, он увидел огонь в ее глазах, потому что глаза Николаса слегка расширились.

– Я только имел в виду…

– Справится, – перебил Сайрус. – Я достаточно долго ждал. Вот мои условия, мисс Линден. Расшифруй письмо и содержащиеся в нем подсказки, где искать нужные проходы, пройди через них и принеси мне астролябию. Тогда твою мать освободят, а вы вернетесь домой.

Этта выдержала его взгляд так долго, как только могла. Ее затопило изнеможение, и вес мыслей стал просто невыносимым. Она заставила себя быстро пробежаться по основным пунктам.

Сайрус не раскроет местоположение прохода, ведущего обратно в Метрополитен, и ее время, если она не сделает, как он велит. И даже тогда вряд ли. Что ставило под вопрос спасение жизни Элис.

Николас был не обязан доставлять ее обратно, потому что формально ей ничто не угрожало.

Мама всю жизнь лгала ей, перекраивая истину, выбрасывая огромные куски, вставляя в свою жизнь маленькие загадки и подсказки, чтобы Этта, возможно, однажды собрала их вместе, пытаясь защитить себя. Замечательный родительский подход. И все, чтобы… чтобы сохранить астролябию в семье? Дать ей еще одного защитника, который найдет ее и перепрячет, если какие-нибудь путешественники на нее наткнутся? Тогда почему не научить ее, не подготовить… чтобы это не было… не было так непреодолимо… так невозможно.

Неудивительно, что Элис утверждала, что она не готова, – она и вправду не готова. Но мама верила в нее, и она не хотела подвести никого из них. Этта закрыла глаза, глубоко дыша через нос, пока ее сердце не успокоилось до флегматичных раскатов грома в ушах.

И, довольно скоро, ее дебют. Все это ждет ее.

Возможно ли переписать судьбу Элис? Убедиться, что мама в безопасности… не отдать старику, что он хочет, и при этом сохранить ей жизнь?

– Неужели вы всерьез раздумываете… – недоверчиво сказал Николас. – Подумайте, мисс Спенсер. Он просит вас не о простом одолжении.

– Не припомню, чтобы просил тебя высказывать свое мнение, – прогрохотал Сайрус.

– Что тут раздумывать? – холодно спросила Этта, глядя прямо на старика. – Ты убьешь ее, если я не верну астролябию?

Он ухмыльнулся:

– С удовольствием. Запомни: ты должна вернуться до тридцатого сентября. Не успеешь – сделка расторгнута.

Тридцатого? Через… девять дней? Нет… восемь.

– Так быстро?! – воскликнул Николас. – Мы с Джулианом потратили на поиски годы. Какая разница, если они займут у нее восемнадцать дней вместо восьми? Что такое несколько дней, когда у вас в руках все время?

– У меня личные причины, – сказал Сайрус. – Или она вернется к тридцатому, или потеряет все.

Этта сложила руки перед собой, перекрывая приток крови к пальцам. Работать на человека, пытавшего ее мать, вторгшегося в их жизнь и укравшего жизнь Элис… Этту затошнило.

Ответ пришел к ней, безжалостный и простой, словно лезвие, срезавшее сомнения: найти астролябию, использовать, чтобы найти проход в Нассау, и найти маму, не допуская, чтобы Сайрус Айронвуд поймал ее на том, что она задумала. Они с Роуз могут вернуться, спасти Элис и исчезнуть…

И что это будет за жизнь? Без сцены, профессиональной игры на скрипке; все, чем она занималась, придется принести в жертву, залечь на дно. Но если Элис с мамой будут в безопасности, оно того стоит.

– Я все сделаю, – отринув беспокойство, сказала Этта. Потом, отчаянно надеясь, что Сайрус не почует ложь, добавила: – Потребуется некоторое время, чтобы расшифровать письмо. Одного вечера не хватит.

И двух минут много, но ведь ему об этом знать не обязательно? Николас покачал головой, бормоча что-то себе под нос, отшатнувшись от нее, взявшись рукой за каминную полку.

– Отлично, – сказал Сайрус, хлопая в ладоши. – Можешь взять оригинал для расшифровки и продолжить утром. Вы с Софией делите комнату возле моей.

Этта не удержалась от гримасы. После наэлектризованной шипящей ярости, которую она увидела на лице девушки, когда ее отослали, было бы безопаснее отправиться спать на крышу в грозу. Поняв, что ее отпустили, она повернулась к двери.

– Мисс Линден! – окликнул девушку Сайрус, когда ее рука сжала дверную ручку. – Знай, что у меня есть копия письма, на тот случай, если ты попытаешься его уничтожить. Так же знай, что испытывать меня неразумно.

– Понятно, – ответила Этта.

Но я тебя не боюсь.

Шум из таверны подплыл к ней на облаке табачного дыма, кожи, мокрой псины; за мгновение перед тем, как закрыть дверь, девушка в последний раз взглянула на профиль подавленного Николаса, уставившегося в огонь.

Этого должно быть достаточно. Как только таверна опустеет и ее обитатели отправятся спать, она пойдет на томительный грохот прохода ко входу, как в Метрополитене. Впервые за несколько дней она вновь ощутила себя хозяйкой собственной жизни, а не просто невольным пассажиром по чужой милости.

В плечо вцепилась рука, поворачивая ее. Часовой лишь поднял черную бровь, когда София протащила ее последние несколько шагов к следующей двери по коридору. Оказавшись внутри, она аккуратно притворила ее и встала возле стены, отделяющей их комнату от комнаты старика.

Сайрус Айронвуд осушил последнюю каплю Эттиного терпения, голова пульсировала от изнеможения, когда она оглядела тесную комнату. Снова? Может, это и было настоящим наказанием старика за сделанное Роуз: держать ее дочь взаперти со свирепой Софией, вынуждая безропотно слушать все ее разглагольствования. Разочарование, душившее ее, оказалось таким настоящим, что она поймала себя на том, что вцепилась в спинку хлипкого стула, всерьез подумывая о том, как бы разбить его о ближайшую стену.

– Что ты?.. – спросила она, но София лишь вскинула руку, прижимая ухо к стене.

– Я их не слышу, – прошептала она. – Так что, надеюсь, и они не слышат нас. – Она опустилась на кровать в бурлящих волнах юбки. – Нет, но какая наглость! Выставляют меня какой-то дурочкой… затыкают. А ведь это я тебя нашла! Как они смеют отсылать меня!

– Тебя? – многозначительно переспросила Этта.

– Да, меня, – буркнула София, вырывая шпильки из волос. В комнате стоял сундук, до краев набитый тканью, стеклянными бутылками и серебряными расческами. Схватив одну, София кинулась яростно драть свои распущенные волосы, резко дергая рукой.

Старик оказался столь же приятен, как разъяренная кошка; будь Этта на месте Софии, она бы цеплялась за любую возможность находиться с ним рядом как можно меньше. Он заставлял Софию служить ему, буквально запрещал отправиться в любой год, могущий подарить женщине хоть какие-то права. Этта задумалась, насколько лучше могла бы стать жизнь Софии, если бы та вырвалась из кулака дражайшего дедушки.

– А что ты так туда рвалась? – спросила Этта. – Если тебя так беспокоит, что он не сказал тебе, зачем ему я, почему не настояла, чтобы остаться?

София усмехнулась:

– Никто не спорит с дедушкой. Спроси остальные семьи. Они на собственном опыте расскажут, что бывает, если игнорировать его желания.

Этта обдумывала ситуацию, медленно подходя и садясь рядом с Софией. Девушка кипела от злости, шумно и тяжело дыша, но Этта не могла определить, от злости или от унижения.

– Расскажи мне, что они сказали, – потребовала София.

Этта рассказала. По большей части. Зашифрованное письмо матери она держала прижатым к тяжелой юбке платья, вне поля зрения разъяренной фурии.

– Астролябия? – недоверчиво переспросила София. – Он по-прежнему ищет ее после всего, что случилось?

– Ты знаешь о ней что-нибудь еще? – осторожно поинтересовалась Этта.

София безрадостно ухмыльнулась:

– Конечно нет. С чего бы им обсуждать это со мной? Спроси своего друга, мистера Картера. Они с Джулианом отправились искать ее четыре года назад.

Снова этот таинственный Джулиан.

– Внук Сайруса, верно? – с нажимом спросила Этта.

– Он… – начала София. – Он умер. Он был наследником после того, как его отец утонул, а дядя застрелился на охоте.

Она провела рукой по густым темным волосам – кукольное лицо стало мрачным и пустым.

– Он был моим суженым.

Суженым? Как в…

– Вы были помолвлены?

Несмотря ни на что, Этта почувствовала прилив сострадания. И тут же стала судорожно снова искать способ вернуть отчуждение, которое некогда испытывала к девушке.

– С самого детства, – сказала София. – Идеальная партия. Знаешь, как редко у путешественников появляется возможность пожениться друг с другом? И все потому, что я родилась у дальних родственников. Это был мой…

– Твой что? – спросила Этта. То, как София начала говорить, едва оборвав себя на полуслове, заставило ее вообразить, что, возможно, девушка хотела об этом поговорить… поскольку не могла обсудить это больше ни с кем.

– Мой отец был никем в этой семье, – сказала София, пропуская руку через кончики волос. – Дальний родственник дедушки, набросившийся на ничего не подозревающую блудницу, через секунду обнаруживший женщину мертвой, а меня – совсем одну. Несколько лет спустя он допился до смерти, и лишь дедушка захотел вырастить меня. Говорил, что не может дать пропасть истинным путешественникам. Большинство людей имеют одну тень, но мне кажется, что у меня их две. Прошлое преследует меня каждый день, каждую секунду, и я не могу от него избавиться. Брак с Джулианом мог, наконец, оборвать перешептывания других путешественников. Возможно, наконец-то дал бы мне уважение.

Брак был единственным способом для многих женщин в истории сбежать от своего прошлого и положения, в котором они были рождены. Они не могли, как мужчины, своим трудом строить свою жизнь, жить на собственные средства. Это было ужасно несправедливо по отношению к ним… и особенно несправедливо, что София, которая должна была иметь будущее, доступ к возможностям, оказалась заперта в этой клетке, накинутой на нее семьей.

Этта, наконец, отбросила последние остатки гнева и прижала руку ко лбу, пытаясь постигнуть услышанное. София поднялась на ноги и принялась дергать шнурки корсета и платья.

Спустя мгновение Этта встала помочь ей:

– Если ты родственница старику и путешественников осталось так мало, почему не ты наследница Сайруса?

София закатила глаза:

– Потому что несколько месяцев назад родился ребенок, настолько дальний родственник дедушки, что, дай бог, капля крови наберется, но он мальчик, а значит, прав у него больше. Наследничек у нас – малыш Маркус Айронвуд. Пока. Придется подождать, пока он не подрастет, чтобы определить, путешественник он или страж. Если последнее… Что ж, возможно, дедушка пойдет на отчаянный шаг и пересмотрит правила.

– Это смешно, – сказала Этта. Мысль, что София возглавит семью и подчинит ее своей воле, была, мягко говоря, ужасна, хотя едва ли ей удастся стать хуже старика. Она была амбициозна, и Этта по-прежнему не могла понять, действительно ли она непричастна к смерти Элис, но, конечно, Софию не должны отвергать только потому, что она девушка. Как и любую другую женщину.

– Это… – София изумленно запнулась. – Ты согласна? Так все делается и всегда делалось, но старшие родственники отказались от своих прав, женившись против дедушкиной воли. Я единственная из моего поколения, достаточно тесно связанная с его родом, чтобы всерьез претендовать на роль главы семьи, и я, безусловно, единственный оставшийся в живых путешественник, лично им воспитанный.

– Может, тогда действительно настало время для перемен, – предположила Этта. – Ты можешь изложить свои доводы?

– Как? Женщинам запрещено присутствовать на семейных советах. Как мне заставить дедушку увидеть то, что было перед его глазами все это время? – София покачала головой. – Как побороть гору? Как сдвинуть ее, если нет даже лопаты?

– Может, тебе не надо ее двигать, – проговорила Этта, складывая платье на крышку сундука. – Может, ты должна на нее взобраться.

София уставилась на Этту, ее лицо все еще пылало от жара собственных слов.

– Я не знаю, подвернется ли лучший выбор, чем Джулиан. Он был… он был идеальным.

– Никто не идеален. Даже ты.

София фыркнула, забираясь в постель и перекатываясь к стене, освобождая место для Этты. После минутного колебания Этта последовала ее примеру, примостившись на самом краю, только что не падая. Матрас оказался каким-то странным, словно бы набитым соломой, во всяком случае, пах соответствующе. Скрипнул каркас, но был и еще какой-то звук, производимый веревками, поддерживавшими матрас. Они терлись друг об друга, звуча, как канаты на корабле, когда матросы регулировали паруса. Ее мысли вернулись к Николасу – интересно, где он спит. София наклонилась над ней, задувая свечу на прикроватном столике. Дым потянулся в темноте серебряной цепочкой.

– Огастес был отцом Николаса? – прошептала Этта.

– Да. – София перевернулась, раскачивая всю кровать. Тишина растянулась на несколько ударов сердца, перемежавшихся только ее дыханием. – По правде говоря, я об этом немногое знаю… только слухи. Но Огастес был безумно, безумно влюблен в Роуз. Твою маму. Все это знали, как и то, что он был сам не свой, когда она пропала. Он был… сломлен.

Как говорилось в письме? Но также надеюсь, что это поможет тебе оставить все в прошлом и успокоить свой терзающийся рассудок.

– Он искал ее многие годы, даже когда дедушка велел прекратить. В конце концов, он должен был исполнить свой долг и обеспечить наследника, так что он женился и на свет появился Джулиан. Но Огастес не был… приятным. Ни верным, ни любящим. Просто зверем. Брал, что хотел, от кого хотел. Ты понимаешь?

Этта понимала.

Мать Николаса была рабыней, и Огастес напал на нее, надругался и, в довершение ко всему, так и не освободил ее. В Этте снова вскипела ярость, и она снова заскрежетала зубами. На мгновение она была готова разнести стены таверны голыми руками.

– Джулиан был не таким, – тихо продолжила София. – Совсем. Он был добрым.

– Ты любила его? – спросила Этта. Голос Софии покрывался бережной броней, когда она говорила о нем; либо горе было все еще слишком свежо и сильно, чтобы его касаться, либо между ними не было большой пылкой любви.

– Мне было… хорошо, – ответила София. – Это он заслуживал того, чтобы жить, а не бастард. В том, что Джулиан умер, виноват Николас, и он с готовностью это признает… словно это каким-то образом снимает с него часть вины. Им не следовало соваться на ту тропинку в Гималаях – не в сезон дождей. Он был там, чтобы заботиться о Джулиане, удовлетворять его потребности, оберегать от беды и при необходимости пожертвовать жизнью. Лучше бы он заставил их повернуть и выбрать другой маршрут.

Этта повернулась к ней лицом, слишком напуганная, чтобы спросить. Николас прекратил путешествовать не просто так. Он намекнул, что заперт в этой эпохе, и она подозревала, что находилась на грани того, чтобы выяснить почему.

– Что произошло?

– Они шли в монастырь Такцанг-лакханг, дедушка хотел там что-то найти…

Астролябию? – предположила Этта. Николас не удивился, услышав о ней.

– Монастырь находится высоко в горах – на скале с отвесными склонами. Если верить россказням крысеныша, началась буря и Джулиан поскользнулся и упал. Как получилось, что они стояли так близко друг к другу, а Николас не смог его поймать?

– Боже мой… – прошептала Этта.

София повернулась лицом к стене, выпрямившись.

– Один брат выжил, второй – умер. И если хочешь знать мое мнение, он сделал это нарочно.

Этта почувствовала, что челюсть свело судорогой, а руки вжимаются в живот.

– Зачем ему это делать? Джулиан был его единокровным братом… и, кроме того, Николас благородный…

– Какой прок в благородстве, когда жадность разъедает до основания? – перебила София. – Хотя ты права: все сводится к крови, которую они делили. Джулиан вышел из игры, и он стал следующим претендентом. Он же прямой потомок дедушки.

– Нет, – прошептала Этта, прогоняя картину перед глазами. Не он. Мысль разъела его образ, стоявший перед глазами, смыла его, словно волна. Он был ее якорем здесь, единственным надежным человеком, на честность и порядочность которого она могла рассчитывать. Она не могла позволить Софии отнять это у нее; во всяком случае, пока она не услышит версию Николаса. – Исключено…

– И знаешь, что действительно печально, Этта? – прошептала София. – Если бы он спросил, если бы предложил себя, дедушка подумал бы об этом. Я-то знаю. В этой семье предпочтительнее родиться ублюдком, чем девочкой.

– Уходи, София, – посоветовала Этта. – Беги, если нужно… если с этой семьей действительно каши не сваришь, сделай, как сделала моя мама, и начни все сначала!

Ответа пришлось ждать очень долго.

– Если я не Айронвуд, то я никто, – проговорила София слабым голосом. – И ничего не имею.

– Это неправда, – возразила Этта, потрясенная смирением в голосе девушки.

Но ответил только проход: раскатистым бормотанием, хриплым шепотом лжи… он пел о свободе, открытии, возвращении потерянного, но давал лишь клетку, полную вранья и разочарования.