Книга: Мерцающие
Назад: 17
Дальше: 19

18

Сатвик на несколько недель зарылся в работу. В его лаборатории горел свет, завалы электроники на столах складывались в новые схемы. Его ячейка для писем наполнялась, пустела, снова наполнялась.
Я проснулся в семь часов. Дрожащие руки, холодный фаянс. Скверное утро, давно такого не случалось. И снилось плохое. Во сне разворачивалась темнота – видения из детства.
Я приехал в лабораторию к восьми.
Сатвика застал уже в кабинете. За эти недели у него отросли волосы. Концы стали темные, а у корней – соль с перцем. От этого он выглядел неряшливым – каким прежде не бывал. Прежний Сатвик пропал, его место занял тощий человечек с загнанным взглядом.
Он укладывал коробку, загибал картонные клапаны крышки.
– Куда-то собираешься?
Сатвик вскинул голову. Я его напугал.
– Пакую оборудование. В дорогу.
– Куда?
– Один проект.
Я вошел, вспоминая, как впервые сказал ему это слово. Слово, с которого все началось.
– Какой проект?
– Надо кое-что проверить, – отозвался он, закончив с коробкой и потянувшись за клейкой лентой. – Расскажу, когда вернусь.
– А почему не теперь?
– Может, я ошибаюсь, и ничего не выйдет.
– Джереми знает, что ты уезжаешь?
– Я ему сообщил имейлом. Узнает, когда посмотрит почту.
– Ты слишком много работаешь. Помнишь, когда ты мне это сказал?
– Помню, – кивнул он.
– Люди забывают, что когда-нибудь умрут.
Он улыбнулся. Впервые после эксперимента Роббинса. На минуту передо мной возник Сатвик, которого я видел в первые дни работы.
– Это другое дело, – сказал он.
– В каком смысле?
– Это я должен сделать.
Я кивнул, принимая ответ, хотя он мне не понравился. В голове почему-то всплыла сказка про царевичей.
«В птицу».
Меня снова поразило, насколько Сатвик переменился. Из-за эксперимента. Из-за меня.
Осмотрев комнату, я не заметил недостачи. Трудно было догадаться, что попало в коробку.
– Тебе помочь?
Он покачал головой.
– Нет, справлюсь. – Оторвав кусок ленты, Сатвик заклеил коробку. – Вернусь через неделю.
– Зачем тебе это?
– Затем, что Роббинс солгал, – сказал он. – Эксперимент не провалился.
– Ты тут ни при чем. Не лезь в это дело.
– Не могу, – сказал он.
Я смотрел на него. Сатвик – четвертый царевич, он всегда таким был. «В птичий глаз». Он не умел «не лезть».
Подняв коробку, он двинулся к выходу.
– Ты осторожней там.
Я смотрел ему вслед.
– И ты, друг мой.
* * *
Правда накатывала волнами. Первая попала в новости на следующий день – Роббинс не сумел помешать ее медлительному приливу. Я только потом сообразил, что Сатвик, видимо, знал. Должно быть, поймал какой-то намек в Сети.
Правда состояла в том, что некоторые зародыши прошли испытание. Точно как надеялся Роббинс. На «Ютьюбе» всплыло видео. Загружено анонимом. Утечка из ближнего круга Роббинса. Улыбающаяся мать, над ней склоняются доктора – из живота тянется проводок диода. Сам Роббинс виден на нескольких дополнительных экранах, ждет результата.
Некоторые зародыши вызвали включение зеленой лампочки индикатора. Вызывали коллапс волновой функции.
А другие нет. И видео с ними тоже всплыло.
Те же медики. Другие пациентки.
Взволнованные голоса:
– Попробуй еще.
– Еще раз.
Встревоженное лицо матери. А свет не загорается, не светится зеленым, что ни делай.
– Что это значит? – В голосе матери паника. – С моим ребенком все нормально? Что это значит?
Ролик за роликом. Дюжина животов разной величины. Два совсем разных результата. Большинство эмбрионов обрушивали волновую функцию. Но не все.
И срок беременности не играл никакой роли.
* * *
Сатвик не вернулся ни через несколько дней, ни через неделю.
На десятую ночь меня вырвал из кошмара звонок.
– Нашел одного в Нью-Йорке, – говорил Сатвик.
– Что? – Я тер глаза в попытке проснуться. Понять слова в трубке мобильника.
– Мальчик. Девять лет. Я проверил его на ящике, он не обрушивает волновой функции.
– О чем ты говоришь?
– Он смотрел в ящик, но коллапса волны не было.
Я заморгал в темноте. Сатвик понял первым. Раньше нас всех. Что верно для эмбрионов, верно и для остальных.
«В птичий глаз».
– Что с ним не так? – спросил я.
– Ничего, – ответил Сатвик. – Нормальный мальчик. Нормальное зрение, нормальный интеллект. Я перепроверил пять раз, картина интерференции не исчезает.
– А что было, когда ты ему сказал?
– Я не сказал. Он стоял там и так смотрел на меня…
– Как?
– Как будто уже знал. С самого начала знал, что не сработает.
* * *
Дни превращались в недели. Испытания продолжались. Сатвик нашел еще нескольких. Много.
Он ездил по стране, отыскивая это неуловимое, идеальное скрещение волосков и набирая статистику. Он собирал данные, пересылал их факсом в лабораторию – на хранение.
Я представлял его на том конце линии – в темной комнате мотеля, измученного борьбой с бессонницей и страшным одиночеством своего дела.
Забивала искал утешения в построении сложных филогенетических деревьев, зарывался в кладограммы. Но утешения в них не находилось.
– Нет там кривой частотного распределения, – жаловался он мне. – И равновесие между этническими популяциями не нарушено – не за что уцепиться.
Он перелопачивал собранные Сатвиком данные в поисках хоть какой-то закономерности.
– Распределение случайно, – говорил он. – Не вижу связи.
– Может быть, ее и нет?
Он покачал головой.
– Тогда кто они такие? Какое-то пустое множество? Неиграющие элементы недетерминированной системы?
У Сатвика, естественно, были свои соображения.
– Почему не ученые? – спросил я его как-то ночью, прижимая к уху трубку. – Если разброс случайный, почему никто из нас?..
– Самоотбор, – ответил Сатвик. – Если ты – элемент недетерминированной системы, к чему тебе наука?
– О чем ты говоришь?
– К упорядоченному поведению способны многие виды, – пояснил он. – Оно еще не означает сознания.
– Речь-то о людях, – возразил я. – Не может это быть правдой.
Я еще не договорил, а уже мечтал взять свои слова обратно. Сколько раз они произносились в квантовой механике? «Это не может быть правдой. Так быть не может».
– Факты есть факты, – напомнил Сатвик. – Твои глаза – двойная щель.
– А кто-нибудь из них знал, на что ты их проверяешь, зажигая перед ними лампочку? Они знают, что не такие, как все?
– Один, – сказал Сатвик. И минуту молчал. – Один знает.
* * *
Много дней спустя он последний раз позвонил мне ночью. Из Денвера. Его последний звонок.
– Думаю, нам нельзя было этого делать, – удивительно резко проговорил он.
Я, протирая глаза, сел на кровати.
– Чего делать?
– Нельзя было собирать эту штуку, – сказал он. – То слабое место реальности, о котором ты толковал… думаю, нам не положено было использовать его таким образом. Для проверки.
– О чем ты говоришь? – Свет фонаря с парковки косо падал в окно, рисовал бледную полосу на полу. За ночь комната выстывала. – Что случилось? – спросил я.
– Я снова видел того мальчика.
– Кого?
– Мальчика из Нью-Йорка, – повторил он. – Я его сегодня видел. Он ко мне приходил.
Голова у меня еще не работала. Я мучительно пытался понять.
– Мальчик… – Я еще не проснулся, мне бы кофе выпить. – Чего он хотел?
– Думаю, он приходил меня предупредить.
И Сатвик дал отбой.
Назад: 17
Дальше: 19