Часть четвертая
Сын Булата

Длинный обоз, груженный кулями с вяленой рыбой и мясом, мешками зерна и крупы, бочками солонины и квашеной капусты, пушечной дробью, клинками, тюками полотна, медленно полз по узкой лесной дороге, петляя между частыми озерцами и торчащими тут и там угрюмыми мшистыми скалами, лишь изредка выкатываясь на травяные прогалины, по большей части влажные и пахнущие болотом, но иногда и звенящие под копытами каменным монолитом.

Впереди и позади обоза вышагивали по полусотне копейщиков в шлемах и подбитых ватой кафтанах. А иные и вовсе в рубахах – лето на дворе, жарко.

Доспехами никто из обозников себя не обременил. Да и зачем они здесь, в мирных шведских землях? Война ведь шла за морем, где русские рати, союзные датскому принцу Магнусу, королю Ливонии, осадили Ревель. Это там, в ста милях южнее, люди стреляли друг в друга из пушек и пищалей, кололи копьями и саблями, рубили бердышами и топориками; это там горели дома, задыхались в предсмертных стонах раненые, топтали посевы конские копыта. Здесь же радостно пели птицы, поскрипывали на ветру деревья, душисто пахли луга; здесь королевская казна щедро платила за все припасы, что могли пригодиться осажденным, и через день отправляла на юг по тяжело груженному кораблю. Чего тут бояться? Разве разбойников лесных. Да только не столь безумны душегубы, чтобы на большой отряд нападать даже ради богатого обоза.

Дорога повернула, огибая очередной скальный уступ, провела обоз по узкой дорожке между гранитной стеной и озером, свернула в редкий ивняк, растущий у края заливного луга.

Никто и охнуть не успел, когда внезапно на этот самый луг из леса впереди, куда шел обоз, вынеслась стремительным галопом легкая конница: стеганые халаты, меховые шапки, почти плоские седла, круглые щиты, зацепленные за луки седла копья. Всадники уже держали наготове луки, их оставалось только вскинуть и натянуть тетиву…

Поток стрел ударил в пеший копейный отряд. Идущие справа и впереди воины полегли сразу, в каждого из них впилось по три-четыре стрелы; во втором ряду погиб или был ранен только каждый второй. Но прежде чем сраженные сотоварищи упали на утоптанную глину, третий ряд копейщиков уже успел со всех ног стрекануть в ближний лес. Туда же побежали, попрыгав с облучков, и возничие.

К тому моменту, когда татары доскакали до обоза, тут остались только мертвые тела, лошади и груженые телеги.

– Как удобно иметь дело со свеями, – засмеялся, гарцуя на лугу, воевода Саин-Булат, сверкая позолоченной ерихонкой и начищенным до зеркального блеска пластинчатым бахтерцом. – Сами добычу и собрали, и по телегам уложили, и лошадей запрягли. Осталось только забрать.

Он привстал на стременах, помахал рукой над головой:

– Возвращаемся к крепости! Забирайте возки, и поехали! – Воин дал шпоры коню и поскакал вперед.

Полутысячная армия касимовского царя осаждала Гельсингфорс уже вторую неделю, но пока без особого успеха. На предложения сдаться осажденные отвечали хохотом, посылаемые внутрь стрелы с горящей паклей здешние гяуры успешно гасили, не допуская пожара, голод горожанам тоже не грозил. Каждый день с демонстративным нахальством десятки свейских лодок выплывали в бухту ловить рыбу – и татары ничем не могли им помешать.

Впрочем, воспитанник опытного воина и сам отлично понимал, что без пушек захватить крепость невозможно – не по лестницам же на стены лезть! И потому все его призывы сдаться в обмен на сохранение жизни были всего лишь данью старинной степной традиции: пугать осажденных и обманывать, грозить кровью и обещать милость. Время от времени где-нибудь иногда находился дурачок, который верил и открывал врагам двери, надеясь тем спасти свою жалкую шкуру. Редко, но бывало. Так что попробовать стоило.

Однако главной целью вторгшейся к свенам армии было разорение земель окрест портов, снабжающих припасами заморские войска. Государь желал прекратить поток продовольствия и снаряжения в осажденный Ревель. Татары Саин-Булата выполняли сие поручение с огромным удовольствием: разорили и спалили поселение Хайкко, разогнали по лесам жителей Порвоо, Форсо и Хинкияки, дошли дозорами до самого Турку и перехватили два богатых обоза, не получивших предупреждения о прорвавшихся татарах.

Просторный лагерь, заставленный юртами и полотняными шатрами, дымящийся десятками костров, пахнущий жареным мясом и сладковатым ароматом печеной репы, Саин-Булат проехал насквозь, не отвечая на поклоны воинов, остановился на удалении трехсот шагов от деревянной крепости и громко крикнул:

– Я отдаю дань вашей смелости, гяуры! Вы продержались сколько смогли! Но посмотрите вон на тот обоз! Сегодня к нам прибыли пушки, и завтра мы разнесем ваши стены в щепу! Сдавайтесь! Вам будет позволено выйти из крепости с оружием и родными! Даю слово, никому из вас я не причиню никакого вреда! Время вам на размышление до вечера! Если к закату вы не откроете ворота, то завтра пополудни мы войдем в город и вырежем всех от мала до велика!

Он повернул коня, подъехал к самой богатой юрте, крытой не кошмой и шкурами, а крашенной киноварью парусиной, спешился и бросил поводья слуге. Коротко потребовал:

– Шербета! – жадно осушил поднесенную пиалу, отвел руку в сторону: – Еще!

Только после третьей чаши жажда отпустила, и вместе с четвертой касимовский царь двинулся по лагерю, неторопливо поглядывая на своих воинов. Татары вскакивали, одергивали пояса, проверяли, насколько аккуратно составлены пики в пирамиды, не разбросано ли оружие, нет ли возле стоянки объедков или иной грязи. После чего замирали, приложив ладонь к груди и слегка склонив голову. Хан Саин-Булат был известен своей строгостью и требовал от воинов безусловного порядка и дисциплины. Может быть, даже излишней строгостью, однако за его удачливость татары были готовы простить повелителю все. Лучше получить десяток плетей за небрежно брошенную на глине саблю, но вернуться домой живым и с добычей, нежели пить и жрать что хочешь и без опаски, спать вдосталь, где вздумается, а потом проснуться с острой рогатиной в животе.

Так, между чередой замерших в поклонах воинов, касимовский царь дошел до крайнего шатра, стоящего возле небольшого, бодро журчащего ручейка, остановился напротив седого татарина, длинные волосы которого были, как в старину, собраны на затылке, а вот усики и бородка обриты по последней моде – в две узкие полоски. Одет степняк был в пухлую замшевую куртку, часто простеганную железной проволокой и такие же стеганые штаны, заправленные в сапоги. Доспех вроде бы и не дорогой, но и не из дешевых – уж очень много труда в изготовлении требует.

Не выдержав молчания, воин поднял голову и спросил:

– Что-то не так, великий царь?

– Да все не так, мой славный Савад-бек, – вздохнул воевода. – Шербет пресный, не то, что в доме моего покойного дядюшки; свены не сдаются и даже не просят переговоров; перебить нас никто не пытается, хотя мы тут, почитай, уже месяц развлекаемся. Разве это война?

– Могу предложить настоящий кобылий кумыс, храбрый Саин-Булат, – предложил седовласый воин. – Истинного шербета в здешних краях все едино не найти. Здесь нет горячего солнца, и кизил не наливается сладостью, шиповник мелок, травы преют, а не сохнут. Как из всего этого сварить настоящий медовый напиток? Недаром русские разводят мед с пряностями, а не с ягодами! У здешних ягод нет вкуса.

– Ты уговорил меня, мой верный Савад-бек! – выплеснув шербет, протянул свою чашу касимовский царь. – Но что ты думаешь про миролюбие наших врагов?

– Не так просто собрать силы для нашего разгрома, коли война идет за морем… – Седовласый воин, отвечая на вопрос, поманил своих нукеров. Один из молодых татар принес кувшин, налил в пиалу кислого пенящегося молока. – Мыслю, свенам пришлось везти сюда людей на кораблях. Но коли все равно нужно идти морем, то куда разумнее для них высадиться в Выборге, а не здесь, и перекрыть нам пути отхода. Месяца для сего аккурат хватит.

– Вот и я так думаю, друг мой, – согласно кивнул хан Саин-Булат. – Именно так. Посему завтра утром мы сворачиваемся и уходим. Но твоя сотня, Савад-бек, сего ждать не станет. Тебе придется уйти сегодня в сумерках и налегке.

Воевода осушил чашу, почмокал языком:

– Славный кумыс! Давно не пробовал такого. А теперь слушай, что надобно сделать…

Спустя два дня, в шумный рабочий полдень, на верхней боевой площадке замковой башни Выборга затрубили рога, а вслед за этим один за другим тревожно забили колокола городских костелов.

Услышав набат, люди, занятые делами за пределами городских стен, тут же побросали свои грядки, смолокурни, угольные ямы, сенокосы и кожевенные ямы, собрали все самое ценное и поспешили к ближайшим воротам – кто верхом, кто гоня перед собой коз и коров, кто пешком, с тяжелыми мешками за плечами. И потому, когда возле бухты Салакки-Лахти появились всадники в стеганых халатах, ворота торговой слободы закрылись без особой спешки, не оставив за стенами, дикарям в добычу, не то что человека, но даже вонючего старого козла.

Разозленные татары доскакали чуть не до самых створок, громко закричали:

– Открывайте, гяуры! Открывайте, не то хуже будет! Сдавайтесь, пока не поздно! Сюда идут рати великого русского царя! Они сожгут ваш город пушками! Они вынесут ворота ядрами! Они вырежут вас всех до единого и скормят собакам! Сдавайтесь, и мы вас отпустим! Сдавайтесь, и останетесь живы!

Русский язык в Выборге понимали почти все. Все же – торговый порубежный город. А Русь, как ни крути, главный и самый богатый сосед, весь торг на нее завязан, все пути в ее земли уходят. Посему степняков поняли и почти сразу им ответили – из двух аркебуз с надвратной площадки.

Заржала, встав на дыбы, раненая лошадь, закричал от боли кто-то из всадников. Остальные схватились за луки и моментально обрушили на стены ливень стрел. Теперь стоны и плач послышались на ней – здесь собралось слишком много любопытных выборжцев, желающих поглазеть на редкостное диво: диких татар из неведомых краев. Теперь почти два десятка зевак получили от южан нежданный подарок: по острой стреле кому в плечо, кому в грудь, кому в шею, а кому и в голову.

Со стены рявкнули одна за другой две пушки, засыпая дикарей картечью – и татары испуганно шарахнулись в стороны, ускакали на безопасное расстояние. Однако не прошло и четверти часа, как они вернулись, поскакали вдоль стен, опуская обмотанные промасленной паклей стрелы в горшочки с углями и пуская огненные подарки в сторону города.

Комендант Выборга граф Орвар фон Гойя как раз в эти минуты шагал в сторону ворот и видел, как горящие стрелы падают на каменную мостовую, чиркают по стенам домов, громко стучат по кровлям. По счастью, город вырос на карельских скалах, и потому местным жителям всегда было проще сложить пристройку из собранных окрест камней, нежели искать, рубить и таскать жерди, улицы от грязи здесь не застилали тесом, а засыпали галькой с песком, стены домов были промазаны глиной – так что поджечь город было не так-то просто. Это татарам не русские города, срубленные сплошь из бревен и досок. Здесь железные наконечники разве только черепицу на крышах поколют, и не более того.

Одетый в щегольской бархатный колет, в котором только ряды золоченых клепок выдавали нутро из железных пластин, в итальянский шлем с высоким гребнем и застегивающимися нащечниками, опоясанный дорогим толедским мечом, граф поднялся к надвратной башне, подошел к краю стены и замер, широко расставив ноги и положив руки на украшенный крупным изумрудом эфес.

Степные дикари, наезжая к стене кучками по полтора десятка всадников, стреляли из луков. Стоящие у западных и южных ворот тюфяки время от времени плевались дымом и картечью, отгоняя врага – однако татары, теряя людей и лошадей, все равно продолжали свое бесполезное занятие. Тем временем за их спинами, в нескольких ремесленных слободках, куда были вынесены самые вонючие и опасные мастерские – кожевенные и смолокуренные, разгорался пожар. Судя по тому, какой густой дым, черный и сальный, поднимался в небеса, в пламени оказались сырые шкуры.

– Тупые варвары, – процедил сквозь зубы граф. – Не способны спасти собственной добычи!

Умелый, знающий военачальник обязательно использовал бы заборы, бревна, крыши вражеской слободы для строительства палисадов или штурмовых помостов. Но ума дикарей хватало только на то, чтобы с риском для жизни тратить стрелы и выкрикивать оскорбления.

– Докладывай! – покосился на начальника караула комендант.

– Первый сигнальный дым запалил дальний южный дозор, возле устья Самоланлахти, господин граф, – заговорил рыжебородый стражник в кирасе и простеньком немецком шлеме, со шпагой на поясе. – Мы подали сигнал тревоги, жители ушли в город. Где-то через два часа появились русские. Предлагали сдаться, метали стрелы. Сказывали, вскоре подойдет вся армия русского царя.

– Что проку от армии, если у русских нет флота? – пожал плечами граф Гойя. – Без флота блокады не добиться.

Впрочем, это была только половина правды. Имея хорошие пушки, всегда можно снести любые укрепления. И тогда будет не важно – сыты их защитники али голодны. А недостатка в пушках и порохе русский царь, как известно, никогда не испытывал. Свои стволы русские продавали половине Европы – и себя, понятно, тоже не забывали.

– Проклятье! – Комендант осмотрел с башни недавно возведенную крепостную стену уже новым, озабоченным взглядом. Выдержит – не выдержит она свою первую осаду? Ведь полностью укрепление еще не закончено, да и тюфяков на ней всего четыре штуки. Причем все – старые, как мощи святого Олафа. Больше века каждому.

В том, что осада случится, комендант особо не сомневался. Ведь Выборг, известное дело, издревле был для русских как кость в горле, закрывая им спокойный речной путь из моря в Ладожское озеро и обратно. Новгородцы уже несколько раз сносили крепость до основания, еще чаще – осаждали без особого успеха. Борьба между шведами, раз за разом восстанавливающими твердыню, и русскими, ее громящими, длилась не первый век, так что очередная схватка никого бы не удивила. И если она случится – обретал смысл и татарский набег на Гельсингфорс: Выборгу отрезали сухопутный путь к своим. Степняки не влезли в ловушку, как все подумали, а оказались передовым отрядом главных русских ратей.

Граф снова тихо ругнулся. Сложенная на скорую руку, для прикрытия разросшегося порта, новая стена имела всего два человеческих роста в высоту. Против настоящей армии, умеющей пользоваться штурмовыми помостами и имеющей опытных пушкарей, такому укреплению не выстоять и часа. Тюфяки – снесут ядрами, защитников – сомнут числом. А значит… Нужно вывозить главные ценности и припасы в цитадель и вооружать всех выборгских мужчин. Одним гарнизоном будет не обойтись.

В приготовлениях к осаде прошли вечер, ночь и изрядная часть нового дня – а вскоре после полудня снаружи послышались выстрелы. Комендант поспешил на стену – и увидел ровные ряды одетой в кирасы и широкополые шлемы шведской пехоты. Две сотни копейщиков невозмутимо стояли под ливнем стрел, в то время как аркебузиры неторопливо перезаряжали тяжелые стволы своих пятнадцати ручных пушек.

Закончив манипуляции, они вышли перед строем, положили стволы на вынесенные помощниками сошки, уперли приклады в кирасы и дали слитный залп по завалу из какого-то мусора, сложенного татарами поперек дороги. Пехота мгновенно утонула в густых облаках дыма, зато со стены было отлично видно, как от баррикады отлетают белые щепы и целые доски, как трусливо разбегаются русские стрелки и шарахаются прочь всадники.

– Капитан Карл Хунбург, – невольно улыбнулся комендант. – Очень вовремя!

Отряд капитана Хунбурга стоял на тянущемся вдоль моря северном тракте. Крупный отряд хорошо снаряженных копейщиков, полтора десятка аркебузиров. Изрядная сила, которая окажется отнюдь не лишней в крепости в преддверии осады.

Дым рассеялся, шведы пошли вперед и быстро раскидали препятствие, обращая на татарские стрелы не больше внимания, нежели на обычный дождь. Сверкая начищенным железом, отряд промаршировал до ворот и втянулся в гостеприимно распахнутые створки.

Неудача явно обескуражила татар – они заметно ослабили напор, отказались от зажигательных стрел и, носясь вдоль стен, пытались теперь выцелить укрывающихся за зубцами стражников или горожан. Однако без особого успеха: за два дня ранили всего трех человек. А на третье утро – степняки бесследно исчезли, словно их вовсе возле Выборга никогда и не показывалось.

Сие известие встревожило коменданта даже сильнее, нежели набат несколько дней назад. Сразу после завтрака он отправился на стену, прошел вдоль нее, молча и хмуро оглядывая прогалину перед крепостью и все еще дымящуюся черноту на месте сгоревших слобод.

– Господин граф! – Один из караульных указал на небо к востоку от бухты Салакки-Лахти. Там тянулся к облакам слабенький светло-серый дымок.

– Да будь я проклят! – Граф фон Гойя вцепился в эфес меча с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев. – Кто там сегодня в страже? Отдайте мой приказ гарнизонной страже в седло!

– Вы не думаете, что это может быть ловушкой, граф? – осторожно поинтересовался капитан шведской пехоты.

– Я бы предпочел попасть в ловушку, Карл, – резко ответил комендант. – Но если вы поднимете в седло полсотни своих копейщиков, капитан, я буду вам очень благодарен! Лошадей мы найдем.

Спустя полтора часа из распахнутых ворот Выборга вынеслась на рысях гарнизонная панцирная конница, помчалась в сторону дыма. А незадолго до сумерек граф фон Гойя и капитан Хундбург спешились на берегу выложенной камнем Мустомоекской протоки. Посреди недавно расширенного для прохода ладей канала торчал обугленный верх стоящих на дне бревенчатых козлов, еще несколько обугленных кусков от сосновых бревен лежали на берегу. Все остальные следы пожарища, похоже, унесла вода.

– По какой причине вы направились к Выборгу, капитан? – мрачно спросил комендант.

– Мы слышали гул пушечной пальбы, видели густой дым в стороне города, господин граф. Все выглядело так, будто вы попали в серьезную передрягу и городу нужна помощь, – ответил командир копейщиков.

– Поздравляю вас, Карл, – скрипнул зубами граф фон Гойя, – русские нас обманули. Пока мы отважно готовились к осаде царской армии и стягивали к крепости все свои силы, татары прошли по опустевшим дорогам, навели здесь мост и увели обоз со всей своей добычей на ту сторону Вуоксы. И сожгли переправу, дабы мы не смогли организовать преследование. Готов поклясться, осада Гельсингфорса уже дня три как снята. Просто никто не удосужился спешно порадовать нас сей вестью.

– Дозвольте два слова, господин граф? – после долгого молчания сказал капитан. – Сотни горожан и множество купцов видели разгром русской армии под стенами Выборга. Сие происшествие трудно оспорить. Это есть факт. А вот уход татарского обоза по северной дороге не более чем ваше предположение. Нужно ли отнимать время нашего славного короля Юхана на наши фантазии? Может статься, достаточно сообщить ему лишь о достоверно случившихся событиях?

Комендант Выборга злобно пнул носком сапога одну из головешек и повел головой из стороны в сторону. А потом согласно кивнул:

– Ваша правда, капитан. Не станем утомлять его величество излишней писаниной. Ведь я вполне могу и ошибаться.