Глава 22. Кружка «Гиннесса»

– Такое чувство, будто зря полдня потратили, – сказал Полик, выходя вместе с Верлаком из Дворца правосудия и шагая по короткой улице Фошье. – Почти пять часов уже.

Верлак на миг прекратил попытки закурить свою любимую сигару, «боливар беликосо», пахнущую шоколадом и вызывающую слюноотделение уже заранее.

– Тут ничего не поделаешь, – вздохнул он. – Необходимость встречи с мэром назрела уже давно. Фламан сумел что-нибудь выяснить?

– Да. Машина, сбившая мадемуазель Захари, была покрашена в синий цвет, но краска по спецзаказу: темно-синяя с искрой, которую любят владельцы «БМВ».

– Отлично. Есть у нас список украденных автомобилей за эту ночь? Синий «БМВ» – это сужает поиск.

– Казалось бы. Но, как вы знаете, «БМВ» – любимая машина угонщиков. Известно о краже пяти синих «БМВ» только за эту ночь от Марселя до Ниццы, а на запад мы проверили все до самого Монпелье.

– Монпелье? Так это же два часа езды.

– Ну да, но приехать в Экс на «горячей» машине – кажется вишенкой на торте. Все угонщики Тулона имеют тенденцию демонстрировать машины в Сан-Тропе – как мне говорили.

– Так что мы надеемся, что убийца, во-первых, украл машину, и во-вторых, где-то ее бросил, или же она на борту судна, идущего в Африку.

– Четно говоря, я не очень себе представляю кого-нибудь из преподавателей за кражей автомобиля.

Верлак кивнул.

– Хотя двое аспирантов сумели проникнуть в гуманитарный корпус. Но вы правы, надо будет опросить всех подозреваемых.

Полик выразил сомнение насчет того, что у кого-нибудь из теологов может оказаться темно-синий «БМВ».

– Поручу Фламану, – сказал он и остановился посреди улицы Бедаррид послать текстовое сообщение Алену Фламану.

Верлак затянулся сигарой. Глупо было ее закуривать, подумал он, поскольку через пару минут они уже будут у дверей мадемуазель Захари.

Подойдя к номеру семнадцатому, Верлак заглянул в окна. Сквозь разбитые ставни видно было, в каком запустении находятся квартиры за окнами. Они позвонили в домофон, и им тут же открыли – бойфренд Одри Захари их ждал. В подъезде уже не первую неделю не убирали, на грязных плитках валялись листовки с рекламой пиццы и китайского фастфуда. Комиссар и судья поднялись по узкой лестнице и на втором этаже постучали в дверь с надписью «Захари – Гасналь».

Послышались шаги, дверь открыл высокий тощий парень. Судя по красным глазам, он только что плакал. Ничего не сказав, он шагнул в сторону, пропуская посетителей. В квартире было темно, шторы задернуты. В затхлом воздухе пахло сигаретами.

– Вы простите, беспорядок, – произнес Мишель Гасналь. – Убиралась тут… Одри.

Он тяжело опустился в кресло.

– Сочувствую вашей утрате, – сказал Полик, садясь на небольшую софу напротив. – Я комиссар Бруно Полик, а это – судья Верлак.

Верлак пожал руку Гасналя, вытащил из-под обеденного стола стул и сел рядом с хозяином. Гасналь уронил голову на руки и стал тихо всхлипывать.

– Есть кто-нибудь, кто мог бы с вами побыть? – спросил Верлак, сам удивившись своему сочувствию.

– Родители едут из Ренна, – ответил Гасналь. – Родители Одри живут здесь, в Эксе.

– Это хорошо. Я рад, что вы будете не один. Даже выехав из Ренна утром, мсье и мадам Гасналь все равно приедут только после полуночи. Он себе представил, как Гаснали едут под дождем через всю Францию, но думать о мсье и мадам Захари не мог себя заставить.

– Мишель! – начал Верлак, подаваясь вперед. – Вашу подругу сбил автомобиль, скрывшийся с места происшествия, а это – преступление. У нас есть причины подозревать, что ее гибель была не случайной.

Мишель Гасналь удивленно посмотрел на судью.

– То есть вы хотите сказать, что ее убили? – спросил он.

– Мы должны учитывать такую возможность, поскольку ее патрон был убит в эту субботу.

– И сейчас вы у меня спросите, были ли у нее враги, как в кино спрашивают? Я отвечу: нет.

Верлак кивнул, Полик промолчал, и Гасналь заговорил дальше:

– Одри, конечно, была не самым приятным человеком в этом мире… она была властной и с виду высокомерной. Но она никогда никому ничего не сделала плохого, и никто ничего плохого не хотел бы ей сделать. Это же был несчастный случай, да? Водитель запаниковал и скрылся, да?

– Возможно, – сказал Полик. – Вы знаете, куда она ходила вечером?

– Нет. Она была очень напряжена и решила пройтись, как бывало, когда она не в духе или ей требовалось подумать.

– Не в духе? – спросил Полик. – Вы поссорились?

– Нет. Мы вместе смотрели телевизор, потом она просто сказала, что выйдет прогуляться. Но я же сказал, так часто бывало.

– Ей кто-нибудь звонил в тот вечер? – поинтересовался Верлак.

Мишель Гасналь, казалось, встревожился:

– Нет.

– А в ночь смерти профессора Мута вы оба были в баре «Золя»? – спросил Полик.

– Да. Я там был в десять вечера, а Одри пришла после приема. Ушли мы около двух.

– А вчера вечером? – спросил Верлак как можно более доброжелательно.

Гасналь снова уронил голову в ладони.

– Я так и думал, что вы про это спросите. Я был здесь, один, телевизор смотрел, я ведь уже говорил. Никто не звонил, никто не приходил, так что никто и подтвердить не может.

– И вы не стали звонить в полицию, когда ваша подруга не вернулась с прогулки? – спросил Полик.

– Я заснул на софе, – ответил Гасналь. – Если вам так уж надо знать, то травки покурил. Она мне помогает заснуть, и тогда я сплю очень крепко. Меня разбудила полиция – пришли они утром.

Он снова начал всхлипывать. Верлак с Поликом поднялись.

– Спасибо, Мишель, – сказал судья. – Мы сами найдем дорогу.

Спускаясь по лестнице, Полик и Верлак молчали. На улице, где уже темнело, Полик спросил:

– Вы, когда мы выходили, видели стереосистему?

Верлак покачал головой:

– Нет, не видел.

– Новая модель «Bang & Olufsen».

– Вы шутите! На зарплату официанта и секретарши?

Верлак снова зажег сигару и спросил:

– По кружке пива в баре «Золя»?

– Идет. Моих девочек сегодня вечером дома нет. Элен переработала на своей винодельне и потому взяла выходной, забрала Лею из школы, и они едут в гости к сестре в Дром.

– Ну, «Гиннесс» за ужин не сойдет, но все же пойдем, – сказал Верлак.

– Для ирландцев, говорят, вполне ужин.

Они свернули с улицы Бедаррид на улицу Фошье и вскоре услышали шум бара. Войдя, они протиснулись к стойке, и бармен – один из немногих жителей Экса, носящий бороду и длинные волосы, узнал судью.

– Кружку «Гиннесса»? – спросил он.

– Две, – ответил Верлак.

Бармен медленно наливал пиво. У него на руке была татуировка – строчка из Рембо. Верлак невольно улыбнулся и чуть не забыл, зачем пришел. Перегнувшись через стойку, он спросил:

– У вас тут есть постоянный клиент, приходящий со своей девушкой. Мишель Гасналь.

– Допустим, – ответил бармен, не поднимая головы.

– Патрон его девушки, дуайен в университете, был убит в ночь на субботу. Они утверждают, что оба были здесь.

– Были. Он пришел в десять вечера, она позже, в полночь. Но я уже рассказывал тому фараону, что приходил вчера.

– Вчера вечером Одри Захари была сбита машиной. Насмерть.

На этот раз бармен все-таки оторвался от своего занятия.

– Одри? Насмерть? – Он оперся на стойку мускулистыми предплечьями, опустил голову. – Кто ее сбил?

– Мы не знаем. Водитель скрылся.

Бармен обернулся к напарнику и попросил его долить кружки.

– Можем выйти поговорить? – спросил он.

Снаружи стояли зеленые пластиковые стулья и столики – на случай большого наплыва посетителей.

– В ночь на субботу оба были здесь, я ручаюсь. Но вот чего я тому полицейскому не сказал сегодня утром, так это что они тут сильно поругались, прямо в баре, мы все слышали. Мишель слишком долго тут просидел, мне не стоило больше ему наливать.

– А из-за чего они поссорились? – спросил Полик.

– Я старался не слушать, так что подробностей не знаю. Но он ее обвинял в том, что у нее роман на стороне. Зол был как черт. Он дико вспыльчив… мы его нанимали на несколько вечеров работать, так он поругался с клиентом, пришлось выставить. В тот вечер, в пятницу, он грозился убить Одри, если узнает, что у нее любовник. Это не значит, конечно, будто он был за рулем той машины, но я решил: вам надо знать про их ссору.

Бармен встал, развел руками, показывая, что больше ему сказать нечего, и они вернулись в бар.

Крутили старую песню «Роллинг Стоунз». Верлак оглядел публику в баре – студенты факультета изящных искусств и люди постарше, которые действительно помнят, как покупали альбом, когда он только вышел. Верлак расплатился за пиво, и с Поликом они нашли в глубине столик под черно-белой фотографией Жака Бреля, Жоржа Брассанса и Лео Ферре – трех гигантов французской музыки. Они сидели у микрофонов на какой-то радиопередаче шестидесятых – на столе бутылки, переполненные пепельницы.

– Я сегодня нанесу визит Мишелю Гасналю до прибытия его родителей, – сказал Верлак, отхлебнув пива.

Первый глоток всегда горек, второй – меньше, а к третьему от горечи вообще ничего не остается.