Глава 9
«Завтра» пришло скорее, чем они надеялись. Пришло в дрожи земли и нарастающем громе копыт, бьющих в почву. Пришло в звоне тетивы и свисте стрел – и в ужасном, вызывающем страх военном кличе се-кохландийцев:
– Вара-а-а-а-а-а-а-! Аг саве вара-а-а-а-а-а!
Те подошли тихо, от гор, с той стороны, где стражников было немного, а ножи и гарроты открыли им путь. Вероятно, вели лошадей в поводу, потому что ни одна не заржала, вскочили в седла сразу перед нападением и ринулись на спящий лагерь.
Кеннет вскочил, когда между людьми – застуканными врасплох, не пришедшими в себя – ворвались фигуры на конях. Всадники, у которых были копья, кололи ими встающих, лучники же посылали стрелу за стрелою в лежащих под копытами их коней Фургонщиков: стрелы, выпущенные в упор, прошивали людей навылет и пришпиливали к земле.
Срываясь с постели, он ухватил лишь щит, меч, отложенный в сторону, выскользнул из пальцев, Кеннет присел, чтобы его поднять, и в этот миг одна из стрел свистнула у него над головою, вторая же скользнула по кольчуге. Рукоять меча наконец-то приклеилась к ладони, лейтенант одним движением стряхнул ножны с клинка, и внезапно из полутьмы перед ним вынырнул летящий галопом всадник. Копье целилось прямо в живот лейтенанта, тот неловко заслонился щитом, и сила удара выбросила его за борт повозки.
Мгновение он парил в воздухе, каким-то чудом не выпустив ни щита, ни меча, а потом грянулся оземь так, что перестал дышать. Непроизвольно перекатился, встряхнул головою, чтобы прогнать темные пятна с глаз. А кочевник уже летел, склонившись в седле, копье ударило вниз, коварно, на уровне бедра, Кеннет отбил наконечник мечом, подскочил к всаднику и изо всех сил толкнул щитом. Острый умбон воткнулся в ногу нападавшего над бронзовым наголенником, в месте, куда не доходила кольчуга, всадник вскрикнул, дернул поводья, пытаясь заставить коня отступить, и выронил копье, потянувшись за саблей.
Кеннет не дал ему и шанса. Приклеился к конскому боку, потянул щит вниз, сильнее разрывая ногу противника, и крик раненого перешел в вой. Стражник ткнул мечом вверх, попав в живот, позиция была неудобной, он не мог вложить полную силу в удар, а потому кольчуга кочевника выдержала, но удар вышиб из него дыхание. Мужчина согнулся пополам, а очередной удар попал ему в шею, сразу под застежку шлема. Горячая кровь брызнула лейтенанту в лицо, он выдернул меч и отскочил, отступил на несколько шагов, пытаясь прижаться спиной к фургону.
Двое конных выехали с двух сторон фургона и придержали лошадей. У правого было копье, у левого – лук, и он уже поднимал оружие для выстрела. Кеннет присел за щитом, болезненно понимая, что тот слишком мал, стрелок может спокойно выбрать, куда попасть, а его товарищ просто добьет раненого. Брякнула тетива, голова лучника запрокинулась назад с короткой арбалетной стрелой, торчащей посредине лба, второй кочевник поднял коня на дыбы, и в этот миг в него попали еще две стрелы. Он застонал, выпустил копье и свалился с коня, попытавшись потом отползти в сторону.
Из темноты выскочили склоненные фигуры, Кеннет узнал свою десятку, несколько людей из второй и четвертой и пятую почти в полном составе. Один из солдат, пробегая мимо, пришпилил еще дергающегося кочевника к земле. Вокруг длился бой. Фенло Нур подскочил к командиру с арбалетом в руках. В зубах, словно кляп, держал он толстую стрелу.
– Фыселы… тьфу, – выплюнул он ее. – Вы целы?
– Да, это не моя кровь.
– Хорошо.
Десятник упер арбалет в землю, натянул, зарядил. Вокруг стражники уже создали свободный круг. Лейтенант глянул – было их около тридцати, половина с арбалетами, из сержантов только Нур.
– Фургоны в круг, – бросил Кеннет.
Коренастый десятник лишь кивнул. Они находились на внешней стороне полукруга, выставленного из полутора десятков фургонов, на несколько минут установился покой, поскольку нападавшие рубились чуть в стороне, хотя, если судить по все более громкому лязгу стали и ржанью лошадей, приходилось им не так уж и легко.
– Бланд, Малаве, Гавох и вы двое, два фургона слева – и закрывайте круг. Маронлес, Шпак и вы, – Кеннет указал на нескольких солдат без арбалетов, – фургоны справа. Фенло, бери арбалетчиков – и прикрывать. На три. Раз, два…
Бросились бегом, склоняясь, подскочили к фургонам, дернули. Пустые повозки уступили легко, и полукруг начал закрываться. Лейтенант же отыскал повозку, в которой спал. Пояс с ножнами и кинжалом отправился на свое место.
В этот момент блеснул свет. Кто-то бросил вязанку хвороста в один из лениво тлеющих костерков, пламя выстрелило на несколько футов вверх, освещая лагерь. Кочевники находились везде: мчались по окровавленной земле, кололи бегущих в спину, рубили саблями, разваливали топорами головы. Луки работали реже, в темноте непросто было целиться, и, может, именно потому они решили осветить себе окрестности. Тем более что в одном месте Фургонщики сомкнулись в серьезную группу, вооруженные чем попало: топорами, лопатами, тяжелыми молотами, деревянным дрекольем. Баррикада из окровавленных тел лошадей и людей свидетельствовала, что попытка разбить эту группу фронтальной атакой не удалась, и теперь разгорался второй, третий костер, а всадники потянулись за луками, засвистели первые стрелы.
Верданно начали отступать в сторону фургонов, стоящих ближе к рампе, все быстрее, все более неуправляемо. Отделяла их от спасительного заслона какая-то сотня шагов, но ясно было, что, пока они туда доберутся, кочевники выбьют половину из них. А если Фургонщики бросятся наутек, то будут опрокинуты и вырезаны.
– Там!
Кеннет указал Фенло Нуру на группку конных лучников в какой-то полусотне ярдов. Сержант кивнул, отдал несколько коротких приказов, его десятка и еще несколько солдат с арбалетами прицелились.
– Давай! – Рев Нура пробился сквозь шум битвы, и десятка полтора арбалетов щелкнуло единым голосом.
В указанной группке было ровно десять всадников, и вдруг четверо из них свалились наземь, пятеро закричали дурными голосами, согнувшись в седлах, а последний застыл с раскрытым ртом и наполовину натянутым луком.
Фенло Нур не терял время на то, чтобы полюбоваться результатом своих трудов, упер арбалет в землю, дернул тетиву, без усилия, казалось зацепив ее за крюки, положил стрелу в желоб. Кеннет в жизни не видел, чтобы кто-то так быстро заряжал оружие. Десятник прижал ложе к щеке и аккуратно надавил на скобу. Последний всадник все еще осматривался, когда стрела ударила его в горло.
Кеннет понял. Кочевники их не видели. Фургоны, которые стражники поставили в круг, находились сбоку, разожженные костры облегчали нападавшим прицеливание, но приводили и к тому, что мрак за кругом пламени становился в два раза гуще.
– Стрелять дальше! – приказал он. – И фургоны ближе!
Выскочил наружу, в темноту, где лежали тела трех убитых ранее кочевников. О первое он чуть не споткнулся, на ощупь отыскал лицо, присел подле трупа, сунул острие кинжала под ремень стального, увенчанного конским хвостом шлема, перерезал. Через минуту в руках его было уже три шлема и длинное, на двенадцать футов, копье. Вернулся к фургонам, на бегу связывая конские хвосты.
Фургоны, образовавшие круг, поставили плотнее, вооруженные арбалетами солдаты посылали стрелу за стрелой, а се-кохландийцы сообразили уже, откуда их обстреливают, поскольку в борта начали ударять стрелы. Всадники еще не отправлялись в атаку, стреляли пока вслепую, к тому же лейтенант заметил, что то один, то другой из них начинают оглядываться на рампу – как видно, не были уверены в собственных силах. Однако Кеннет не желал позволить им колебаться слишком долго. Воткнул острие копья в узел связанных шлемов, поднял его вверх, сунул второй конец в щель на дне ближайшей повозки и встряхнул.
Шлемы зазвенели, засверкали в свете огня.
– Ну ладно, надо бы указать нашим парням дорогу! Шестая! Вместе! Шестая!
Солдаты подняли крик, колотя в ритм плашмя мечами и обухами топоров в щиты и борта фургонов. Над окровавленным лагерем разнесся крик:
– Шестая! Шестая! Шестая!
Атакующие Фургонщиков кочевники крутили головами в сторону круга повозок, цеплялись взглядом о связанные, покачивающиеся на ветру шлемы и разворачивали лошадей. Непросто было придумать больший вызов. Тем более что из-за баррикады раз за разом вылетали стрелы. Первая группа атакующих оторвалась от верданно и, формируя на полном галопе свободный строй, помчалась в сторону Стражи.
– Ждать!
Можно было и не отдавать этого приказа, потому что Нур, взявший командование над арбалетчиками, трудился на славу. Поставил их в две шеренги по восемь стрелков и ждал вместе с ними.
А Кеннет, видя, как се-кохландийцы разгоняют лошадей, внезапно понял, что они пытаются сделать. Кочевники собирались перескочить поверх бортов, и существовал шанс, что это им удастся. Повозки, используемые как баррикада, не были боевыми фургонами, борта их едва доходили солдатам до груди. Разогнанный конь мог одолеть такую преграду одним прыжком.
– Первый, давай! – Залп ударил в атакующих, два коня зарылись ноздрями в землю, несколько заржали, выламываясь из строя. – Ждать!
У Фенло Нура был бычий голос, а еще он понимал в стрельбе из арбалета. Первая шеренга стрелков отступила и принялась заряжать оружие, вторая приготовилась стрелять.
– Ждать!
Мчались на них каких-то тридцать всадников: склоненные к конским шеям и скрытые за щитами, были они проклятуще маленькими целями. Особенно в темноте, разгоняемой лишь несколькими кострами. Однако арбалетчики целились не в людей.
– Жда-а-а-ать!
Тридцать ярдов, свободный строй атакующих разошелся еще сильнее, кони перешли в карьер.
– Давай!!!
Восемь арбалетов, один за другим, щелкнули, пять лошадей свалились на землю, Кеннет видел, что как минимум трем из них стрела попала в голову, раскалывая череп и убивая на месте. Потому что тренированный для боя, охваченный боевой яростью скакун не нарушит строя, даже получив несколько стрел в грудь, – и будет нестись вперед еще как минимум с сотню ярдов, даже если кровь начнет заполнять его легкие. Но убитый на месте…
Всадники вылетели из седел, изувеченные кони зарылись в траву, били копытами, раня и калеча остальных животных. Кочевники, не успевшие сбавить шаг, попадали в ту же круговерть – и перед повозками вырос клубок человеческих и конских тел. Остальные атакующие разошлись вправо-влево, словно вода, обегающая скалу.
– За мной!
Кеннет перескочил через повозку и ворвался между лежащими. Ударом щита опрокинул пытающегося встать се-кохландийца, добавил размашистым ударом из-за головы, меч скользнул по шлему и развалил щеку. На этот раз кольчуга не помогла, клинок почти отрубил воину руку, лейтенант пнул противника, освобождая меч, осмотрелся.
Шестая как раз заканчивала работу, тех нескольких всадников, что не погибли при падении, зарезали во мгновение ока.
А вокруг внезапно засвистели стрелы.
– Собрать копья – и к повозкам!
Они вернулись под защиту, подняв несколько трофейных копий. Те могли пригодиться для боя с конницей.
Стрелы били в борта все гуще, но еще не слишком точно, а в темноте человеческие фигуры, укрывшиеся за досками, были едва видны. Всадники же, напротив, в свете костров явственно выделялись на фоне звездного неба. Арбалеты принялись за работу.
После нескольких залпов среди се-кохландийцев зазвучали свистки. Конница начала перестраиваться.
Кеннет глянул в сторону верданно и заморгал: плотная масса их только-только добралась до фургонов у подножия рампы. А казалось, будто схватка их длилась больше четверти часа.
– Идут. – Голос Фенло был спокоен, настороженный арбалет он держал опущенным. – Теперь ударят в двух местах.
Малаве уткнул конец трофейного копья в землю, поплевал на руки.
– Уперлись они или что?
– У нашего лейтенанта талант приводить людей в ярость. – Десятник красноречиво взглянул на побрякивающие на ветру шлемы.
– А… нет, это не только сегодня. – Стражник блеснул в темноте зубами, встряхнул копьем. – Нам и вообще скучать не приходится.
Кочевники заходили на них с двух сторон группами по тридцать. Кеннет огляделся на поле боя, но нападавших там больше не было. Похоже, на Фургонщиков напала только малая группа, меньше сотни коней. Тогда отчего они не бегут, имея под боком целую армию верданно?
– Они хотят нас. – Казалось, Фенло читает его мысли. – Хотят имперских солдат как доказательство, что империя участвовала в переходе Фургонщиков через горы. Попытаются захватить кого-то живьем, такой пленник будет на вес золота.
Копыта загремели внезапно слева и справа, се-кохландийцы ринулись на баррикаду.
Кеннет понял, что не удержат их ни низкие повозки, ни несколько копий, что были у его солдат.
– Готовься! Залп и под борт! Впускаем их!
Арбалетчики встали под повозками, поспешный залп ударил в щиты, мокро зачавкал в конские груди и головы, после чего солдаты присели, прячась за бортами. Кеннет – тоже. Внезапно над повозкой, за которой он схоронился, пролетел конь, темный абрис на фоне неба, казалось, парил в бесконечность, согнув в прыжке передние ноги так, что те едва не касались груди.
Конные перескочили через повозки лишь с одной из сторон, атака на другую была отвлекающим маневром, должным рассеять обороняющихся; перескочили и сразу же бросались в атаку с низко опущенными копьями. На глазах у Кеннета один из вскакивавших на ноги стражников, прежде чем успел развернуться, был пришпилен к борту, другой ускользнул от копья, но тренированный конь наехал на него, повалил и стоптал. Несколько ударов сердца – и у сгрудившихся под противоположной стеной оборонного круга солдат начались серьезные проблемы.
– Бе-е-е-е-ей!!! – заорал он, вскакивая на ноги.
Рядом Фенло Нур, успевший каким-то образом за это время натянуть тетиву, послал стрелу в спину ближайшему всаднику, отбросил арбалет и, вытащив корды, кинулся на кочевников. Кеннет схватил трофейное копье, подскочил к первому се-кохландийцу. Тот оглянулся через плечо, пытался перекинуть древко через конскую шею, но не смог. Узкий наконечник ударил его в бок, на высоте почки, безо всякого труда пробил кольчугу и воткнулся в тело. Всадник вскрикнул коротко и страшно, Кеннет нажал сильнее, наконечник вошел еще на несколько пальцев. Он выпустил копье, выдернул меч и прыгнул на следующего нападавшего.
Это был грязный бой. Кровавый и безжалостный. В темноте, с клинками сабель и топоров, бьющими сверху, с копьями, колющими на расстоянии. К тому же первая атака рассеяла стражников, теперь они сражались безо всякого строя и тактики. Один на одного, порой – один на двоих. Удар мог пасть с любой стороны, невидимый: в миг, когда ты свалил одного врага, следующий мог воткнуть тебе клинок в спину.
Кеннет ворвался между двумя конями, хлестнул по открытой ноге одного из всадников, при оказии разрубив и бок животного, принял на поднятый щит удар топором, нанесенный вторым воином, и контратаковал коротким уколом под мышку. Неглубоко, но кочевник все равно крикнул и выпустил оружие. В этот момент кто-то вцепился в се-кохландийца с другой стороны и стянул его с седла. Лейтенант развернулся, всадник раненого коня как раз успокоил скакуна и теперь пер на него, животное безумно взблескивало глазами и клацало зубами.
Офицер тоже ощерился в дикой гримасе. Проклятые коневоды, едва только оказываются в седлах, сразу начинают считать себя властелинами мира. Отступил на полшага, избегая укуса. Кажется им, что тупая пехота годится лишь проверять остроту оружия. А он здесь должен развлекаться с этим траханым ублюдком, когда его люди сражаются, рассеянные по всему лагерю, и гибнут, лишенные командования.
Всадник склонился и попытался быстро уколоть саблей – глупо, поскольку оружие было коротким, но и это оказалось обманкой, поскольку, едва лишь Кеннет парировал удар, конь вытянул вперед шею и щелкнул зубами рядом с его лицом. Дюймом дальше – и лейтенант потерял бы нос и щеку.
В этот момент в Кеннете что-то взорвалось. Он отскочил на пару шагов, взял широкий замах щитом и изо всей силы, с яростью, какой он старался до этого не поддаваться, ударил в лошадиную башку краем оковки. Сразу добавил с другой стороны, так, что голова коня отдернулась, а животное издало что-то между ржаньем и визгом. Оборвал его третий удар, после которого глаза коня затуманились, ноги разъехались и животное свалилось на землю.
Лейтенант подскочил, добил поднимающегося всадника и бросился между остальными всадниками к своим людям.
Первым был Малаве, прижатый к повозке, он отчаянно заслонялся от атак двух се-кохландийцев. Сабли взблескивали вверху и опадали, звеня по кордам, что поднимались со все большим усилием. Кочевники ударяли по очереди, непрерывно, еще несколько мгновений, и стражник запоздает с защитой. Кеннет добрался до первого коня, не глядя на ездока, ударил низко, почти отрубая правую переднюю ногу скакуна, заржавшего с переходом в отчаянный визг и отдернувшегося назад. В тот самый миг широкий удар снизу распорол коню горло.
Лейтенант проигнорировал падающее животное, двинулся ко второму нападавшему, тот привстал в седле, сабля зазвенела о щит Кеннета, но тогда меч стражника до половины вошел в конский бок. Скакун захрипел, черная кровь брызнула у него из ноздрей, а сам он свалился набок, придавав всадника. Два быстрых удара – и все закончилось.
– За мной!
Малаве глубоко вздохнул – раз, другой, а потом кивнул. До следующего коня они добрались вдвоем, укол в бок животного и второй, в шею всадника, который успел вырвать ноги из стремян, но не заслониться щитом. Кеннет обошел умирающее животное и атаковал следующего кочевника, который как раз, склонившись в седле, тыкал саблей в какой-то абрис перед копытами скакуна. Лейтенант перехватил противника за руку, стянул его вниз и коротким, экономным движением перерезал глотку. В тот самый миг Малаве ударил коня плашмя по крупу, отгоняя в сторону.
Лейтенант склонился над лежащим. Прутик заслонял щитом себя и еще одного солдата. Когда поднял голову, в глазах его была пустота.
– Я пытался его спасти, но тот оказался быстрее… я пытался…
Прутик пользовался большим пехотным щитом, под которым, как шутил Велергорф, могла найти спасение вся десятка. Но на этот раз щит оказался маловат. На земле лежал один из пятой десятки, лицо, в которое попало копыто, не напоминало ничего человеческого. Кеннет не смог бы его узнать, не теперь.
– Где твое оружие?
Прутик заморгал, встал, поднял с земли топор.
– Пойдем.
Кочевники пока не заметили, что происходит, еще были заняты короткими стычками с рассеянными солдатами, во время которых место на конской спине давало решительное преимущество. Но им не было настолько легко, как они надеялись: схватки продолжались, Горная Стража – это не банда селян на полях. Солдаты сражались отчаянно, несколько лошадей уже бегало с пустыми седлами, пара всадников вышли из боя. Несмотря ни на что, перевес оставался на стороне се-кохландийцев.
Кеннет, Малаве и Прутик бросились к самой большой группе, где несколько стражников, встав спиною к повозкам, отбивали атаку где-то десятка кочевников. Бой затягивался. Может, кочевники и вправду хотели захватить их живьем: труп, даже одетый в плащ Стражи, не мог быть доказательством. Сабли, копья и топоры били раз за разом, но пешие оборонялись с мрачным отчаянием, молча, звон железа и тяжелое дыхание были единственными звуками, разносящимися над сражающимися.
Кеннет на бегу подхватил с земли се-кохландийский топор: кавалерийское оружие с легким бойком, насаженным на длинное топорище, крутанул и метнул. Ближайший всадник вскрикнул, когда острие ударило его в спину чуть повыше задней луки седла, натянул непроизвольно вожжи так, что конь присел на задние ноги и скувыркнулся через спину на землю. Его скакун дернулся назад, в строю кочевников возникла дыра.
Они ворвались в нее втроем.
– Прутик, щит!
Щит оказался у них над головою, принял несколько мощных ударов, но было тесновато, чтобы кочевники сумели их достать. Внезапно оба ближайших коня заржали, завизжали дико, один свалился на морду, второй встал дыбом, забил копытами по спине соседнего скакуна. Возникло замешательство, которое в миг, когда еще один конь после удара мечом в морду выпал из шеренги, переросло в панику. Всадники ломали строй и разворачивались, пытаясь оторваться от пеших. Старейший маневр конницы.
Только вот – охренительно тяжелый, чтобы выполнять его в кругу повозок радиусом в каких-то тридцать ярдов, где всюду лежат трупы людей и коней, а животным маловато места, чтобы набрать разгон. О прыжке через повозки не было и речи.
Впрочем, Кеннет не намеревался им это позволить.
– За мной!
Пошли Малаве, Прутик и те, что еще минуту назад были прижаты к повозкам. На этот раз ситуация вывернулась в противоположную сторону, к бортам оказались приперты всадники, а пехота их атаковала. Причем – с беспощадной действенностью. Шпак и Деврес, вооруженные тяжелыми двуручными топорами, подскочили к лошадям и в приседе нанесли мощные, горизонтальные удары на уровня пясти. Визг раненых животных взлетел над полем битвы, заглушив на миг все остальные отголоски. А стражники ворвались между всадников, стягивали их с седел, разбивали головы, кололи, рубили… Менее чем за десять ударов сердца все было закончено.
Кеннет отер лицо от крови.
– Малаве, Прутик, Деверс и вы – налево, – бросил он. – Остальные – со мной.
Они двинулись вдоль линии повозок, по очереди атакуя оставшихся кочевников и поворачивая ситуацию в свою пользу. Свыше половины конных погибли или были ранены, а бо́льшая часть его солдат все еще стояли на ногах. Кроме того, стражники уже сумели сгрудиться, а группа, которую собрал Кеннет, безжалостно напирала, убивая се-кохландийцев и их лошадей. Одного за другим.
Где-то брякнул арбалет, затем второй, и еще двое всадников вылетели из седел. Кеннет оглянулся. Фенло Нур собрал несколько человек, и те как раз натягивали оружие. Но уже можно было не торопиться: трое оставшихся кочевников соскочили на землю, шмыгнули под повозками и исчезли в темноте.
На миг все замерли, зажав в ладонях липкое от крови оружие.
Стоящий рядом с Кеннетом Прутик упер щит в землю, склонился, вытер лицо рукавом, размазывая пот и кровь, а лицо у него было такое, словно он хотел расплакаться. Кеннету потребовалась минута, чтобы вспомнить, как Прутика звали по-настоящему.
– Хорошая работа, Аэрс, – сказал лейтенант громко.
Для молодого солдата это был первый серьезный бой. Первый, в котором он видел смерть друзей и товарищей по оружию. Потому что на ногах осталось человек пятнадцать стражников. Еще несколько медленно поднимались, и видно было, что они более или менее сильно ранены. Как минимум десятеро лежали без движения.
Кеннет оглянулся, услыхав топот. Приближались остальные конники.
Были они где-то шагах в ста от них, галопировали узкой линией, чтобы затруднить жизнь арбалетчикам, но разгоняли коней, готовые ворваться в круг врагов и завершить дело.
– Под повозки!
В миг, когда Кеннет отдал приказ, кочевники получили залп в бок. Отряд свернулся, будто змея, пришпиленная стрелою, попытался встать против опасности, но было уже поздно. Потому что в его ряды ворвалась колонна колесниц.
Горная Стража впервые стала свидетелем такого боя. Колесницы против конницы. Может, днем, под солнцем, когда обе группы были прекрасно видны издали, преимущество осталось бы на стороне се-кохландийцев. Но теперь колесницы оказались убийственно эффективными.
Каждую влекла пара лошадей, покрытых кожаной броней, на каждой был экипаж из двух человек – возницы и лучника, – спрятанных за высокими бортами, и каждый являлся настоящей боевой машиной. Стрелки шили по конным, а возницы, правя одной рукою, второй метали короткие дротики. Приготовившиеся к атаке на пеших, кочевники, без луков в руках, были пойманы врасплох.
Клин колесниц разъял их колонну, с внушающей уважение точностью разрезал на две части и развернулся. В этом столкновении выигрывала масса и сила, двойная запряжка могла перевернуть и стоптать вражеского всадника, стрелы и дротики собирали среди всадников обильный урожай, и в несколько минут сбитый отряд конницы распался на мелкие группки, что сражались за жизнь.
Внезапно с другого конца битвы донесся рык:
– Шестая! Шестая! Шестая!
И между конными и колесницами появились пешие фигуры, подскакивающие и бьющие коней по ногам, стягивающие вниз всадников, бьющие из арбалетов. Это был последний импульс, кочевники начали разворачивать лошадей и убегать в сторону равнины. Фенло Нур встал рядом с командиром, откашлялся, сплюнул на землю.
– Наконец-то собрались, – проворчал он.
– Наверняка их что-то задержало, ночь такая чудесная, многие, полагаю, засмотрелись на звезды. – Кеннет старался не выдать, какое облегчение он чувствует. Минуту-другую он боялся, что горстка людей перед ним – это все, что осталось от роты. – Проблемы с горлом?
– Один сукин сын попал мне локтем в шею.
– Что-то личное?
– Не сказал. Может, вся проблема в том, что я воткнул ему корд в брюхо.
– Нечто такое обычно приводит к тому, что человек забывает о манерах.
– Именно.
Нур заглянул ему в глаза, и Кеннет почувствовал холод: это снова был тот самый спокойный взгляд убийцы. Наверняка он так и не стал любимым лейтенантом.
– Это было хорошо, – отозвался первым младший десятник.
– Что?
– Командование. Ты собрал людей, показал им, что они не одни, повел в бой. Имей мы худшего командира, живых бы не осталось. Будут долго рассказывать о том, как ты повалил коня ударом щита.
«Проклятие, а может, все же?..»
– Нур.
– Так точно.
– За то, что обратился к командиру на «ты», – двойные караулы ближайшие три ночи. А теперь – займись ранеными.
– Так точно.
Десятник вытянулся по стойке смирно и отсалютовал. Безо всякой там злобной гримасы.
И только через пару минут до Кеннета дошло, что именно он услышал. Нур видел, как он нокаутировал коня, и видел, как собирал людей, снова формируя из них отряд. То есть наблюдал за ним. Во время боя, втыкая кому-то меч в брюхо. Кто он такой, проклятие, что не сводил с командира взгляда? Время от времени Кеннет слыхал о подобных солдатах: чувствующих горечь, живущих в ощущении обиды, считающих офицеров за воплощенное зло и искренне их ненавидящих. Интересно, управься он сегодня хуже, получил бы в спину случайную стрелу?
Он скривился и сплюнул точно так же в сердцах, как десятник – минуту назад. Это было дурное время для таких развлечений. Следовало заняться ранеными и похоронить убитых.
* * *
Они сели в кругу, молча. Кеннет, Велергорф, Андан с головой, обвязанной тряпкой, Берф с быстренько зашитым плечом, Цервес Фенл, чей кожаный панцирь напоминал сито, потому что один из конных поймал его на аркан и протянул пятьдесят ярдов по земле, Версен-хон-Лавонс и Омнэ Венк с рукой на перевязи, Фенло Нур. А за их спинами – остальная рота, несколько десятков мужчин, каждый с кубком в руке, каждый второй – с бо́льшими или меньшими ранами.
Уже подсчитали потери. Самые серьезные понесли первая и пятая десятки: по четыре человека; в остальных было один-двое погибших. Всего Шестая рота потеряла пятнадцать солдат, вдвое от этого оказались ранены. То есть ранены настолько, чтобы это снижало их боевые умения, поскольку такие мелочи, как надрезанное ухо или сломанные ребра, не считали. Потеряли также пять собак.
Молчали. Это было время траура по товарищам. Так сложилось, что погибли восемь старых и семь новых стражников, хотя и существовал риск, что пропорции выровняются, поскольку один из людей Омнэ Венка был тяжело ранен в живот. Целители верданно старались, как могли.
Анд’эверс сделал больше, чем приказывало гостеприимство. Раненых стражников окружил опекой даже большей, чем раненых Фургонщиков. Возможно, это имело что-то общее с докладом, который сделал Гер’серенс. Строитель описал всю битву, а заодно и то, как Велергорф собрал половину роты и защищал отход тех, кто не погиб в первой атаке, и то, как остальные солдаты оттянули на себя бо́льшую часть сил врага. Эн’лейд осмотрел круг повозок, наполненный трупами кочевников и лошадей, посчитал их – и ничего не сказал. А стражникам первым осматривали раны, и их первых лечили целители и колдуны.
Верданно не могли – или не умели – много говорить, но у них были и другие методы, чтобы выразить благодарность и признание. Перед скромным лагерем шестой роты росла кипа подарков. Бочонков вина, вышитых рубах и шелковых камзолов, новых сапог, поясов, оружия в украшенных золотом и драгоценностями ножнах. То и дело подходили несколько человек, без слов кланялись и оставляли свои презенты.
Трудно найти большее доказательство признания.
И все же, попивая подаренное вино, Кеннет ощущал пустоту.
Велергорф сказал, что это поможет. Прощание. Без слов, без того, чтобы переодевать воспоминания о других в траурную ложь, без самообмана. Но ложь и не была нужна, поскольку погибли добрые люди, которые заслужили эту минуту тишины. Однако Кеннет подозревал, что дело вовсе не в умерших, а в живых. Это им нужно справиться со смертью, с тем, что их друзья, которые еще вчера смеялись и шутили, нынче лежат, обернутые в траурное полотно.
Они уже более-менее восстановили ход битвы. После первой атаки Велергорф принял командование. Ему удалось собрать вокруг себя бо́льшую часть роты, присоединиться к собирающейся группе Фургонщиков и отбить пару нападений, прежде чем кочевники додумались до костров и начали расстреливать защищающихся. И только благодаря тому, что – как он это назвал – господин лейтенант ткнул палкой в гнездо шершней, они не вырезали всех.
Кеннет во время боя командовал своей десяткой, которая, как обычно, расположилась поблизости, пятой, как раз несшей стражу, и несколькими прочими солдатами. И хотя казалось, что битва длилась половину ночи, была она не длиннее четверти часа. Столько заняло у Фургонщиков послать вниз сотню колесниц, потому что лишь столько было их наготове. Неплохо для пойманных врасплох Наездниками Бури.
Потому что на них напали Молнии Ких Дару Кредо, третьего среди предводителей Отца Войны. Верданно взяли живьем нескольких всадников и уже знали, что племена, покорные Дару Кредо, двинулись в путь раньше, чем обычно, и шли вдоль Олекад на север. Все сто тысяч человек, считая женщин, стариков и малых детей. Дару Кредо имел под собой каких-то пятнадцать тысяч легкой кавалерии, три тысячи Молний и пару по-настоящему сильных жереберов, но эти расчеты были неточны, потому что среди се-кохландийцев право на коня и лук имел каждый, несмотря на возраст и пол. А это означало, что против Фургонщиков может встать тридцать или сорок тысяч конных. А значит, усмехнулся горько Кеннет, кочевники знали. Знали, что Олекадами идет армия верданно, что бесконечные, непредставимые богатства – лошади, фургоны, оружие и одежды, золото и серебро – выливались через горы на возвышенность. И именно потому Ких Дару Кредо поднял свои племена раньше, чем обычно, чтобы захватить богатства самому. Был он молодым, амбициозным, жаждущим трофеев и верящим, что его тридцать тысяч конницы сумеют заполучить если и не все, то бо́льшую часть фургонщицких богатств. Потому что ни боевые фургоны, ни колесницы не казались ему страшными. Был он уверен, что, прежде чем прибудут остальные се-кохландийцы, он сумеет одолеть законных хозяев возвышенности.
По крайней мере так утверждали пленники, а поскольку допрашивали их по отдельности и все говорили одно и то же, то новости казались правдивыми. Лагерь у подножия рампы атаковал лишь один а’кеер – не больше ста двадцати лошадей. Головные же силы Ких Дару Кредо должны были находиться в трех днях дороги к югу отсюда.
А это означало – лейтенант стиснул руку на кубке, аж костяшки побелели, – что все – зря. Бо́льшая часть армии Фургонщиков еще торчала под Кехлореном, верданно требовалось как минимум десять дней, чтобы пройти через горы, – а оставалось у них три, а то и меньше, поскольку из-за вестей, что принесут недобитки отряда, Сын Войны наверняка ускорится. Окружит их у подножия гор, прижмет кольцом кавалерии к Олекадам, не позволит создать большой лагерь. Если они не выдвинутся, все пойдет прахом.
Все это безумие, связанное с проходом через горы, не имело смысла. Фургонщики должны сжечь рампу, завалить высверленный во внутренностях горы проход и вернуться под замок, уничтожая выстроенные дороги и мосты. А потом вернуться в Степи.
Нынешней ночью его люди гибли зря.
Не должно их здесь быть, его роте не следовало вмешиваться в политику империи, в игре своей передвигающей по карте мира целые народы и меняющей границы. Они должны сидеть в Белендене и бороться с бандитами.
Он провел взглядом по своим десятникам. Те были молчаливыми, отсутствующими, сосредоточенными на собственных мыслях. Даже Велергорф сидел, уставившись в свой кубок, а татуированный лоб его перерезала горизонтальная морщина. Он потерял в схватке двух солдат, с которыми служил уже десяток лет.
– Это были хорошие люди, – сказал наконец.
– Хорошие, – согласились остальные.
Самый старый десятник поднял кубок:
– Чтоб им было хорошо по дороге в Дом Сна, и чтобы Мать ласково приглядывала за их душами.
Они подняли кубки, выпили. Потому что таковы были проводы среди солдат Горной Стражи: короткие, тихие и напряженные. Кеннет отставил кубок:
– Сколько людей не смогут идти?
– Восемь. – Велергорф уже обладал всей информацией. – Я разговаривал с Анд’эверсом. Он предлагает, чтобы мы оставили их в лагере, пока не встанут на ноги, или же может отослать носилки назад, в замок. Наш выбор. Остальные раненые сумеют идти, хотя некоторые не пригодятся в бою.
– Хорошо. Фургонщик говорил, что он теперь собирается делать?
– А как вы полагаете, господин лейтенант? – раздался хриплый голос сбоку.
Анд’эверс стоял в нескольких шагах за крайними солдатами. Выглядел так, словно готов был двинуться в бой: серебристо посверкивала кольчуга из мелких колец, шлем с наносной стрелкой затенял лицо, а легкий топор на длинной рукояти постукивал о бедро. Сопровождала его пара человек. Один выглядел как младшая копия кузнеца, ради шутки одетая и вооруженная точно так же, второй, стоящий чуть в стороне, – словно утопленник, едва-едва вытянутый из воды. И утопленник в сером имперских Крыс.
– Мой сын, Дер’эко, – представил молодого воина предводитель каравана. – Каневей Первой Волны лагеря Нев’харр. Завтра поведет свои колесницы на юг. Он и еще восемь других Волн. Три полные Лавины под командованием ламерея Аве’авероха Мантора.
Младшая копия Анд’эверса поклонилась зажато, глядя куда-то над головами стражников. Кеннет ответил кивком, после чего сказал десятникам:
– Приготовьте людей в дорогу, – сам же встал и начал протискиваться к кузнецу. Присутствие Крысы означало, что пришли какие-то приказы.
– Значит, вы попытаетесь, – начал он, встав перед Анд’эверсом.
– Конечно. Не затем мы одолели такой кусок дороги. – По лицу Фургонщика было не прочесть никаких эмоций. – Кроме того, почти ничего не изменилось – мы просто встретили кочевников чуть раньше.
Они отошли на несколько шагов в сторону.
– Без подготовки и с большинством фургонов по ту сторону гор.
– А что это меняет?
Черные глаза Анд’эверса смотрели спокойно. Кеннет вздохнул:
– Ты прав, это не мое дело. Так, любопытства ради, сколько колесниц вы выставите против се-кохландийцев?
– Девять Волн. Где-то пять тысяч, из которых половина – тяжелых. Примерно двенадцать тысяч человек. И еще Орнэ с несколькими учениками. Говорят, среди жереберов Дару Кредо есть Фендор Кавэ Лахар. Тот самый, чьи чары уничтожили много наших фургонов во время Кровавого Марша. Орнэ имеет к нему счет.
Это не походило на обычную подготовку к обороне – скорее, на приготовление к серьезной битве.
– Вы станете удерживать их подальше от рампы?
– Конечно. Ты принял решение насчет раненых?
– Да. Предпочту, чтобы вы отослали их в тыл. Когда начнется бой, у вас будет достаточно проблем с собственными.
– Хорошо.
Ни один из них даже не посмотрел на нетерпеливо переступающего с ноги на ногу Крысу. Похоже, Анд’эверс имел такое же мнение о внутренней разведке, как и бо́льшая часть солдат Горной Стражи, поскольку Кеннет готов был поспорить, что в глубине его глаз появляется искорка веселости.
– Надо вам что-то? Еда? Лекарства? Одежда? Оружие?
Лейтенант указал на кипы подарков, окружающих лагерь.
– Скорее, нет. Мы и так не сумеем забрать все это, а потому было бы здорово, не приноси вы больше вещей.
Кузнец покачал головою:
– Мы этой ночью потеряли почти триста человек. А вы убили половину кочевников, отомстив за их смерть…
Кеннет рассердился:
– Дело не в мести.
– Знаю. Но вы не обязаны были давать знак о своем присутствии таким вот образом, – Анд’эверс махнул на воткнутое посредине лагеря копье, с которого все еще свисали три се-кохландийских шлема. – Если бы вы не обратили на себя внимание, погибло бы больше наших. А потому приходят семьи тех, кто погиб, – и тех, кто выжил. Я не могу им это запретить.
Лейтенант вздохнул:
– Мы не заберем все. Просто не сумеем.
– Ничего, никто не обидится. – Темное лицо кузнеца просияло чем-то вроде улыбки. – Мы странники, которые понимают, что чрезмерность может стать проблемой, но важнее – подарок, а не то, что одаренный с ним сделает. А еще мы – практичные люди. Вещи, которые вы не возьмете, попадут в общую казну. Вам и вправду ничего не нужно?
– Несколько моих людей заинтересовались вашими ножами. – Кеннет указал на рукоять кавайо, выступающую из-за спины сына Анд’эверса. – Наверняка они обрадуются настоящему оружию, а не этим игрушкам в золоченых ножнах.
– Я скажу об этом. Когда вы намереваетесь выдвигаться?
– После полудня. Как только приготовим всех в дорогу.
Прошла минута, прежде чем Фургонщик понял:
– Они должны быть похоронены в горах?
– Конечно. Худо чувствовали бы себя в таком плоском месте. – Кеннет махнул рукою на восток. – И глазу не за что зацепиться.
Они улыбнулись с пониманием. Наконец Анд’эверс выразительно взглянул на стоящего шагах в десяти Крысу.
– Утверждает, что зовется Семнер-лоа-Вайес. Говорит, что он – чародей на службе Крыс. Пришел к нам около часа назад и сразу потребовал контакта с вами. Я приказал ему ждать.
– Почему?
– Он выскочил из портала точно над одним из ручьев и искупался: чары, которые охраняют лагерь, так вот действуют. И ему еще повезло, что не выбросило его над пропастью и что он не свернул себе шею. Я должен был удостовериться, что он говорит правду. Да и вы казались занятыми.
– Понимаю. Я с ним поговорю.
Анд’эверс кивнул и вместе с сыном двинулся в сторону рампы, наверху которой показались первые колесницы. Едва кузнец отошел на несколько шагов, Крыса добрался до Кеннета и застучал зубами:
– Пр-р-р-роклятущий сын горной ослицы и пар-р-р-ршивого козла. Сказал, что если я обращусь к в-в-в-вам, прежде чем он з-з-з-закончит говорить, то, согласно какому-то там варварскому обычаю, он положит м-м-меня на землю и п-п-проедет по моей голове гр-р-р-руженым фургоном.
Офицер смерил его взглядом: мокрая одежда, светлые волосы облепили голову, синие губы, лязг зубов. В эту пору года вода в горных ручьях исключительно холодна.
– Лейтенант Кеннет-лив-Даравит. – У него не было охоты слушать жалобы шпиона. – У тебя для нас приказы?
Посланник скривился, вытер мокрым рукавом мокрый лоб, затрясся, а Кеннет почувствовал, как его покидает злость. Этот молодой Крыса выглядел ровно на свой возраст, и в общем-то не его вина была в том, что он – Крыса. Если чародей сделался гонцом внутренней разведки, это значит всего лишь, что его аспект был слаб для другого. Порой судьба бывает зла, если речь идет о подборе талантов.
– Точно. С-с-сейчас-с…
– Верно. Сейчас. Андан! Подбрось дров в тот костер. И дай какое-нибудь одеяло. А ты – со мной. Стягивай мокрые вещи, согрейся, а то еще минутка – и от холода позабудешь не только наши приказы, но и собственное имя. Быстрее.
Крыса разделся догола, завернулся в одеяло и принял кубок с горячим вином. Все время молчал, и не было это добрым знаком.
Кеннет присел по другую сторону огня.
– Сядь. Сейчас ты согреешься. И прости Анд’эверса. У него куча разных проблем.
– Я видел. – Без зубовного стука голос Крысы звучал лучше. – У вас тоже?
– У нас тоже.
– А… – Крыса запнулся, глянул на прохаживающихся вокруг вооруженных людей. – А кочевники схватили кого-то из наших?
Кеннет ожидал этого вопроса.
– Нет.
– Наверняка?
– Я посчитал всех, – процедил он самым равнодушным тоном, каким только сумел. Крыса опустил глаза.
– Хорошо, – произнес. – Я Семнер-лоа-Вайес. Посланник Крысиной Норы.
– И у тебя есть документы, подтверждающие твои слова?
– Они в…
Крыса бросил взгляд на свои вещи, лежавшие поодаль, и минутку казался искренне удивленным.
– Верно. – Кеннет вежливо улыбнулся. – Я забрал у тебя одежду, документы и – наверняка – оружие: так, на всякий случай. Всякий может надеть серое и назваться Крысой. Так где эти документы?
Семнер-лоа-Вайес указал взглядом на небольшую сумку. Кеннет открыл ее и вынул залакированный тубус.
Внутри находилось два письма. Одно – с печатями Норы, подтверждающее, что сидящий перед ним страдалец – это и вправду Семнер-лоа-Вайес, чародей и посланник внутренней разведки, а второе – запечатанное Кавером Монелем. Черный начертал всего три слова.
«Слушайтесь его. Удачи».
Так, как они и договорились, – три слова.
– Ты не скажешь, что эти документы можно подделать?
– Нет. Они настоящие. Так какие у тебя приказы?
Шпион поглядел на него с подозрением, но никак не прокомментировал.
– Вы, говорят, недавно встречались с Кайлеан-анн-Алеван и Дагеной Оанитер.
Кеннет порылся в памяти.
– Башня, – подсказал Семнер. – Люди, которых вы там схватили…
Девушка, сидящая на искалеченном несчастном и держащая его глаз в руке. Память подсунула образ худощавой блондинки с яростно зеленым взглядом и выражением на лице, говорящим, что лучше бы ее не трогать. И второй девушки, высокой, черноволосой и ужасно похожей на верданно.
– Помню. И что с ними?
– Позавчера ночью они вывели из замка графа Цивраса-дер-Малега графиню Лайву-сон-Барен, невесту сына графа. В самом замке произошло что-то странное, пролилось немало крови. Обе девушки и их жертва направляются на северо-восток, и мы не знаем зачем. За ними идут две роты Ублюдков, но до того, как погоня вышла, прошло несколько часов, было немалое замешательство, а потому они могли удалиться на несколько десятков миль.
Крыса говорил негромко, быстро, бросая по сторонам короткие взгляды. Похоже, он слишком вжился в роль.
– К счастью, между возвышенностью и ними находитесь вы. Вы должны их схватить. И еще вам нужно знать, – взгляды по сторонам сделались быстрее, а шепот – куда театральней, – что эта анн-Алеван каким-то образом связана с Фургонщиками. Она их приемная дочь или кузина, неважно. Верданно не могут узнать, какие вы получили приказы, поскольку мы не можем им доверять в этом деле. Кроме того, зачем бы девушкам двигаться на возвышенность? Это подозрительно…
Кеннет всматривался в него с нарастающим вниманием. Все тело гонца, от сгорбленных плечей до драматического шепота, кричало: «Я как раз передаю великие тайны! Прислушайтесь!»
– Ты долго служишь в Норе?
– Второй год.
– И еще не научился, что тайны надо передавать как можно проще? Тебе удалось обратить внимание всей моей роты.
И правда, большинство солдат занималось своими делами, смыкая круг вокруг командира.
– Еще минута – и они начнут лезть в костер. Ладно, не красней и не охай. Мы скоро выдвинемся.
– Приказ звучит – тотчас, – сказал шпион.
Кеннет саркастично ухмыльнулся:
– Приказ звучит: «нужно их поймать». И мы поймаем, если это будет возможно. Если они направляются на северо-восток, то им придется перейти через перевал Амох, а затем через Черный Виерх. Другой дороги для конных нет.
– Откуда…
– Несколько десятков миль за несколько часов мог пройти только конный. Ну, – Кеннет поднялся, – допивай вино, разогрейся, подожди, пока твои вещи высохнут. Мы выходим. Вскоре.
И отошел к своим людям, не оглядываясь на Крысу.