Глава 22

Я иду, склонив голову. Тридцать шагов до машины. Джесси, ты сможешь. Двадцать шагов. У меня дрожат руки, но я держу их в карманах, и никто не видит. Я шагаю к машине. Никто не смотрит, говорю я себе. Никто на тебя не смотрит. Кому ты нужна? Пятнадцать шагов. Почти дошла. Сейчас я сяду в машину, заведу двигатель и поеду. И буду ехать без остановки, пока на приборной панели не замигает огонек, сигнализирующий, что бензин на исходе. Я помчусь на восток, по автостраде в Чикаго. И успею приехать к Скарлетт как раз к тому времени, когда ее мама поставит на стол домашний кимчи-гиге.

— Привет. У тебя все нормально?

Я смотрю на его ботинки. Потом — на ремень футляра с гитарой у него на плече. Не хочу смотреть ему в лицо. Меньше всего я сейчас хочу видеть Лиама. Ну, разве что еще его стервозную подругу. Хотя с Джем будет проще. Если она сейчас попадется мне на глаза, точно прольется кровь. Я расцарапаю ей рожу ногтями. Сломаю ее идеальный носик — шедевр пластической хирургии стоимостью в шестизначное число. Раскрошу в порошок ее фарфоровые виниры.

— Оставь. Меня. В покое. Пожалуйста.

Слезы, они как моча. Можно сдерживать их очень долго, но в итоге они все равно прольются. Десять шагов до машины. Десять коротких шагов, а потом я уеду отсюда и смогу плакать, сколько угодно, и никто моих слез не увидит. Никто не узнает. Я уже представляю, как пересекаю границу штатов.

Представляю себе большой щит у дороги: «Вы покидаете Калифорнию».

— Эй, погоди. Что случилось? — Лиам хватает меня за плечо и не дает мне уйти. Я пытаюсь сбросить его руку, но он держит крепко. — Тебе нужна помощь? Позвать кого-нибудь?

— Нет. Знаешь, что мне по-настоящему нужно? Чтобы вы от меня отстали. Вы оба. И ты, и твоя распрекрасная девушка. — Меня трясет от ярости. Возможно, Лиам здесь ни при чем, но сейчас это неважно. До сегодняшнего дня нападки Джем и Кристе ль были неявными, идиотскими и, в общем-то, безобидными: мои джинсы, наклейки на моем ноутбуке. Но после того как я в течение двух минут поговорила с Лиамом на вечеринке, их издевательства перешли все границы. Прошу прощения, но та беседа была не настолько приятной, чтобы теперь за нее страдать. Она явно того не стоит.

Я пытаюсь представить, что бы я делала прямо сейчас, если бы мы остались в Чикаго и никуда не переехали. Иногда эти мысли помогают мне успокоиться. Наверное, сидела бы на собрании школьной редколлегии, подбирала бы шрифты и картинки для ежегодника. Вряд ли мне было бы весело. Но зато не было бы так погано.

— В каком смысле? — Лиам озадаченно хмурится. Может быть, он не такой уж и умный на самом деле. Дри говорила, что они с Джем встречаются уже полгода, что на пять месяцев и двадцать девять дней дольше, чем нужно, чтобы понять, что твоя девушка — редкостная стерва.

Лиам снимает с плеча гитару и ставит футляр на землю рядом с машиной. У него «Тесла». В самом деле? Ученики Вуд-Вэлли разъезжают на «Теслах»? Кто все эти люди?

— В прямом. Я тебя очень прошу, не подходи ко мне больше. Ты подошел со мной поговорить? Так ты мне не поможешь. Только сделаешь хуже, — говорю я.

— Не понимаю.

— Хочешь знать, почему я расстроена? Спроси у Джем, — говорю я и наконец-то преодолеваю эти последние пять шагов до машины.

— Погоди, — говорит он. — Ты сегодня работаешь? Ты придешь в магазин?

Конечно, я не уеду в Чикаго сегодня. Как бы мне ни хотелось сбежать отсюда прямо сейчас, сначала нужно накопить денег. Моих сбережений хватит только на то, чтобы один раз заправиться. Если выгрести из карманов всю мелочь.

Из меня словно выкачали воздух. Не сбежать и не спрятаться. Вот она, моя жизнь. Здесь и сейчас. Моя жизнь.

— Да, конечно, приду. — Я сажусь в машину и срываюсь с места так резко, что на асфальте наверняка остаются черные следы от шин.

Я жду, пока здание школы не исчезнет из зеркала заднего вида, и только тогда начинаю рыдать.

КН: я вчера посмотрел «Свободных», обе версии, в твою честь.

Я: и?

КН: никакой логики, местные власти не могут запретить танцы, это будет нарушением нашего конституционного права на свободу самовыражения, не говоря уже о церковных запретах.

Я: (тяжелый вздох)

КН: и даже если закрыть глаза на слабую проработку сюжета…

Я: ЧТО?!?!

КН: это не самый лучший фильм.

Я: Скажи, что ты чувствуешь на самом деле.

КН: и все же мне почему-то нравится мысль о том, что они тебе нравятся, понимаешь, о чем я?

Я: Не понимаю, но разбираться не буду. День сегодня поганый. Думаю свалить обратно в Чикаго.

КН: НЕТ!

Я: Ха. Обожаю, когда ты пишешь капслоком. Как прошел день у тебя?

КН: мама вообще не вставала с дивана, я принес ей обед, она к нему не притронулась, в полной прострации, вообще не заметила, что я к ней подходил.

Я: Мне очень жаль. Если бы я могла чем-то помочь… А что твой папа?

КН: говорит, ей надо лечь в клинику, но, если честно, проблема совсем не в таблетках, то есть и в них тоже, но это только симптом проблемы.

Я: В каком смысле?

КН: она потеряла ребенка, это большое горе, с ним так просто не справишься.

Я: Но у нее есть ты.

КН: говоришь, день был поганый, почему? что случилось?

Я: Ничего особенного. Обычный поганый день. Один из многих.

КН: не уезжай из ЛА. я тебя очень прошу, не надо, пообещай, что не уедешь, обещаешь?

Я медлю с ответом. Чего стоит мое обещание Калебу? Мы этак плавно проехали мимо его отказа на мое предложение выпить кофе и продолжаем общаться, как ни в чем не бывало. Но, если честно, если совсем-совсем честно, его нежелание встречаться со мной в реальной жизни меня обижает.

Сегодня, когда мы встретились в коридоре, он опять со мной не поздоровался. Только отсалютовал телефоном. Я уговариваю себя, что он просто боится испортить наш непрерывный письменный разговор. Но сама в это не верю. А значит, могу и солгать.

Я: Обещаю.

Я захожу в магазин. За прилавком сидит миссис Сандлер. Слава богу, мне не придется сегодня работать с Лиамом. Хоть какая-то радость. Вместо приветствия она вручает мне коробку с книгами и просит расставить их по полкам.

— Конечно, — говорю я и начинаю выкладывать книги из коробки. Целая куча самоучителей по управлению финансами. «Как стать миллионером: быстро и наверняка». «Всколыхни рынок». «Деньги прямо сейчас». Я иду к стеллажу, на который мама Лиама прилепила табличку «Разбогатей уже сегодня!», и расставляю книги в алфавитном порядке по авторам. Думаю, не взять ли одну из них для папы, но потом вспоминаю, что (1) мы с ним не разговариваем и (2) он сам может написать книжку о том, как стремительно обогатиться. Тоненькую брошюрку. «Женись на богатой». Коротко и по существу.

— Мне нравится твой деловой настрой, — говорит миссис Сандлер, потому что я управляюсь быстро.

Все, что угодно, лишь бы чем-то себя занять. Она улыбается мне. У них с Лиамом одинаковые улыбки. Я работаю здесь уже больше месяца, но никак не запомню ее имя. Про себя я называю ее мамой Лиама или миссис Сандлер. Думаю, если встречу ее на улице, вне магазина, я ее не узнаю. Она похожа на мам моих одноклассников в Чикаго: не то чтобы не следит за собой, но и не молодится, стремясь сохранить красоту любой ценой. Настоящая мама, а не стареющая актриса.

Я пытаюсь представить себе улыбку Калеба и вдруг понимаю, что ни разу не видела, как он улыбается. Наверное, так и должно быть. КН в моем представлении человек неулыбчивый. Зато я с легкостью вспоминаю улыбку Итана — открытую, солнечную улыбку, которая полностью преображает его лицо. Кажется, я становлюсь одержимой Итаном. Пора лечиться.

— У тебя все хорошо? А то у тебя такой вид… тушь размазалась, — говорит миссис Сандлер и протягивает мне бумажную салфетку. — Хочешь об этом поговорить?

Черт! Я забыла, что утром накрасила глаза. Несмотря на мои категорические протесты и заявления, что я не дружу с макияжем, Агнес клятвенно пообещала, что два-три взмаха кисточкой у ресниц — и моя жизнь изменится, словно по волшебству. Волшебство не сработало, и теперь просто не очень понятно, где синяки, а где потеки туши.

— Не хочу.

Интересно, а как миссис Сандлер относится к девушке своего сына? Она вообще ее видела? Должен Лиам держать дверь своей комнаты нараспашку, когда к нему приходит подруга? Что-то я сомневаюсь. Дремучие правила Среднего Запада не действуют в просвещенном Лос-Анджелесе, где подростки в открытую курят травку, разъезжают на дорогущих машинах и имеют родителей, готовых выложить кучу денег, чтобы уберечь своих чад от неприятностей. Возможно, мама Лиама сама покупает ему презервативы и шутит за взятыми навынос суши, что ей еще рано становиться бабушкой.

Я думаю о маме Калеба. Как она лежит в прострации на диване и не замечает, что сын принес ей обед. Интересно, что он ей принес? Интересно, какая она, его мама? Тоже высокая и красивая? И тоже любит серый цвет в одежде?

Я вытираю лицо и оборачиваюсь к миссис Сандлер:

— Так лучше?

Салфетка вся черная и, возможно, немного соленая.

— Гораздо лучше. Ты очень красивая девочка. И внутри, и снаружи. Ты знаешь об этом?

— Э… спасибо? — Моя вопросительная интонация выдает неуверенность. Как странно, думаю я. Сегодня меня назвали и уродиной, и красавицей. В один день! Я редко слышу такое в свой адрес. Первое — по понятным причинам. Люди обычно не злобствуют до такой степени. И они не настолько правдивы, чтобы говорить тебе прямо, что ты страшная, как смертный грех. А второе… ну, просто это ко мне не относится. Агнес назвала меня сексапильной — так меня еще не называли ни разу, это приятно и удивительно, — но «сексапильная» не значит «красивая». Сексапильная девушка нравится мальчикам, красивая нравится самой себе.

Конечно, мама Лиама уже в том возрасте, когда все шестнадцатилетние девчонки кажутся писаными красавицами. А Джем видит меня такой, какая я есть.

— Если нужно, можешь сегодня взять выходной, — говорит мама Лиама, и я чуть не плачу от такой доброты.

Лишнее напоминание, что у меня больше нет дома. Есть только дом Рейчел, где нет ничего моего. И самое страшное: там нет мамы, которая меня утешит. У меня не осталось вообще никого, кому всегда интересно, что со мной происходит. Интересно лишь потому, что я — это я. Скар старается, да. Но это не то.

Мама уже никогда не сделает мне какао с крошечными зефирками, и мы с ней не разделим на двоих большую пачку шоколадного печенья, чтобы порадовать себя и скрасить неудачный день. Для меня эти маленькие утешительные ритуалы мама устраивала постоянно: например, когда я получила «четверку» за контрольную по математике, хотя рассчитывала на «пятерку», или когда потеряла любимый браслет. А для себя — очень редко, в самых худших случаях. Когда мы узнали ее диагноз. Когда анализы показали низкий уровень Т-лимфоцитов. Когда врач посмотрел на рентгеновский снимок ее внутренних органов и сказал: «Метастазы».

Под конец я сама делала нам какао и выпивала две чашки. Съедала все печенье. За себя и за нее.

— Спасибо, но мне нужны деньги.

Я представляю себе подвал в доме Скарлетт. Конечно, это не дом, даже близко не дом, но все-таки больше похоже на дом, чем мое теперешнее обиталище. Большой угловой диван и старенький телевизор, сделанный еще в прошлом веке и похожий на тумбу с экраном. Легкий запах плесени в воздухе, который чувствуется даже сквозь запах свежевыстиранного белья. Кстати, хорошая мысль. Я вернусь в свою старую школу, где все знакомо и — после Вуд-Вэлли — легко и просто. Скарлетт опять будет рядом. Может, мне снова удастся устроиться в «Смузи-Кинг». Папа едва ли заметит мое отсутствие. Может быть, даже вздохнет с облегчением, потому что ему больше не нужно будет беспокоиться обо мне. Я смогу все устроить. Честное слово, смогу.

Я: Можно мне поселиться у вас в подвале? Выделите мне диванчик? Со следующей четверти?

Скарлетт: Ты серьезно?!

Я: Ага.

Скарлетт: ЧЕРТ, КОНЕЧНО. Только сначала там надо прибраться.

Я:?

Скарлетт: Скажем так, мы теперь зависаем там с Адамом.

— Значит, все хорошо? Собираешься в путешествие? — спрашивает миссис Сандлер, прерывая мой интенсивный сеанс переписки. Да уж. Надо убрать телефон подальше и закончить расставлять книги. Если сегодня меня уволят, это будет уже полный трэш.

— С чего вы взяли?

Она указывает пальцем мне за спину, и только тогда до меня доходит, что я незаметно для себя переместилась к стеллажу с путеводителями.