7

«Но ведь сегодня не мой день рождения». Адель никак не хотела снимать чепчик. Чтобы не показывать усеянный пигментными пятнами череп. Энн встала на колени и сделала вид, что ищет в сумочке зеркальце, хотя на самом деле уже его нашла. А когда встала, на голове миссис Гёдель уже красовался ее подарок: серый тюрбан с нежнейшим голубым оттенком.

– Да вы просто красавица, Адель! Так похожи на Симону де Бовуар. Он очень гармонирует с цветом ваших глаз.

Пожилая дама самодовольно оглядела себя в зеркальце:

– Вы назвали меня по имени. У меня с этим проблем нет. Единственное, не пользуйтесь им применительно к обстоятельствам, я еще не старуха и из ума пока не выжила.

Она развернула маленькую бумажку и разгладила ее, превратив в идеальный квадрат.

– Глэдис не удержится и обязательно заметит, что он меня старит.

– И давно вас беспокоит мнение других?

– Она выглядит безобидно, но на самом деле сущая зараза. Постоянно роется в моих вещах.

– Полагаю, я поняла ваш посыл.

– Внутри Глэдис сокрыт яд. Если видеть ее слишком часто, в конечном счете можно отравиться. К тому же она высосала все силы из трех мужей.

– И продолжает охотиться.

– Некоторые не отступаются от своего никогда.

Она вытерла зеркальце рукавом и вернула его Энн.

– И во сколько оценивается ваша щедрость? Знаете, девушка, я родилась не вчера и прекрасно знаю, что каждый подарок имеет свою цену.

– К научному архиву Гёделя он не имеет никакого отношения. Прошу прощения, мне хотелось бы задать вам вопрос личного плана. Я все спрашиваю себя… о чем вы могли говорить с мужем?

– Вы без конца извиняетесь. Это утомляет.

Адель вновь свернула бумажку и положила ее под подушку. Энн, не зная куда девать руки, сложила ладони вместе и сжала их бедрами.

– Чем занимаются ваши родители?

– Преподают историю, и мама, и папа.

– Конкуренты?

– Коллеги.

– Какими бы интеллектуалами ни были ваши родители, могу поспорить, что по воскресеньям они прогуливаются, держась за руки.

– Они подолгу друг с другом разговаривают.

Она соврала, даже глазом не моргнув. Если быть до конца откровенной, то слово «разговаривали» нужно было заменить глаголом «кричали». Для них всё без исключения, даже собственный ребенок, превращалось в предмет ожесточенного спора. Когда они не схлестывались прилюдно, публичные доклады одного неизменно отражались эхом на работе другого. И только когда дочь поступила в университет, заключили молчаливое перемирие. Каждый пометил достаточно обширную территорию для выражения собственного величия: Рэчел укатила в Беркли, на западное побережье, Джордж взял штурмом Гарвард, расположенный в его родных краях, а Энн осталась в Принстоне, одна в городе, из которого всегда мечтала уехать.

– Как они встретились?

– В университете.

– Вас изумляет, что такая женщина, как я, смогла захомутать такого гения, как он?

– Я живу в окружении сплошных гениев. Они не производят на меня никакого впечатления. Но ваш муж – легенда, это признают даже выдающиеся научные умы. Он прославился теориями, понимание которых доступно далеко не каждому.

– Мы с ним были парой. На том остановитесь и больше не копайте.

– И сидя вечером за столом, вы обсуждали его работу? Я сегодня доказал возможность путешествий в пространстве-времени, подай-ка мне соль, дорогая?

– А как было в вашей семье?

– Я никогда не ужинала с родителями.

– Вижу. Строгое воспитание?

– Профилактика.

– Как это?

– Меня воспитали в старых традициях.

Детство Энн было насыщено вечным хаосом, никогда не покидавшим порога дома. Ужины наедине с гувернанткой, частные школы, уроки музыки и танцев, платья с оборочками и общий смотр перед парадным выходом в свет. По пути домой, после светских раутов, где мать порхала бабочкой, а отец напыщенно излагал свои воззрения, она скрючивалась на заднем сиденье машины и притворялась спящей, чтобы не задохнуться от их разговоров. Увидев на устах молодой женщины горькую улыбку, Адель стала усиленно разглядывать свои пальцы. И похоже, осталась довольна их подсчетом.

– Говоря откровенно, в самом начале нашего романа я его изводила. Потому что ненавидела чувствовать себя отверженной. У меня совершенно не было доступа к огромному пласту его жизни. Мне пришлось учиться знать свое место. Но я родилась не для этого. И хотя ничего не желала признавать, подобная отчужденность не переставала меня поражать! Да и потом… у нас были и другие заботы.

Энн налила пожилой даме воды, чтобы удовлетворить ее жажду.

Адель неуверенной рукой взяла стакан, тщетно пытаясь унять дрожь в руках.

– Курт постоянно стремился к совершенству, несовместимому с принципом вульгаризации. Оно подразумевает некую форму недоговоренностей и компромиссов. Все, что мне было известно о его работе, я по крупицам узнавала от других, постоянно прислушиваясь к их разговорам.

– А когда вы осознали весь масштаб его личности?

– С самого начала. В университете он был восходящей звездой.

– Теорему о неполноте он сформулировал уже при вас?

– А почему вы спрашиваете? Собираетесь написать роман?

– Просто мне хотелось бы услышать вашу версию. В среде посвященных эта теорема стала чем-то вроде легенды.

– Я всегда смеялась над теми, кто разглагольствовал по поводу этой долбаной теоремы. Говоря по правде, было бы просто удивительно, если бы половина из них хотя бы могла понять, о чем в ней идет речь. А сколько таких, кто пользуется ею, чтобы доказывать всякую ерунду! Лично я признаю ограниченность моего понимания. Но они моего нерадения не разделяют.

– А эта ограниченность вас не злит?

– К чему бороться, если сделать все равно ничего нельзя?

– Это на вас не похоже.

– Вы полагаете, что уже достаточно меня узнали?

– Вы значительно глубже, чем хотите казаться. Однако ответьте мне на вопрос – почему я? Почему вы разрешаете мне к вам приходить?

– Вы не побоялись вести себя со мной бесцеремонно. Снисходительность ввергает меня в ужас. Мне нравится смесь извинений и наглости, которой вы меня пичкаете. К тому же я не прочь узнать, что скрывается за вашими манерами простушки.

Деликатным жестом Адель заправила под тюрбан выбившуюся прядку волос.

– Знаете, что говорил Альберт? Да-да, Эйнштейн был нашим близким другом. Звучит солидно, да? Боже мой, как же он надоедал своими разговорами!

Энн склонилась к пожилой даме, чтобы не пропустить ни единого слова.

– «Самое прекрасное и глубокое, что может выпасть на долю человека, это ощущение тайны». Конечно, из этого изречения можно сделать неоспоримые выводы, но лично я узрела в нем нечто совершенно иное. Я прикоснулась к тайне. И даже если поведаю вам обо всем, вы все равно никогда не почувствуете того, что испытала я.

– А вы изложите мне факты в виде занимательной истории. Я не буду включать ее в докладную начальству. К Институту это не имеет никакого отношения. Только вы, я и чашечка чая.

– Я предпочла бы немного бурбона.

– Еще не вечер.

– Ну хорошо, тогда шерри, на палец.