Я очень устал за эти дни – и не только физически. Когда мы с Нелли оказались в купе спального вагона, я забрался с ногами на полку и долго смотрел в сонном оцепенении на убегающие вдаль огни Арзамаса. Где-то там, среди этих огней, в одиночестве остался Квинт выполнять жестокое приказание Скифа.

Краем уха я слышал, как моя спутница вполголоса беседует с проводником о наших билетах и белье. Вагон мерно покачивало на ходу. Передо мной появился стакан горячего чая в массивном стальном подстаканнике. Я благодарно кивнул и сделал хороший глоток.

Нелли выключила свет, достала плеер и распутала проводки наушников. С шуршанием закрутилась на столике аудиокассета. Я потянул на себя один из проводков, и Нелли поделилась со мной наушником.

Накрывайся с головой одеялом и спи, сказал я себе. Завтра снова понадобятся все силы.

Я вспомнил родителей. Они рады: сын нашел новую хорошую работу, снял квартиру, ездит в командировки, одно плохо – часто уходит в ночную смену. Отец выздоровел после смертельной болезни, врачи разводили руками: редчайший случай, настоящее чудо! Старики сейчас счастливы, как давно уже не были… но что будет с ними, если я не вернусь домой утром второго мая? Что будет с Книжником, если не вернется Нелли?

Девушка накинула на плечи ворсистое железнодорожное одеяло и выключила музыку. Я видел в ее глазах отражение проплывающих за окном огней. Длинные волосы белели в полумраке. Возвращаться к утреннему разговору не хотелось, и я спросил наугад:

– Ты думаешь о том же, о чем и я?

– Я не боюсь завтрашнего дня, – сказала она спокойно, – я считаю часы до его наступления.

Я посмотрел на катану. Нелли аккуратно пристроила ее под изголовье – так, чтобы можно было выхватить из ножен в любой момент. Весьма вероятно, что завтра терпеливое ожидание племянницы Книжника придет к финалу.

– Я не боюсь будущего, – пояснил я, – но я терпеть не могу неизвестность. Знаешь, я ведь всерьез подумывал уйти из Дозора. Мне не нравится все время осознавать, что мы – фигуры на шахматной доске в чьей-то замысловатой партии.

– Не льсти нам. Мы не фигуры. Мы карты – из колоды, крапленной обоими игроками.

– А в этом нет ничего постыдного. Чем хитрее генерал, тем больше остается от его армии после боя. Но мне это просто не по нраву.

Мимо потянулся бесконечный темный массив леса. Колеса мерно погромыхивали под несущимся на запад поездом, навевая дрему. Мутный прожектор луны зажегся в разрывах облаков и залил наше купе неверным голубым светом.

– Только я не чья-то карта, – сказала Нелли тихо, – у меня свой путь.

Я кивнул. Полностью смысл ее слов станет ясен мне много позже, но в тот момент казалось – я все понимаю.

– Иллюзия свободы воли очень важна, – с горечью сказал я, – на этой войне все имеет свою цену.

– Хорошо, что ты не стал Темным.

– Хорошо – для кого?

– Для тебя. Ты не любишь подчиняться. Скиф давит на нас своей волей и авторитетом, а над ним еще и Гесер. Дориан подружился бы с тобой – и ты стал бы его марионеткой легко и с радостью.

– Выходит, лично для меня было бы лучше оказаться в Дневном Дозоре?

– Вот как? Хочешь сказать – тебе уже нравится перспектива стать марионеткой?

Ловко она меня.

Я вздохнул, вытянул над столиком руку. На ладони загорелся крошечный шарик Света, теплый и пушистый. В купе сразу стало по-домашнему уютно.

– Мне кажется, я понял, в чем заключается разница между Светом и Тьмой.

– Многие так думали…

– Многие были рады прийти к глубокомысленному выводу, что Свет и Тьма – сродни друг другу, даже дополняют друг друга, а разница только в акцентах. Я утверждаю, что это ложь. Посмотри на это чудо, Нелли… в нем нет ни капли, ни пятнышка Тьмы.

Девушка склонилась над моей ладонью, слегка улыбаясь. Я видел отражение моего Света в ее голубых глазах, и этого было достаточно, чтобы на миг почувствовать себя счастливым.

– Тьма, смерть и холод существуют изначально, – сказал я. – Свет и жизнь должны всегда бороться за существование. Если свет иссякнет, темнота поглотит его без всяких усилий. Казалось бы, при чем тут Дозоры?

Я сжал ладонь в кулак, и огонек исчез. Снова лунный полумрак окружил нас.

– Темный – по природе своей не подлец. Но он живет, особо не раздумывая о причинах и последствиях своих поступков, потому что живет для себя. Его устраивает то, что ему показывают фальшивые зеркала. Светлый задумывается над выбором. Путь к Свету продолжается всю жизнь. И свой однажды сделанный выбор мы должны проживать каждый день. Да, Нелли, мы отличаемся от них тем, что мы… колеблемся. Наши мотивы – результат внутренней борьбы.

– Не всегда.

– Самые важные – всегда. Мы выбираем не самый легкий путь, а самый правильный.

– Правильный – потому что мы в это верим.

– Пусть так. Но я рад, что в этой войне я на стороне Света.

Мы надолго замолчали. Поезд летел вперед, облитый лунным сиянием, а я скользил по краю водоворота печальных мыслей, медленно погружаясь все глубже – в черный сон без сновидений. Надо было бы скинуть джинсы и рубашку, постелить белье – но выбираться из-под теплого одеяла не хотелось.

Вдруг я понял, что Нелли сидит рядом со мной на широкой полке, служащей мне постелью. Ее прекрасные глаза оказались совсем рядом; я почувствовал ее легкое теплое дыхание и волнующий запах волос.

Губы Нелли слились с моими.

– Я тоже рада, что ты на нашей стороне, Матвей, – сказала девушка.

Сон слетел с меня. Наши губы снова встретились – и в этот раз поцелуй длился куда дольше. Не отрывая губ, я стянул с нее джинсовую курточку, непослушными пальцами принялся расстегивать блузку.

– Подожди, я сейчас… я сама, – прерывисто прошептала Нелли.

Она встала, закрыла дверь купе на замок и скинула с себя одежду.

В сиянии луны тело Нелли было совершенно белым, идеально прекрасным, без единой родинки или пятнышка. Тренировки не лишили его нежности и плавных очертаний. Светлые слегка вьющиеся локоны рассыпались по узким плечам, стыдливо прикрыли большую красивую грудь. Отраженным светом звезд искрился на шее янтарный амулет.

– Иди ко мне, – одними губами сказала девушка.

Мы занимались любовью долго и с нежностью, забыв про усталость и тревоги, покрывая бесчисленными поцелуями лица, плечи и грудь друг друга.

В конце Нелли застонала, и я почувствовал, как по телу ее прокатывается сладкая судорога.

Я наклонился над ней и прошептал на ухо несколько слов.

– Повтори, пожалуйста, – услышал я – и поймал губами соленую влагу на ее длинных ресницах.

Я с удовольствием повторил.

Луна исчезла за облаками. Мы лежали, завернувшись в одно одеяло на двоих, почти в полной темноте, и слушали стук колес.

– Скиф убьет меня, – сказал я.

– Ты его неправильно воспринимаешь, – Нелли сладко потянулась, провела тонкими пальцами по моей щеке, – он вовсе не такой зверь, как кажется.

– Это с вами, девочками, он не зверь. А с нами может озвереть…

– Ну, не сделал же он тебе ничего из-за Женьки.

Я замер.

– Не напрягайся так, – вздохнула Нелли, – считай, что я уже забыла ту историю. К тому же она наверняка задурила тебе голову. Нет, я не про ложь… все-таки Рысь – волшебница, и довольно сильная.

В памяти вспыхнуло раннее утро в Муроме. Я проснулся тогда на рассвете, и рядом, неотрывно глядя на меня, лежала Женька. Губы ее беззвучно шевелились, словно она… словно она произносила заклинание!

– Черт! – воскликнул я. – Черт!

– Тише ты, весь вагон перебудишь.

– Я мог бы догадаться…

– Говорю же тебе: это в прошлом. Я все забыла. И ты забудь.

Никогда нельзя терять бдительность, если имеешь дело с женщиной.

– Завтра утром, – тихо добавила она, – забудь все лишнее.

Забудешь такое, как же.

– Нелли.

– М-м?..

– Тебе никогда не хотелось уйти из Дозора? Хотя бы в Большой?

Она помолчала, словно вспоминая.

– Думаю, всем дозорным хочется иногда… Знаешь, у меня было печальное детство и юность, и, может быть, поэтому я люблю покой и созерцание. Люблю море, горы. После войны мы с Книжником долго жили в Крыму. На север от Севастопольской бухты, в Каче, есть старый дом с зеленой черепичной крышей. Когда-нибудь я бы хотела туда вернуться. Тогда я еще надеялась дядю вылечить, долго училась по его книгам…. Там высокий обрывистый берег, с него открывается вид на море. На много километров вокруг одно только море – бирюзовое, в золотых пятнах солнца; или серо-стальное, в льдистой белой крошке; или темно-синее, как перевернутое небо. Море никогда не бывает одинаковым, оно все время меняется – поэтому к нему нельзя привыкнуть, и его невозможно разлюбить.

Я молча слушал. Самое большое море в моей жизни – Клязьминское водохранилище.

– А еще я с детства была жуткой трусихой. И сейчас не могу полностью победить страх.

– Ты не трусиха. Ты очень смелая.

– Я научилась скрывать это. Я слабая волшебница, домашняя девочка и романтичная плакса. Но даже я не чувствую себя вправе отступить. Все хотя бы раз хотели уйти из Дозоров – однако никто не уходит, – прошептала Нелли, целуя меня, – по крайней мере по своей воле. Да, мы мечемся и мучительно выбираем… но остаемся на выбранном пути…

Мы снова занялись любовью, на этот раз спокойно и неторопливо. И хотя наслаждение стало еще более ярким, в нем присутствовала нотка печали. Кто знает, случилась бы эта ночь, если бы назавтра нас не ждала смертельная угроза? Мы были двумя детьми, играющими на пляже в тени надвигающегося цунами. Наши тела слились в одно целое, и я не сразу заметил, что при каждом движении мы ненадолго соскальзываем в Сумрак. Я не чувствовал ни его холода, ни пронизывающего ветра – нас окружал золотистый пульсирующий кокон Света, мы купались в его сиянии, растворяясь друг в друге, поднимаясь к наивысшей точке, в которой Свет заполнил весь мир…

Вскоре усталость победила возбуждение, и Нелли погрузилась в сон у меня на плече.

Я еще долго лежал в полудреме. Моя любовь оказалась сильнее чар Рыси; любовь рано или поздно побеждает любое колдовство. Но одна мысль не давала мне спокойно уснуть. Что бы тогда ни собиралась напророчить Яночка в «Глубоком Сумраке» про нас с Нелли – я не хотел верить в это, однако где-то в глубине души все же скреблись кошки. Из всех Светлых Иных, что я встретил в жизни, Нелли ближе всех подходила к идеальному образу Светлой волшебницы. Уверен, она ни разу в жизни не совершила даже мелкого, даже вынужденного зла. Ни одно ее слово или поступок не несли на себе хотя бы следа Тени. Если подумать, я был во многом ее противоположностью. Чем же эта связь могла угрожать мне, нам – или кому бы то ни было? С самого детства Нелли училась терпеливо преодолевать трудности и не бояться того темного ужаса, что преследовал ее семью. Низкий от природы уровень Силы она компенсировала большим объемом знаний и упорными тренировками. Она преданно оберегала слабый огонек жизни в сварливом самовлюбленном инвалиде и готовила себя к мести за семью, словно шаолиньский отшельник. Даже странно, что она оставила свое затворничество и примкнула к Ночному Дозору лишь недавно. Но мне ли печалиться по этому поводу?

Вновь, как тогда в машине, я осторожно наклонился к спящей Нелли и поцеловал ее в губы. Ответом мне была едва видимая в темноте улыбка.

Так, в беспокойных размышлениях, я незаметно провалился в забытье.

Звонок мобильного телефона вырвал меня из сна. Он трезвонил настойчиво и громко, словно ввинчиваясь в мозг сквозь барабанные перепонки.

Я увидел рядом Нелли. Девушка открыла глаза, и рука ее невольно потянулась к рукояти меча.

– Который час?

Мой вопрос остался без ответа. За окном синели ранние сумерки. Я увидел силуэты высоких зданий и яркие огни фонарей над эстакадой: поезд вкатывался в Москву. Если мы прибываем по расписанию – значит около шести утра.

Телефон продолжал упрямо звонить, разбивая уют и теплую тишину нашего купе. Я не без труда откопал его в кармане джинсов в куче сброшенной на пол одежды.

На определителе тускло мерцал номер шефа. Резкое, как укол, предчувствие беды накрыло меня.

– Вот же тебе не спится в кромешную рань, – прошептал я, нажимая кнопку «принять вызов». – Алло? Я слушаю!

Вместо ответа из крошечного динамика донеслось лишь какое-то неясное бормотание.

Мы с Нелли замерли над трубкой, напрягая слух, пытаясь разобрать хоть что-то в этом хаосе звуков. Вскоре звуки сложились в слова, и хотя смысл их еще ускользал от нас, но голос мы узнали сразу. Этот голос мы отличили бы даже в хоре демонов ада. Страх обрушился на меня словно ледяной душ – а следом за ним накатило чувство обреченности.

Это был голос Дориана.