Мне было четыре, когда не стало родителей… Воспоминания того периода очень зыбкие, но день гибели мамы и папы помню как сейчас. Я гостила у тети Лии — нашей единственной и весьма престарелой родственницы, а родители должны были лететь на один из спутников Дискриса, по работе.
Я сидела на полу перед галавизором, смотрела мультики, мучила какую-то куклу и ждала их звонка по видеосвязи. Звонка с сообщением, что все хорошо… А вместо этого раздался звонок в дверь.
Никакого любопытства я не испытала, но, когда тетя прошаркала по коридору, я отложила куклу и поднялась на ноги. Пересекла комнату, чтобы выглянуть в коридор и увидеть двух мужчин в полицейской форме.
Когда полицейские уходили, тетя Лия плакала. Это вызвало закономерное беспокойство, и я, кажется, спросила… Тетя ответила не сразу. Сперва обняла крепко-крепко, потом усадила на диван и снова прижала к себе…
А дальше — все. В мой счастливый мир вторглась суровая реальность. Корабль разбился на взлете. Родителей больше нет.
Истерика длилась несколько дней, ко мне даже врачей вызывали. И хотя тетя отлично понимала, что ей в ее возрасте и при ее болячках воспитать малолетнего ребенка будет очень трудно, сразу подала документы на установление опеки.
Точно знаю — если бы я попала в приют в возрасте четырех лет, моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. Но мне повезло, тетя смогла отстоять право на опеку, и до двенадцати я жила с ней.
Лия дала мне очень много. Именно она учила вещам, о которых большинство приютских детей даже не подозревают. Она объясняла, как вести домашнее хозяйство, обращаться с деньгами и разговаривать с людьми. Именно она вложила в мою голову представления о правильном питании и образе жизни. Она же учила анализировать собственные поступки и обращать внимание на последствия. Думать головой, а не другими, не предназначенными для мыслительного процесса местами.
Тетя вкладывала в меня все, что только могла, и любила не меньше, чем любили родители. А потом Лии не стало… Вот тогда меня все-таки отправили в приют.
Первые два года в приюте были… нет, не кошмаром. Хуже! В тот период мной владело лишь одно желание — пойти и прыгнуть с небоскреба. Только небоскребов поблизости не имелось — приют располагался в районе с низкоэтажной застройкой.
Зато рядом протекал глубокий водный канал промышленного назначения, и однажды, после очередного конфликта с соседками по комнате, я сбежала из корпуса, добралась до канала и поднялась на высокий парапет.
Я целую вечность стояла под лучами яркого летнего солнца и смотрела на бурую, почти неподвижную воду. Почему не прыгнула? Не знаю. До сих пор не знаю, что меня остановило.
А через пару месяцев случилось событие, которое перевернуло всю мою жизнь — в приюте организовали хор…
В хор принимали не всех, но меня взяли. Удивительно, но до этого момента никакой склонности к музыке я в себе не замечала, а тут… пение стало отдушиной. Во-первых, у меня действительно получалось, во-вторых, преподаватель держал жесткую дисциплину, и уж где-где, а на этих занятиях меня не били и не унижали.
Здесь, в хоре, я была своей, а там, в корпусе, меня считали «девочкой-мажором». За то, что прожила в семье гораздо дольше остальных. И за то, что держалась немного иначе, нежели другие, и никогда не соглашалась на сомнительные предложения из серии «сходить в корпус к парням» или «поиздеваться над малолетками».
Через год наш хор отправили на конкурс, и он, как ни странно, занял призовое место. В результате этой победы случился еще один выезд, а потом еще…
На одном из выступлений меня и заметили… Представитель жюри — уже не популярный, но все еще известный артист.
Он начал появляться в нашем приюте. Не ради хора, разумеется, а ради меня. Помог поставить первый сольный номер и, подписав сотню согласований, лично вывез на очередной конкурс.
Я заняла первое место и заработала титул «юное открытие года», но вкус у этой победы оказался горьким. Когда вернулась в приют и весть о моем успехе добралась до девочек из корпуса… мне не простили. И это было очень больно. Причем в самом прямом смысле.
В итоге на следующий концерт пришлось надевать закрытое платье, чтобы спрятать россыпь синяков. Зато мне выделили отдельную комнату, а мой покровитель начал добиваться опекунства. Впрочем, решение об опеке он принял еще раньше, даже до того, как я взяла награду.
Суть его намерений?.. Мне было шестнадцать, и знать наверняка я не могла. Но тетя Лия вложила в мою голову действительно много, так что некоторые подозрения имелись. Хотя, даже не будь этих подозрений, свято верить в удачу я не спешила. Конечно, воображала, что еще чуть-чуть, и мир новыми красками заиграет, но… нет, не верила.
Когда покровителю отказали в опеке, я не расстроилась. И о причинах, по которым государственные службы приняли такое решение, не спросила. Мне оставалось меньше двух лет до совершеннолетия, и теперь, имея отдельную комнату, я была не против провести это время в приюте. Тем более возможность петь никто не отнимал. Я все так же занималась музыкой, участвовала в концертах и конкурсах. А еще заканчивала приютскую школу…
К моменту совершеннолетия у меня уже было имя и предложения от нескольких продюсеров средней руки. Однако отказываться от того, кто вывел в люди и поддерживал все это время, я не собиралась.
Зато идею поселить меня в одной из принадлежащих ему квартир приняла в штыки. Я предпочла вернуться в квартиру тети Лии — эта недвижимость перешла ко мне по наследству.
А спустя некоторое время стало ясно: вещи, которых от меня хотят, с моей моралью несовместимы. Пока я являлась несовершеннолетней воспитанницей приюта, покровитель держался, а едва статус изменился — все.
Первые настоящие попытки перевести отношения в горизонтальную плоскость были довольно мягкими, и я еще надеялась, что это пройдет. Даже с его женой познакомилась, чтобы хоть как-то себя обезопасить.
Но переломный момент все равно наступил — после одного из выступлений мой покровитель вломился в гримерку в предельно неадекватном состоянии. Он был сильно пьян и нежничать не собирался.
Я отбилась благодаря охране, а после ночи размышлений поняла — нет, не смогу. Тем не менее рассчитывала расстаться по-хорошему и отплатить добром, когда возможность будет. Тот факт, что мой уход воспримут в штыки, тоже сознавала, но… Все оказалось хуже, чем рассчитывала.
Сотня грязных слов, обвинения в неблагодарности и крики из разряда «ты еще приползешь!» — это ладно, это терпимо. А вот известие о том, что Эсми Миридис — зарегистрированная торговая марка и прав на эту марку у меня нет, стало ударом.
Внесение в черный список, которое случилось чуть позже, когда я «не приползла», тоже шокировало. Однако пороть горячку я не стала. Меня спасало то, что острой нужды в работе и деньгах не было — тетя Лия обеспечила отличный буфер. Она продала все имущество родителей и положила деньги на счет, то есть теперь у меня имелась возможность сесть и подумать. Поразмыслить — а что делать дальше? И нужна ли мне эта сцена вообще?
После недели сомнений я пришла к выводу, что отказываться от музыки не хочу. А тот факт, что все пути перекрыты и меня ни один продюсер не возьмет… нет, он, конечно, пугал, но не настолько, чтобы сдаться сразу.
В итоге я придумала себе псевдоним и, наученная горьким опытом, зарегистрировала его всеми возможными способами. Потом начала искать возможности вне сферы влияния бывшего покровителя.
Принципиальных амбиций у меня не было. Гением галактического масштаба я себя не мнила — все разговоры о большом будущем и каком-то особом таланте всегда пропускала мимо ушей. Поэтому вариант поработать в ресторане никакого отторжения не вызвал. Я снова начала петь. Теперь выходила на сцену под псевдонимом, как Эсми Солнечный Ветер.
Когда эта работа начала приносить доход, я наняла репетиторов по вокалу и пластике. Я делала что могла и чудес опять-таки не ожидала. Просто шла вперед.
В какой-то момент решилась шагнуть чуть дальше — потратила часть сбережений на покупку двух песен. До сих пор их пою, правда, не потому, что нравятся, а как дань памяти.
Спустя полтора года случился новый поворотный момент. В один из ресторанов, с которыми я сотрудничала, заглянул генеральный директор известной звукозаписывающей компании. После выступления он зашел в гримерку и предложил сделку. Сказал, что готов устроить бесплатную студийную запись двух моих песен и обеспечить ротацию на радио. В качестве пробы. А вдруг из этой затеи что-то да получится?
Вероятно, мне следовало воскликнуть радостное «да», но я сказала о черном списке… Только собеседник не проникся — отмахнулся со словами, что ему плевать.
И сделка дала плоды. Одна из моих песен вошла в престижный хит-парад, а звукозаписывающая компания предложила контракт. Только искать и выкупать песни для первого альбома пришлось самой, и это был грандиозный риск, с кредитом под все мое имущество.
Я ужасно боялась. Тряслась осиновым листком. Но риск оправдался — первый тираж альбома улетел за несколько дней, а я смогла вернуть кредит и увидеть новые горизонты.
Правда, без горькой пилюли тоже не обошлось…
В действительности все началось чуть раньше, еще в тот период, когда я только пробовала работать в ресторанах. Мой голос задевал, внешность тоже определенную роль играла, и ко мне начали проявлять интерес.
Меня хотели. Моего внимания искали. Мне предлагали… причем не только связь, а много чего. А после выхода альбома эта ситуация усугубилась. Я не могла расслабиться — каждый день, каждую секунду пребывала в напряжении.
Поговорить с человеком? Да, с удовольствием, но… пространный разговор слишком часто переходил в предложение или даже требование. Я чувствовала себя товаром. Вещью, которую можно продать, купить или просто получить.
Это тяготило. Это было ужасно! И именно в этот момент в мою жизнь вошел Джун.
Мы встретились случайно, в супермаркете, расположенном в паре кварталов от моего дома. Я что-то уронила, а он поднял… А потом, опять-таки случайно, оказался в соседней очереди на кассе.
Рассчитались одновременно, и Джун подошел, чтобы предложить донести пакеты. В его интонациях было столько искренности, что я не могла не согласиться.
Предложение выпить кофе тоже приняла, а вот номер коммуникатора давать не стала. Но Джуна подобное недоверие не отпугнуло — через пару дней он появился возле моей квартиры. Без цветов, без претензий. Просто пришел, и все.
На тот момент он понятия не имел, что я — артистка. Об успехе альбома тоже ничего не знал. Я была интересна сама по себе! А главное, он не стремился что-то от меня получить, наоборот — Джун пытался дать.
Он рассказывал забавные истории, приглашал на прогулки по парку, водил в кино. Устраивал для меня какие-то безумные вылазки на крышу, экскурсии по заброшенным заводам и другим, не указанным в официальных путеводителях местам.
Интересовался моим настроением и, если я грустила, убеждал, что все будет хорошо. Он относился ко мне как к человеку, и такое отношение было самой лучшей поддержкой.
В какой-то момент я поняла, что моя симпатия перерастает в нечто большее. И именно я стала инициатором поцелуя, после которого дружба закончилась и началась романтика. На фоне того, что видела в мире шоу-бизнеса, эти отношения казались сказкой. Они были настоящими. И да, с Джуном я была девушкой, а не перспективным коммерческим проектом.
Он меня понимал. Он меня поддерживал! Выслушивал все мои стоны по поводу работы, размышления касательно сценических номеров, восторги и печали. Всю ту чушь, которая приходила мне в голову на первых этапах карьеры.
А еще… частенько повторял, что однажды я стану очень знаменитой и непременно его брошу. Шутил. Но я всегда воспринимала подобные шутки как недоверие и злилась. Я точно знала, что никогда от отношений с Джуном не откажусь. Ведь я не из тех, кто предает.
И я оставалась верна этому решению до последнего. Даже Лейла, к мнению которой всегда прислушивалась, переубедить не могла. Впрочем, мнение Лейлы не показатель — на меня даже поступки и поведение самого Джуна не действовали.
В принципе, если приглядеться, ничего вопиющего он не делал. Просто в какой-то момент его излишне легкое отношение к жизни стало раздражать. Я не понимала и до сих пор не понимаю, в чем смысл круглосуточного просиживания в социальных сетях и играх. Привычку забалтывать серьезные темы и любовь к демагогии тоже никак не пойму.
Я не знаю, зачем хвастаться планами, которые строишь, а потом от этих планов отказываться. Не понимаю, зачем выдавать собственные фантазии за реальность, особенно если это ложь на пустом месте. Зачем гримасничать? Зачем продолжать поддерживать имидж подростка — красить волосы, носить разноцветные линзы, наращивать клыки…
Отдельный пункт — необязательность. Склонность обещать и не делать. Склонность назначать встречу и опаздывать. Или вовсе не приходить. А потом удивляться — а что такого? Или еще хуже — выворачивать ситуацию таким образом, будто сама виновата. Ведь встречи назначались исходя из моего рабочего графика, а он не всегда удобен. Моя вина заключалась в том, что не могу подвинуть работу, что уделяю любимому человеку слишком мало времени.
Ну и еще кое-что, опять-таки по мелочи. Много разного. Такого, о чем и не вспомнишь, но…
Это раздражало. Временами сильно. Но поводов разозлиться по-настоящему не было, ведь речь о мелочах. О вопросах, которые, если вдуматься, и выеденного яйца не стоят.
В результате дошло до того, что я решилась на свадьбу. Да, тайную, потому что наш союз не одобрял никто. Предай я свои планы огласке, меня бы живьем сожрали, причем не только Лейла. Ребята из объединенного фан-клуба тоже скандалом грозили. Даже кое-кто из папарацци говорил: «Эсми, кто угодно, но только не он».
В итоге — вот. Мы все спланировали, все подготовили, и…
— А кто был инициатором свадьбы? — спросил Тамир. К этому моменту мы уже закончили ужинать и просто сидели, потягивая вино.
— Мм-м… — ответила я. И на несколько секунд задумалась.
Красивый жест Джуна со вставанием на одно колено и извлечением из-за спины красной розы в памяти отпечатался отлично. Равно как и просьба стать его женой. Но сам ли Джун додумался или пришлось подсказать, я действительно не помнила.
Или просто не хотела вспоминать?
Тамира моя задумчивость не вдохновила, и выводы главнокомандующий военных сил Риторы точно сделал. Тут же новый вопрос задал:
— А разница в статусах тебя не пугала?
Я пожала плечами и нерадостно улыбнулась. Очень хотелось парировать: при чем тут статус, что в нем такого? Но я слишком хорошо понимала, что статус важен, а все, кто доказывает обратное, заблуждаются или лгут.
Ну не может бизнесмен топ-уровня обрести счастье с уборщицей. Только в том случае, если эта уборщица имеет выдающийся потенциал и очень сильную тягу к развитию.
Но вот встречная загадка — разве женщина, у которой есть и потенциал, и тяга, станет работать уборщицей? Неужели не найдет для себя иное, более перспективное занятие? Может, не сразу, но все-таки?
— Разница настораживала, — в итоге призналась я. — Правда, не настолько, чтобы отказаться от своих намерений. Да и Джун… Он всегда, каждый день, говорил, что любит. Что хочет быть рядом. Что не может без меня жить.
— Тем не менее добиться успеха в каком-нибудь деле он не пытался? — то ли спросил, то ли констатировал муж.
Я подарила новую нерадостную улыбку и, отлично понимая ход мыслей Тамира, попробовала объяснить…
— Джун поддерживал меня в тот период, когда я была никем. Возможно, со стороны его вклад выглядит пустяком, но для меня он означал очень много. Бросить Джуна после такого? Тамир, это против моей совести. Да, я ушла вперед, а Джун остался на месте, но…
Я осеклась и замолчала, а визави хмыкнул и пригубил вино. Потом сказал:
— Эсми, я понимаю твою логику, но давай мыслить реально? Представь, что свадьба все-таки состоялась. И что дальше? Джун сидит на месте, а ты продолжаешь развиваться. Пропасть между вами растет и с каждым годом становится все больше. В какой-то момент она достигает критического уровня. Так скажи, у вас мог получиться по-настоящему хороший брак?
И после короткой паузы:
— По мне, это не ты предала, а он.
— То есть?
Тамир пояснил:
— В таких случаях для сохранения отношений есть лишь два сценария: менее успешный партнер тянется вверх, стараясь догнать второго, либо более успешному приходится спуститься вниз. По факту Джун предлагал тебе спуститься, а это, особенно учитывая то, сколько сил ты вложила в работу, предательство. Причем куда большее, нежели просто развернуться и уйти.
Вот теперь… да. Теперь поняла. И испытала чувство досады, потому что Тамир говорил очевидные и правильные вещи. Но…
— А между тобой и Зарией пропасти не было? — повинуясь все той же досаде, спросила я.
Ждала агрессии, но Тамир неожиданно улыбнулся. Потом развел руками и ответил:
— Я был идиотом, Эсми.
— Но ведь ты ее любил?
В глубине серых глаз вспыхнуло нечто странное, а через миг я услышала:
— Раньше мне действительно так казалось, а теперь понимаю, уж чего, а любви я не знал. — И после короткой паузы: — Я познаю ее только сейчас. С тобой.
Сердце… пропустило удар и замерло. Я тоже замерла, неверяще глядя на мужа. Чудится или мне только что в любви признались?
Нет. Нет, стоп! Это точно не мираж!
Губы Тамира дрогнули в новой улыбке, а меня с головой накрыло ощущение счастья. Только отвечать я не стала — я пока не могла, не была готова сказать нечто подобное.
Но Тамир ответного признания и не ждал, просто сидел напротив и медленно цедил вино. И, кажется, был очень моей реакцией доволен.
Молчание, которое между нами повисло, было немного сюрреалистичным, но ярким. Сколько оно длилось? Нет, не знаю. А вырвал из него характерный писк.
Коммуникатор! Причем не мой — свой я оставила в номере. То есть это коммуникатор Тамира пел, и, зная, чем подобные вызовы заканчиваются, я внутренне напряглась.
Ну а Тамир достал гаджет и, нажав на кнопку приема, поднес к уху. Выслушал короткую речь невидимого собеседника и, бросив лаконичное «отлично», связь прервал.
Я не хотела, но напряглась сильней и приготовилась услышать нечто из разряда «дорогая, прости, но тут последняя группа диверсантов обнаружилась, и мне нужно бежать», но… Нет. С места главнокомандующий не сдвинулся. Наоборот — расслабленно откинулся на спинку стула и новой улыбкой одарил.
— Что? — спросила я, не сдержавшись.
Муж отрицательно качнул головой, но потом все-таки сказал:
— Твой продюсер, команда, оборудование и все вещи прибудут на Ритору через четыре дня.
Я нахмурилась и подалась вперед.
— Что-что?
Муж тихо рассмеялся, а я непроизвольно нахохлилась. Реально не смешно! И вообще — почему Тамир о вылете Лейлы знает, а я нет? Почему докладывают ему, а не мне? И, кстати, а кто ему доложил?
— Я отправил на Занрис военный транспортник и несколько своих офицеров, — видя мое недоумение, пояснил муж. — Так гораздо проще, чем договариваться с гражданскими. И, как выяснилось, быстрее.
— Военный… что? — переспросила я.
Но Тамир повторять не стал. Просто сидел и смотрел. И — да-да, улыбался!
А я тоже смотрела и чувствовала себя предельно странно. Это вмешательство было не первым, но как к нему относиться, я не знала. С одной стороны, хотелось возмутиться, а с другой — было приятно до чертиков. Ведь я привыкла решать проблемы самостоятельно и отлично знаю, каких усилий это временами стоит, а тут…
— Ты невозможен, — наконец резюмировала я.
— Просто предпочитаю не создавать проблем на пустом месте, — пожав плечами, парировал главнокомандующий. — А этот переезд норовил превратиться в проблему. Вот и все.
— А что с нашим переездом в квартиру? — после долгой паузы решилась уточнить я. Ну так, на всякий случай. Вдруг и тут чего-то не знаю?
Оказалось — верно. Оказалось, не знаю.
— Все вещи из поместья перевезены, распакованы и разложены, — не без лукавства сообщил Тамир. — Так что можем перебираться из отеля хоть сейчас. Единственное, наймом помощницы по хозяйству придется заниматься тебе. Список подходящих претенденток уже есть, но необходимо пообщаться и выбрать.
Все. Моя растерянность достигла пика. Нет, я, конечно, догадывалась, но…
— Ты невозможен, — повторила тихо.
А Тамир щелкнул ногтем по опустевшему бокалу и подарил очередную, на сей раз очень хитрую улыбку. Этот «не поклонник», безусловно, намекал на то, что с ужином и разговорами пора заканчивать. Я не возражала.
И уже знала — завтра, однозначно, переедем. Просто, когда на Ритору прибудут Лейла и ребята, времени на подобные хлопоты не останется. А раз так, нужно поторопиться. Тем более что квартира полностью готова.
