– Я НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ ТРЕНИРОВАТЬСЯ, – часто говорил Джек Лаланн. – Но мне нравятся результаты тренировок.

Результаты действительно впечатляли. Рельефность его трицепсов вызывала изумление даже у специалистов, его могучие бедра были словно у тяжеловоза клайдсдейлской породы. Лаланн – мужчина среднего роста, но благодаря своей мышечной массе казался огромным. У себя дома он создал нечто вроде музея бодибилдинга, в котором собраны сложные тренажеры. Большинство из них Джек сделал собственными руками. Именно он в 1936 году изобрел машину для разгибания ног, предназначенную для наращивания четырехглавых мышц бедра. Главный принцип его тренировок состоял в том, чтобы добиваться сверхпредельного утомления отдельных мышечных групп. По мнению Лаланна, увеличение силы и массы мышц достигается путем огромных, поистине нечеловеческих нагрузок. В дополнение к этому требовался правильно организованный процесс восстановления мускульных волокон, использование их способности к суперкомпенсации.

Довольно долгое время он тренировался в футболке и обычных спортивных брюках. Джеку нравилось чувствовать, как мускулы, наполняясь кровью, растягивают тонкую ткань одежды. Затем он решил, что лучше упражняться в плотно обтягивающем специальном трико – своего рода униформе самосовершенствования. Отправившись на Оклендскую фабрику, которая занималась пошивом спортивной одежды, он передал руководству предприятия эскизы и набор красителей, в основном синего и серого цвета. Чернокожая женщина обмерила Джека сантиметровой лентой, разъезжая вокруг него на скрипучем металлическом стуле с колесиками. В те времена единственной тканью, способной сильно растягиваться, была шерсть. Поэтому трико сшили именно из нее, сделав материал предельно тонким. Полученный результат привел Джека в восторг, о чем он и сообщил сотрудникам фабрики, позируя перед зеркалом. Зрелище в самом деле было внушительное: короткие рукава не скрывали перекатывавшиеся под кожей мощные бицепсы, а могучие плечи казались еще шире на фоне подчеркнутой трико тонкой талии.

Крупная аптечная сеть заключила с Джеком контракт на запуск шоу на кабельном канале Кей-джи-оу-ТВ. Лаланн стал рассказывать телезрителям о том, чего можно добиться с помощью диеты, специальных комплексов упражнений для всех групп мышц. Шесть лет спустя шоу стало общенациональным. Сидя на кухне перед телевизором и глядя на Джека, американцы ели на завтрак рекомендованные им продукты, делали наклоны и приседания. Со временем благодаря шоу Лаланна в их лексикон прочно вошли такие выражения, как приседания с выпрыгиванием, подскоки на месте с выбросом рук – их еще стали называть «прыгающий джек», подъем ног из положения лежа.

В расцвете сил Джек был великолепным атлетом, брюнетом с квадратной челюстью и фигурой, напоминающей песочные часы. Лицом похож на Фрэнки Валли, певца с итальянскими корнями. Долгое время Лаланн являлся для многих людей кумиром. Он объяснял им, какие процессы происходят внутри человеческого тела, и при помощи анатомических атласов и схем показывал, как оно работает. Он словно говорил: «Посмотрите сюда. Видите? Мы не животные, наше тело – архитектурный шедевр. Кости, сухожилия, мышцы – все это великолепный ансамбль, который может быть невероятно красивым». Джек убеждал своих зрителей, что в человеческом теле все взаимосвязано, что каждый орган, каждая мышца выполняют свою важную функцию.

Даже улыбка, говорил он, представляет собой результат работы мимических мышц, которые действуют под влиянием определенных эмоций – радости, веселья. В семидесятые годы, когда цветное телевидение окончательно пришло на смену черно-белому, Джек создал свое ток-шоу, в котором брал интервью у звезд бодибилдинга, расспрашивая об их диетах и образе жизни. К этому времени США успели потерпеть поражение во Вьетнаме, американские астронавты – побывать на Луне, а Никсону в недалеком будущем предстояло пережить позорную процедуру импичмента и уйти в отставку. Люди смотрели шоу Лаланна, потому что им нравилась его неуемная, брызжущая через край энергия. Они включали его передачу, потому что многим из них в конце концов надоедало, посмотрев вниз, видеть собственное толстое брюхо. «А теперь прямо из Голливуда – ваш персональный тренер по фитнесу и консультант по вопросам здорового образа жизни Джек Лаланн!» – объявлял ведущий. В следующие тридцать минут зрители с изумлением узнавали, какие возможности скрыты в человеческом теле и как много на свете способов стать более сильным и здоровым. Это улучшало их настроение, придавало сил.

«Разве не лучше, имея проблему, при этом чувствовать себя счастливым, чем с той же проблемой ощущать себя несчастным?» – спрашивал Джек. Ответа он не требовал – все и так было очевидно. «Держитесь, не сдавайтесь, – говорил он в тяжелые годы рецессии. – Когда жизнь обходится с вами жестко, вы должны стать еще сильнее, чтобы выдержать испытания до конца».

Как-то раз в момент вдохновения Джек понял, что люди нуждаются не столько в комплексах физических упражнений, сколько в умении позитивно смотреть на жизнь.

Телеканал уменьшил количество рекламных роликов и увеличил продолжительность шоу Лаланна. Теперь, появляясь на экране, он сидел на металлическом стуле, откинувшись на спинку.

– Знаете, что я вам скажу? – обращался он к зрителям. – В этой стране очень много рабов. Скорее всего, каждый из вас – один из них. В ответ вы, вероятно, скажете: Джек, как человек может быть рабом в такой свободной стране, как Америка? Нет, я говорю не о том, о чем вы подумали. Называя вас рабом, я хочу сказать, что есть много вещей, которых вы не делаете, хотя очень этого желаете. И именно это делает вас рабом, таким же, как те, что жили в прежние времена. Скованным цепями по рукам и ногам. Они тоже не могли пойти туда, куда им хотелось, и делать то, что им нравилось. Да-да, вы такой же раб, как и они.

Говоря это, Джек пристально смотрел прямо в объектив. Потом наклонялся и, четко артикулируя каждый слог, произносил:

– Вы раб своего собственного тела.

«Человеческое сознание, – говорил Джек, – остается активным, пока человек не умирает. Но зачастую оно полностью подчинено телу. А наши тела настолько ленивы, что единственное, чего они хотят, – это сидеть на месте и ничего не делать. И в том, что все обстоит именно так, виноваты вы. Получается, не вы управляете своим телом, а оно вами».

Заря телевизионной эры давно уже была позади. Телевидение успело приобрести гипнотическую власть над людьми. И вдруг появился Джек, призывающий людей оторваться от дивана. Всем своим видом, каждым своим движением он убеждал их, что это не так трудно – стоит только захотеть. Ни один философ, живой или умерший, не смог бы убедить Джека в том, что эта проблема имеет экзистенциальный характер. Для него она решалась благодаря силе воли.

Джек оказался на вершине славы в эпоху Базза Олдрина, Нила Армстронга и Джона Уэйна. Америка в то время была на подъеме. Казалось, что страна может противостоять любому вызову и преодолеть все препятствия.

Джек убеждал телезрителей, что США – это страна будущего, что придет время, когда американцы, как герои научно-фантастических романов, на космических кораблях отправятся завоевывать просторы Вселенной.

Правда, что касается лично Джека, он бы предпочел это делать не сидя в ракете, а бегом.

В глаза ему бьет яркий свет софитов. Телеоператоры взяли его в полукольцо. Скотт инстинктивно щурится, понимая, что на первых кадрах хроники будет выглядеть не лучшим образом. Как только он вышел из подъезда, на него набросилась целая свора – мужчины с камерами на плечах, женщины с микрофонами, волочащие за собой шнуры по тротуару, который усыпан расплющенными комочками жевательной резинки.

– Скотт! – повторяют они на все лады. – Скотт, Скотт!

Он останавливается на пороге и оставляет дверь полуоткрытой, чтобы на всякий случай иметь путь к отступлению.

– Привет, – говорит Скотт.

На него начинают со всех сторон сыпаться вопросы. Все журналисты говорят одновременно, перебивая друг друга. Скотт поднимает руку.

– Что вы от меня хотите? – интересуется он.

– У нас к вам несколько вопросов, – отвечает один из телевизионщиков.

– Я первая сюда приехала, – заявляет Ванесса Лэйн, женщина-репортер, блондинка с микрофоном, на котором отчетливо видно название телеканала – Эй-эл-си. Она тут же сообщает, что находится на прямой связи с Биллом Каннингемом, который инструктирует из студии через микрофон, прикрепленный к ее уху.

– Скотт, – говорит она, локтями проложив себе дорогу в первый ряд, – что вы здесь делаете?

– Где? Здесь, на улице? – уточняет Скотт.

– В доме мисс Мюллер. Она что, ваша хорошая знакомая? Или, может быть, даже больше, чем знакомая?

Скотт несколько секунд размышляет над заданным вопросом и понимает, что не вполне точно понимает его смысл.

– По этому поводу мне надо немного подумать, – говорит он. – Трудно сказать, можно ли нас назвать друзьями. Мы познакомились совсем недавно. И потом, нужно учитывать и ее мнение. Мне трудно предположить, что она думает на этот счет.

Ванесса хмурится.

– Расскажите нам про авиакатастрофу, – говорит она. – Как это было?

– В каком смысле?

– Расскажите, как вы оказались один в бушующем океане, как услышали крики мальчика.

Скотт снова погружается в размышления. Поскольку он молчит, вопросы продолжают сыпаться на него как из рога изобилия.

– Скотт, – кричит в микрофон какая-то брюнетка, – почему произошла катастрофа? Что случилось?

На улице появляется молодая пара. Не желая оказаться в центре всеобщего внимания, парень и девушка пересекают проезжую часть и проходят по противоположному тротуару, при этом внимательно наблюдая за толкотней у входа в трехэтажный белый особняк. Происходящее со Скоттом вполне можно назвать несчастным случаем, поэтому нет ничего удивительного в том, что на него глазеют зеваки.

– Полагаю, самым правильным с моей стороны будет сказать, что я толком не успел ничего понять, – отвечает Скотт Ванессе, проигнорировав вопрос, заданный ему темноволосой девицей. – Мне не с чем сравнить мои ощущения. Конечно, меня поразил океан – его бескрайность, его невероятная мощь. Стояла полная темнота, луны на небе не было видно. Я пытался определить, в какой стороне находится север. Знаете, когда речь идет о выживании, трудно рассказать, как все было. Хотя, возможно, только эта история и заслуживает внимания.

– Вы разговаривали с мальчиком? – выкрикивает кто-то из задних рядов. – Он был напуган?

Скотт и на этот раз отвечает с задержкой.

– Знаете, для меня это тоже вопрос, – говорит он. – Трудно сказать, как реагирует на подобные вещи мозг четырехлетнего ребенка. Я могу описать свои ощущения. Главным из них было отчетливое понимание того, что я – жалкая песчинка в ночном океане, во враждебной стихии. Но по поводу мальчика мне судить трудно. Хотя страх – древнее, животное чувство, которое присуще человеку на генетическом уровне. И все же в четырехлетнем возрасте…

Скотт умолкает, чувствуя, что журналисты ждут от него чего-то другого. Он понимает, что ему все же следует по возможности удовлетворить их любопытство, чтобы избежать неверных толкований его слов в дальнейшем. «Что вы чувствовали? Как это было? Почему произошла авиакатастрофа? Каково это – плыть в полной темноте неизвестно куда?» Отвечая на каждый из этих вопросов, можно написать целую книгу. Можно годами размышлять над ответами, стараясь найти правильные слова, и добиться максимальной объективности.

– Скажите, а у вас есть дети? – спрашивает Скотт, обращаясь к Ванессе, которой на вид лет двадцать шесть, не больше.

– Нет.

Скотт поворачивается к ее оператору, мужчине лет сорока.

– А у вас?

– Да, есть. У меня маленькая дочка.

Скотт кивает.

– Понимаете, мне кажется, здесь все имеет значение. В том числе и пол ребенка – мальчики воспринимают все иначе, чем девочки. И то, что все случилось ночью, а ребенок в момент катастрофы спал, тоже важно. Может, он решил, что случившееся ему просто снится? Кто знает. Я думаю, здесь играет роль огромное количество факторов.

– Люди считают вас героем! – выкрикивает один из репортеров.

– Это вопрос? – уточняет Скотт.

– Вы сами считаете себя героем?

– Вам придется объяснить мне, что вы понимаете под этим словом. К тому же совершенно неважно мое мнение о себе. Оно часто оказывалось ошибочным – по крайней мере, в глазах других людей. Например, в двадцатилетнем возрасте я считал себя художником, а на самом деле был просто сопляком. Вы понимаете, о чем я?

– Скотт, Скотт! – закричали сразу несколько человек.

– Извините, я чувствую, что не оправдываю ваших ожиданий.

– Скотт! – снова окликает Бэрроуза Ванесса. – У меня вопрос непосредственно от Билла Каннингема. Почему вы оказались на борту самолета?

– В каком смысле?

– Каким образом вы туда попали? – уточняет Ванесса.

– Меня пригласила Мэгги.

– Мэгги – это Маргарет Уайтхед, жена Дэвида Уайтхеда?

– Да.

– У вас был роман с миссис Уайтхед?

Скотт хмурится.

– Вы имеете в виду интимные отношения?

– Да. Такие же, в каких вы теперь состоите с мисс Мюллер, чей отец жертвует миллионы долларов на нужды организаций левацкого толка.

– Этот вопрос задан всерьез?

– Люди имеют право знать правду.

– Значит, вы утверждаете, что у нас с мисс Мюллер был секс, исходя из того, что я побывал внутри ее жилища. Таково ваше логическое заключение.

– Но разве неправда, что вы смогли пробраться на борт самолета благодаря своим любовным успехам?

– И с какой же целью я, по-вашему, туда пробрался – чтобы вместе с самолетом упасть в океан и потом плыть десять миль с травмированным плечом?

Вопросы не вызывают у Скотта гнева – только удивление.

– А разве неправда, что агенты ФБР многократно вас допрашивали?

– Можно ли считать, что дважды – это многократно?

– Почему вы в бегах?

– Вы говорите обо мне как о Джоне Диллинджере. А я всего лишь обыкновенный гражданин, имеющий, как и любой другой, право на частную жизнь.

– После катастрофы вы не поехали домой. Почему?

– Это трудно объяснить.

– Может, все дело в том, что вы что-то скрываете?

– Избегать всеобщего внимания и скрывать что-то – это не одно и то же, – говорит Скотт. – Могу сказать одно – я очень скучаю по своей собаке.

– Расскажите про ваши картины. Это правда, что ФБР их конфисковало?

– Нет. Послушайте, это всего лишь картины. Разве человек может объяснить, почему он рисует то, а не это? Представьте, что, работая над очередным полотном у себя в сарае, он чувствует, что его жизнь пошла под откос. Возможно, именно это лежит в основе всего остального. Но потом, взявшись за картину всерьез, он вдруг обнаруживает, что в ней может быть ключ к пониманию многих вещей. Ну как, я ответил на ваш вопрос?

– Это правда, что на одной из картин вы изобразили катастрофу самолета?

– Да. Этим я хотел подчеркнуть, что все мы смертны. Таков закон природы. Все живое умирает, но осознает свою смертность только человек. Мы каким-то образом умудряемся хранить это знание у себя в голове словно в сейфе, но в него стараемся не заглядывать. То есть мы понимаем, что рано или поздно умрем, в то же время не верим. Но в случаях катастроф с большим количеством жертв, когда тонут паромы или разбиваются самолеты, жизнь ставит нас лицом к лицу с этой правдой, которую нам так трудно принять. Мы осознаем, что когда-нибудь тоже умрем, а вместе с нами умрут наши надежды и мечты. И это может произойти в любой момент. По дороге на работу вы можете сесть в автобус, в котором заложена бомба. Или пойти в «Уолмарт» в черную пятницу, чтобы купить что-нибудь с большой скидкой, и погибнуть под ногами обезумевшей толпы. И все эти мысленные построения начались с того, когда я решил, что моя жизнь мчится под откос.

Ванесса трогает пальцами свой наушник, а затем говорит:

– Билл хочет пригласить вас в студию для интервью один на один.

– Наверное, это очень любезно с его стороны, – отвечает Скотт. – Вот только выражение вашего лица совсем не любезное. Оно у вас как у полицейского.

– Погибли люди, мистер Бэрроуз, – парирует Ванесса. – Думаю, вы понимаете, что сейчас не время для того, чтобы быть любезными.

– Наоборот, как раз сейчас время для этого самое подходящее, – говорит Скотт, после чего поворачивается и идет по улице прочь.

Журналисты проходят следом за ним несколько кварталов, но в конце концов отстают. Скотт старается двигаться не торопясь, понимая, что, возможно, на него смотрят тысячи, а может, и миллионы людей. Выйдя по Бликер-стрит на Седьмую авеню, он садится в такси. Скотт продолжает раздумывать над тем, каким образом телевизионщикам удалось его найти – ведь он находился в запертой квартире и не пользовался мобильным телефоном. Лейла утверждает, что она никому ничего не говорила, и у Скотта нет причин ей не верить. Женщина с состоянием в миллиард долларов не лжет, если ей это не нужно. Лейле же, судя по всему, действительно нравилось то, что у нее имелся маленький секрет от остального мира в виде Скотта, живущего в ее гостевых апартаментах. Что касается Магнуса, то он, безусловно, врет много и по разным поводам, но, похоже, не в этом случае. Правда, ему могли заплатить. И все же интуиция подсказывает Скотту, что его приятель ни при чем.

Возможно, думает он, дело в какой-нибудь новой технологии, о которой ему не известно. Очень может быть, что появился какой-нибудь особенный спутник, или новые чипы, которые можно вживить человеку в организм во время сна.

Раньше Скотт был человеком-невидимкой, но теперь все изменилось. Он не пытается скрыться от своей судьбы, а идет навстречу тому, что его ждет. Устроившись на заднем сиденье такси, Скотт представляет себе, как четырехлетний мальчик поздно вечером не может заснуть и ест овсянку перед телевизором, наблюдая за тем, как на экране мультяшная собака, составленная из букв (собака), разговаривает с такой же мультяшной кошкой (кошка). «Если бы в реальной жизни все было так просто, – думает Скотт. – И люди на самом деле были теми, за кого себя выдают! Как было бы хорошо, когда, глядя на другого мужчину, можно было бы прочесть на нем надпись «друг» и не сомневаться, что так оно и есть. Или, посмотрев на незнакомую женщину, вдруг увидеть слово «жена».

В такси тоже работает телевизор. Скотт, вытянув руку, выключает его.