27
ВСПОМОГАТЕЛЬНАЯ КИТОБОЙНЯ ГРИВЗА № 5, КИТОБОЙНЫЙ РЯД, ДАНУОЛЛ
15-й день, месяц тьмы, 1851 год
«Избегай Блуждающего Взора, что перескакивает с одного на другое и вечно притягивается к блестящим вещам, которые в один момент завладевают мыслями любого, а в следующий уже несут в себе беду. Ибо глаза не устают видеть, но не умеют быстро изобличать иллюзии. Человек с блуждающим взором подобен кривому зеркалу, которое превращает красоту в уродство, а уродство в красоту. Удерживай взгляд на чистом и верном, и тогда сумеешь ты распознать оскверненные святилища Чужого».
– ПЕРВЫЙ ЗАПРЕТ
Выдержка из работы, описывающей один из Семи Запретов
Эмили заставила себя встать. В ту же секунду «китобой», которого она не заметила раньше, схватил ее за руку и потащил в самый центр бойни, где ее снова поставили на колени.
Жуков что-то сказал, но она не расслышала его слов. Она не слышала и не видела ничего, кроме отражения в зеркале.
Оно снова дрогнуло и изменилось. В его гладкой поверхности все еще отражалась бойня, но цех был пуст – не было ни ее, ни Жукова, ни «китобоев». Цех был погружен во тьму, сквозь трещины в полу пробивались сорняки, а дальняя стена – толстенная дальняя стена, которая должна была отражаться прямо за спиной у Эмили, высокая и неприступная, – лежала в руинах, напоминавших зловещую щербатую усмешку, которой бойня улыбалась городу.
Городу, охваченному огнем.
Эмили видела его целиком, до самых окраин. От знаменитой Часовой башни осталась лишь развалина, река Ренхевен сама превратилась в зеркало и отражала адский огонь.
Дануолл был разрушен – все дома, все постройки выгорели дотла. На глазах у Эмили стены рушились, подобно замкам из песка, и в воздух вздымались клубы пыли, которые смешивались с густым черным дымом, плававшим над городом, как чернила в воде.
Она видела и Дануоллскую башню. Свой дом, имперскую крепость, великий символ не только Дануолла и острова Гристоль, но и всей империи.
Вот только Дануоллская башня была разрушена и покинута, ее стены расрескались и упали. Огонь еще не добрался до нее, но оставалось недолго. Единственные оставшиеся обитатели башни уже бежали прочь.
И это были крысы.
Тысячи и тысячи крыс. Они текли единой волной, наступая друг на друга, перелезая через булыжники и поваленные стены, выпрыгивая из окон, больше похожих на пустые глазницы гниющих черепов.
Крысиная чума уничтожила Дануолл. Крысиная чума убила всех до единого, и теперь город был охвачен огнем. Дануолл был мертв, остался в прошлом, стал историей, трагедией, которая похоронным колоколом звучала сквозь века.
– Равновесие, – сказал Жуков.
Эмили поморщилась от этого слова и моргнула. Вдруг изображение в зеркале вновь дрогнуло, и она увидела китобойню такой, какой она и была. Она увидела себя, и Жукова, и «китобоев», и…
Нет. Это была не она. Почему-то в центре цеха стоял трон – тот самый трон. И на нем сидела женщина – императрица, – но она была старше, ее волосы поседели и растрепались, лицо осунулось, под глазами залегли черные тени.
Эмили узнала ее. Но это было не воспоминание. Это было не прошлое. Это происходило сейчас. В настоящем. В настоящем, которое так и не наступило и не могло наступить.
Потому что женщину на троне убили. Зарезали почти пятнадцать лет назад.
Это была Джессамина I Колдуин.
Мать Эмили, которая, сидя на сломанном троне, потухшими глазами взирала на пылающий город.
Эмили тряхнула головой и зажмурилась. За закрытыми веками плясали тени пожара. Не открывая глаз, она запрокинула голову и закричала.
Она кричала, пока не сорвала голос, пока в легких не кончился воздух. Затем она упала на бок и щекой ударилась о твердый и влажный пол.
Хорошо. Очень хорошо. Пол был холодным, щеку пронзило болью, и Эмили сконцентрировалась на этой боли, приказывая себе не попадать в плен иллюзий, вернуться к реальности, очнуться здесь и сейчас. И не играть в игры Жукова.
Он смеялся. Эмили открыла глаза. Зеркало висело все там же, но теперь отражало лишь бойню – такой, какой она и была, – как самое обычное зеркало. И все же, глядя на него, Эмили заметила, как по его поверхности то и дело пробегала рябь, словно это было не стекло, а глубокое море, по которому пробегал легкий ветерок.
Эмили приподнялась на локте. В голове застучало, но затем все стихло. Она посмотрела на Жукова, который стоял рядом.
– Что ты такое? – хриплым шепотом спросила она.
– Меня зовут Жуков, – ответил он, – и я герой Тивии. Двадцать лет я служил своей стране, и служил хорошо.
Он поднял руку ладонью вверх, протянул ее к зеркалу и сжал пальцы, словно вытаскивая что-то.
Вытаскивая прошлое в настоящее, чтобы показать Эмили.
Она снова посмотрела в зеркало.
Она увидела
деревья, холмы, горы, снег. Тивию, прекрасную и благодатную страну, холодное немилосердное сердце которой окружали богатые прибрежные районы.
Она увидела
людей, крестьян, спешащих по делам. Галопом поскакали кони, одетые в черное всадники стали орудовать мечами, бросать пылающие факелы в соломенные крыши, втаптывать женщин и детей в холодную грязь.
Она увидела
мужчину в зеленом, который появился из ниоткуда и прыгнул на горящую крышу. Двигаясь быстро, как молния, он перепрыгнул на круп лошади, перерезал горло бандиту и сбросил его тело на землю. Он стремительно понесся вперед на коне, ничуть, не менее ловко и быстро сверкая ножом.
Один против многих. И он победил. Деревня была спасена.
Она увидела
мужчину в зеленом, который шел по освещенному факелами коридору, и в мерцающем пламени было видно его лицо – он был красив и молод, его голубые глаза сияли столь же ярко, как и льды его родины, черная остроконечная бородка была аккуратно подстрижена. На этот раз в руке у него был не нож, а меч. Он прошел по коридору и вошел в комнату, в просторный зал.
Там стоял длинный стол, за которым сидел мужчина в форме, окруженный другими мужчинами в такой же форме. Они смеялись. На столе лежали документы. Может быть, карты, может, что-то еще.
У них не было шанса. Герой Тивии скользнул в зал и перерубил мечом шею ближайшего к нему солдата. Не успели остальные и глазом моргнуть, не успел тот мужчина даже встать, как по полу одна за другой покатились головы.
Покидая зал, мужчина в зеленом оставлял там одних мертвецов, а документы на столе сгорели в огне, который скоро поглотил и тела, и зал, и стены, и портьеры.
Она увидела
здание – огромное, как Аббатство Обывателей, но широкое и приземистое, как толстый паук в центре своей паутины. К его дверям вела прямая как стрела улица. Эта улица вся была в цветах – в миллионах цветов разных оттенков, – и вдоль нее стояли люди, они ликовали и аплодировали, в то время как за спинами у них расположились мужчины в красно-черной униформе, бесстрастно наблюдавшие за всем происходящим и изучая глазами толпу.
Они были среди людей, они были на крышах, они были повсюду. Где-то далеко, в узком переулке, мужчины в униформе вытаскивали людей из толпы – людей, которые не ликовали и не хлопали в ладоши, как остальные, – и били их длинными дубинками, а затем бросали в железные фургоны.
А на ступенях цитадели, выстроившись в шеренгу, стояли старики – их лица были суровы и не выдавали чувств, а униформа не отличалась от униформы остальных. Перед ними стоял мужчина в зеленом, с голубыми глазами и аккуратной бородкой. На груди у него была алая лента – небольшая, всего лишь квадратный лоскут блестящей ткани, не более, – и он махал рукой толпе, пока один из стариков нашептывал ему на ухо, чтобы он махал и дальше и не останавливался, потому что у него получается хорошо.
Эмили моргнула, и картинка рассыпалась. Вздохнув, императрица посмотрела на Жукова.
Он подошел к зеркалу, вытянув руку перед собой и глядя на свое отражение. На прошлое. Эмили понимала это. Она узнала тивианскую цитадель в Дабокве. Узнала некоторых стариков на ступенях – это был их местный совет, который правил страной, получившей относительную автономию в рамках Островной империи.
Красивым мужчиной в зеленом был Жуков, это было очевидно. Красная лента служила наградой за его героизм и смелость, и службу народу.
– Что случилось? – хрипло прошептала Эмили. Она решила было повторить вопрос, подумав, что Жуков его не расслышал, но он ответил сразу.
– Мир изменился, императрица, – сказал он. – Равновесие нарушилось, и мир пошатнулся вместе с ним.
Отражение в зеркале снова изменилось. Эмили почувствовала, как ее притягивает к нему, и задрожала от холода на жаркой китобойне. Она смотрела, как образы в зеркале движутся, проигрывая сцену, которую она сотни, тысячи, миллионы раз воспроизводила в собственной памяти.
Дануоллская башня. Беседка над гаванью.
День, когда Корво принес плохие новости.
День, когда погибла мама.
Эмили почувствовала, как все внутри сжалось. Она увидела, как Корво разговаривает с императрицей. Она увидела слезы в ее глазах.
Она увидела, как появились «китобои», возглавляемые коварным Даудом. Увидела, как сверкнули их ножи. Увидела, как Корво вступил с ними в схватку и потерпел поражение.
Увидела, как они убили ее мать.
Увидела, как избитого до бесчувствия Корво утащили прочь.
Эмили закрыла глаза.
– Я не понимаю, – сказала она и, вновь открыв глаза, заставила себя взглянуть на Жукова, который смотрел в зеркало. – Как это связано с вами и с Тивией?
– Это напрямую связано с Тивией, – прошипел Жуков, не скрывая ярости.
Эмили отпрянула.
Он выбросил руку к зеркалу и снова потянул назад, словно перебирал струны времени, чтобы показать еще кое-что. Картина сменилась, в зеркале снова показалась цитадель. Толпа ликующих людей, множественные аресты. Чествующий героя совет. И…
Нет. Все было иначе. Совету не доставало более половины членов, включая сердитого старика, который нашептывал Жукову, что делать. Жуков там был, но одет не в зеленое, а в черное и красное – в военную форму. От остальных его отличала лишь алая лента, приколотая к груди.
За ним, в сопровождении городских стражников – Дануоллских городских стражников в парадной форме – стояла…
– Нет, – выдохнула Эмили, отказываясь верить своим глазам.
Императрица Джессамина. И выглядела она точь-в-точь как в день своей гибели. Молодая, цветущая, полная жизни.
– Новая заря Тивии, – сказал Жуков. – Так должно было случиться. Тивией правил совет жестокости, людьми не управляли, их контролировали, все туже затягивая у них на шее железное ярмо.
Жуков шагнул ближе к зеркалу.
– Это было настоящее преступление, и я видел это, так что стал преступником и сам. Я делал все возможное, работал в тени, как мог помогал людям, но правители – так называемые секретари народа Тивии – приставили ко мне шпионов. В черных масках, без имен, без родины, эти операторы в любую минуту были готовы к действию.
Они пришли ко мне ночью, но не убили меня. Они привели меня в цитадель, к верховным судьям, к трем правителям государства. И те завербовали меня. Сказали, что понимают, чем я занимаюсь, и что у них есть план, как изменить Тивию. Прежде чем действовать, каждому из них пришлось долго ожидать, пока он не займет свой пост, не получит власть. Они сказали, что ждали этого всю жизнь, и подготавливали изменения. Они хотели, чтобы я стал частью их плана. Чтобы я продолжил свою работу, продолжил бороться за благополучие людей.
Тивия полнилась бандитами и революционерами, которых подстрекали изгнанные принцы, спускавшие в тавернах все свои деньги и склонявшие людей на сторону сопротивления движению, которое лишило их власти. Народ не понимал, а верховные судьи пока не могли объяснить, еще не пришло время. Революция таила в себе опасность, главными врагами нового строя были анархисты.
Да, но верховные судьи были на стороне простых людей, на стороне народа. Революция была необходима. Стране нужны были изменения. Верховные судьи согласились с этими опасными идеями, даже поддержали их, но они работали изнутри. А я был нужен им, чтобы поддерживать спокойствие, чтобы останавливать тех, кто выступал против них.
Ничто не должно было нарушить их великий план.
И я поверил им. Меня представили народу как героя – первого среди равных, единственного человека, единственного во всем свете, который мог их защитить. Меня чествовали. Мне оказывали почести. Я работал на верховных судей годами – и эти годы моей жизни, как я позже понял, прошли зря. Меня использовали – я был не инструментом свободы, а инструментом подавления. Обещанные ими изменения не происходили, никто и никогда не собирался ничего менять.
Меня сделали отвлекающим фактором, символом для народа, который позволял всем жителям Тивии мечтать о лучших временах, которые никогда не наступят, пока железный кулак верховных судей сжимался все сильнее.
Жуков повернулся лицом к Эмили. Картина в зеркале померкла, поверхность всколыхнулась и отразила реальный мир.
– На связь со мной вышли агенты из Дануолла, – продолжил Жуков, – служащие Тайной канцелярии. Мне сказали, что Дануолл следил за происходящим в Тивии и хочет изменений – настоящих перемен, а не ложных обещаний и загадок верховных судей. Они считали, что я смогу претворить все эти планы в жизнь. Я был внутри. У меня были доступ и знания. Я должен был стать шпионом, чтобы раскрывать их секреты, собирать информацию и сообщать обо всем в Дануолл.
И тут я понял свои возможности. Дануолл что-то планировал – не войну, нечто куда более хитрое. Постепенный захват власти, возвращение той части империи, которая вышла из-под их прямого контроля.
Жуков сжал руку в кулак и ударил им себя в грудь.
– И я был нужен им! Без меня они ничего не могли сделать. Ничего! Я был осью мирового равновесия. Не было никого важнее меня, никого достойнее, чтобы вырвать Тивию из лап людей, которые ее предали. Секретарям и верховным судьям должен был прийти конец. Я бы повел народ за собой, имея на это полное право. Я боролся за этих людей. Тивия была моей, и с помощью императрицы Джессамины я мог отвоевать страну. Мою страну.
Кулак Жукова задрожал, когда он сжал его еще крепче.
В горле у Эмили встал ком. С трудом сглотнув, она кивнула и догадалась, что случилось дальше.
– Но вы не знали, – тихо сказала она, – что против моей матери планируется заговор. Что ее хотят лишить власти.
– Нет, – покачал головой Жуков. – Убийство императрицы Джессамины все изменило. Когда ее не стало, глава Тайной канцелярии потерял интерес к революции и провозгласил себя лордом-регентом. Всему виной была, пожалуй, его гордость. Решив, что вся империя теперь подчиняется ему, он напрочь забыл о Тивии.
– Вас выдали верховным судьям, – сказала Эмили, – в обмен на более тесные дипломатические связи.
Жуков склонил голову.
– Мне даровали главное благо народа Тивии – свободу! – Он хрипло, коротко усмехнулся. – Свободу! Свободу от ответственности. Свободу от службы. Свободу от прав. Свободу от свободы! Меня отправили в Ютаку, в соляные копи.
Он ухмыльнулся, постепенно успокаиваясь.
– Но никто не ожидал, что я вернусь.
– Теперь я знаю, что вы лжете.
– Что?
Жуков резко повернулся к Эмили и навис над ней. Она вдруг ощутила невыносимую слабость и почувствовала металлический привкус во рту. Девушка сглотнула и заставила себя отвернуться. Чувства притупились, но не исчезли.
– Никто не возвращается из тюрем Тивии, – прошептала Эмили. – Это всем известно.
– Вы говорите правду, императрица, но знайте, я не лгу.
Эмили сморгнула слезы и снова через силу посмотрела на Жукова, пытаясь сфокусироваться на своем отражении в его очках. Эта уловка сработала раньше – сработала и сейчас.
– Тогда как же вы выбрались?
Жуков опустился на корточки рядом с Эмили. Она не отводила глаз от своего отражения, но, конечно же, чувствовала источаемое противником тепло. Вряд ли это было тепло резервуара – Жуков довольно давно не подходил к его краю. Нет, это тепло как будто исходило изнутри Жукова, из складок его огромного шарфа и черной шинели.
– У меня было видение, – сказал Жуков. – Оно явилось ко мне в соляной шахте. Видение огня, великого пожара. Глубоко под ледяным панцирем, где мы копали промерзшую землю, я нашел старинный артефакт – бронзовый нож. Реликвию из другого времени, полную сил и секретов. Стоило мне взять его в руки, как я услышал его песнь. Он прошептал мне все свои тайны, и там, в темноте, я открыл глаза. Он показал мне свет, сияющий вокруг.
Жуков поднял руки и согнул пальцы, словно все еще держал нож, поворачивая его из стороны в сторону. Теперь этот нож стал частью расплавленной массы, бурлящей в резервуаре.
– Нож рассказал мне, как вырезать костяные амулеты – атрибуты его силы. Он сам двигал моей рукой, руководил мною, когда я вырезал амулеты, открывающие силы Бездны. Сначала справиться с этой силой было непросто. Я терялся в ней, я тонул. Я даже пытался резать себя, рассекал собственную плоть, но, очнувшись, обнаружил, что вырезал лишь символ на тыльной стороне моей ладони – примитивное изображение метки Чужого, эхо песни, которую пел нож, которую я слышал в холодной темноте Ютаки, которая принадлежала юноше, чью жизнь этот клинок забрал тысячелетия назад.
После этого я обратил клинки против других и стал вырезать амулеты из их костей. Именно благодаря этим амулетам я и сумел сбежать. Они открыли во мне силу, которая дремала внутри, которая была отражением моей собственной воли. Когда я прибегал к этой силе, каждое зеркало, каждое отражение превращалось в коридор, по которому я мог перемещаться.
– Так вы и сбежали? – спросила Эмили.
– Лагерь в Ютаке окружен знаменитой долиной голубых ледников, которая находится в самом сердце Тивии. Во льду много отражений. – Жуков пожал плечами. Эмили даже представила, как он нахмурился под своим шарфом.
Вот бы увидеть его лицо! Узнать, какой он сейчас. Эмили не сомневалась, что чудовище, скрывающееся за толстой шинелью, шляпой, шарфом и очками, точно не было тем красивым и статным героем Тивии, которого она видела в зеркале.
– Покажите мне свое лицо, – сказала она.
Жуков рассмеялся и поднялся на ноги.
– Вряд ли вам этого действительно хочется. – Он зашагал кругами, размахивая руками в воздухе. – Перенос сквозь лед имеет свои… побочные эффекты.
Обернувшись, он поднял руку. Эмили решила, что сейчас он, наконец, размотает свой шарф, но тут он как будто передумал и ткнул ею в императрицу.
– Расскажите мне, что вы видели.
– Что?
Он указал на зеркало.
– Там. Расскажите, что вы увидели.
– О… Я видела Тивию. Труд вашей жизни.
– Нет, до этого! Что вы увидели первым?
Эмили нахмурилась. Разве он не видел это сам? Город в руинах, охваченный огнем. Императрицу Джессамину, живую, но постаревшую, сидящую в одиночестве на сломанном троне.
Крыс. Целое море крыс.
«Пусть говорит. Пусть говорит».
– Я не понимаю, – ответила она.
Жуков раздраженно воскликнул – Эмили впервые видела, чтобы он потерял контроль над собой, – и подошел к ней. Он опустил взгляд, и она почувствовала, как красные глаза прожигают ее, а бойня отходит на второй план. На мгновение она потеряла ориентацию.
А потом все словно стихло.
– Не шути со мной, дитя, – сказал Жуков. – Амулеты даруют мне разные силы, и я могу причинить тебе гораздо больший вред, чем простая дезориентация. – Он снова указал на зеркало. – Это зеркало показывает прошлое, настоящее и будущее – возможное будущее, если колода мира снова будет перетасована и карты лягут иначе. Теперь говори, что ты там увидела?
Нахмурив лоб, Эмили сложила воедино все части мозаики.
Видение города, где ее мать жива, но обречена править в муках, было будущим. Будущим, которое могло наступить.
Как и видения Эмили хохочущей на троне, пока Корво убивает ей на потеху всех аристократов города.
Все это были возможные варианты будущего – того будущего, которое наступило, если бы пятнадцать лет назад план Жукова был бы исполнен. Если бы он захватил Тивию и заменил один железный кулак на другой.
Будущее, которое наступило бы, если бы мама Эмили осталась жива.
– Я… – пробормотала Эмили. Чего хотел Жуков? Ради чего все это?
– Говори, Эмили! – проревел он. – Я победил?
Эмили зажмурилась.
– Я не понимаю!
– Зеркало! – воскликнул Жуков, после чего наклонился и рывком поднял Эмили на ноги. Одной рукой он схватил ее за лицо и сжал щеки, поворачивая ее к зеркалу, а другой показал в него. – Прошлое, настоящее и будущее сейчас здесь, в этом цеху. Мне лишь нужно дождаться подходящего момента и сделать последний шаг. – Он отпустил Эмили, и она упала на пол. – Скажи мне, когда наступит этот момент, и я спасу твою мать! Я спасу ее, и история пойдет так, как и было задумано!
Эмили побледнела. Конечно. Он мог перемещаться сквозь зеркала – сквозь отражения. Он сказал, что для него они превращались в коридоры. А это зеркало, это невероятное магическое зеркало, было…
Дверью.
Дверью в прошлое. В тот день пятнадцать лет назад, когда Корво принес плохие новости. В тот день, когда мир Эмили рухнул.
В тот день, когда убили ее мать.
И…
Он мог это предотвратить. Это было в силах Жукова. Он мог шагнуть в зеркало. Вернуться назад. Помочь Корво одолеть Дауда. Предотвратить убийство.
Спасти ее маму.
И…
И обречь мир на будущее, полное смерти и тьмы, на будущее, где Дануолл пал, где ее мать правила жуткой империей, где дочь императрицы была одержимой маньячкой, а ее отец – жестоким убийцей.
Эмили покачала головой.
– Нет.
Жуков попятился, как будто его толкнули.
– Что?
– Я вам не позволю.
– Послушай меня, императрица, – прошептал он. – Я предлагаю тебе целый мир. Я даю тебе шанс исправить ошибки. Восстановить равновесие. Я могу спасти твою мать.
– Я знаю, – кивнула Эмили.
– Тогда в чем…
Эмили грустно улыбнулась.
– Если вы вернетесь и спасете мою мать, вы спасете себя. Вы захватите Тивию. Вы придете к власти.
– И твоя мать будет жива – здесь, сейчас.
Эмили покачала головой.
– В гибнущем мире, – сказала она. – Правительница империи болезней и огня. Вы будете править Тивией, но недолго. Крысиная чума распространится и убьет всех до единого. Дануолл станет лишь первым городом у нее на пути.
– Ты лжешь.
– Вы сами спросили, что я видела.
– Ты лжешь.
Эмили ничего не ответила.
Жуков развернулся к зеркалу.
– Неважно. Это лишь один из множества вариантов. Твое присутствие здесь сыграло мне на руку, но на самом деле в нем нет необходимости. Я найду другой момент. Мой план исполнится, и я перережу верховных судей, как свиней, которыми они и являются.
Эмили опустилась на корточки и потупила взор. В который раз она попыталась освободиться из пут, но кожаные шнурки крепко стягивали ее запястья.
Она была беспомощна. Беспомощна и одинока.
Жуков подошел к зеркалу. Поверхность всколыхнулась, как вода, и изменилась, когда он принялся искать нужный момент.
Эмили подняла голову.
Краешком глаза она заметила какое-то движение.
На металлической лестнице послышался шорох. Жуков тоже услышал его и повернулся посмотреть.
И тут Эмили почувствовала дыхание возле уха.
– Я здесь, – шепнул кто-то рядом.
