Апостол был бы очень удивлен, узнав, что его называют первым христианским богословом. Действительно, с точки зрения расхожих представлений о том, как выглядит богослов, он был мало на него похож, точнее, совсем не похож. Ведь богослов должен сидеть у себя в кабинете, в окружении книг, размышлять о Боге, а затем излагать свои рассуждения в виде столь сложных и замысловатых умозрительных конструкций, что надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять их. Конечно, богословие Павла совсем иное, оно родилось из личного опыта, а не из такого рода размышлений. Естественно, это никоим образом не означает, что ему было все открыто раз и навсегда. Павел всю свою жизнь осмыслял то, что было ему открыто, и его понимание, благодаря откровению и дальнейшему опыту жизни в единении с Христом, постоянно углублялось и расширялось, оно не было застывшим и неподвижным. Его богословие так и не сложилось в стройную систему, да Павел и не ставил перед собой подобной цели. Оно было, скорее, поэтическим, где нет догматов, но есть живые и яркие метафоры, перетекающие друг в друга. Последующие поколения богословов, не имевших того же опыта, зачастую понимали эти метафоры как некую объективную информацию и пытались разложить ее по полочкам. И из этого получилась по большей части такая тоска, что многие стали воспринимать этого страстного, яркого, поразительно живого человека как сурового и скучного догматика, исказившего простое и ясное учение Иисуса.

И поскольку Павел не намеревался создавать богословскую систему, вывести ее из его писем представляется весьма затруднительным. Во-первых, до нашего времени дошли не все его письма. Во-вторых, мы не должны забывать, что он излагал весть о Боге и Христе в форме устной проповеди, в письмах же только напоминал об этом своей пастве тогда, когда люди нарушали то, к чему он их призывал. То есть Павел высказывал богословские суждения тогда, когда в этом возникала нужда, а также в зависимости от того, какие люди были в данной конкретной общине. Не раз в его письмах встречаются слова: «помните, я вам об этом уже говорил», «я вам уже говорил и теперь предупреждаю». Кроме того, он писал письма тогда, когда в церквах появлялись проблемы, требующие незамедлительного разрешения, а возможности побывать у них не было. Например, если бы у коринфян не было неверного понимания телесного воскресения, мы бы и не знали во всех подробностях, что думает о воскресении апостол. Итак, мы узнаем кое-что из богословских идей апостола потому, что в основанных им общинах были не совсем верные представления. А кроме того, оно не было застывшим, оно претерпевало изменения, хотя главные его постулаты о Боге и Христе оставались незыблемыми. Можно привести такой пример. В Письмах фессалоникийцам и коринфянам Павел держится традиционного представления о том, что после смерти человек погружается в подобие сна, от которого он будет пробужден Господом. Но в Письме филиппийцам он говорит, что умереть значит быть с Христом. Следовательно, здесь он не предполагает промежутка между смертью и воскресением. Правда, в данном случае вряд ли можно говорить об изменении его мысли. Ведь Иисус тоже говорит и о пробуждении мертвых, и Он же обещает поверившему в него преступнику на кресте, что тот в день смерти будет с Ним в Раю.

И все же Павел действительно был богословом, но не теоретиком, а, так сказать, практиком. Ему никогда не приходит в голову просто так порассуждать о Боге, поговорить о высоком, вечном и духовном. А это так характерно для многих современных верующих, убежденных, что христианская жизнь исчерпывается подобными разговорами... Его богословие вытекало из практических нужд. Когда он говорил своим духовным детям, что они заблуждаются и должны вести себя по-иному, он не просто приказывал или запрещал. Он должен был объяснить, изложить свои верования в рациональной форме. А для этого нужно богословие. Это значит, что он должен был объяснить, что этого хочет не он сам, зачем-то придумавший какие-то обременительные правила и предписания, но Сам Бог. Павел не пытается внушить своим духовным детям правильное вероучение, он хочет, чтобы они правильно жили. Но неверное богословие обязательно приводит к печальным последствиям – к раздорам и безнравственности.

Так, язычники, не знавшие Бога, не сумели отличить Творца от творения и в результате погрязли в самых мерзких пороках. То же и у христиан. Даже такая, казалось бы, теоретическая проблема, как телесное воскресение, не была чисто теоретической. Те из них, которые были убеждены, что они уже воскресли духовно и не нуждаются в телесном воскресении, считали позволительной сексуальную распущенность, Ведь она, по их мнению, касается только тела, обреченного на разложение, но не духа, а только он важен. И длинные рассуждения о воскресении апостол завершает таким призывом: «Пробудитесь к трезвой и честной жизни, перестаньте грешить! А ведь среди вас есть такие, кто понятия не имеет о Боге» (1 Кор 15.34). Возвышенный гимн о Христе в Письме филиппийцам, в котором говорится о предсуществовании, воплощении и «кеносисе» («опустошении») Христа, имеет целью убедить христиан быть такими же послушными, как Христос, и ничего не делать из тщеславия и самолюбия. Есть еще один величественный гимн в Письме колоссянам, насыщенный богословскими идеями, из него, например, следует, что Иисус – не один из ангелов, но их Творец и Повелитель. Но и здесь цель сугубо практическая: какие-то люди в церкви, поклоняясь различным духовным иерархиям, утверждают обязательность соблюдения различных предписаний и аскетических практик. Павел же говорит, что нелепо поклоняться тому, что было сотворено, и соблюдать какие-то их установления, в то время как они представляют собой не реальность в лице Христа, а жалкую тень, относящуюся к прошлым временам. Он прекрасно понимает, как легко внешняя форма может вытеснить содержание, как увлечение умерщвлением плоти приведет к противоположному результату – к власти плоти.

Как же узнать волю Бога? Надо помнить, что Библия никогда не интересовалась природой Бога, не ставила вопрос, кто Он такой. Причина очень проста: люди понимали, что это выходит за пределы человеческого разума, что Бог – иной, что Он непостижим. Но можно и должно ставить вопрос, что́ Он делает, а ответив на него, сделать выводы о том, каков Он. Бог свят, следовательно, Он хочет, чтобы и все люди следовали Ему и были святы. У них должны быть иные ориентиры и иные жизненные стандарты, чем у неверующего мира. И это касается всех сторон жизни. Но когда Павел объясняет им это, вольно или невольно рождается то, что справедливо можно назвать богословием. Вот один из самых простых примеров. Сексуальная распущенность не рассматривалась в языческом мире как серьезный проступок, и Павел озабочен тем, как предостеречь христиан Фессалоники от этого греха. Им он пишет так: «Вы знаете, какие наставления мы дали вам властью Господа Иисуса. Воля Божья в том, чтобы вы посвятили себя Ему и отказались от всякого распутства. Пусть каждый блюдет свое “хозяйство” в святости и чести, а не пылает похотью, как язычники, не знающие Бога. И не вздумайте в этих делах преступать границ и посягать на права брата, потому что за все это Господь отомстит, как мы и раньше говорили вам и настойчиво вас предостерегали. Ведь Бог нас призвал не к тому, чтобы мы жили в нечистоте, а к святости. Следовательно, тот, кто отвергает это, не человека отвергает, но Бога, дающего вам Своего Святого Духа» (1 Фес 4.2-8). Как видим, фессалоникийцы были людьми простыми, и поэтому аргументы тоже просты и доходчивы. Когда Павел будет обращаться к более интеллектуально изощренным людям, его аргументация станет гораздо сложнее.