Часть пятая. Ханна
Глава 1
Ломаю ноготь о застежку чемодана. Ох, сегодня точно не мой день.
Объявляю перерыв в сборах вещей. Сажусь на этот чертов чемодан, грызу сломанный ноготь и смотрю в окно в последний раз.
Оффенбах-ам-Майн… Скоро я попрощаюсь с тобой и уеду обратно в мою родную Чертогу.
Франкфурт больше не кажется мне родным, как прежде. Этот город теперь больше напоминает мне большой муравейник, где всегда много шума, а людям слишком тесно жить.
Нет, в этих городах до сих пор остаются и прекрасные места… И только в них я спасаюсь от грусти и тоски.
Hafengarten – городской сад за нашим домом, про который я уже рассказывала, порт и старые фабрики на набережной Westhafen, старинная ратуша Römer, самая большая в мире книжная ярмарка Buchmesse и мой любимый пальмовый сад, Palmengarten … По этим местам я очень сильно буду скучать. Особенно по городскому саду.
Весна – время посадки. За окном люди таскают мешки, банки, горшки, лопаты и лейки…
В этом году мы не будем ничего сажать, у меня нет даже повода, чтобы выйти в сад и попрощаться с ним.
А впереди…
Картинки в памяти потускнели, но что-то отчетливо подсказывает названия.
Hohe… Бескрайнее притягательное зеленое море.
Nebel … Густой и плотный, как молочная пенка.
Wale … Белые киты, плывущие по небу.
Кит-Wal… Друг. Друг, про которого все говорят, что ему не место в моем мире, а мне – в его.
Haus. Впереди – дом. Я возвращаюсь домой.
* * *
– Ханна, Ханна!
Ко мне кто-то бежит. Конечно же, это один из братьев Финке.
Бруно и Вилли Финке. Близнецы. Мои не блещущие умом и способностями, но верные друзья. Единственные друзья в Голубых Холмах.
Кто это? Вилли или Бруно? У меня не получалось их различать!
Он бежит ко мне, радостно размахивая букетом чуть подвядших цветов. Морщусь. Не люблю мертвые цветы – цветы должны расти в земле.
Парнишка подхватывает меня и сжимает до хруста ребер. Господи, каким же здоровяком он стал!
– Где твой брат, Вилли? – спрашиваю я, наугад называя имя. И попадаю в цель!
– Бруно… заболел. Съел что-то не то. Кишечная инфекция. Я купил нам два билета в кино! Пойдем! У нас появился развлекательный центр, а в нем открыли кинотеатр. По дороге я все-все тебе расскажу!
Кишечная инфекция? Хм. Никогда не поверю! Однажды Бруно и Вилли на спор слопали по две горсти железной стружки. И хоть бы что! Они пили воду из лужи, облизывали пожарный кран, завтракали пластинками от комаров, обедали мылом, ужинали батарейками, запивали все это большим стаканом средства для мытья посуды…
Когда ссорились, они подсыпали друг другу в еду соскобленную со стен под крыльцом плесень: близнецы рассказывали мне об этом по отдельности, каждый считал это страшным секретом, и я удивлялась, как двум братьям приходила в голову одна и та же глупая идея.
Вовремя не убранные дворниками на улице собачьи какашки, выплюнутые жвачки и песок считались оригинальнейшим десертом.
И хоть бы что! Желудки у них определенно титановые. А теперь вдруг… Кишечная инфекция? Да еще в тот день, когда я приехала? В жизни не поверю! А вот ревность двух братьев мне хорошо понятна. Вилли немного умней Бруно, поэтому мне стоит насторожиться. Куда он дел своего братца?
– Где Бруно? – суровым голосом требую я ответа.
– Болеет! – Вилли не сдается.
– Так. Кино отменяется. Мы сейчас пойдем к вам домой, хочу проведать Бруно.
Вилли упорно сопротивляется, что подтверждает мою догадку о том, что Бруно вовсе и не болеет.
Я оказываюсь права. Абсолютно здоровый и рассерженный Бруно заперт в кладовке.
Как только он оказывается на свободе, начинается потасовка: братья, громко ругаясь, дубасят друг друга по голове первыми попавшимися под руку предметами, норовя оставить друг друга без мозгов.
Как было всегда, я выступаю посредником в их схватке. Объявляю битву оконченной. Побеждает дружба.
Все вместе мы идем в кино: я – в центре, по бокам – братья.
Как же разросся наш поселок! Я жила тут три года назад, когда мне было десять. Стройка уже завершилась, повсюду стоят готовые дома. Парк, дороги, бассейн, небольшой торговый центр с кинотеатром – от такого развития инфраструктуры мне немного грустно. Я привыкла считать Холмы маленькой уютной деревенькой… И совсем не хочу, чтобы она разрасталась.
На ступенях развлекательного центра я вижу Ирму и всю ее свиту – Дагмар, Агату и Гертруду. Они удивленно смотрят на меня, никак не ожидали увидеть снова, жабы. Я высоко задираю голову. Беру под руку обоих братьев, которые внешне выглядят старше своих лет, оба очень привлекательны. В школе братья ведут себя довольно прилично и ловко притворяются нормальными, так что мало кто может знать, что на самом деле вместо мозгов у них – навоз.
Вот с таким королевским видом я вхожу внутрь.
По дороге обратно братья говорят без умолку – рассказывают мне про плохие оценки в школе, про раны и синяки, которые они получают, катаясь на скейтборде, про съеденные несъедобности (привычки детства не искоренишь!), а я все смотрю вдаль, в родной мне nebel, и мысленно повторяю одно имя. Кит, Кит, Кит… Ждешь ли ты меня? Когда я тебя увижу?
Братья доводят меня до дома. Жду, когда они уйдут, и пулей выскакиваю обратно на улицу. Не хочу, чтобы Бруно и Вилли увязались за мной. Место, куда я иду, принадлежит только двоим людям.
Вцепляюсь пальцами в сетку забора. Не знаю, сколько я стою так, смотря в nebel … И сколько мне предстоит ждать…
* * *
Спустя три года.
Моя жизнь – будто дешевый семейный ситком, из тех, в каких каждый раз в центре кадра стоит большой диван. Иногда мне даже кажется, что я слышу закадровый смех. Каждый день можно сжать до двадцатиминутной серии, остальное – просто выкинуть. Стереть этот низкобюджетный сериал под названием жизнь. Утилизировать пленку.
За три года Кит так и не появился. Я ждала его у забора в тринадцать, как только приехала сюда во второй раз, жду и сейчас, когда мне исполнилось шестнадцать. Жду его у забора, жду у заброшенной шахты. Без толку. Он забыл про меня. Иногда я набираюсь смелости и перебираюсь за черту – брожу по страшному и опасному миру Schund в поисках своего друга. Этот мир недобрый, совсем. Не такой, как наш. Здесь ты никогда не можешь быть в безопасности. Но… он мне нравится.
Многие сочли бы идеальной жизнь, которую мы ведем в Холмах. Красивые и чистые дома, в них живут добрые и счастливые семьи. Но все не так просто…
Часто, уставая от родителей, которые заботятся только о хорошей репутации и образцовом содержании своего дома и семьи, от соседей, которые постоянно наблюдают за тем, насколько идеальны твой дом и твоя семья, от братьев Финке, которые, как ни горько это сознавать, единственные мои друзья здесь (спасибо ненавистной Ирме, которая и сейчас старается лишить меня возможности заводить подруг), от школы, где каждый сам за себя и где каждую секунду ощущаешь себя участником какого-то конкурса, на котором ты оказываешься случайно («мисс хорошие оценки» или «мистер популярность», «мистер самые дорогие кроссовки» или «мисс лучшая прическа»), – уставая от всего этого, я ухожу на заброшенные шахты – те, что находятся дальше нашего с Китом места.
Каждый день я скована по рукам и ногам правилами, которые должна соблюдать, законами, которым должна подчиняться. Поэтому я складываю в рюкзак бутылку воды, бутерброды, резиновые сапоги, фонарик и карту, которую нарисовала сама и постоянно дорисовываю, набираясь опыта, и ухожу за холмы, где могу наконец избавиться от всего, что меня ограничивает, и побыть одна. Где, кроме скалистых стен и горных ручьев, меня никто не увидит и не услышит.
Удивительно, но в один сырой весенний день сюжет моего «сериала» принимает неожиданный оборот. Семейный ситком превращается в боевик. Три оккупанта захватывают мой сад и превращают его в поле битвы. «Мой сад! Мой пруд! Что скажут соседи? Господи, вот позор!» – первые мысли, которые приходят в голову, когда я вижу разрушенный сад. Виновниками оказываются трое русских ребят, все, как выясняется, ученики нашей школы, отобранные по программе в Чертоге.
Я готова взорваться, но, когда вижу глаза одного из ребят, что-то во мне переворачивается. Мне становится плевать на соседей. На то, что мой сад в одну секунду перестал быть образцовым. Этот мальчишка внешне кажется совершенно обычным: средний рост, коротко стриженные русые волосы, серые глаза, короткий и вздернутый нос, полные губы… Его зовут Кирилл, или Кир, как его сокращенно называют друзья, он мой ровесник. Ни у кого еще я не видела такого взгляда, как у него – взгляда затравленного и замученного зверька, и наигранная веселость и искреннее сожаление не могут этого скрыть.
Этого парня загнали в угол, с ним что-то происходит. Переводя взгляд с одного из его друзей на другого, я понимаю, что в их глазах отражается та же самая забитость.
Все то время, пока они приводят сад в порядок, я думаю о том, что мне сделать, как помочь этим мальчишкам.
Одно я знаю точно: имбирный чай и штрудель с яблоками всегда развязывают языки.
Я оказываюсь права: за чашкой чая мальчишки заметно расслабляются. Я не спрашиваю о том, что с ними происходит, – знаю, что они не скажут мне сразу. Из-за недоверия. Я девчонка. И я иностранка. Живу в чужом мире. Почему они должны мне доверять?
За те несколько часов, что они провели у меня в гостях, я прониклась к троим русским ребятам большой симпатией. Я не хочу их отпускать.
Мне хочется подружиться с ними, и на то есть три причины.
Хочу, чтобы мой круг друзей, включающий в себя лишь двух недалеких братьев, пополнился на три человека.
Они из Чертоги… Хоть они и не знают Кита, может быть, они смогут помочь мне его найти?
И последняя причина… Я хочу выяснить, что с ними происходит. Почему за показной веселостью скрывается столько грусти? Хм… Апельсиновый кекс с марципаном здорово способствует общению.
* * *
Мы беззаботно проводим вместе время. Кирилл, Игорь и Ваня оказались очень добрыми ребятами, они всегда готовы подставить плечо и помочь в трудную минуту. Бесхитростные, искренние, они не лезут друг другу в душу.
Они дают мне новое имя – Хоня, Хонюшка, объясняя это тем, что Ханна звучит жестковато и не подходит для такой милой девушки, а Хонюшка – ласковое обращение.
У нас появляется еженедельная традиция: в среду после школы я пеку что-нибудь сладкое, и мальчишки приходят в гости. Кажется, я начинаю ловить себя на мысли, что всю неделю отсчитываю дни – жду, когда наступит долгожданная среда.
Мальчишки. Неухоженные, грубоватые. Но такие добрые и честные, с теплым сердцем. Такие чистые внутри.
Ребята часто приходят ко мне с синяками и ссадинами на лице и руках, с прожженными рукавами, прихрамывая. Видя мое волнение, они говорят, чтобы я не обращала внимания, это, мол, их мальчишеское дело. С улыбкой пытаются успокоить меня, убедить, что все в порядке, но я остро чувствую их боль.
Кексы и булочки потихоньку делают свое дело, я осторожно выпытываю их тайну, и вскоре тяжелая дверь, надежно скрывающая их секрет, передо мной приоткрывается.
Но то, что узнаю, не укладывается у меня в голове. То, что избранные ученики Чертоги, учащиеся в нашей школе, оказываются в таком бедственном положении после окончания учебного дня… Я о таком даже подумать не могла.
Травля, издевательства и необходимость постоянно прятаться… Я тщетно пытаюсь понять причину жгучей ненависти Schund к избранным ученикам. Их пример должен был показать, что у других тоже есть шанс попасть в программу и обучаться в нашей школе. Та к почему нельзя порадоваться за них, пожелать им удачи и счастья, а самим начать заниматься усерднее, чтобы однажды тоже попасть в список избранных?
Кирилл, Игорь и Ваня могут часами болтать о всякой ерунде, но о том, что касается их жизни за чертой, из них нужно вытягивать по крупице.
Что происходит с ними в их мире?
Кто же их все время мучает?
Я хочу увидеть обратную сторону их жизни.
И лучше бы мне об этом никогда так и не узнать и не увидеть своими глазами всего того безумного ужаса, в котором они медленно варятся, как в адовом котле.
Но что бы ни случилось, я хочу остаться с ними, в их жизни. И что-то мне подсказывает, что в этой новой жизни мне предстоит часто убегать.
* * *
Грязный снег сходит быстро. Лучи теплого весеннего солнца щекочут лицо, и денек выдается очень приятным.
Мы втроем идем на реку к плотине, которая располагается на окраине города. Мы намереваемся покататься на тарзанке, которую кто-то привязал к ветке дерева, нависающей над водой.
Кому-то предстоит проверить тарзанку на прочность. Перспектива упасть в холодную воду и насквозь промокнуть никого не радует.
Мне почему-то хочется опробовать ее первой. Я берусь за перекладину и, разбежавшись, отталкиваюсь ногами от обрывистого берега.
Ветка дерева сгибается, и я лечу над водой, едва не задевая ее поверхность. Прокатившись два раза туда и обратно, я ловко приземляюсь на берегу.
Все прошло удачно, я совсем не намочилась, и покататься на тарзанке теперь хотят все.
Следующим вызывается Игорек. Он так же без труда отталкивается, летит над водой и возвращается назад.
Кир идет третьим. У него возникают небольшие проблемы. Он весит больше, чем я и Игорек, и ветка гнется еще ниже. Кир понимает это сразу, как только оказывается над водой.
Он пытается подтянуться на руках, поднимает ноги вверх… И чертит пятой точкой по воде!
Мы прыскаем со смеху.
Он возвращается на берег. Мы смеемся при виде мокрого пятна у него на заднице.
Кирилл возмущенно ругается.
Учтя печальный опыт друга, большой Ваня берется не за перекладину, а хватается за веревку как можно выше. Никто больше не возвращается на берег с мокрыми штанами.
Мы так увлекаемся, что не замечаем ничего необычного. Все наши мысли заняты тарзанкой, мы смотрим только на водную гладь, над которой все по очереди пролетаем.
Мы не слышим шагов. Не слышим голосов. К нам приближаются чужаки, но мы этого даже не знаем.
– Моя очередь! – кричу я.
– Нет, моя!
Игорек, ловко толкнув меня бедром, отбирает у меня тарзанку.
– Эй! Так нечестно! – Я собираюсь побороться за тарзанку, но меня останавливает крик. Это даже не крик, а боевой клич множества голосов, раздавшихся вокруг. Крики несутся отовсюду – справа и слева, сзади.
Я не успеваю ничего сообразить. Я смотрю на Кирилла, лицо которого резко бледнеет.
Я ничего не понимаю, но в голове мелькает мысль: «Надо бежать». Но мы не успели… И попались в ловушку.
Глава 2
Отовсюду появляются люди. Ребята лет пятнадцати-семнадцати. Они окружают нас.
Кто это? Знакомые моих друзей? Но чутье подсказывает, что они нехорошие. Это те, кто может причинить вред. Об этом говорят их глаза, холодные, отчужденные, злобные. Та к вот эти люди, которые превращают жизнь моих друзей в кошмар.
Вперед выступает высокий светловолосый парень.
– Вот так сюрприз. Враги на нашей территории. И кто разрешил кататься на нашей тарзанке? Это наша собственность, и за пользование ей надо платить.
Кирилл, Ваня и Игорек становятся плечом к плечу, пряча меня за своими спинами.
От голоса незнакомца у меня по коже пробегают мурашки. Становится очень страшно.
Вижу, что Кирилл весь как-то сжимается, Игорек горбится, а Ваня застывает, как статуя. Страшно не только мне.
Друзья тоже боятся неожиданных гостей. Они стоят, опустив голову.
– О, барашек, и ты здесь? – Парень отвратительно смеется и подходит к Игорьку. – Купаться будешь, барашек? От тебя воняет, как от скотины. Ой, прости, забыл, ты же и есть скотина!
И опять этот мерзкий смех.
– Ну, так что? – Светловолосый парень резко хватает Игорька за шиворот.
Почему все молчат? Почему никто ничего не делает?
Клубок страха внутри меня все разрастается. Но на поверхности – твердая оболочка смелости. Мне хочется сделать шаг вперед, накричать на обидчика, оттолкнуть его подальше.
– А там у вас еще кто? Кого прячете?
Он переключается меня.
– А ну, разошлись все!
Ваня и Кирилл сдвигаются еще плотнее, отгораживая меня.
Требуется три человека, чтобы оттолкнуть их в сторону.
Блондин смотрит на меня в упор. Выражение глаз неестественное, ненормальное. От его взгляда хочется зарыться в землю. А еще… Мне показалось, что в его глазах мелькнуло узнавание. Но я никогда раньше не видела этого парня, а если бы встретила когда-нибудь, то вряд ли смогла бы забыть, даже если бы очень захотела. Он расплывается в улыбке.
– В вашей компании новенькая?
– Молчи! Молчи! Ничего не говори! – говорит Кирилл, и я слышу панику в его голосе.
Я знаю, что он имеет в виду.
Передо мной Schund. Один из тех, кто ненавидит таких, как я. Это люди вроде него в моем детстве устраивали беспорядки в нашем поселке. Это существа вроде него убили кота Жаклин и привязали его мертвое тело к флагштоку на школьной площадке. Если я скажу хоть слово, то выдам себя.
Если он узнает, что я немка… Не представляю, что тогда будет.
– Ты чья-то подружка?
Он ходит вокруг меня, как хищный зверь, обнюхивающий добычу.
В горле – предательский ком. Я принимаю решение. Что есть силы толкаю парня и яростно выкрикиваю:
– Mistker! Halt die Fotze! Leck mich am Arsch!
Пусть знает! Пусть они все знают, кто я!
Но, на удивление, он не теряется. Все вскрикивают от неожиданности, а белобрысый лишь усмехается… Как будто знал, кто я такая. Его лицо морщится от ярости. В глазах – бешеный блеск. Он хватает меня за воротник и рывком приближает к себе.
– Мокрица! Ха! Ну ты и смелая, раз выползла сюда! Тут не любят таких, как ты, неужто не знаешь? Очень не любят.
Я даю ему пощечину.
– Меня. Не смей. Трогать, – говорю по-русски и смело смотрю на него.
Первая секунда – удивление у него в глазах. Вторая – чувствую резкую боль, и я уже на земле. Слышу, как кричат и вырываются мои друзья. Бедные… Им очень хочется помочь мне. Я хочу подняться на ноги. Хочу защищаться. Хочу дать сдачи, наказать своего обидчика – но я гораздо слабее его.
– Чья она вообще? Чья подружка? Или общая, и вы ее все по очереди… Кстати, где Кит? Почему я должен делать его работу? Кит, где ты? Я нашел тебе классную игрушку!
Парень прижимает меня к земле. Я лежу, уткнувшись лицом в песок, чувствуя, как он хрустит между зубами. Злость и острое желание бороться переполняют меня настолько, что даже это имя – Кит – я пропускаю мимо ушей. А зря.
Он вскоре появляется.
Я узнаю его по походке, даже еще не видя лица. Он широко отводит руки в стороны – пытается казаться старше. Подражает взрослым ребятам – совсем как в детстве. Он почти не изменился. Все такой же невысокий и худой. Черные волосы торчат в разные стороны. Глаза удивительного оттенка – слишком светлые, как будто подсвечиваются изнутри.
Мой друг. Мой Кит. Кит-Wal. Я нашла тебя, Кит. Вот только… Почему ты находишься по другую сторону баррикады?
– Иду, иду. Малость задержался по нужде. Ну, кто здесь хочет купаться? А может быть, поджарим барашка или медведятину? У меня спички с собой.
Его голос поменялся. Стал более хриплым. Но все равно я бы узнала его из тысячи других.
Кто же ты, Кит?
Друг или враг?
Ты хороший, хороший, хороший человек?
– Иди сюда, Кит! Подарю тебе игрушку. Смотри, кого мы поймали – девочку-мокрицу! Кажется, она немка! Она такая прикольная, когда болтает на своем! Ну-ка, скажи что-нибудь!
Он выворачивает мне руку так, что в глазах мутнеет. Но это только прибавляет мне злости.
– Leck mich!
Блондин смеется:
– Ха! Еще! Скажи что-нибудь еще, смешная мокрица! Кит, хочешь поиграться с ней? Она очень забавная.
Кит смотрит на меня. Его улыбка гаснет. Узнал! Он меня узнал!
Он скажет своим друзьям, что знает меня, потребует, чтобы они перестали. И они отпустят нас. Скоро это кончится. Еще секунда, и весь этот кошмар развеется, как сон… Вот сейчас Кит скажет…
Но его лицо снова расплывается в улыбке:
– Девочка-мокрица? Ха! Это крутой подарок. А ну, вставай!
Он рывком поднимает меня на ноги, смотрит в глаза.
Кит… Что же ты делаешь? Ты меня не помнишь? Неужели мне показалось?
– Разве мама не говорила тебе, что немецким девочкам запрещено лазить за забор? – Он дотрагивается до одной из моих косичек и с силой выдирает розовую ленточку – одну из двух, что у меня осталась. Вторую я оставила для своего друга. – Немецким девочкам опасно находиться за забором, ведь здесь живут ужасные и страшные Schund, которые могут сделать очень больно, – шепчет Кит мне в ухо и клацает зубами. – Славная, забавная, но очень глупая девочка Гретель.
Ошибки быть не может. Это тот самый Кит. И своими словами он дает понять, что помнит меня. Кто же ты такой, Кит? Друг или враг? Почему ты не поможешь мне?
– Откуда ты знаешь, как ее зовут? – Белобрысый подозрительно косится на Кита.
– Я и не знаю. Просто предположил… Гретель – так зовут глупую девчонку из дурацкой немецкой сказки.
От его слов мне больно. Как же ты мог забыть нашу сказку, Кит?
– Ха! Мокрица, давай покажем Киту, как классно ты умеешь ругаться на немецком. Дерни ее за волосы, Кит! Или по ногам ударь! Она тогда запоет…
Несколько секунд ничего не происходит. Кит растерянно смотрит по сторонам. Но вся его команда наблюдает за ним. И он делает выбор.
Острая боль в затылке – и невидимой волной меня снова опрокидывает на землю. Неужели это делает Кит? Я не верю. Отказываюсь верить. Я не пытаюсь подняться на ноги. Дать сдачи. Нет. Всю мою смелость поглощает непонимание и странное новое чувство – и равнодушие ко всему происходящему. Больше они не услышат от меня ничего. Я не говорю ни слова.
– Ну вот, игрушка сломалась, больше не поет, – расстроенно говорит белобрысый. – Попробуй ударить, может, все-таки заверещит?.. Хей, а чего у нас зоопарк скучает? – Он переключает внимание на моих друзей. – Братва! А пойдемте Бобра топить! Кит, тащи мокрицу тоже! Пускай поплавает.
– Не, я с ней тут побуду.
– Хорошо. Мертвяк, останься с Китом, мало ли… Еще убьет девчонку. Оно нам надо…
– Не надо. Я себя контролирую.
– Ладно. Парни, тащите зверят к воде! Сейчас будет зрелище! Бобра топить будем.
– Нет! Нет! – Кирилл вырывается, но его крепко держат. – Он же убьет ее! Архип, ты это прекрасно знаешь! Не оставляй его с ней!
– Заткнись, крыса! Тебе никто не давал права голоса. – Архип подходит к нему и бьет под колени.
Я ничего не понимаю. Кит… Он всегда был милым и добрым. Не верю, что люди могут так сильно меняться. Не верю, что он может сделать со мной что-то плохое. Почему Кирилл так боится за меня? Ему за себя следует бояться. Не за меня. Или Кит действительно способен на что-то ужасное?
«Я абсолютно уверен, что этот Кит не тот, кто тебе нужен. Этот Кит не умеет дружить. Он способен только ненавидеть». Так сказал Кирилл в день нашего знакомства. Я действительно поверила, что это не он. Не мой Кит…
Толпа спускается к реке, оставляя нас вдвоем. Мои друзья кричат, бьются и пытаются вырваться.
Я поднимаюсь на ноги и смотрю на Кита. Будь что будет…
Не так я представляла нашу встречу, совсем не так.
Кит хмуро провожает толпу взглядом. Когда последний человек скрывается внизу, он оборачивается.
– Прости меня за то, что я такой.
Он хватает меня за лацканы куртки, рывком тянет на себя и тащит прочь от этого места.
Ноги не поспевают за моим мучителем, я иду спотыкаясь.
– Пусти! – кричу я. – Меня отпусти быстро! Друзья! Там друзья мои!
– Заткнись! – раздается грубый ответ.
– Оставь меня! Не тронь! – Я пытаюсь вырваться, но безуспешно.
Вдруг Кит останавливается и резко поворачивается ко мне. Ярость, гнев, испуг, смешавшись, превратили лицо его в безумную гримасу.
– Заткнись, заткнись, заткнись! – выкрикивает он, тряся меня за плечи, как тряпичную куклу.
Потом снова тащит дальше… Я бреду согнувшись.
Мы пробираемся через кустарники, которые не дают нам пройти.
– Заткнись, заткнись!.. – все время повторяет Кит.
На секунду мне кажется, что он растерян. Не знает, что со мной делать.
Вдруг он отпускает меня. Я выпрямляюсь и удивленно озираюсь. Он привел меня к пограничному забору…
Кит растерян и напуган, очень напуган.
– Убирайся отсюда.
Что? Что он сказал?
– Убирайся прочь! Уходи!
Голос срывается.
– Меня отпускаешь? – Я не верю своим ушам.
Его глаза. Светлые испуганные глаза.
– Да! Вали отсюда! Убирайся прочь! И никогда не попадайся нам, слышишь?
Он толкает меня, чтобы я уходила.
Мне становится очень обидно. Обидно из-за того, что произошло.
– Друзья… Мои друзья – там!
Кит ухмыляется:
– Это не имеет значения. Просто убирайся! Мне что, взять камень и бросить в тебя, как в собаку? Пошла прочь! Прочь! Прочь из этого мира, ты здесь не гостья!
Я поворачиваюсь, перелезаю через забор и убегаю. Я слышу сзади его последние слова, его голос, похожий на рев раненого животного:
– Это не твоя война! НЕ ТВОЯ ВОЙНА!..
Я бегу. Бегу изо всех сил, спотыкаясь о корни, падая и снова поднимаясь. Ветки больно хлещут по лицу. Джинсы изодраны, колени сбиты в кровь.
Я не замечаю узкой речушки и с разбегу влетаю в нее. Вода доходит только до колен, и я упорно пробираюсь через нее.
Впереди дорога. По ней я выйду к своему поселку.
Что делать? Кого звать на помощь?
Мокрая насквозь, грязная, с ссадинами на лице и на коленях, в изодранной одежде я влетаю в наш поселок через входную арку. Наверное, люди таращатся на меня, но мне плевать. В голове пульсирует одна фраза:
Кит – мой враг.
Кит – мой враг!
КИТ – МОЙ ВРАГ!
Я стараюсь прогнать эту мысль, но она, как надоедливая муха, не дает мне покоя.
Вбегаю в дом. Нет, сидеть тут, пока моих друзей там мучают, я не собираюсь. Нужно что-то предпринять. Что-то захватить с собой. Что-то, что поможет мне защитить себя и моих друзей. Но что?
Я лихорадочно оглядываюсь по сторонам. Кастрюля? Ваза? Фарфоровая лягушка? Что мне поможет?
И тут меня осеняет. Вбегаю в папин кабинет, где на стене висит всевозможное оружие разных времен и народов: мой папа – заядлый коллекционер. Глаза рыскают по стене: скандинавская секира, китайский меч цзянь, французская офицерская шпага… Что же взять с собой? Явно не шпагу… Меч я просто не утащу из-за тяжести.
Арабская сабля, индийский меч-плеть уруми…
О! Вот что я возьму!
Снимаю со стены два скрещенных индейских томагавка.
«Ханна, что ты делаешь? Ты действительно хочешь изрубить всех на куски? Превратить свой скучный семейный ситком в триллер в духе Тарантино? Одумайся! Вызови полицию и завари себе чай!»
Внутренний голос призывает меня поступить разумно. Но я знаю, что полицейские и пальцем не пошевелят, им нет дела до того, что происходит по ту сторону забора. А мне есть.
Поэтому, раз уж ничего лучше не смогла придумать, с двумя томагавками в руках, сопровождаемая неодобрительными взглядами соседей и прохожих, я воодушевленно бегу на войну.
Но, видимо, бой кончился: я встречаю друзей у пограничного забора, там, где я перелезала в последний раз. Я все еще стою на территории экспатов, а друзья – в Чертоге.
Все мокрые и в синяках, с треснутыми губами и разбитыми носами, они смотрят на меня с тревогой.
Игорек быстро говорит в нос, изредка морщась и хватаясь за него, потирая:
– Уф, слава богу, ты цела! А мы чуть с ума не сошли, думая о том, что этот псих Брык мог с тобой вытворить. Он ничего с тобой не сделал? Не бил? Он, что, просто отпустил тебя? Во дела! У нас все в порядке. Они нас топили некоторое время, потом отпустили. Кирилл в кустах, его тошнит. Хлебнул литра три речной воды, пока его топили. Уверяет, что заглотил двух карасей и одну лягушку. Сейчас все пойдем к нему греться и сушиться. Хм… Хонюшка, зачем тебе эти два клевых топорика? Ну же, скажи, что тебе вдруг очень сильно захотелось порубить дрова?..
* * *
– Фу, ну и вонища! Кто тут сдох? Дай отгадаю – последний мамонт решил укрыться от ледникового периода в этой хате? Не спасся, бедный. О! А это что за газовые гранаты? – В квартире Кирилла Игорек пальцем поддевает висящие на спинке дивана носки. – Судя по запаху, весь газ выпущен!
– Это деда моего. Дай уберу. Вообще, сдрысните отсюда на пять минут, я хоть в порядок все приведу.
Кир очень смущается. Думаю, из-за меня. Стесняется передо мной своей жизни. А мне удивительно все, что вижу вокруг. И так непривычно… Да, нужно признать, в квартире все отмечено бедностью и убогостью, от осознания того, в каких условиях людям приходится жить здесь, щемит сердце. Темные комнаты, плесневелые от сырости стены, от которых отваливаются целые куски штукатурки. И, кажется, вон из-за той кастрюли за нами наблюдает мышь. Но, несмотря на это… здесь уютно. И мне все нравится.
Нас выталкивают в коридор.
Когда впускают в комнату снова, все уже приведено в относительный порядок: дыра в полу прикрыта цветочным горшком, дыра на стене – плакатом, ворох вещей в углу полностью укрыт покрывалом, окно открыто, запах выветрился.
Мы обмываемся холодной водой. Кирилл выдает всем простыни, мы заворачиваемся в них, чистим испачканную одежду, а потом, в простынях, плюхаемся на диван.
Луковый суп и чашка чая заметно скрашивают жизнь.
– Мы как боги Олимпа на собрании, – усмехается Кирилл, осмотрев всех нас.
Настроение улучшилось. Все уже обсуждают сегодняшний день с юмором.
Игорек причмокивает на глазах распухающими губами:
– Посмотрите на меня! Я теперь губошлеп! Интересно, а губа может отвиснуть до самого подбородка?
Он лезет ко всем целоваться, повторяя при этом:
– Я Флаундер! Я – рыбка Флаундер!
Кирилл со смехом рассказывает о том, что произошло.
– Они топили нас раз десять. А мы, как дерьмо, все выплывали и топиться не хотели!..
– А Игорек-то, Игорек… – возбужденно жестикулирует Ваня. – Он же плавать не умел, а тут сразу научился.
Игорек улыбается:
– Да, спасибо этому ублюдку Архипу, он первоклассный инструктор по плаванию. Всем буду рекомендовать.
Мы смеемся.
– Нет, ну, из Кита инструктор круче. У него я бы научился с первого погружения под воду.
– Нет, если бы там был Кит, мы бы наверняка утонули!
– Это точно! Так что спасибо Хонюшке за то, что она приняла весь удар на себя. Ты спасла нас от нашего главного мучителя!
Кит – главный мучитель? Не укладывается в голове!
Как будто существуют два разных Кита, и тот Кит, которого я знала, не имеет никакого отношения к произошедшему.
– Он точно тебе ничего не сделал? – Кирилл смотрит на меня с беспокойством.
– Мы все переживали, – грустно улыбается Игорек. – Мы знаем Кита – и знаем, на что он способен!
– Нет, он меня отпустил.
– Вы с ним знакомы? – спрашивает Кирилл, глядя мне в глаза.
– Нет, – вру я, смело отвечая на его вопрошающий взгляд. – Впервые его увидела.
– Тебе повезло сегодня, он был явно не в духе.
– Та к на что способен Кит? И что Архипу от вас надо? – Я осматриваю всех.
Мальчишки переглядываются, а потом рассказывают обо всем – о дружбе Архипа и Кирилла, о том, как лучшие друзья стали врагами, как Кирилл получил приглашение поступить в нашу школу, а Архип нет, и как много лет он за это расплачивается… О Ките, который занял освободившееся почетное место правой руки Архипа. Обо всех издевательствах и унижениях, которым они подвергаются, о боли, которую испытывают. И… О том, на что способен Кит, какие зверства он творит по приказу своего вожака.
Мальчишки провожают меня до забора на западной окраине. Я перелезаю через него и делаю вид, что ухожу домой. Но сама возвращаюсь обратно и иду вдоль забора до восточной окраины к тому месту, где ждала Кита каждый день в течение нескольких лет.
Я думаю об Архипе, об этом странном жестоком мальчике, который ненавидит меня за то, что я – из другого мира. Если буду продолжать общаться с ребятами, то он рано или поздно поймает меня снова. И тогда… Лучше об этом не думать. Одержимый ненавистью человек способен на все что угодно.
Потом я думаю о Ките. Как же тесен мир, все друг друга знают. Все друг другу друзья и враги.
Я все больше верю в то, что на свете действительно существуют два Кита. Два разных человека в одном теле.
Тот Кит, которого я знала, был добрым. Он был моим другом. Это он спас меня, отпустил. Он не дал второму Киту сделать мне что-то плохое.
«Прости меня за то, что я такой».
Второй Кит жесток. Очень жесток. Этого Кита я знаю только мельком. И узнавать его получше мне совсем не хочется.
Я издалека замечаю что-то необычное на заборе. Подхожу ближе.
Две розовые ленточки, привязанные к сетке. Мои ленточки… Я забираю только одну – ту, которую Кит выдернул у меня из волос. Вторую не беру. Ведь подарки не возвращают…
«Прочь из этого мира, ты здесь не гостья!»
Глава 3
Сколько прошло лет с тех пор, когда мы виделись последний раз? Шесть? Неужели Кит теперь стал совсем другим?… Или он всегда был таким жестоким, просто я этого не замечала? Я вспоминаю его knuppel и ratte. Добрые мальчики не носят ratte у себя на поясе. Что же мне делать теперь? Теперь, когда Кит стоит по другую сторону баррикады.
«Отступи…» – подсказывает разум.
Но я его не буду слушать.
* * *
Я долго уговаривала Кирилла, Игоря и Ваню провести для меня экскурсию по Чертоге. Они упорно отказывались, говорили, что для меня это опасно. Повторяли, что в Чертоге не любят нас, чужаков, и что со мной может случиться все что угодно, а защитить меня от толпы они не смогут. Мы всегда гуляли вдоль границы, лишь однажды прошли в глубь Чертоги, и в тот день нас застигла на берегу речки компания Schund.
Но я очень хочу найти Кита, чтобы поговорить наедине. Мне не нужны свидетели – не хочу, чтобы мои друзья знали о том, что мы с ним знакомы. И чтобы сделать это, мне нужно хоть как-то ориентироваться в Чертоге.
– Хорошо. Хочешь окунуться на один день в нашу жизнь? Добро пожаловать! – сдается Кирилл.
Мальчишки приносят к границе мешок с вещами, кидают мне его через забор.
– Что это?
– Твой парадный костюм. Надевай! Опаздываем на бал, – отвечает Кирилл.
Достаю из мешка мятые невзрачные тряпки.
– Э-э-э?
– Тебе нужно слиться с толпой. У нас там дресс-код. Тебя в твоем желтом платье разорвут на части. Это мои шмотки, не бомжа с помойки, так что не дрейфь и напяливай! – подбадривает меня Кирилл.
Ребята смущенно отворачиваются. Снимаю платье, аккуратно складываю его и убираю в мешок. Надеваю широкие штаны с веревкой вместо ремня, которую затягиваю на талии, линялую толстовку, всю в каких-то бордовых подтеках.
– Ну все, дресс-код пройден! Лезь сюда!
По другую сторону забора Кирилл добавляет в мой наряд один аксессуар – нахлобучивает мне на голову бейсболку с засаленным козырьком и прячет под нее мои волосы, ненамеренно больно дергает за пряди, но я терплю. Сверху накидывает капюшон.
– Вот! Теперь тебя даже мамка не узнает! А в Чертоге за свою примут. Погнали!
Все здесь кажется мне удивительным.
По улицам с рогатками в руках, в шахтерских касках на голове носятся дети – играют в войнушку. Отцовские каски им так велики, что у некоторых из-под козырька только нос торчит.
На восточной окраине поселка – вырытые траншеи.
– Это канавы, в которые собираются шахтные воды – чтобы поселок не затапливало, – объясняет Кирилл.
Повсюду в поселке стоят вагонетки, каждый использует их под свои нужды. В одном огороде вагонетка служит резервуаром для воды, в другом – мусорным баком.
По грязному переулку прогуливается тощая корова.
Я вижу, как за оградкой из хлипких жердочек мужчина с густой бородой рубит дрова, потом он подходит к железному рукомойнику, подвешенному на цепочке, моет руки.
Повсюду раздаются лай собак и кукареканье петухов.
По крышам сараев носятся дети. Старушка, вешающая на натянутые между сараями веревки выстиранное белье, замахивается на них простыней и ругается.
Видно, что Чертога росла хаотично: возле каждой шахты наскоро возводились бараки. С течением времени они образовывали поселки, которые разрастались и, сливаясь, превращались в город.
На ближайшей помойке кто-то рыщет. Сначала я думаю, что это собака. Но нет… Человек.
Мальчишки рассказывают мне о Чертоге. О каторжанах, которые ее строили. О том, какой она была раньше, когда процветали рудники. Это было задолго до рождения Кирилла, Игорька и Вани – никто из них не знал ту, старую Чертогу, в которой все жили счастливо.
Ребята родились уже совсем в другую эпоху, когда рудники себя исчерпали, а в Чертогу пришли безработица и нищета.
Чертожцы переживают все. Голод и холод, ночевки в подвалах вместе с крысами.
Мои друзья говорят, что от безысходности здесь часто случаются самоубийства. Люди бросаются под поезда или прыгают в ствол шахты.
Безнадега – такое название отлично подошло бы этому месту.
– А здесь у нас Лоскутки! – важно объявляет Игорек и показывает вперед.
Перед моими глазами открывается удивительная картина: скопление жилых домов, но вместо унылой картины я вижу множество ярких пятен, как будто художник, рисующий невзрачный поселок в дождливый день, вдруг передумал и вылил на холст все свои самые яркие краски.
«Я покажу тебе кое-что. Тебе это понравится. Ты любишь картины? Я поведу тебя в наш район – у нас целые дома с картинами на стенах, представляешь! У нас все здорово рисуют. И разукрашивают свои дома…» – слышу я у себя в голове голос Кита. Он собирался показать мне это место.
Картины на стенах… Это удивительно!
Жители попытались скрасить условия, в которых им приходится жить. Вон на стене дома нарисован балкон с ажурными колоннами, на котором с бокалом вина стоит дама в пышном платье, на другом доме – окно с красивыми занавесками.
Люди, животные, деревья, море, звезды… На этих домах нарисовано все, что местные жители когда-либо видели, а может, не видели, но мечтали увидеть.
И где-то здесь живет Кит… Теперь я знаю, куда мне идти, чтобы его найти.
И, кажется, я догадываюсь, где его дом.
– Почему… монстры? – спрашиваю я, подходя к стене мрачного дома на окраине Лоскутков, который своим угнетающим видом отличается от остальных. – Здесь монстры… И пятнадцать пар жутких глаз. Зачем они здесь? Все дома добрые, а этот… очень злой. Жуткий.
Мальчишки хмыкают.
– Здесь живет Мистер «Психопат года», – говорит Кирилл. – Кит Брыков. Это его дом. Неудивительно, что он рисует монстров. Было бы странно, если бы он разукрасил стены ромашками. Пойдемте отсюда от греха подальше. Хочу хотя бы один день не быть отбивной.
Так вот, где ты живешь, Кит… Отсюда не так уж далеко до того места у забора, где мы с тобой встречались. Между нашими домами небольшое расстояние. Мы оба живем на окраине. Стоит только пройти через nebel – и мы встретимся.
* * *
Этим же вечером я бегу к забору. Там быстро переодеваюсь в вещи Кирилла, засовываю в мешок свое платье, а сам мешок закидываю за плечо. Бегу в Лоскутки…
– Вы не знаете Кит Брыков? – спрашиваю я у курящей у дома женщины, одетой в старый в пятнах халат. Стараюсь говорить без акцента, но вряд ли у меня получается.
К счастью, женщина ничего не замечает, она глубоко затягивается, бегло осматривает мою мятую одежду и, морщась, отвечает:
– А, чертенка этого ищешь! Ночь на дворе. Где ж ему быть, как не в рыгаловке ихней?
Она указывает куда-то в проход между домами и презрительно сплевывает себе под ноги.
– И прекратите шляться к этому дому, наркоманы и алкаши треклятые! Мне потом шприцы и осколки после вас подметать…
Я быстро уматываю.
– Эй, малой! – слышу вдогонку. – Если Кольку Возняка там встретишь – гони его домой! Скажи, мать топором уши отрубит, если не припрется! Неделю где-то шляется, гаденыш…
Я почти ничего не поняла из ее слов, кроме того, что она ищет сына. Иду вдоль домов в поисках непонятно чего – какого-то места под названием «Рыгаловка». Что это может быть? Кафе? Клуб?
И вдруг я слышу музыку за дверью одного из домов. Открываю скрипучую дверь.
Я будто попадаю в развороченный муравейник…
По всему помещению тянутся длинные узкие лавки и столы. Вдоль стен – железные бочки. Под потолком клубится табачный дым. В воздухе стоит кислый запах. Очень душно. Играет громкая музыка, и везде, как черви, копошатся люди. У ближнего стола дерутся двое. На одну из бочек взгромоздилась наполовину обнаженная целующаяся парочка. Нет, не целующаяся. «Целоваться» – слишком приличное слово для описания их действий. Впечатление такое, что парень и девушка пожирают друг друга.
Хохот, шум и гам, звон стаканов.
Как в этом муравейнике мне найти Кита?
Я прохожу внутрь, видя потные лица вокруг, помогая себе локтями, чтобы просунуться мимо стоящих на пути людей.
Вдруг кто-то резко хватает меня сзади за капюшон и тащит к стене. Я не могу даже вскрикнуть: застегнутая под подбородок толстовка сдавила горло. Меня тащат к заднему выходу, прочь от толпы. Я слышу, как открывается дверь, и меня выталкивают на улицу. Эта дверь выходит в грязный узкий переулок, справа и слева – стены домов, вдоль которых стоят мусорные баки и контейнеры.
Я оказалась снаружи так быстро, что даже не успела испугаться, но теперь, среди луж и мусора, где нет никого, кроме меня и еще одного человека, который притащил меня сюда, мне становится страшно.
Человек стоит у двери чуть в стороне от фонаря, освещающего вход, и его лицо остается в тени.
– Зачем приперлась сюда? – шипит незнакомец. Я узнаю голос. Кит. Это Кит-Wal! Сердце трепещет от радости и страха. – Я что тебе сказал? Держаться отсюда подальше! Думаешь, в этом дурацком прикиде тебя здесь никто не узнает?
Он быстро подходит и резко срывает с моей головы капюшон и бейсболку. Мне становится неуютно – как будто с меня сняли броню.
– К чему этот маскарад, Ханна?
Оттого, что он произнес мое имя, я разволновалась. Имя, произнесенное вслух, – доказательство того, что он помнит все. Что он не забыл.
Кит стоит рядом со мной. Черная толстовка, черные волосы, бледное лицо… Будто сама смерть. Только глаза такие светлые и чистые… Но они совсем холодные. Его глаза – как тонкая корка льда, покрывшая речку в первые заморозки.
– Вернулась, Кит. К тебе. Почему ты не помнишь? Не хочешь вспомнить все. Наша дружба… Забор… Ждала тебя часы. Mine … Förderwagen… Erdbeere. Зем-ля-ни-ка.
От волнения я забыла не только русский, но и немецкий. Произношу отдельные слова. Но Кит меня понял. Я вижу, как меняются его глаза, как тает в них лед. Но через пару секунд тепло из них уходит, и взгляд снова становится ледяным.
– Ты бросила меня здесь, – зло говорит он, смотря на меня в упор. – Обманула. Сказала, что вернешься.
– Но я вернулась! Вернулась через три года, как и обещала.
Он отводит взгляд:
– Ты вернулась тогда, когда уже стала мне не нужна. Лучше б ты не приезжала.
От его слов мне очень больно.
– Я ждала тебя у забора, – говорю я, глотая слезы. – Ждала три года. Что с тобой происходит? Почему мы не можем быть друзьями, как в детстве? Там, у плотины… ты пытался защитить меня. Защитить от твоих друзей-Schund. Я не безразлична тебе хоть чуть-чуть – вот что это значит. Ты меня узнал. Но притворился, что нет. Не говоришь им про меня. Почему?
Кит прислоняется спиной к стене, скрещивает руки на груди. Хмыкает.
– Ты шатаешься с перебежчиками. Ты не должна. Они враги нам. Моя компания… Архип. Он ненавидит таких, как они. Ты с ними дружишь, да еще и немка из Голубых Холмов. Это как красная тряпка для быка. Команда «Фас!» Архипу и всем нам. Ты этого не понимаешь…
– Но почему вы ненавидите нас? – не понимаю я. – Перебежчиков? Экспатов? За что? Что мы вам сделали?
Кит качает головой:
– Не объяснить. Просто так должно быть. Но это не твоя война. Мой тебе совет: убирайся в свои Холмы и живи там. Если кто из наших снова увидит тебя среди перебежчиков… Тебе не жить. И я… Я не смогу снова тебя защитить. Мы делаем страшные вещи. И я делаю… Я изменился. Я стал больным ублюдком, Ханна. Лучше держись подальше от таких, как мы. А от меня тем более.
Я упрямо качаю головой:
– Не уйду, пока не объяснишь мне все. Не отстану. Вернулась к тебе. И хочу быть с тобой.
Наверное, я говорю, как избалованная маленькая девочка, которая не привыкла, чтобы ей в чем-либо отказывали. По меркам чертожцев так и есть: я всего лишь балованная девчонка, дочка родителей, которые дали ей абсолютно все. Девочка, не знающая бед.
– Говоришь, хочешь быть со мной…
Несколько секунд ничего не происходит. А потом он в два шага подходит ко мне, грубо хватает меня за руки, резко сдавливая запястья.
Его лицо меняется. Кожа белеет. Радужка глаз становится стеклянной, а белки краснеют. Он дышит часто-часто, из носа течет тонкая струйка крови. Он крепко сжимает мои запястья, его руки дрожат. Я смотрю на него, как завороженная. Тот, кто стоит передо мной, не может быть человеком.
Он так близко от меня. Я чувствую его запах, жар от его кожи. Я вижу каждую черточку рисунка прозрачной радужной оболочки его глаз. Нечеловеческий облик. Нечеловеческие глаза. Нечеловек.
– Смотри. Смотри на мое лицо.
Меня бьет дрожь. Мне очень страшно. Я опускаю взгляд.
Он поднимает мою голову за подбородок, заставляет смотреть.
Он улыбается. Но вместо улыбки я вижу звериный оскал.
– Я псих. Отмороженный психопат. Без мозгов. Без совести и жалости. Помешанный, душевнобольной придурок. Часто не могу контролировать себя. Избиваю людей. Мне все равно, кто передо мной. Старик или женщина. Или ребенок. Меня давно пора привязать ремнями к больничной кровати. И лечить током. Я не смогу быть твоим другом, как раньше. Ты не имеешь права хотеть быть со мной.
В его глазах пустота. Стеклянные, прозрачные глаза.
– Прекрати! Пугаешь меня! – вскрикиваю я от страха и боли.
Он ослабляет хватку, убирает руки. Кончиком пальца проводит у себя под носом и почему-то улыбается, видя на пальце кровь. А потом смотрит на меня и… хрипло смеется.
– Боишься меня, да? Правильно! Меня надо бояться так, чтобы коленки тряслись!
Он успокаивается, дыхание выравнивается. Медленно берет в ладони мое лицо. Та к осторожно, будто трогает хрупкую фарфоровую куклу. Я не знаю, почему ему это позволяю. Не знаю, почему не отстраняю его руки и не отойду подальше. Щеки горят от прикосновения его ладоней. Шершавая, грубая их поверхность кажется мне приятной.
Что я делаю, господи, что? Он же псих. Он самый настоящий псих.
Он подается ко мне. Я закрываю глаза от ужаса, думая, что он ударит меня или начнет душить. Но он целует меня. Это похоже на то, словно мои губы обожгла молния. Он целует грубо, чувствую во рту соленый привкус крови. Его кожа горит, у него жар. На бледном лице выступают капельки пота. А потом он отстраняется от меня.
– Я все помню. Я тоже ждал тебя три года. У этого чертового забора. Три года – я, а потом три года – ты. Поэтому мы так и не встретились за эти шесть лет. Люди меняются за это время. Ты даже не представляешь, каким я стал. И лучше тебе не знать этого, милая Пряничная девочка. Беги отсюда, глупая Гретель, – шепчет Кит. – Беги. Прочь из моей головы. Я же могу тебя убить. И не только я… Архип тебя ненавидит. Если он снова увидит тебя среди перебежчиков… Не представляю, что тогда будет. Ты не должна больше с ними общаться. И не должна приходить сюда, поняла?
Его приказной тон мне не нравится.
– Так скажи своим друзьям! – дерзко выкрикиваю я. – Скажи, чтобы не трогали меня! И нас! Скажи, что я твой друг. Почему не можешь?
Он упрямо качает головой:
– Не могу. Это не твоя война. Ты не должна быть здесь. Таскаться с перебежчиками – тем более.
Во мне кипит злоба.
– Я их не брошу! Они мои друзья. Сдохну вместе с ними от ваших рук, но не брошу. От твоих рук сдохну! – яростно восклицаю я.
Наш диалог прерывает скрип: открывается дверь.
– Ты здесь, Брык? Чего тут застрял? С кем ты трепешься?
Я не вижу говорящего, но по голосу узнаю его: это Архип.
И вдруг Кит резко хватает меня, поднимает в воздух и бросает на железный мусорный бак. Я перелетаю через него, таща за собой – бак опрокидывается с громким шумом, и меня засыпает вонючим мусором.
– Пошел прочь! – кричит Кит. – И чтобы я тебя никогда здесь не видел! Если вернешься – тебе конец!
Кит ведет какую-то свою игру – чтобы не выдавать меня Архипу, он выставляет меня перед ним парнем, с которым не поладил. Я поддерживаю игру, мне совсем не хочется, чтобы Архип меня узнал. Быстро выбираюсь из-под мусора и уношу ноги прочь.
* * *
Наверное, я действительно избалованная девчонка, которая не привыкла, чтобы ей отказывали. Единственная дочка двух любящих родителей. Гордая, самоуверенная и упрямая.
Я бегу по извилистому темному переулку и еще даже не подозреваю о том, что каких-то две минуты назад сделала самый сложный выбор за всю свою жизнь. Передо мной будто находились две двери, ведущие в совершенно разные жизни. Я приняла решение – и много лет спустя мысленно буду возвращаться к этому моменту и представлять, что меня ждало бы за другой дверью. Правильный ли выбор я сделала? Но будет уже слишком поздно… Часто мы делаем выбор под влиянием минутного порыва, не задумываясь о том, насколько сильно он может изменить нашу жизнь.
Вот черт! Мешок с платьем остался за мусорным контейнером. Вернуться? Это значит совершить самую большую глупость за всю жизнь. Хм… Выход всегда есть. Нужно просто по приходе домой попытаться доказать маме с папой, что засаленные бейсболки, мятые вылинявшие толстовки, а также огромные штаны, подвязанные бельевой веревкой, сейчас на пике моды.
Глава 4
Перед сном, лежа в кровати, я долго смотрюсь в маленькое зеркальце. Разглядываю свои lippen, в которые меня поцеловал Кит. Трогаю их пальцами, пытаясь восстановить в памяти испытанные ощущения. Было горячо и… очень волнительно.
Не правда ли, я дурочка? Этот псих швырнул меня через мусорный бак, на меня высыпалась тонна рыбьей чешуи и гнилых картофельных очисток. Бросил в мусор, как обглоданную кость. А я думаю только о поцелуе…
Ночью я просыпаюсь от странного шума, как будто кто-то скребется в окно. Я резко вскакиваю и замечаю, что покачивается приоткрытая оконная рама. Подбегаю к окну, никого не вижу, но слышу быстро удаляющиеся шаги. Как странно… Посмотрев вниз, я обнаруживаю на полу мешок Кирилла, тот самый, который оставила у пивнушки. Развязываю мешок – внутри мое платье, целое и невредимое.
Кит… Ложусь в кровать и снова дотрагиваюсь пальцами до lippen.
* * *
Чертога полюбилась мне так, как еще не нравилось ни одно место на Земле.
Мы вчетвером идем к железной дороге, кладем на рельсы мотки проволоки, монетки и гвозди, с нетерпением ждем и с восторгом смотрим, как по рельсам проносятся груженые товарные составы, которые расплющивают колесами наши сокровища, превращая их в металлические полоски с острыми краями – мы называем их «ножички».
Игорек мастерит цветные дымовые шашки, мы идем к железнодорожному депо и, забравшись на товарные составы, прыгаем с вагона на вагон, крича и пуская дым разных цветов…
В конце апреля идем на ферму, которая находится в западной части Чертоги. Там мы «подрабатываем», отвозим на тачках накопившийся за зиму мусор на свалку. При этом устраиваем гонки – кто быстрее докатит тачку до свалки. Хозяева не дают нам денег, они рассчитываются яйцами и молоком. И я, округлив глаза, наблюдаю, как Кирилл берет яйцо, разбивает скорлупу с острого конца и выпивает содержимое!
Он протягивает мне яйцо, но я морщусь от отвращения. Между тем Ваня с Игорьком спокойно выпивают по яйцу, облизываясь от удовольствия. Наконец решившись, я с опаской беру яйцо – оно оказывается теплым, почти горячим! Разбиваю скорлупу и выпиваю содержимое по примеру мальчишек. Вкус оказывается как у яйца всмятку, только гораздо насыщеннее.
А вкус теплого молока со слоем жирных сливок на поверхности не сравнится ни с чем. Мы все выпиваем по кружке, а потом смеемся, тыча пальцем в молочные усы друг друга.
В середине мая мы прыгаем с мостика в еще холодную воду заросшей тиной речки, плаваем в холодной воде, брызгаемся, дурачимся, а потом выдергиваем и поедаем сочные корни рогоза.
Забираемся в вырытую под рельсами канаву для стока вод и лежим не шелохнувшись в ожидании приближающегося поезда. Когда он надвигается, дрожат и рельсы, и земля, а мы, затаив дыхание, чувствуем, как в нескольких сантиметрах над нами грохочут многотонные вагоны… Страшно и жутко!
Чертога полюбилась мне. А в Холмах, дома, мне стало неуютно…
Загружая вещи в стиральную машину, я думаю о том, что мои друзья стирают руками. Принимая горячую ванну, я думаю, что у ребят вообще нет ванной в прямом смысле этого слова. Нет горячей воды, отопления, всех тех вещей, которые окружают меня каждый день и которых просто не может не быть. В голове не укладывается!
Когда лежу на кровати в своей комнате и слушаю музыку, когда смотрю какой-нибудь фильм, я думаю о том, что у ребят нет видеомагнитофона и музыкального центра. И даже нет своей комнаты. Личная комната была у меня всегда, родители не заходят ко мне без крайней необходимости. И я не могу представить, как бы мы все жили в одном помещении… Невозможно нормально лечь, сесть, сделать что-то, что тебе хочется. Наверное, в таких условиях ты чувствуешь себя под постоянным наблюдением. Мне кажется, это ужасно.
Когда еду с родителями в супермаркет и пристегиваю ремень в машине, я думаю о том, что у семей мальчишек нет автомобиля. Что в Чертоге нет супермаркетов, но даже если бы и были, то местным жителям негде взять достаточно денег, чтобы купить там продукты.
И в какой-то момент я впервые начинаю задумываться о некоторых сложных вещах. А нужно ли нам все это? Кирилл, Игорек, Ваня живут без всего того, к чему мы привыкли, и выглядят вполне счастливыми. Их жизнь омрачает вечная травля со стороны Архипа и Кита, но не отсутствие комфорта и вещей.
Я прохаживаюсь по дому. Кофеварка. Кофемолка. Кухонный комбайн. Миксер. Тостер. Два пылесоса – моющий и обычный. Электросушилка. Электрический камин. Два телевизора. Два музыкальных центра. Утюг и паровая станция. Желтые занавески. Искусственные цветы в вазе. Декоративный торшер. Кожаный диван. Картины на стенах.
Наш дом считается обычным, но если продать все эти вещи, мы сможем купить Чертогу.
Не проходит ни одного выходного, чтобы наша семья не прикупила барахла. Ко мне это тоже относится: шкаф в моей комнате такого размера, что в нем можно основать небольшое государство.
Стереотипы и слепое следование моде вынуждают нас покупать то, что нам не нужно. Работать, чтобы покупать – эту тему обсуждают во многих книгах и фильмах. Но сама я никогда об этом не задумывалась раньше.
В нашей школе принято посещать столовую. Завтраки для учеников бесплатные, но так как после учебы почти все заняты в разных кружках и секциях, обедать тоже приходится в школе, а не дома. А обеды уже платные. Если ты берешь еду с собой из дома – это будет казаться странным. С собой еду приносят только ученики из Чертоги. Поэтому, чтобы тебя не причислили к их числу, ты обязан покупать еду в столовой.
Многие стереотипы касаются одежды. Да, она может выглядеть старой и потрепанной – но должна быть новой! Никто не носит старые вещи.
В школе с нас постоянно собирают деньги. Если вести список всего, за что требуют деньги в школе, то девять из десяти пунктов можно смело вычеркнуть за ненадобностью.
Игрушки. У каждого ребенка должен быть самокат. Велосипед. Конструктор «Лего» – не менее трех наборов. Радиоуправляемая машина. Бластер. Барби. Ферби. Шпионские часы. Трансформер. Надувной бассейн. Игровая палатка – но если она будет без шариков, твоя семья будет считаться бедной. Та к что родителям обязательно нужно докупить для детской палатки комплект из шариков. Игровой центр. Качели. Мяч-попрыгун.
Как будто каждый ребенок, прежде чем выбраться из маминого живота, протягивает наружу ручку со списком – перечнем вещей, без которых будет невозможна его абсурдная жизнь. Если у него не будет шпионских часов и самоката – он не захочет появляться на свет. Просто не вольется в жизнь.
У каждого подростка и взрослого тоже должен быть свой набор «обязательных» вещей, только их стоимость уже совсем другая…
А что, если тебе чего-то не будет хватать? Что тогда?
Я думаю, тогда случится то, что произошло с моими друзьями, которых стали травить за то, что они нарушили правила, установленные их общиной. Но чертожцы действуют открыто и прямо. Здесь, у нас, по сути такая же община, со своими правилами и установлениями. Только травить и осуждать нарушителей будут скрытно. Это будет холодная война…
Мои родители работают очень много – я не вижу их дома круглыми сутками. А все для чего? Чтобы наша семья имела возможность купить что-то и быть такой, как другие? Чтобы не отличаться от соседей?
Мы живем в вечной погоне за модой – вещи устаревают морально и физически, но мы продолжаем эту бестолковую гонку. Зачем? Для чего? «Работать, чтобы покупать». Можно, я не буду столько покупать, но освобожу время для того, чтобы просто жить?
* * *
Часть времени у нас с ребятами уходит на тренировки.
Это дается мне нелегко, потому что мальчишки обучают меня искусству быть изгоем. Они читают мне лекции на темы «Что делать, если за тобой погнались», «Как скрыться или остаться незамеченным», «Все пути отступления в нашем городе от А до Я». А также устраивают практические занятия. Такое странное обучение нужно для того, чтобы не растеряться при встрече с Архипом и его стаей – и суметь сделать ноги за пять секунд.
* * *
Мне не хватило сантиметров тридцати, чтобы ухватиться руками за верх и подтянуться.
Тридцать чертовых сантиметров, мне всегда их не хватает.
Значит, надо прыгать выше. Изначально нужно разбежаться лучше и прыгнуть выше.
Мы стоим перед высоким бетонным забором.
Это – один из путей отступления, и вот уже дня три я не могу его освоить.
– Выше, Хоня! Прыгай выше и отталкивайся сильнее! – недовольно говорит Кирилл.
Он почему-то уверен, что у меня от природы очень крепкие мышцы и я должна за несколько дней научиться преодолевать этот дурацкий забор.
Черт, но мне не хватает высоты прыжка! Что я могу поделать, если не способна прыгнуть выше?
У меня дико болят все мышцы и содранные в кровь ладони.
Сделав еще одну неудачную попытку, я плюхаюсь на траву.
– Не могу больше! Устала…
Кирилл ворчит:
– Когда за тобой погонятся десять разъяренных парней, ты не сможешь им сказать: «Ой, подождите, я устала».
– Это все – знаю. Каждый день говоришь мне это! Погоняй меня лучше по теории.
– Ладно, давай сделаем перерыв. Когда ты будешь бежать по Вонючему переулку, впереди будет что?
– Тупик.
– И куда ты побежишь?
– Направо.
– Почему направо?
– Потому что справа сараи. Среди них потеряться возможно, а слева все открыто, не затеряться.
– Умница! Следующий вопрос. Главный путь отступления на Колхозной улице?
– Дыра в заборе.
– Путь отступления между школой и свалкой?
– Мост через пересохшую речку. Там будет овраг и разрушенное здание…
– Если мы бежим все вместе, то что надо сделать?
– Разделиться на первой же развилке.
– И в какой последовательности?
Я протараторила заученную фразу:
– Первый ты, потом я, потом Игорек, Ваня бежит дальше. Если одно ответвление в первом переулке, то в него ты убегаешь, а мы бежим дальше. И так по очереди.
– А если ветвей три сразу?
– Я вправо. Всегда право – за мной. Это если выбор есть. И если ты к этому моменту уже свернуть будешь. Остальные – лево от я. По очереди.
Я знаю, что немного путаюсь в словах, но друзья меня понимают.
– От меня, Хоня. Правильно говорить от меня, а не от я. А если я не отвалюсь?
– То право занимаешь ты.
– Хорошо… Хватит отдыхать! Сейчас несколько раз потренируем побег с места, а потом – пару раз – командный расход по переулкам.
Я ною:
– Для чего надо? Отработали уже. Никогда не ошибиться нам!
Мы каждый день тренируемся правильно разбегаться у фабрики, у карьера, у школы. Это довольно сложно, но у нас получается.
Но Кирилл остается равнодушен к моему нытью.
Командное разбегание и побег с места – два основных упражнения, которые мы повторяем изо дня в день по десять раз.
Командное разбегание нужно для того, чтобы запутать врага: мы должны не бежать толпой, а последовательно или сразу разбегаться по переулкам.
Побег с места за пять секунд – упражнение, благодаря которому мы учимся быстро стартовать и всегда быть готовыми к неожиданностям. Там, у тарзанки, мы не были готовы, и нас застали врасплох. Больше этого допускать нельзя, поэтому мы учимся убегать по сигналу.
Это довольно сложно, когда ты лежишь на траве, ни о чем не думаешь. А твои вещи разбросаны вокруг. И вот по сигналу нужно резко вскочить, собраться и смыться. Как будто объявлена пожарная тревога.
Я сажусь на траву, рядом плюхается Игорек. Ваня забирается на забор. Я ковыряю мозоли на руках. Огрубевшая кожа отдирается длинными тонкими лоскутками. Я отрываю кусочки и скатываю их в шарики.
Игорек морщится и говорит, что его сейчас стошнит. Я начинаю спорить с ним, напоминая о том, что, когда Ваня ковыряет свои пятки, это, видите ли, никого не смущает, а стоит мне сделать что-то подобное – все сразу начинают изображать чувствительных барышень. Наверное, я делаю много ошибок в словах, потому что мальчишки переглядываются и хихикают.
– Бежим! – вдруг орет Кирилл.
Мы с Игорьком тут же вскакиваем, хватаем с земли рюкзаки и куртки. Ваня спрыгивает с забора и в один кувырок оказывается рядом с нами. Мы втроем удираем прочь, останавливаемся через несколько секунд.
Я пытаюсь отдышаться. Все эти очень резкие нагрузки организм воспринимает плохо. Но что поделать. Будет гораздо хуже, если меня поймают, когда опасность окажется реальной.
– Плохо, очень плохо, – качает головой Кирилл, глядя на часы. – Семь секунд. Семь секунд на побег могут позволить себе только хромые черепахи! У нас не будет столько времени для побега! Все заново.
Мы ноем. Все тело дико болит.
Мышцы онемели и не слушаются, а на следующий день все повторяется снова… Ускоренный курс молодого бойца. Точнее, беглеца.
Кирилл нас не щадит. По выходным мы встаем в дикую рань, чтоб тренироваться. Это снижает риск реального столкновения с врагами, поскольку в шесть утра в воскресенье вероятность встретиться с ними минимальна.
Довольно скоро я осваиваю и преодоление высокого забора, и прыжки с гаражей, и правильное приземление, и многое другое. А ребята, тренируясь вместе со мной, укрепляют ранее приобретенные навыки.
В ходе тренировок я выявила у себя одну способность.
У меня здорово получается прыгать с сарая на сарай, с одного строения на другое. Так далеко, как я, никто не может прыгать. Это преимущество мне обеспечивают длинные сильные ноги и хорошая растяжка.
Даже никто из стаи Архипа не умеет так прыгать.
Та к что у меня появилась своя супер-сила.
И свои собственные пути отступления, недоступные никому.
Глава 5
Сколько бы Кирилл ни тренировал нас правильному побегу, ошибки случаются, убежать удается не всегда. Потому что одно дело до автоматизма довести тренировочный побег в спокойной обстановке, и совсем другое – убежать от врагов на практике, когда они наступают на пятки, и, как любят повторять мои друзья, «очко сжимается от ужаса».
Постоянно среди преследователей я вижу Кита. Он всегда оказывается среди тех, кто гонится за мной после того, как мы с ребятами разбегаемся по разным переулкам. Контролирует, чтобы со мной не произошло ничего плохого. Всегда пытается помочь мне сбежать. Мы больше не остаемся один на один. И не говорим друг другу ни слова с момента расставания у пивнушки. Все, что мы можем, – изредка посылать друг другу взгляды по другую сторону баррикады. И вот по таким редким взглядам мне нужно отгадать, о чем он думает. Кто он мне – друг или враг.
Один раз мы неслись по гаражам, я и мои преследователи. Впереди, за гаражом, раньше был пустырь, а теперь там велась стройка, и строители вырыли глубокую траншею. Разбежавшись, я полетела вперед, через траншею.
Я ударилась боком о мягкий песок и сделала несколько кувырков.
С удивлением обнаружила, что за мной никто не последовал. Они не рискнули прыгать с высоты через траншею.
На секунду я встретилась глазами с Китом, который остался стоять на гараже среди других членов стаи.
От меня не укрылось облечение в его взгляде. Я готова была поклясться, что он рад, что дружкам не удалось поймать меня.
Все, кроме него, смотрели на меня со злобой.
А Кит улыбнулся мне на долю секунды. Не успел скрыть свои эмоции. Правда, он сразу же спрятал улыбку. Но я успела увидеть ее.
У меня не было времени об этом размышлять. Увязая в песке, я побежала вперед.
Стая преследовала нас не каждый день. У нее было много других дел. Но раз или два в неделю мне с ребятами приходилось применять все свои знания на практике.
Главное – соблюдать правила.
Никогда не расслабляться, всегда пребывать в ожидании близкой беды.
Я уже забыла, как можно жить по-другому, несмотря на то, что у меня был выбор.
Но я не могла повернуть назад.
В другой раз, убегая от стаи по мосту возле больницы, я была так напугана, что свернула вправо, забыв, что там открытая местность и меня смогут схватить. Но Кит выручил меня. Пробежав мост, я услышала, как он закричал своим друзьям:
– Налево! Я видел, эта тварь побежала налево!
В следующий раз, унося ноги от них и пробегая возле фабрики, я слишком поздно поняла, что случайно свернула не туда, оказалась между двумя строениями с высоким ограждением впереди. Забор был очень высокий и абсолютно гладкий, и я бы не смогла перелезть через него. Я оказалась в тупике. Я спряталась за железный бак и замерла, надеясь, что преследователи не услышат, как громко бьется от ужаса мое сердце.
Послышались шаги. Кит и еще трое шли в мою сторону. Дойдя до тупика, они остановились.
Кит с ходу сообразил, что я в ловушке и что мне грозит большая опасность. Я видела из своего укрытия, что он с тревогой высматривает меня. Потом Кит сделал шаг… И упал. Он громко вскрикнул, схватившись за ногу.
– В чем дело? – испугались его друзья.
– Нога! Нога!.. – стонал Кит. – Я подвернул ногу! Помогите мне, я не могу идти.
Мальчишки с беспокойством смотрели то на Кита, то на забор и баки, решая, что важнее – поймать врага или выручить друга. В конце концов они выбрали второе и, взяв Кита под руки, повели его прочь. Я смотрела им вслед, поражаясь, как натурально Кит хромает.
* * *
Я знаю, что иногда ближе к ночи он подходит к моему дому. Несколько раз видела его фигуру. Он никогда не приближается… Стоит вдалеке и просто смотрит в мое окно. Я знаю, что он часто бывает на нашем месте у сетчатого забора, где мы столько лет ждали друг друга. Я вижу свежие следы там – не знаю, зачем он ходит туда. Ждет меня? Нет. Если я подойду к забору в то же время, что и он, то Кит убежит. Знает ли он, что я знаю?
С наступлением июня кончаются занятия в школе, я вызываюсь как волонтер ухаживать за цветами в школьной оранжерее, застекленном помещении на заднем дворе. Летом нужно следить за цветами, поливать, опрыскивать и подкармливать их.
Я хожу в оранжерею раз в два-три дня по вечерам. Стараюсь приходить в одно и то же время, потому что замечаю, что Кит тоже туда ходит. Изнутри я не вижу того, что происходит на улице, смотря в стеклянные витрины, я вижу только свое отражение. Но те, кто находится на улице, видят внутренность оранжереи.
Я знаю, что он наблюдает за мной снаружи. Это приятно и страшно одновременно.
Я заканчиваю поливать розы и перехожу к гибискусу.
– Я знаю, ты смотришь, – говорю я громко, не прерывая работы. – Почему ты следишь за мной? Почему просто не подойдешь?
Но в ответ – тишина… А потом – быстро удаляющиеся шаги.
* * *
Из Чертоги в Холмы будто возвращаюсь не я, а какая-то другая девочка. Моя вторая личность.
Эта девочка носит тщательно выглаженные вещи, вплетает в локоны ленту и начищает туфли до зеркального блеска. В субботу утром она стирает белье, а потом выдергивает сорняки в саду и подстригает кусты. Потом долго выбирает, с какой кофточкой ей надеть новую юбочку и отправляется в центральную часть поселка, где заходит в книжный магазин и покупает интересную новинку. Потом отправляется в булочную-кофейню Герра Финке, где берет булочку и кофе, садится за уютный столик в углу и погружается в книгу. В воскресенье эта девочка вытирает пыль в доме и гладит стиранное белье; потом она вместе с мамой печет сырный пирог, и уже всей семьей они идут в гости к соседке Жаклин, где ведется обсуждение важных жизненных вопросов: как отучить кошку гадить по углам. Что подарить дядюшке Гюнтеру на юбилей. Почему в горшке у алоэ земля покрылась белым налетом.
Эта девочка часто молчит, много улыбается, всегда вежливо здоровается с соседями и учтиво интересуется их здоровьем, слушается родителей, никогда им не перечит. Соседи умиляются, глядя на нее, считают ее образцовой дочерью, радостью мамы и папы.
Эх, если бы они знали правду…
Эта девочка – ненастоящая. Она как отражение в тщательно вымытом зеркале, на котором нет ни подтеков, ни разводов.
Она – нереальная.
* * *
Мы бежим на восток – но куда? Там только заброшенные шахты…
Нас преследуют минимум пятеро, среди них Архип и Кит.
Улюлюканье и топот десятка ног за спиной.
Впереди – россыпи причудливо сияющего камня, на солнце отливающего то синим, то зеленым. За россыпями – вышка с колесом наверху. Мы с мальчишками часто бывали здесь, и я знаю, что эта вышка – копер, часть подъемной машины, которая в прошлом поднимала шахтную клеть, перемещала шахтеров вниз-вверх.
Под копром – заброшенная шахта. Мы часто приходили на эту шахту, но никогда не спускались глубоко под землю. Но сейчас у нас нет выхода…
Подходим к груде подгнивших бревен – сломанной шахтной крепи. Лезем внутрь через бревна и каменные глыбы. Пробираемся в горизонтальный коридор, где раньше велась добыча. Мы знаем, что здесь, в глубине, по щиколотку воды, но деваться нам некуда, двигаемся вперед. Мы надеемся, что наши преследователи не полезут сюда, но ошибаемся. Слышим, как от стен отражаются звуки их голосов. Слышим, как падают вниз камни и бревна. Стая лезет за нами… Мы бежим дальше.
Впереди – ответвление.
Первое ответвление – это путь Кирилла. Мы слышим его удаляющиеся шаги. Один из преследователей побежал за ним. Второе ответвление – мое. Я сворачиваю вправо и, согнувшись, пробираюсь по узкому тоннелю, освещая себе путь фонариком. Мне кажется, что за мной направились двое: я вижу два светящихся луча позади. Я не знаю, что там, дальше. Что, если я заблужусь? Как выбираться на поверхность? А что, если меня схватят прямо здесь, в темноте и сырости? Что сделают со мной враги?
Я ныряю в поворот, и… Кто-то хватает меня и затаскивает в небольшую каменную нишу. Меня поджидали здесь! Я пытаюсь отбиваться, но меня обхватили и крепко держат одной рукой, а второй зажимают мне рот.
– Тс-с… Я сейчас отпущу тебя, а ты не будешь кричать.
Я узнаю этот голос. И сразу перестаю сопротивляться. Кит не причинит мне вреда, я почему-то уверена в этом.
Лучи фонариков все ярче, а значит, преследователи все ближе.
Кит отходит от меня.
Вскоре из тоннеля появляются двое.
– Она побежала в ту сторону! – показывает он преследователям. – Я погнал за Бобром, он вон туда поплыл. – Кит кивает в сторону затопленного коридора.
Дружки его кивают в ответ и удаляются в указанном им направлении.
– Выползай оттуда! – грубо говорит мне Кит, когда мы остаемся вдвоем.
Я послушно выхожу из ниши.
– Нам туда, – показывает он на затопленный штрек – в сторону, противоположную той, куда ушли мои враги.
– Мокро, – морщусь я, ступая в воду.
– Терпи.
Мы молча двигаемся по щиколотку в воде, пригнувшись, чтобы не удариться головой о низкий шахтную крепь наверху. Наши фонарики освещают путь. Я искоса смотрю на Кита, но из-за темноты не могу хорошо разглядеть его, вижу только, какое бледное у него лицо.
Шум разрезаемой нашими ногами воды, стук падающих капель и наше тяжелое дыхание повторяются эхом, отражаясь от стен.
Мне хочется поговорить с Китом о чем-нибудь, но я боюсь. Он сам нарушает молчание.
– Однажды меня не окажется рядом, и они тебя схватят. И тогда я не смогу тебя защитить.
– Не схватят. Убежать сумею.
– От них не убежишь… Я это точно знаю.
– Так защити! Скажи им не тронуть меня. Почему не можешь?
– Не могу. Это…
– Не моя война, сто раз слышала! – сержусь я.
– Не могу. Не поймешь, – упрямо повторяет он, и я понимаю, что дальше продолжать этот разговор бессмысленно.
Впереди виден свет – мы подходим к выходу из шахты.
– Дальше сама. Мне нужно возвращаться к своим, – грустно говорит Кит. – Не попадайся нам, Ханна. Умоляю. Не попадайся ни мне, ни Архипу.
Оставайся в Холмах и не пересекай черту.
Здесь, под светом солнца, я могу наконец разглядеть Кита. Мы щуримся от солнца и смотрим друг на друга. А он красивый… Но красота его странная. У него большие глаза, слишком светлые, блеклые, черты лица слишком острые. И эта вечно лохматая голова! На глаза навернулись слезы: сейчас передо мной стоит мой Кит-Wal. Мой мальчишка. Мой друг.
– Там мне жить в тесноте. Не в свободе, – говорю я перед тем, как уйти. – Сделай выбор, Кит-Wal. Перейди за Barrikade. Сделай выбор. Я буду ждать.
