21
Время огорчений
В этот вечер от платья по-прежнему пахнет духами,
Подышите и вы сладостью воспоминаний.
Марселина Деборд-Вальмор
1
Средний Запад
Солнце клонилось к закату, когда Карадек добрался до фермы вдовы Ковальковски.
Дом как дом, приземистый, с двумя жилыми этажами. Типичный фермерский дом Среднего Запада, каких видишь не одну сотню, когда едешь вверх от Коламбуса к Форт-Уэйну. А вот такой риги Марк в жизни своей не видел. Наверное, только на этой ферме и была такая рига – с ярко-красным фасадом и белой яйцевидной крышей, которая так величественно выделялась на фоне пламенеющего неба.
Марк двинулся к дому, внимательно присматриваясь к облупившейся галерее, что тянулась вдоль всего фасада. Поднялся на четыре ступеньки, подошел к двери. Из-за жары дверь стояла открытой, и прозрачную занавеску – защиту от комаров – теребил горячий ветер. Марк отодвинул занавеску и объявил о своем присутствии.
– Мадам Ковальковски! – окликнул он.
Постучал в стекло, подождал минутку и решил войти.
Открывшаяся дверь вела в гостиную, а в гостиной царила разруха – обои клочьями, стены в трещинах, драный ковер, поломанная мебель.
Свернувшись клубком, на кушетке зеленого цвета спала женщина. На полу возле нее валялась пустая бутылка дешевого джина.
Марк вздохнул и подошел к Элен Ковальковски. Она лежала к нему спиной, и лица он не видел. Но что ему ее лицо? Эта женщина была им самим. Его клоном. Существом, разбитым горем, которому никогда не выбраться из ночной тьмы.
– Мадам Ковальковски, – еще раз тихонько окликнул он и потрогал ее за плечо.
Прошло немало времени, прежде чем хозяйка дома очнулась. Она приходила в себя медленно, лениво, безразлично. Эта женщина была далеко отсюда. Туда, где она находилась, добраться не мог никто.
– Простите, что беспокою вас, мадам…
– А вы кто? – спросила она, попытавшись сесть. – Я давно говорю: брать тут нечего, даже жизнь моя не стоит ни цента.
– Я не вор, я полицейский.
– За мной пришли?
– Нет, мадам. Вас не за что арестовывать.
Элен Ковальковски покачнулась и упала обратно на кушетку. Сказать, что она находилась не в своей тарелке, было бы эвфемизмом. Она была не в себе. Пьяна, и, возможно, не только. Кожа да кости, ввалившиеся щеки, черные синяки под глазами… И все же было видно, что когда-то она была красивой девушкой – стройной, хрупкой, со светлыми волосами и светлыми глазами.
– Я заварю чай, вам полегчает, – предложил Карадек.
Но ответа не получил. Он встретился с привидением и теперь чувствовал растерянность. В любой миг привидение могло превратиться в фурию, и Марк не хотел, чтобы его застали врасплох. Он оглядел комнату и удостоверился, что в ней нет никакого возможного оружия. Потом заглянул на кухню.
Грязные окна кухни смотрели на поле, заросшее высокой травой. В раковине громоздилась грязная посуда. В холодильнике – несколько яиц и бутылки с джином. На столе сплошные лекарства: валиум, снотворные и все такое прочее. Марк вздохнул. Знакомая история. Давным-давно он сам странствовал по пустошам жизни «с теми шрамами, которые мы сами себе наживаем», настоящему аду на земле, где пребывают те, кому больше не живется, но и покончить с собой они не могут.
Марк поставил кипятить воду и приготовил из того, что нашлось под рукой – немного меда, лимон и корица, – горячее питье.
Когда он вернулся в гостиную, Элен сидела на кушетке. Он протянул ей чашку с напитком. Открыл было рот и тут же закрыл его. Объяснять этой женщине, зачем он к ней пришел, показалось ему в эту минуту непосильным трудом. Элен прикоснулась губами к чашке и начала пить маленькими глотками. Сгорбленная, с пустыми глазами, она была воплощением унылой усталости, воплощением своего дома, выцветшей разоренной развалины. Карадеку вспомнились картины Эгона Шиле: болезненные, воскового цвета лица. Все люди у него походили на мертвецов.
Ему стало не по себе в этом мрачном доме, он подошел, раздвинул шторы и впустил в гостиную воздух. Взглянул на полки книжного шкафа, увидел книги, которые и сам любил и какие думать не думал увидеть на ферме в глухом углу Огайо: Пэт Конрой, Джеймс Ли Берк, Джон Ирвинг, Эдит Уортон, Луиза Эрдрих. Даже томик Гийома Аполлинера «Калиграммы» в издании «Пресс юниверситер», Калифорния.
– Надо же! Мой любимый поэт, – пробурчал Карадек, берясь за томик.
При этой фразе лицо Элен, как ни странно, оживилось. Карадек на своем сомнительном английском продолжал говорить об Аполлинере, стал читать стихи к Лу, потом рассказывать о Первой мировой – его дед тоже погиб на полях сражений, умирали тогда еще и от испанки; поведал об Элизе, своей жене – она занималась как раз этим периодом, – о том, как они встретились, как она приобщила его к стране искусства…
Когда Марк замолчал, солнце село и комната погрузилась в темноту. Но случилось чудо. Элен тоже поделилась крупицами своей житейской истории: она хорошо училась, но ей приходилось часто пропускать занятия, чтобы помогать родителям. Стала многообещающей студенткой, но рано вышла замуж за тяжелого человека. Потянулись безрадостные будни, но родился Тим. Он и книги были единственным счастьем в ее жизни. После гибели Тима разверзлась пропасть, и она в нее ухнула…
Слушая Элен, Марк подумал, что пока не опустят в могилу, в человеке теплится живое. Понятное дело, с чужими откровенность дается легче, к тому же Элен так давно вообще ни с кем не говорила…
Замолчав, она принялась поправлять волосы длинными тонкими пальцами – ни дать ни взять принцесса после пьянки. Карадек снова заговорил:
– Я ведь к вам потому, что веду расследование.
– Догадалась, что ехали из Парижа не ради моих прекрасных глаз, – отозвалась Элен.
– История простая, а в то же время не очень-то, – продолжал Марк. – На протяжении десяти лет она разрушила многие жизни, а у вас может быть ключ от нее.
– Расскажите поподробнее, – попросила Элен.
Карадек принялся рассказывать об их с Рафаэлем поисках с тех пор, как исчезла Клэр. Элен на глазах менялась – спина ее выпрямилась, глаза засветились. Оба знали: это ненадолго. Завтра она снова погрузится в волны водки и джина, затуманит себя транквилизаторами. Но на этот вечер к ней вернулся трезвый ум, и она была способна вникнуть в историю «девушки из Бруклина», вычленить из множества подробностей главное. Когда Элен выслушала все до конца, то не без насмешливости спросила:
– Так, значит, если я правильно поняла, вы проехали тысячу километров от Нью-Йорка, надеясь отыскать письмо, которое одиннадцать лет назад по ошибке попало в электронную почту моего мужа?
– Именно так. Двадцать пятого июня две тысячи пятого года, если быть точным, – ответил Карадек. – Хотя я прекрасно понимаю, что со стороны это выглядит полным бредом.
На короткий миг Элен Ковальковски снова словно бы застыла в ступоре, но собралась и постаралась привести свои мысли в порядок.
– Мы поселились здесь в девяностом году, и у нас был телефон на имя Алана. Я ничего не меняла после его смерти, потому вы и добрались до меня с помощью справочника. То же самое с Интернетом: у нас был договор на имя мужа, но пользовался им сын. Алан ничего не смыслил в компьютерах. Тим пользовался почтой, контактами…
Марк оживился, к нему вернулась надежда. Истина скрывалась здесь, в этом доме. Он чувствовал, знал это.
– Если б Тим получил необычное письмо, он рассказал бы вам?
– Нет, письмо меня встревожило бы, а он избегал меня тревожить.
– А отцу? Он сказал бы о нем отцу?
Повисло тяжелое молчание.
– Вообще-то Тим избегал разговоров с отцом.
– А ваш договор, он еще действует?
Элен отрицательно покачала головой.
– С тех пор, как не стало Тима, в доме нет и Интернета. Так что этот адрес лет десять как не существует.
Марк заколебался. Его охватило сомнение. Хваленая интуиция могла сыграть с ним дурную шутку. Он вспомнил этимологию слова «интуиция» – вглядывание, всматривание. Вдумывание. Создание химеры. Мозговой конструкции.
Марк почувствовал, что почва уплывает из-под ног, но не дал себя сбить.
– Элен, вы сохранили компьютер сына?
2
Нью-Йорк
Помрачнев, Алан молча размышлял над моими словами.
– Прямо или косвенно, но Тад Коупленд убил Джойс Карлайл, – настаивал я.
– Бредовое утверждение, – подвел итог главный редактор. – Нельзя бросаться подобными обвинениями, не имея доказательств. Это безответственно. Коупленд, хоть и республиканец, – лучший кандидат в президенты со времен Кеннеди. И речи быть не может, чтобы моя газета создала ему препоны, вытащив на свет сомнительную историю.
Чем дольше мы разговаривали, тем острее я чувствовал, что Алан находится под обаянием этого политика. Они были примерно одного возраста и близки по взглядам. Впервые в жизни к власти шел республиканец, который не принимал крайностей неолиберализма, стоял за контроль над вооружением и почтительно отстранялся от религии. Губернатор Пенсильвании готов был изменить силовые линии политического пейзажа Америки. Он рисовал такие волшебные картины, что обошел всех популистов своего лагеря.
Если говорить честно, то и я не остался равнодушен к красноречию этого кандидата. Мне нравилось, что он цитирует в своих речах Стейнбека и Марка Твена. После первого тура я порадовался, что он прижал Трампа к канатам и как следует надавал Бену Карлсону. Маршрутный лист Коупленда был толково составлен, он говорил умные вещи, и они не могли мне не нравиться: он намечал долгосрочный политический курс, был кандидатом от среднего класса, считал убийственным для американской экономики власть крошечного числа богатеев, которые пользуются ее плодами.
Коупленд, судя по всему, был славным парнем – уж точно не самым худшим среди политиков страны, – но я был убежден, что он причастен к похищению Клэр. И я выбрал совсем другой аргумент, чтобы привлечь Алана на свою сторону.
– Хотите узнать еще больше? Пожалуйста. Коупленд или его окружение в ответе за смерть Флоренс Галло.
– Ну уж увольте!
Желая убедить его, я выложил два своих козыря: определение звонка в службу 911, совпавшее с адресом Флоренс, и ДНК Бланта Либовича, найденная на месте преступления. Совмещение двух этих фактов повергло журналиста в ступор. Как только Алан вспоминал Флоренс, он менялся – лицо становилось жестким, глаза вспыхивали, морщины обозначались резче.
– Вы знаете Либовича? – спросил я.
– Естественно, – не без едкости ответил он. – Все политические обозреватели, имевшие дело с Коуплендом, знают, кто такой Блант Либович: это его личный телохранитель. Он давным-давно при Коупленде. Дядя Зоры Зоркин.
Я второй раз услышал это не известное мне имя. Алан просветил.
– Зора Зоркин – тень Коупленда. Она – руководитель его предвыборной кампании и главный его советчик. Сопровождает во всех поездках. Она работала в его команде, когда он был губернатором, а до этого ее усилиями и маневрами Тад был избран в мэрию Филадельфии. Не скажу, что Коупленд – марионетка в ее руках, но уверен, что без Зоры он так и преподавал бы право в Пенсильвании.
– А почему я о ней понятия не имею?
– Потому что она скромница, и еще потому, что публике не положено ничего знать о серых кардиналах. Хотя меняется и это, три месяца назад «Нью-Йорк таймс» поместила ее портрет на обложке с подписью: «Самый сексуальный мозг Америки».
– И что же в ней такого необыкновенного?
Алан прищурился.
– Поначалу из-за того, что она страшненькая, никто не обращал на нее внимания. Но эти времена остались в прошлом; теперь все знают, что Зоркин – хладнокровный игрок, имеющий преимущество в десять ходов перед противником. Во время первого тура выборов она действовала с потрясающей эффективностью, заручившись финансовой поддержкой бизнесменов поколения Фейсбука, с которыми вместе училась. Рейтинги Коупленда были невелики, но благодаря этим деньгам он мог спокойно ждать поворота событий. Зоркин не только удивительный стратег и тактик, она еще специалист по неожиданным ударам, и хватка у нее, как у питбуля: вцепится – не отпустит.
Я пожал плечами.
– Все так работают – в бизнесе, в политике, в театре… Человеку с властью нужен тот, кто будет пачкать руки вместо него.
Алан согласно покивал мне, нажал на кнопку переговорника и попросил Криса и Кросс:
– Ребятки, передайте мне все, что найдете по поводу занятий губернатора Коупленда в субботу двадцать пятого июня две тысячи пятого года.
Я отнесся с сомнением к его просьбе.
– В день смерти Джойс? Что вы надеетесь узнать, когда прошло уже десять лет?
– Понятия не имею, – вздохнул он. – Но вы сейчас увидите, на что способны Крис и Кросс. Они запускают «умную» программу, и та с молниеносной скоростью шерстит прессу, сайты, блоги и социальные сети того времени. Мы с вами знаем, что в Интернете ничего не стирается и не исчезает. Человек создал монстра, которым больше не может управлять. Но это совсем другой разговор.
Ожидая сведений, Алан включил информационный канал, чтобы взглянуть, что делается у республиканцев.
В «Мэдисон-сквер-гарден» перед десятью тысячами собравшихся надрывались ораторы, рисуя лестные портреты своих кандидатов. На гигантских экранах знаменитые спортсмены и актеры аплодировали им, выкрикивая восторженные одобрения. Действо показалось мне слегка комичным. Вчера делегаты партии проголосовали и утвердили своего номинанта. Где-то через час Тад Коупленд произнесет свою тронную речь. Затем все по традиции выпустят шарики и засыплют все вокруг трехцветным конфетти.
– Алан, получай, что просил, – сообщил голос Эрики Кросс по переговорнику.
На большом экране на стене начали появляться документы. Крис уточнил:
– С две тысячи четвертого официальное агентство губернатора открыло свободный доступ к сайту штата Пенсильвания. Нужно только уметь входить в него… Вот, пожалуйста, утро двадцать пятого июня две тысячи пятого года.
9 – 10.30. Завершение переговоров с профсоюзами относительно мер по улучшению работы общественного транспорта.
11–12.00. Встреча с преподавателями лицея Честер-Хайтс.
– И еще я нашла снимки в газетных статьях и блогах, посвященных этим двум событиям, – прибавила рыжая.
На экране появились снимки: Коупленд позирует перед фотоаппаратом вместе с профсоюзными деятелями, Коупленд с преподавателями и учениками.
– Зора и Блант всегда рядом, – заметил Алан и ткнул ручкой в массивный силуэт телохранителя и стройную фигуру женщины без возраста, на фотографиях обычно без лица.
– Пока ничего необычного, – заметил я.
– Дальше будет интереснее, – отозвался Крис. – Две следующих встречи занесены в ежедневник Коупленда и назначены на вторую половину дня.
12.30–14.00. Обед и беседа с персоналом дома для престарелых округа Монтгомери.
15.00. Открытие спортивного комплекса «Метрополь» в северо-восточной Филадельфии.
– Но Коупленд не поехал на эти встречи, – добавила журналистка. – В обоих случаях вместо него там была Аннабель Скиво, его заместитель.
– Да, есть странность, – признал Алан. – Северо-восток всегда был регионом-фетишем для Коупленда, а уж что касается «Метрополя»… Гигантский проект! Не какой-нибудь там заурядный спортзал. Только важное и непредвиденное событие могло помешать Коупленду участвовать в открытии.
Можно было не сомневаться: Алан взволнован, теперь с ним можно будет разговаривать.
– Я думаю, в этот день мы не увидим больше Коупленда в Филадельфии.
– А вот и ошибаетесь! – воскликнул Крис и отправил нам еще одну фотографию. – В восемнадцать часов он был на баскетбольном матче в «Уэллс-Фарго-центре» вместе с двадцатью тысячами других зрителей.
Я подошел к экрану поближе. В шарфе и бейсболке болельщика Коупленд никак не выглядел человеком, только что убившим женщину. Но что тут, собственно, удивительного? Всем известно, что политики умеют притворяться.
– Есть другие снимки этого матча?
На экран посыпались фотографии. Но ни на одной из них не было видно силуэтов телохранителя и директрисы.
– Эрика, найди мне фотографии других матчей.
– А именно?
– Каких-нибудь еще матчей в «Уэллс-Фарго», которые были до этого.
Полминуты спустя Эрика сообщила:
– Нашла два, один за неделю до этого с «Селтикс», второй в конце апреля против «Мэджик».
На этих двух встречах Зора сидела на следующем ряду позади губернатора. А на тех, что пошире, видна была и массивная фигура Бланта Либовича, стоявшего в проходе.
– Посмотрите, Алан! Зоркин постоянно на одном и том же месте, позади Коупленда. Ее нет только в ту знаменательную субботу двадцать пятого июня!
Главный редактор не нашел, что мне возразить.
– Сколько времени займет путь на машине от Филадельфии до Нью-Йорка? – спросил я.
– Включая пробки? Часа два, не меньше.
Я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, дав себе несколько минут на размышление. Мне показалось, я понял, что произошло в день 25 июня. Но мне нужны были правильные слова, чтобы убедить Алана быть со мной. Мне нужна была его помощь, потому что я наконец-то нашел решение. Я понял, что нужно сделать, чтобы ко мне живой и здоровой вернулась Клэр.
– Все совершенно ясно, Алан, – сказал я, открывая глаза и еще не разворачивая перед ним свой сценарий. – В эту субботу губернатор, Зора и Блант уехали из Филадельфии на машине вскоре после полудня. У Коупленда была назначена встреча с Джойс. Разговор не заладился, перешел в ссору. Коупленд запаниковал и убил Джойс. А затем обнаружил, что Флоренс записала весь их разговор. Он вернулся в Филадельфию без телохранителя, переоделся и отправился на матч. А Блант и Зора в Нью-Йорке занимались в это время грязной работой: убирали место убийства и перекладывали тело Джойс, чтобы смерть выглядела вызванной передозом и Флоренс не могла им навредить. Все сходится, черт побери!
Алан стиснул виски руками. Мне показалось, я сам стал Аланом; во мне клокотал хаос, мешая гнев и горе. Кто знает, может, он вспоминал счастливые дни с Флоренс. Дни, когда все еще было возможно: иметь с ней детей, заглядывать в будущее, опьяняться чувством, что ты в истории своей жизни главный герой, а не жалкая марионетка. А может быть, он снова переживал жестокую гибель своей единственной любимой женщины, которая до сих пор жила в его сердце. Или вспомнил время, которое прожил без нее, оглушая себя работой. И признал правоту Мэрилин Монро – а та говорила, что удавшаяся карьера – большое счастье, но она ничем не поможет ночью, когда тебе холодно.
– Что вы собираетесь делать? – спросил меня Алан, словно бы очнувшись после глубокого сна.
– Вы готовы помогать мне?
– Не уверен, что готов, но сделаю это в память о Флоренс.
– У вас есть возможность связаться с Зоркин?
– Да, у меня есть номер ее мобильного. Я звонил ей, чтобы договориться об интервью с Коуплендом.
Он искал телефон в записной книжке, а я строчил эсэмэску. Написал коротко: «Я знаю, что вы сделали с Флоренс Галло, Джойс Карлайл и ее дочерью».
– Не уверен, что это удачная идея, Рафаэль. Они мгновенно засекут ваш телефон. Через десять минут вас опознают.
– На это я и надеюсь, – отозвался я. – Я тоже люблю играть в шахматы.
