ГЛАВА 16
В которой раскрывается тайна гомункулов
Гомункул — созданное для чёрной работы подобие человека, не обладающее душой, волей и магией.
Из глоссария учебника для первоклассников
— Э-э, — только и смогла выдавить я, увидев над коваными воротами надпись: «Дом призрения».
Расплатившись с возницей, Вангри спрыгнул на мостовую и протянул мне руку:
— Прошу.
Опираясь на сухую ладонь, я спустилась на землю и оправила подол: «Мм, может, Бейль целитель? Или директор?» Ноги подозрительно ослабели.
Открыв калитку, Вангри придержал её для меня. Заходить не хотелось.
«Надо».
На невысокое крыльцо выглянула старуха:
— Вы к кому?
— К господину Бейлю, — Вангри осторожно подтолкнул меня в спину.
«Надо».
Старуха распахнула дверь, и меня обдало тошнотворным духом лекарств и испражнений. Я качнулась назад, несколько секунд помедлила… «Надо» — и шагнула внутрь. В сумрачном коридоре от резких запахов наворачивались слёзы, кряхтение и стоны оглушали, я словно в другой мир попала. Мир, где время тянулось мучительно медленно, а каждый гулкий шаг длился вечность.
Наконец дверь со скрипом отворилась в освещённый солнцем задний двор. Я шумно вдохнула, но даже здесь воздух был тяжёлым, с горькой примесью.
Три яблони уныло шелестели над кругом из кресел, в пяти из них полулежали старики в пижамах, в крайнем — белобрысый мужчина.
— Вон он, — старуха указала на мужчину.
Ресницы белобрысого дрогнули, он покосился на нас. Штаны у него на бёдрах подозрительно вздулись, словно вокруг них, как младенцу, намотали тряпку. Судя по запаху, так и было. Но тусклые глаза Бейля смотрели довольно осознанно.
— Его паралич разбил, — пояснил на ухо Вангри. — Уже шесть лет как.
Глаза Бейля раскрылись шире, потемнели, бледный рот открылся:
— Ыэ… аа… аа… аа… ыот… — Бейль замотал головой, но тело не двигалось. — Оа ыот… йот. Ыот оа. Оа. Оа!
Кресло под ним задрожало, Бейль дёргал и дёргал головой, исступлённо повторяя «Оа! Оа!», по подбородку хлынула слюна.
— Уйдите! — Старуха загородила Бейля, таращила желтоватые тусклые глаза. — Не знаю, что с ним, но вы ему не нравитесь.
— Оа! Оа! Ыот!
Вангри подхватил меня под локоть и втолкнул в вонючий коридор. Я закрыла нос рукавом. Со всех сторон кричали и стонали, исступлённо вторили Бейлю. Мы уходили, а вслед неслось то булькающее, то визгливое: «Оа! Оа! Оа ыот!»
Дом призрения будто разом сошёл с ума.
В перестуке копыт чудилось проклятое «оа ыот», и мурашки ползли по спине. Я качалась в пролётке, скользили мимо дома, витрины, люди… Милое место, но проблемное. Интуиция продолжала настаивать на немедленном побеге. Как же это ужасно — оставаться здесь, потому что нужны деньги.
Простолюдинам от рождения, думаю, проще свыкнуться с необходимостью вкалывать ради выживания, а у меня всё внутри протестующе переворачивалось. Это не моя жизнь. Инициацию я должна была пройти с сильным магом, может даже с мужем, не думать о деньгах, одеваться у лучших столичных модисток. А теперь надо работать и… Я же красивая девушка, почему найти любовника на раз так сложно?
И что я творю? Инициироваться с первым встречным магом — так можно всю жизнь загубить из-за спешки… Попробовать вытянуть службу на нынешнем ресурсе? Но в плане только на сегодня дел столько, что потом для нормального восстановления три дня отсыпаться надо, а дальше?
Дальше что?
Ощущение бессилия накрыло тягучей сетью, сдавило, и ладони потянулись к лицу — закрыться и всплакнуть. Но рядом сидел Вангри, крутом — люди, и я впилась пальцами в колени. Нет, не хочу показывать слабость.
— Тпру!
Пролётка дёрнулась — меня качнуло — и застыла у знакомых ворот. Теперь кумачовая надпись сообщала: «Штатная ведьма. Время приёма с 9-30 до 18–00, перерыв на обед с 12–00 до 13–00».
Сердце защемило от умиления: может, всё не так плохо?
Пролётка скрипуче качнулась, когда Вангри спрыгивал. Отворив дверцу с моей стороны, он протянул руку. И снова заглядывал в декольте, куда я убрала бумажку с адресами магов. Какой живенький старик!
Ступив на землю, я рассеянно предложила:
— Приходите как-нибудь на обед.
— С радостью, — кивнул-клюнул Вангри и поцеловал в запястье.
— Просто пообедать, — сурово пояснила я.
Он явно скис, хотя старался сохранить лицо, снова кивнул и бодро прыгнул в пролётку:
— К ратуше!
Копыта застучали по мостовой, пролётка катилась прочь, а я всё стояла у ворот.
Мой новый дом.
Мой.
Вздохнув, я толкнула дверцу. Едва закрыла её за собой, окно распахнулось, и Саги высунулся по пояс, длинные волосы упали на грядку с зеленью:
— Где тебя носило?
Я так растерялась, что ответила:
— По делам. Визиты.
Саги задержал взгляд на слегка помятом подоле:
— Ясно.
Внутри полыхнуло жаром негодования: да что ему ясно?! Он представить не может, какие у меня неприятности!
— Заходи. Обед греть не буду, даже не надейся, — Саги исчез в доме.
От возмущения я покачнулась: как это не будет? Ринулась внутрь. Что за гомункул бракованный?
Каблуки звонко стучали по начищенным полам, я пролетела приёмную, коридорчик, вихрем ворвалась на кухню: никого. Тарелка с мясом и овощами ждала на столе, рядом — завёрнутый в полотенце хлеб. Даже кошки не было выслушать гневную тираду о всяких там гомункулах.
— Саги! — стиснув кулаки, я ждала ответа. — Саги! Выходи немедленно!
Тихо.
Как с ним Гауэйн справлялся? Или тому нравилось непослушание? А! Не понимаю!
— Саги!!!
В доме царила тишина. Подобрав подол, я рванула в следующую дверь, выскочила в коридор с ещё пятью дверями, толкала их, заглядывая в подсобные комнаты: мебель, продукты, сундуки.
Дверь в конце коридора вела во внутренний двор-сад. Саги собирал с нижних веток зелёные мелкие яблоки и сбрасывал в корзину. Пахло скошенной травой — она сохла у ограды.
— Саги! — Я стояла со стиснутыми кулаками.
Он ухом не повёл. Сбоку послышалось тревожное ржание.
— Саги, ты меня слышишь?
Умиротворённый до неприличия Саги бесшумно переступил к следующей ветке.
— Саги!
Оглох, что ли? Или ещё какой дефект? Пум, пум — падали в корзину слишком крупные для этого времени года яблоки. Взгляд Саги расфокусировался.
— Зачем такие зелёные? — почти прошептала я, продолжая стискивать кулаки и ругая себя за вспыльчивость. Он же просто гомункул.
Лист спланировал на его светлую макушку.
— В пироги, — Саги провёл по голове, сбрасывая яблоневый лист, тот соскользнул по белому каскаду волос и опустился возле длинного подола. — Обожаю пироги с кислыми яблоками.
— Почему не откликался?
— Ты меня не звала.
Тишина сада, нежный запах травы и яблони должны были успокаивать, но меня снова захлестнуло раздражением:
— Да я раз десять позвала «Саги».
— Моё имя Сагихар, других не знаю, — отвернувшись, он оглядывал яблоню, тень лежала на его волосах пятнами цвета старого серебра.
Корзинка была полна.
Может, я в самом деле глупая, раз даже гомункул умудряется заставить чувствовать себя идиоткой? Надо было бежать. С той проклятой дороги поворачивать назад и бежать без оглядки!
— Я буду называть тебя Саги, теперь это твоё имя.
— Нет, — он мотнул головой, и волосы резко качнулись.
А я устала, просто устала. Кошмарная ночь с зомби, а теперь новые проблемы, новый дом, новые отношения… Дыхание перехватило: вдруг здесь ко мне будут относиться как в институте, с тем же небрежением? Я и не понимала, что это настолько… задевает. Всегда казалось, образ простоватой девушки из народа — отличная маскировка. Но стоило вкусить толику уважения, и всё — слепящий ужас перед возможностью опять стать никем.
С Саги я снова чувствовала себя ничтожеством. Это пугало до дрожи. Выводило из себя.
Усилием воли я пыталась остановить вливавшийся в сердце холод, но он душил, выплёскивался на щёки слезами. Я резко ударила стену. Разряд боли прошил ладонь и взметнулся искрами до самого локтя.
Саги полуобернулся, но я не видела его лица за пеленой слёз.
— Что случилось? — Голос Саги звучал мягко.
— Почему ты не подчиняешься? — Меня начинало трясти.
— Это очевидно: у тебя нет управляющей печати.
Я сглотнула. С трудом выдавила:
— Обязательно меня унижать, да? — и, крутанувшись на каблуках, поспешила внутрь.
Проскочив коридор, я вылетела на кухню и врезалась в стол. Тарелка дёрнулась. Тяжело дыша, я опиралась на столешницу.
Какой идиот додумался вложить в гомункула столько своеволия? Зачем? Он же слишком похож на человека. Или?
— Ешь.
Я подскочила.
— За тобой заедут через полчаса, — Саги прошёл к печи. — С гнездом клещей ждать больше нельзя, — он положил ладонь с чёрными ногтями на выступ печи, внимательно посмотрел на меня. — Гауэйн с ним затянул, вы должны были вчера с этим разобраться, но я выторговал день. Сегодня работу надо сделать. Понимаешь?
Злость немного отпустила.
Понимала ли я, что клещей надо уничтожать как можно скорее, пока они не разделили гнездо? Да. Я кивнула. Саги прищурился:
— И не обольщайся, постельные игры с бургомистром не освобождают тебя от службы.
Кровь прихлынула к лицу, я вскинула голову:
— Я ему отказала.
Если можно назвать отказом мои слабые трепыхания. Сердце стучало часто-часто.
Приподняв брови, Саги хмыкнул:
— Ума хватило, надо же.
Он пристально оглядел меня с головы до ног, и меня всю потянуло похвастаться своей неприступностью, но в данных обстоятельствах она, увы, доказывала лишь мою несусветную глупость, и я закусила губу.
— Ешь, — Саги кивнул на тарелку и направился к коридору во двор. — К тебе приставили стражника, он заедет через полчаса, заодно проследит, чтобы ты не потерялась в полях.
— А где мой жезл? — спросила я уже в спину.
— В твоей комнате, — Саги остановился на пороге. — В сумке у двери. Там же рабочий костюм. За починку сапог отдал из казённых денег.
Он пошёл дальше, а я… невольно поёжилась. Было в Саги что-то… раздражающее, помимо скверного характера. Да и смешон сам факт, что я считаю, будто у гомункула может быть характер, хотя папа всегда просил относиться к ним по-человечески. Вздохнув, я уселась на скамью.
Пусть бракованный, но готовил Саги отменно — мясо таяло во рту. Кажется, моя фигура в опасности.
Костюм ярко выделялся на бежевом покрывале узкой постели. Сердце затрепетало, я коснулась фиолетовой блузы с глупым предчувствием, что она растает, точно во сне, но плотная ткань надёжно лежала под пальцами. Провела по жёлтой ведьминской оторочке выреза, погладила корсаж с вшитыми костяными пластинами, штаны, фиолетовый плащ с чёрной пелериной. Проверила застёжки на наручах и, присев, оглядела высокие, выше колена, сапоги.
И ничего не могла поделать с улыбкой.
Мой. Костюм. Штатной. Ведьмы. И я уже штатная ведьма, я добилась штатной — пусть временной — должности первая в выпуске. Раньше аристократиков, считавших меня безродным ничтожеством.
Ну что, съели?!
Выпрямившись, я запрыгала на месте: «Ура! Ура! Ура!» Крутанулась, выдохнула и стала переодеваться. Торопливее, чем хотела бы, но, если гнездо запущено, каждая минута на счету.
Сумка с вышитыми кольцами магического знака ждала у двери, внутри был не только жезл, но и предписанные инструкцией принадлежности и памятки по уничтожению клещей и наложению охранных чар на пшеничные поля и амбары. И учебник первого курса с дополнительными пояснениями. Да, чувствовалось, что Саги гомункул штатного мага.
И он заботился обо мне — на сердце потеплело, стало щекотно. Обо мне никто не заботился четыре года. С тех пор как умерла мама.
Она бы мной гордилась. Я перекинула сумку через плечо, представляя восхищённо улыбающуюся маму, как она обнимает меня и желает удачи на первом самостоятельном деле.
Но мама больше не обнимет меня… Улыбка погасла, глаза снова подозрительно увлажнились, я закрыла лицо руками. Ну что за плакса! Совсем расчувствовалась. Шумно вдохнув и выдохнув, расправив плечи, я открыла дверь.
Саги стоял напротив. Протянул широкий чёрный пояс с набитыми карманами:
— Разложено в порядке, предусмотренном инструкцией. Ты ведь правша?
Я кивнула и застыла, глядя на него снизу вверх. Он настойчивее протянул пояс, и, едва я взяла, отдёрнул руку, будто не желая лишний раз ко мне прикасаться.
— Конь осёдлан, — Саги развернулся. — Но осторожнее, он любит кусать за колено.
— Как ты?
— Я за шею кусаю, — отозвался Саги на ходу.
— В смысле?
Повернувшись, он хищно улыбнулся:
— Понимай как хочешь.
Сердце ухнуло в пятки, а я…
Воспоминание о родном доме нахлынуло внезапно.
Изумрудную гостиную озаряли свечи. На софе спиной ко мне сидела женщина в кровавом атласе. Мой взгляд приковали россыпи бриллиантов на её скрученных в чёрные рога волосах, и я не сразу заметила золотоволосого мальчика, почти юношу, на которого очень внимательно смотрел сидевший в кресле папа:
— Говоришь, у него, созданного без образца, есть собственная воля и магические способности?
Женщина кивнула, сверкнули в «рогах» капельки бриллиантов.
— Невозможно, — отмахнулся отец, и в его перстне в ответ бриллиантам блеснул обманный камень аквамарин. — Без человеческого образца — немыслимо.
— Ивес, — царственно произнесла женщина. — Покажи.
Юноша вскинул отороченные кружевами ладони, и на кончиках пальцев расцвели огненные цветы. Папа вскочил:
— Гомункул с магическими способностями? Ты с ума сошла, Алвери? Да тебя за это… меня. Нас обоих, — он кинулся к ней, застыл, глядя сверху, но с таким испуганным выражением лица, будто это она возвышалась над ним, возвышалась с занесённым для удара оружием. — Это была лишь теория, разговор ни о чём.
Огненные цветы на пальцах юноши погасли, он, склонив голову набок, смотрел на папу. От предчувствия беды сердце заходилось, я отступила на шаг.
— Но, любезный Фабрис, это была изумительная теория, — проворковала женщина. — Разве вам не хотелось снова вложить в свои создания хоть каплю живого волшебства, хоть толику воли, чтобы они могли стать людьми? И сотворить не копию, а настоящего чело…
— Алвери! — Побледнев, папа схватился за седые волосы и вдруг заметил меня, испуганно вытаращил глаза: — Сандри, уйди немедленно. Уйди!
Вздрогнув, я попятилась быстрее. Женщина обернулась. В её правом глазу полыхнул красный отсвет, улыбка тронула алые губы:
— А, твоя очаровательная…
У меня ноги подгибались от ужаса, руки холодели.
— Нет! — Обежав женщину, папа схватил меня под локоть и поволок в коридор.
— Госпожа Алвери, почему этот человек грубо обращается с ребёнком? — Юноша следил за нами тёмными глазами.
— Боится, как бы она не услышала лишнего…
Их отсекла от нас захлопнувшаяся дверь.
— Сандри, — папа привалился к расписной створке, тяжело дышал. Его руки в пятнах химических ожогов дрожали. — Сандри, свет мой, забудь, что ты слышала и видела, просто забудь и иди… иди поиграй. И ничего не говори маме. Никому не говори, умоляю.
Он был в таком ужасе, что меня трясло.
Шумно вдохнув, я снова обнаружила себя в коридоре второго этажа дома штатной ведьмы Холенхайма.
Да, я забыла этот разговор… Гомункул со свободной волей, гомункул-почти-человек… Саги — он из таких? Я взглянула на поворот, за которым он скрылся.
Или от скуки и одиночества Гауэйн научил Саги изображать человека, как это делали с гомункулами для развлечений? Насколько знаю, те тоже могли удовлетворять примитивные потребности в общении…
«Ох, — я прижала ладонь ко лбу. — Ну сколько можно думать о Саги? Свет клином на нём сошёлся, что ли? Ну возражает он, но делает всё что надо. Может, Гауэйн любил поспорить и воспитал себе оппонента».
Надо найти управляющую печать. Гомункул должен быть просто послушным гомункулом.
— Слушай, ты, ведьма недоделанная, — высунулся с лестницы Саги. — Ты на работу собираешься, или как? Обед давно закончился, конь взнуздан, шевели ногами.
Нет, ну как, как с таким жить?
