23
Smoking Gun
Закон № 2: не доверяйтесь друзьям, используйте врагов. <…> Если у вас нет врагов, постарайтесь ими обзавестись.
Роберт Грин
1
– Двадцать долларов партия, сэр!
Предложение исходило от обросшего бородой бомжа с шахматной доской под мышкой.
– В следующий раз с удовольствием, сегодня у меня встреча, – ответил я, протягивая ему деньги.
Я сидел за каменным столом и ждал Зору Зоркин в укромном углу Вашингтон-Сквер-парка, который облюбовали для себя шахматисты.
Час был поздний, но жизнь в парке кипела. Субботняя веселая жизнь летнего вечера, когда никак не стемнеет, когда вокруг звучит музыка и хочется гулять, смеяться и танцевать вальс.
Лично мне было не до праздников, Клэр. Мне было скверно. Все последние дни я старался не сойти с ума и загонял тоску как можно глубже, но здесь, среди беззаботных людей, жуткий страх за тебя вылез наружу.
Как только я переставал действовать или что-то продумывать, перед глазами всплывали картинки камеры наблюдения. Подручный Анжели снова заталкивал тебя в багажник своего хромированного катафалка. А ты звала меня: «На помощь! Рафаэль! Рафаэль! Помоги!»
Что с тобой после этих трех дней? Где тебя держат? Что с ребенком? Есть ли у нас шанс обрадоваться рождению нашего малыша?
И жива ли ты вообще?
До сегодняшнего дня я в этом не сомневался, но моя убежденность скорее сродни вере, чем уверенности, покоящейся на солидной основе. Она похожа на бегство – я не уверен, что у меня достанет сил смириться с тем, что есть на самом деле. Хотя реальность сейчас похожа на выдумку романиста. И я повторяю себе, как заклинание: ты не можешь исчезнуть навсегда. Ни из этого мира, ни из моей жизни.
Чтобы не поддаться страху, я выпустил на волю горе. И стал настоящим следователем – я, который до сих пор управлял только героями своих романов. Я разгадал все загадки твоего прошлого, прошелся по всем извилистым тропкам, открыл все двери.
«Я это сделала, Рафаэль. Ты меня еще любишь?»
В чем я могу упрекнуть тебя, Клэр? В том, что ты спасала свою жизнь? Что хотела начать жить заново, оставив позади жуть, которую пережила? Нет, я тебя ни в чем не упрекаю. Наоборот, я потрясен силой твоего характера, твоей решительностью, твоим умом.
«Ты меня еще любишь, Рафаэль?»
Клэр, я у цели. Я почти уверен, что нашел заказчика твоего похищения. И уверен, что Зора Зоркин виновна в смерти твоей матери. Но я не могу понять, как этим людям удалось разыскать тебя после стольких прошедших лет? Почему именно сейчас? Почему сразу же после того, как ты открыла мне свою тайну? Тщетно строить предположения, от меня ускользает главное.
«Ты меня еще любишь, Рафаэль?»
Не спрашивай больше, Клэр! Да, я люблю тебя, но не знаю, кого я люблю. Чтобы любить, нужно знать человека, а я тебя не знаю. Теперь у меня ощущение, что рядом со мной два человека. Анна Бекер, практикантка в больнице, в которую я влюбился, – веселая, с причудами и горячим сердцем. С ней я прожил самое счастливое время в своей жизни. Женщина, на которой собрался жениться. И Клэр Карлайл, упорно, день за днем, выживавшая в аду Киффера, таинственная «девушка из Бруклина». По отношению к этой незнакомке я испытываю восхищение, она меня завораживает. Но мне не удается совместить вас. Кем ты будешь, когда мы встретимся?
Я всегда считал, что прожитые вместе испытания привязывают людей друг к другу. Влюбленных – в особенности. Преодолеть мучительные препятствия, не отступив и не дрогнув, значит привязаться друг к другу накрепко, на всю жизнь. И я не сомневаюсь, что теперь, когда узнал твое прошлое, когда понял, кто причинил тебе зло, мы уже не сможем быть друг для друга чужими.
2
Хрупкая, тоненькая Зора Зоркин ловко пробиралась сквозь толпу, запрудившую «Мэдисон-сквер-гарден». Бейджик помог ей пройти за кулисы, и она по лабиринту коридоров добралась до железной двери, у которой стояли два охранника.
За дверью ее дожидался Блант. На своем телефоне он показал племяннице синюю точку, которая мерцала на экране.
– Рафаэль Бартелеми вот уже десять минут сидит на месте.
– Где он находится?
– Северо-восток Вашингтон-сквер, возле шахматных столов.
Зора кивнула. Символ понятен: с ней хотят поквитаться на ее собственной территории. Опыта ей не занимать, она умела гасить пожары и любила сражаться. К тому же взяла себе за правило, что нельзя недооценивать противника.
Зора попросила Бланта следовать за ней на расстоянии, вышла из здания, перешла улицу и направилась к Седьмой авеню. Весь квартал стоял. Ловить машину бессмысленно, все равно скорее не доберешься, да и какой-нибудь журналист может отследить. Зора на секунду остановилась возле разносчика и купила бутылку воды. Надела наушники и нажала клавишу на телефоне – хотела дослушать по радио речь кандидата в президенты Коупленда, которую не дослушала.
Речь была вишенкой на торте и завершала трехдневную серию мероприятий, которые, благодаря ее усилиям, прошли без сучка и без задоринки. Триумф Коупленда был в первую очередь ее триумфом. Все политические аналитики знали это, и сам Тад признавал тоже: он выиграл первый тур благодаря ее умениям, и завтра она поведет его к Белому дому.
Другим кандидатам помогали команды в сотни человек: советники и стратеги, аналитики, спин-доктора, специалисты по маркетингу. Коупленд и она работали по-старому, только вдвоем, как в средневековом цехе. Она продумывала стратегию, он – речи и презентации. Их тандем оказался успешным, они знали, что один без другого никуда. Это Зора посоветовала Коупленду выставить свою кандидатуру на первичные выборы в последнюю минуту, а до этого выдавать себя за наблюдателя.
Губернатор сидел в засаде, смотрел, как рубятся между собой фавориты, – и сам осторожно, понемногу приоткрывал свою игру.
Время настало странное. С арены ушли государственные умы. Вышли из оборота интеллектуально осмысленные программы. Отклик в СМИ находили только примитивные популистские речевки. Правдивость перестала быть ценностью, внимание уделялось не трезвому разуму, а эмоциям, главным достоинством кандидата стали доступность и общительность.
Это сегодня Коупленда воспринимают как политика нового поколения, а начиналась кампания провально, Тад проигрывал во всех дебатах. Но чем ближе было к Великому Вторнику, тем больше он набирал очков. На него словно снизошла благодать, по-иному выстроились планеты, дела пошли в гору. Пресловутые недостатки Коупленда превратились в достоинства, его речи расслышали, республиканский электорат сообразил, что нет смысла выдвигать в номинанты карикатуру, а не личность. Зора терпеливо готовила этот переворот, и Коупленд буквально в течение недели получил и финансовую поддержку, и голоса тех, кто сначала его не принимал.
Несмотря на взлет, ситуация до последней секунды оставалась крайне напряженной. В первые часы праймериз Зора опасалась сокрушающего удара противников. Она чувствовала: сто тридцать «суперделегатов» готовы устроить что-то вроде путча в пользу соперника Тада, но у них, «умеренных», не хватило решимости довести дело до конца, и они благоразумно сидели позади своего кандидата.
Говоря по совести, Тад был политиком умным, серьезным, основательным. Он разбирался в экономике и в вопросах международной политики. Был фотогеничен, обладал чувством юмора и харизмой. Он занимал центристскую позицию, но в нем чувствовалась твердость, обещающая, что он сможет противостоять и Путину, и Си Цзиньпину. А еще он был оптимистичным, располагающим к себе оратором. Если Коупленд выиграет президентские выборы – а теперь Зора не сомневалась в этом, – он назначит ее государственным секретарем Белого дома. И у нее будет самая интересная в мире работа. Она будет править страной, а президент – позировать перед камерами. Она будет все налаживать, за все отвечать, руководить предпочтениями Конгресса, вести переговоры с местными властями и федеральными службами. У нее, в конце концов, появится возможность улаживать кризисы.
Не в привычках Зоры было что-то пускать на самотек, от ее пристального внимания не ускользала ни одна мелочь. Но… Вот уже три дня она занималась внезапно восставшим из пепла делом Карлайл. Темной страницей, прилетевшей из прошлого, самым мрачным моментом ее долгой битвы, моментом, грозившим разрушить все, что она создавала пятнадцать лет.
Год за годом Зора, не жалея сил, изучала всевозможные сценарии, которые могут представлять для них опасность. И только один обошла вниманием, настолько он казался ей невероятным. Именно он и воплотился в жизнь. Клэр Карлайл, которую вот уже десять лет все считали мертвой, начала новую жизнь под другим именем.
Новость сообщил ей Ричард Анжели. Когда он позвонил ей неделю назад, она с трудом вспомнила молодого полицейского из Бордо, которого сама же и наняла по просьбе губернатора. Он хотел получать информацию из первых рук, когда была похищена его дочь. С тех пор Анжели сделал неплохую карьеру. И вдруг на него свалилась сногсшибательная информация: Клэр Карлайл жива.
Без малейших колебаний Зора приняла решение не обсуждать новость с кандидатом. Это ее работа – улаживать проблемы по мере их возникновения, не отягощая ими губернатора. Она умела и любила это делать. Ни слова не говоря Коупленду, Зора разблокировала счет, взяла с него очень серьезную сумму и отправила ее Анжели, чья жадность не имела границ, распорядившись найти, схватить и держать девушку в заточении.
Ей очень хотелось попросить Анжели убить Клэр и уничтожить тело, тогда проблема была бы решена окончательно. Но она не спешила, не знала, как отреагирует Коупленд, если вдруг узнает.
Поэтому она и дала себе какое-то время на размышление. Но теперь решила, что думать нечего и пора приступать к делу.
3
Напрасно я старался заметить Зоркин издалека; я увидел ее, когда она была от меня в двух шагах. Даже будь Зора постарше, она выглядела бы точь-в-точь студенткой, каких пруд пруди в Вашингтон-сквер: джинсы, майка, рюкзачок и кроссовки.
– Я… – начал я, поднимаясь со скамьи.
– Я знаю, кто вы.
Почувствовав руку у себя на плече, я обернулся и увидел внушительную фигуру Бланта Либовича. Телохранитель ощупал меня с ног до головы и конфисковал мой телефон – наверняка чтобы я не записывал разговор. Потом он отошел и уселся за шахматный столик метрах в десяти от нас.
Зора села напротив меня.
– Вы, кажется, хотели меня видеть, господин Бартелеми.
Голос у нее был звонкий и негромкий, совсем не такой, какой я себе представлял.
– Я все знаю, – сказал я.
– Никто не знает все, и вы не больше других. Вы не знаете столицу Ботсваны, не знаете, какая валюта имеет хождение в Таджикистане и Камбодже, не знаете, кто был президентом Америки в тысяча девятьсот первом году и кто изобрел вакцину против оспы.
Зора круто взялась за дело.
– Вы всерьез хотите поиграть в викторину?
– А что, вам кажется, вы знаете, господин Бартелеми?
– Я знаю, что во Франции вы держите под замком мою подругу Клэр Карлайл, незаконнорожденную дочь губернатора Коупленда. Знаю, что одиннадцать лет назад вы, или он, или ваш телохранитель, который сидит вон там, убили ее мать, Джойс, бывшую любовницу губернатора.
Зора слушала меня внимательно, но мои откровения мало ее тронули.
– За время нашей предвыборной кампании по утрам я получала сотни писем примерно такого же содержания: губернатор – инопланетянин, губернатор – сайентолог, губернатор – женщина, губернатор – вампир, губернатор – зоофил. Такова участь любого политика.
– Это не мой случай, у меня есть доказательства.
– Интересно узнать, какие.
Она взглянула на экран своего смартфона, который выложила на стол. Телефон разрывался, мигали сообщения, всюду все горело и спешило. Я кивнул в сторону Бланта.
– Анализ ДНК показал кровь вашего дяди Бланта Либовича на месте убийства Джойс Карлайл.
У нее на лице отразилось сомнение.
– Если такое было, я думаю, полиция вызывала его и получила необходимые разъяснения.
– Полиция тогда не получала таких данных. Она получает их теперь.
Я достал из кармана страницы, вырванные из книги, найденной Аланом.
– Есть фотографии Джойс и Коупленда.
Зора взглянула и бровью не повела.
– Известные фотографии, симпатичные, но что они могут подтвердить? Что Тад Коупленд и эта молодая женщина прекрасно ладили? Это естественно. Насколько мне известно, он сам взял ее на работу.
– Эти фотографии доказывают, что между ними существовала связь…
Она махнула рукой, прерывая меня.
– Если у вас в загашнике больше ничего нет, вам не найти помощников, которых заинтересует подобная чепуха.
– А мне кажется, журналистов очень заинтересует хладнокровное убийство их коллеги Флоренс Галло.
Зора пренебрежительно усмехнулась.
– Мне часто хотелось убить какого-нибудь журналиста, когда я видела в статье недобросовестность, невежество и интеллектуальную несостоятельность, но от реальных действий всегда воздерживалась.
Я решил пробить ее непробиваемость другим способом.
– Послушайте, Зора, я не полицейский, не юрист, не судья, – я мужчина, который хочет вернуть любимую женщину.
– С вашей стороны это трогательно.
– Клэр Карлайл десять лет жила под чужим именем. Полагаю, она понятия не имеет, кто ее отец. Отпустите ее, и вы больше никогда о нас не услышите.
Зора насмешливо взглянула на меня.
– Вы пытаетесь устроить торг, господин Бартелеми, но у вас в кошельке нет полновесной валюты.
На это мне нечего было возразить. Мы с Марком провели серьезное расследование, собрали по кусочку сложнейшую мозаику, сложили подлинную картину. Но ни один из этих кусочков не мог служить обменной монетой. Мы вытащили на свет божий правду, но у нас не было главного: неоспоримого доказательства, что это правда.
4
Святилище
Марк Карадек и Элен Ковальковски благоговейно, словно в часовню, вошли в комнату Тима.
Впечатление было такое, будто паренек ушел совсем ненадолго, в школу или к приятелю, и скоро вернется, скинет рюкзачок на постель и отправится в кухню намазывать хлеб «Нутеллой» и наливать себе молоко.
Обоюдоострая иллюзия, сначала радующая, потом раздирающая душу.
Марк двинулся к середине комнаты, освещенной мигающей лампочкой, нарушив тишину скрипом пола.
– Тим мечтал поступить в киношколу, – сказала Элен, обведя рукой афиши на стенах.
Марк бросил на них беглый взгляд. Судя по афишам, у паренька был хороший вкус: «Помни», «Реквием по мечте», «Олдбой», «Заводной апельсин», «Головокружение»…
На полках стопки дисков, фигурки героев комиксов, журналы, посвященные кино, компакт-диски с записями певцов и групп, о которых Карадек слыхом не слыхал: Эллиотт Смит, «Эркейд файр», «Уайт страйпс», Суфьян Стивенс…
Hi-Fi-колонки и HDV-видеокамера…
– Это ему бабушка подарила, – объяснила Элен. – Все свободное время Тим снимал. Делал любительские короткометражки.
На письменном столе телефонная трубка с изображением Дарта Вейдера, стаканчик для карандашей, прозрачная пластиковая коробка с чистыми DVD, кружка с Джессикой Рэббит и старенький «Аймак G3».
– Можно? – спросил Карадек и показал на компьютер.
Элен кивнула.
– Я иногда включаю, смотрю его фильмы, фотографии… По-разному, конечно, бывает, но мне чаще плохо от этого, чем хорошо.
Марк уселся на крутящийся металлический табурет, опустил его рычажком и запустил компьютер.
Послышалось что-то вроде треска. На экране появилось предложение ввести пароль.
– Я чуть ли не год потратила, пока догадалась, – призналась Элен, садясь на край кровати. – «Макгаффин». А догадаться было нетрудно – Тим обожал Хичкока.
Марк набрал девять букв и вышел на рабочий стол с иконками. Фоном парнишка выбрал рисунок Дали «Святой Георгий и дракон».
Вдруг вспышка – и лампа на потолке отдала богу душу, напугав взрывом Элен и Марка.
Теперь комнату освещал только экран компьютера. Марк сглотнул. Ему было не по себе в этой темноте. Спиной он чувствовал сквозняк. Боковым зрением увидев какую-то тень, он резко обернулся, чувствуя, что в комнате есть еще кто-то. Но, кроме Элен, жалкого призрака с серым лицом, никого больше не было.
Марк снова повернулся к экрану и кликнул на иконку почтовой программы. Элен предупредила его, что Интернета давно нет и по почте ни получить, ни отправить ничего нельзя вот уже лет десять. Но полученные письма так и остались пленниками в глубинах компьютера. Листая с помощью мышки послания, Марк наконец добрался до искомой даты: 25 июня 2005 года.
В глазах у него защипало, и по телу побежали мурашки. Письмо было здесь, и отправила его Флоренс Галло. Когда он кликнул, чтобы его открыть, по рукам побежала дрожь. В письме ни слова текста, только аудиозапись с пометкой «карлайл. mp3».
С комком в горле он включил динамик и пустил запись. Она впечатляла. Голос Джойс он таким себе и представлял: низкий, полнозвучный, чуть хриплый от гнева и горя. И голос человека, который убил ее, тоже не был ему незнаком. И он понял в конце концов, кто это. А когда понял, включил запись еще раз, чтобы быть уверенным, что все расслышал правильно, что ему не почудилось, что он не ошибся.
Не в силах поверить сам себе, Марк прослушал запись в третий раз, думая, что его подводит английский. Несколько минут он просидел, не двигаясь, потом взял телефон с наклейкой Дарта Вейдера и набрал номер Рафаэля. Ответил автоответчик.
– Раф, перезвони, как только сможешь. Я нашел запись, отправленную Флоренс Галло. Вот, послушай немного…
5
– Если вам нечего больше мне сказать, господин Бартелеми, то разговор окончен.
Зора поднялась со скамьи, и Блант с каменным лицом двинулся к нам. В руках он держал мой мобильный.
– Телефон звонил, – сообщил он племяннице. – Никто не ответил, и мужчина по фамилии Карадек оставил сообщение.
– Ты его прослушал?
Телохранитель кивнул.
– Да, и я думаю, что ты тоже должна его прослушать.
Она взяла телефон и стала слушать предназначенное мне сообщение, а я не отрываясь следил за выражением ее лица, за каждым взмахом ресниц, пытаясь поймать хоть какую-то тень, поколебавшую невозмутимость. Наконец Зора остановила запись, и я не смог понять, что же она узнала. Но когда она снова села, я подумал, что неожиданное сообщение мне, очевидно, на руку.
– Клэр жива? – спросил я.
– Да, – мгновенно отозвалась Зора.
Я не дал себе труда скрыть, насколько мне стало легче.
– Где она?
– В Париже, под присмотром Ришара Анжели.
– Я хочу немедленно с ней переговорить.
Зора покачала головой.
– Мы поступим, как поступают в фильмах. Клэр получит свободу, как только я получу копию этой записи, а вы уничтожите оригинал.
– Даю вам слово!
– Не говорите глупостей.
Все мне стало казаться нереально упрощенным.
– А какая у вас гарантия, что я не обнародую в конце концов эту пленку? – спросил я.
– А какая у вас гарантия, что, когда мы с Коуплендом окажемся в Белом доме, к вам не заявится офицер спецслужб, чтобы пустить вам пулю в лоб? – ответила Зора вопросом на вопрос.
Желая дать мне время прочувствовать весомость своего ответа, после паузы она добавила:
– Равновесие угроз – самое надежное условие для прочного паритета. Каждый из нас располагает ядерным оружием, и тот, кто первым попытается уничтожить противника, рискует собственным уничтожением.
В моем взгляде сквозила озадаченность: капитуляция Зоры казалась мне неоправданно поспешной, и я не понимал, почему у нее в глазах теплится огонек удовлетворения. Похоже, она уловила мое смятение.
– Вы не в проигрыше, Рафаэль, а я в выигрыше, потому что мы ведем разные войны и у нас разные враги.
Я вспомнил, что мне говорил Алан: Зора просчитывает игру на много ходов вперед.
– Кто ваш враг?
– Вы знаете, как поступают политики, когда приходят к власти? Часто поддаются искушению убрать всех, кто помог им одержать победу. Гораздо спокойнее знать, что выиграл ты один.
– Эта запись гарантирует вам жизнь, так, что ли?
– Она гарантирует уверенность, что Коупленд никогда не сможет сбросить меня со счетов, потому что, падая, я утащу его с собой.
– Равновесие угроз, – пробормотал я.
– Секрет долгоиграющих пар.
– Власть, по-вашему, покупается любой ценой?
– В случае если служит благу большинства.
Я встал из-за шахматного стола – мне не хотелось больше играть.
– Я не переношу людей, подобных вам.
– Людей, работающих на благо родины? – решила поддеть меня Зора.
– Людей, считающих себя выше инфантильного большинства, не верящих, что народ может всерьез выбирать свою судьбу. В правовом государстве политика тоже подчиняется правилам.
Зора посмотрела на меня с сочувствием.
– Правовое государство – химера. С древнейших времен существует только одно право – право сильного.
