Глава вторая
Заклятые друзья

Планетарный патруль не был в классическом смысле военной организацией. Когда-то на заре веков, когда человечество ютилось на одной планете, переползая с континента на континент со скоростью летящего по рельсам паровоза, поскрипывая и пованивая двигателями внутреннего сгорания, мотались самодвижущиеся экипажи. Управлялись эти экипажи загорелыми, вечно вымазанными в моторном масле, а иногда и находившимися в состоянии легкого алкогольного опьянения веселыми людьми. Имели эти экипажи яркую расцветку и громкие названия, например «Скорая помощь» или «Пожарная охрана». Их основной задачей было доехать до объекта или субъекта, остро нуждающегося в помощи, причем желательно помощи квалифицированной, да и доехать желательно вовремя. Много воды утекло с тех пор, веселые люди освоили другие виды транспорта, но проблемы вечно попадающих в беду остались, по сути, прежними. И эти проблемы требовали куда более четкого исполнения. Так вот СПП (Служба планетарного патруля) и являлась наследником всех этих разношерстных и разномастных спасателей, и построить ее было решено на четких воинских принципах постановки задач и исполнения приказов. Перелистав несколько анкетных файлов, можно было убедиться, что персонал СПП состоял из вольнонаемных граждан Российской ммперии различных профессиональных предпочтений и миров рождения, однако проще всего адаптироваться на этой работе удавалось бывшим кадровым военным, которые, кроме всего прочего, могли рассчитывать на сохранение своих воинских званий и регалий. На Светлой данная служба существовала задолго до того момента, когда планета обзавелась новым населением в лице нескольких миллионов Детей гнева. И хотя с их прибытием сама планета исполняла скорее функцию одной огромной военной базы космического флота, наземные гражданские службы, как и их состав, не претерпели каких-либо существенных изменений. Платили там хорошо и даже разрешали временное поселение с семьями в пределах территории баз, но желающих все равно было не много. Кадровые военные предпочитали места поинтереснее и погорячее, а семьи, имея в виду их женскую составляющую, через полгода «службы» впадали в уныние и бросались во все тяжкие, что крайне пагубно сказывалось на дисциплине и боевом духе как их законных мужей, так и вновь обретенных незаконных любовников.

– Хорошо… Интересный доклад. Фактов море, и ни один не вяжется с другими.

Начальник Службы внутренней безопасности базы планетарного патруля подполковник Бескровный приподнял свое грузное тело из предательски скрипнувшего кресла. Тяжело, но уверенно переставляя увесистые ноги, он подошел к световой доске, которая занимала в его кабинете почетное место на противоположной стене напротив широкого массивного стола для заседаний. И стал медленно и коряво выводить на ней цифры в столбик, начав с единицы.

– Значит, на маленький, практически безоружный караван сестер количеством пятнадцать человек нападают три ледяных вора. Ясно, что с целью всех сожрать. На вопрос, откуда взялись воры, ареал обитания которых находится черт-те где от точки нападения, вы, господин старший аналитик, никаких внятных пояснений дать не можете. Так?

– Так.

– Хорошо… Почему при нападении воров сестры не бросили свое барахло и не дали деру, вы, господин старший аналитик, тоже никаких комментариев не имеете. Так?

– Так.

– Хорошо… А сколько наших парней, а лучше сколько профессиональных охотников, на ваш взгляд, необходимо для того, чтобы врукопашную завалить одного ледяного вора?

– Врукопашную?! Компьютерное моделирование утверждает, что как минимум семеро, это с высокой долей вероятности гибели тридцати процентов из них. Причем они должны обладать знанием физиологии зверя и специальной тактики, позволяющей ему противостоять.

– Наводит на мысль о том, что сестры имели с собой что-то, о чем нам неизвестно, и это что-то давало им повод для оптимизма. И это что-то и было тем самым ценным барахлом. Хорошо… Судя по расположению тел, как минимум одного вора банально закололи, причем удар нанесли в единственное незащищенное место – в глотку. Так?

– Так.

Старший аналитик базы капитан Сигизмунд Наздротович Лис давно привык к своему шефу, а также к его необычайной способности медленно, но верно раздувать из мухи слона. Однако на этот раз ему и самому не нравилась сложившаяся ситуация. Поэтому, тупо поддакивая подполковнику, он раз за разом прокручивал в голове эту странную картину, заснятую дисколетом.

– Хорошо… Так по какой причине подохли еще два зверя, вы, мой дорогой господин старший аналитик…

– Так…

– Что, мать вашу, так растак, перетак?! Ты, Лис, совсем спятил, если ставишь на это дело гриф «Закрыто». Да еще и доступ «Для служебного пользования». У тебя вот это что? – Безопасник тыкал толстым пальцем прямо в ухо капитану Лису. – Банка для консервов или кладбище для мозгов?

Бескровный снова со скрипом грохнулся в кресло и потянулся к кулеру с пластиковыми стаканчиками, шевеля при этом губами и салфеткой вытирая выступающий на лбу пот.

– Почему они подохли, мы знаем. Мы не знаем, от чего они подохли.

– Да ни хрена мы не знаем! Значит, так. Гриф по доступу меняешь на три «С», а гриф по статусу на «Рекомендовать к дальнейшей разработке на уровне СБ Генерального штаба планетарной обороны». И еще, пока там все снегом не засыпало, собрать образцы всего, что там есть в радиусе пятидесяти метров! Кроме снега! На предмет разрешения допроса сестер я похлопочу сам. Это все!

– Принято к исполнению, шеф! Разрешите идти?

– Иди, Лис. Иди. А ну постой! А эту неведому зверушку вы куда запихнули? Надеюсь, не в рацион пилотам?

– Никак нет! Зверушку в зоопарк!

– Единственное ваше, Лис, верное решение за последние сутки. Все! Свободен.

Лис аккуратно прикрыл за собой дверь и, быстрым шагом удаляясь от неприятного кабинета, подумал о том, как верно подметил, будучи здесь проездом шесть лет назад, граф Северо: «Что за место такое, куда ни плюнь – везде идиот». Чем, собственно, шеф отличается от него, капитана Сигизмунда Наздротовича Лиса? Да, по сути, только тем, что умеет делать бычью морду и орать так, что отключаются сразу все компьютеры в штабном корпусе. К тому же стоит отметить тот факт, что дело капитан закрыл именно после того, как позавчера сам подполковник в очередной раз наорал на него в связи с тем, что у них заканчивается квартал и грядет отчетность, и всякие ерундовые висяки не вперлись ему, подполковнику, ни в какое место.

Федор Петрович Бескровный, убедившись в том, что дверь закрыта достаточно плотно, повернул фиксатор замка и выплеснул воду из стаканчика в пластиковый горшок с большим колючим кактусом, стоявший на полу рядом с входной дверью. Судя по распухшему виду кактуса, воды ему доставалось изрядно. Достал из сейфа литровую бутылку местного «вискаря», который нелегально производили техники из отряда обслуживания дисколетов, и, налив себе полстаканчика, спрятал ее обратно за металлическую дверцу.

Федор Петрович с детства любил играть в солдатики. Ползая под своей скрипучей кроватью, он устраивал засады, разворачивал во фронт атакующие подразделения и проводил планетарные бомбежки территорий противника, используя при этом маринованные фугасы из бабкиного подвала. После получения доступа к отцовскому голобуку эта его привязанность возымела мощную поддержку со стороны игровых шутеров, файтингов и экшенов. А поскольку ребенком он был послушным и успевающим, ограничений со стороны родителей в данной сфере не испытывал. Также он любил разного рода значки и цветные яркие нашивки. Эту привязанность он свято пронес до самого окончания специализированной сельскохозяйственной гимназии и, получив диплом оператора интерактивных автоматизированных уборочно-посевных систем третьей ступени, вышел с ним в самостоятельную жизнь. И жил бы он тихо и спокойно на планете Березовка, попивая по выходным пиво с шашлыками и переругиваясь с завучем начальной школы, в которую поступил его первенец, но нет, случилась первая, самая кровавая волна фронтира, экспансии армий Алых Князей на территории, входящие в Российскую империю. Мобилизация коснулась в основном людей мало-мальски подготовленных, и Березовская СПП зияла вакансиями, как старое бабушкино одеяло заплатками. Не так давно забытая компьютерная «боевая доблесть» ухватила-таки Федора за горло и отвела в ближайший пункт набора персонала этой военизированной государственной конторы.

Фу, наконец можно перевести дух. Утренний звонок на частный номер его коммуникатора из Генерального штаба чуть не перевернул всю его налаженную за шесть лет жизнь на полковничьей должности. Позвонил однокашник, с которым они бок о бок бегали еще аж по штабным коридорам Березовской планетарки. Потом их судьбы разошлись, однокашник резко попер вверх по служебной лестнице, а ему предложили этот пост, после того как на эту базу наведался известный в армейских кругах представитель элитного флота Детей гнева адмирал граф Северо Серебряный Луч. Попасть под его горячую руку не стоило желать даже врагу. Граф прилетел налаживать отношения с ушедшим из «Борделя» и поселившимся в горах подразделением Сестер Атаки, которые к этому моменту по не разглашаемым обстоятельствам совсем разладились. Прилетел граф на эсминце из своей эскадры и начал с того, что разогнал к чертовой матери все командование базой. Так вот, звонивший однокашник как бы нехотя поинтересовался подробностями инцидента, произошедшего в горах, в результате которого небольшим невооруженным отрядом сестер были уничтожены три ледяных вора. Причем не в засадах и погонях друг за другом в течение месяца, а в одном скоротечном бою. Федор Петрович, как обычно, был совершенно не при делах. Однокашник же воспринял это обстоятельство как нежелание конструктивного сотрудничества и пообещал выслать официальный запрос на материалы расследования. Ну, подполковник, конечно, вызвал Лиса с докладом. А тут, оказывается, какая-то полная ерунда. Но проблема даже не в этом. Если сверху чем-то интересуются, значит, это того стоит. И надо было срочно этому придать соответствующий статус. Ну, вроде бы успел. Как говорится, пуля прошла мимо.

Замечательный трехкомнатный номер со спальней, закрытой и открытой гостиными, небольшим бассейном, наполненным хоть и теплой, но очень чистой водой, при этом надежно защищенный частоколом толстых и прочных металлических прутьев, – о лучших условиях для жизни Хоххи не мог и мечтать. А если добавить к этому трехразовую кормежку, состоящую из простых, точнее, специально не обработанных продуктов, разнообразие которых можно было поставить в пример его подземному рациону, то жизнь здесь можно было соотнести с тем местом, о котором сестры всегда говорили с благоговением и называли его Садом Творца. Факт того, что металлическая решетка запиралась снаружи нехитрым электронным замком, в конструкции которого новосел разобрался практически сразу, как только сопровождающий его «носорог», уже ставший его глазами, привел его в действие, его совершенно не смущал. У всех свои причуды, если в горах все двери почему-то запирались исключительно изнутри, то почему бы всем дверям у этих ребят не запираться снаружи.

Вообще поселок, в который его поселили уже через десять часов после того, как дисколет вернулся на базу, ему сразу понравился. Большая, чистая территория, разделенная прямыми широкими аллеями, заросшими раскидистыми лиственными деревьями. Ровная, как будто подстриженная трава. Клумбы, благоухающие цветами. В соседях, проживающих в таких же бунгало, как и его собственное, у него оказались несколько веселых, постоянно скачущих по своему жилью низкорослых хвостатых и пучеглазых существ, взгляды которых почти не фокусировались на непрерывно мелькающих перед ними предметах. Следующая пара глаз принадлежала крупному, с огромными клыками и очень длинным носом солидному хозяину, постоянно жующему какую-то, видимо, очень вкусную траву. Напротив, через аллею от вечно жующего, поселился жилец, явно принадлежащий к какому-то летающему виду, размером с самого Хоххи. Он постоянно сидел на длинном шесте, время от времени громко щелкал клювом и расправлял широкие, метра два с половиной в размахе, крылья. Так, разглядывая своих соседей одного за другим, Хоххи «прошелся» по всему поселку и приблизился к собственному бунгало с обратной стороны.

Недавно пережитое резануло его мозг обжигающей волной. Две огромные белоснежные туши, разомлевшие на солнце, занимали территорию, сравнимую со стадионом. Глубокая лагуна с темно-синей водой в центре и отвесные горные утесы, изрытые пещерами, по периметру. И только один узкий, но все же недостаточно узкий для ледяных воров проход, ведущий к металлической решетке, вдвое толще, чем решетка в «квартире» Хоххи, разрывал эту неприступную каменную стену. Как бы ни были сыты или обласканы эти зверюги, красный огонек, постоянно тлеющий в глубине их пристального взгляда, никогда не даст окружающим возможность забыть, кто перед ним и кем они сами являются для этих прирожденных убийц.

Еще находясь на базе в горах, Хоххи, внимательно изучая то, до чего мог дотянуться его взгляд, и интерпретируя получаемые образы с обрывками речи ее обитателей, смог довольно быстро начать разбираться в их языке. При этом он более или менее уяснил для себя, что место, в которое его намереваются отправить, это некое поселение различных существ, отличающихся как от служащих СПП, так и от самих Детей гнева. Но предназначение этого поселения он так и не смог понять. Не понимал он этого и сейчас. Первые недели он просто получал удовольствие от одиночества, которое позволяло ему осмыслить все те события, которые произошли с ним. Каким образом он отбился от воров, он не знал, он также не знал, как эту способность применить в будущем. Да и сама эта способность его пугала чуть ли не больше, чем та опасность, которой он был вынужден противостоять. Подобравшие его незнакомцы не имели ничего общего с сестрами, в кругу которых прошло все его детство, но были для Хоаххина не менее чужими, чем другие окружающие его живые существа. Зато местный охранник, или, как их называли сестры, «носорог», был ему чем-то безотчетно близок. Первым признаком этой близости был его язык. Он разговаривал с редкими посетителями этого «поселка» совершенно в другой, намного более низкой тональности, причем большинство сказанного сестры бы даже не смогли услышать. Хоххи же, напротив, получал удовольствие от этого набора свистяще-шипящих звуков, которые все быстрее и быстрее складывались для него во вполне понятные и совершенно логичные сочетания.

Раз в неделю в «поселок» приезжали уже привычные «носороги». И, прогуливаясь по парку, неторопливо беседовали на темы, не имеющие никакого отношения к его обитателям. Но вслушиваясь в их диалоги и, главное, воспринимая мир их глазами, Хоххи понял, что не только глаза доступны ему, но и те образы, которые встают перед собеседниками в процессе разговора. Образы, которые рождает сам разговор. Образы второго плана. Образы из памяти.

Если перед вами разложить пачку фотографий одного и того же человека, сделанных в разное время, и поставить перед вами задачу разложить эти фотографии по хронологии, то есть сначала те, что были сделаны месяц назад, потом те, что появились две недели назад, и так далее… Сможете вы справиться с этим? Что станет основным критерием в этой работе? Одежда, окружающие люди, какие-то запечатленные события? Боюсь, что, если только не вы сами были фотографом, выполнить эту задачу вам будет не по плечу. Хоаххин видел образы прошлого как обрывки событий, это само по себе давало ему много полезной и важной информации, но выстроить все эти обрывки в единую цепь не удавалось. Причем он и раньше сталкивался с образами из памяти, как, например, нарисованный им «скорпион», но тогда он просто не осознавал того, чем отличается «сейчас» от «тогда». Как ни старался Хоххи «прокрутить» все это взад и вперед, ничего не выходило до тех пор, пока сам «собственник» не пытался вспомнить какое-либо событие в своей жизни, поочередно перебирая в памяти шаг за шагом то, что когда-то с ним происходило. И тем не менее он ликовал. Он сумел дотянуться до новой черты своих возможностей, пусть пока и неподконтрольной, но уже доступной для него.

Тем временем любопытство преодолело страх перед хищниками из соседнего вольера. Хоххи решил начать работать с их глазами, памятью и сознанием, развивая в себе эти новые возможности регулярно. К тому же погрузившиеся в полудрему ледяные воры в соседнем вольере не только были всегда под рукой, но и чем-то безотчетно привлекали мальчика.

Боевая машина, созданная для убийства, оказалась совсем не такой неприступной, как могло показаться на первый взгляд. Даже сны, время от времени сковывающие их тела, оказались всего лишь отражением их непреодолимой тяги к жизни. К жизни на безграничных просторах белой ледяной пустоши. К заснеженным просторам и бескрайним торосам замерзшего океана, на побережье которого они обитали. Нежное похлопывание по попе огромной лапищей матери – вот то, что навечно было утеряно в их прошлом. Барахтанье в ледяной воде, охота на тюлью и мигрирующие косяки крупной и жирной нельки, постепенное осознание собственной исключительности и привычка все брать первыми. Весь этот заснеженный мир принадлежал им. И все это было аксиомой до тех пор, пока туда не вторгся Враг. Враг коварный и жестокий. Вооруженный стальными когтями и солнечными лучами, прожигающими шкуры насквозь. Враг многоликий, то летящий на блестящих дисках, то ползущий на непробиваемых когтями коробках. Этот враг сумел растоптать их неограниченную свободу и навязать им свои правила игры. Враг, который определил для них тот предел, за которым их ждала смерть.

Первое и самое сильное желание, которое одолевало Хоххи после контакта с ворами, это освободить их. Но он прекрасно понимал: открыть замок их решетки – это не освободить, а уничтожить десятки жизней, этого совершенно не заслуживающих. Животная гордость и нетленный огонек свободы в их глазах оставляли им только два варианта будущего. Либо стачивать свои стальные когти о гранит скального рубежа, либо спать и ждать подходящего случая сбросить рабство сильнейшего. Хоххи поклялся перед самим собой, что, как только он сам поднимет себя над верхушками скал лабиринта жизни, он освободит тех, кто все еще будет нуждаться в свободе, чего бы это ему ни стоило. Ежедневно общаясь с ворами, он наполнялся непонятной ему доселе силой, наполняя их самих надеждой. Может быть, тот уровень понимания, которого они достигли, а может быть, что-то другое позволили Хоххи впервые без давления и долгих обходных маневров смотреть их глазами туда, куда он хотел, и столько, сколько хотел. Чувство непостижимого братства, равно разделенного на каждого, давало им ощущение уверенности в том, что необходимость одного есть потребность каждого. Хоххи не знал этого, но именно такое чувство единства сплачивает отдельных, не всегда самых сильных бойцов в непобедимый стальной кулак, способный снести все на своем пути.

Зоопарк и «Бордель» – кто готов найти десять различий между сущностями покорного рационального существования и иррациональной самоотверженности несогласных. Кто готов судить и карать глупую преданность и преданную трусость. В темноте теплых ночей что-то жестокое и непокорное рождалось во вчерашнем поваренке, глядящем на мир тысячами глаз, наполненных рабским покоем и жестокой целеустремленностью, слезами боли и огнем ненависти, тщеславием власти и глупостью упрямства. То, что в конце концов в голове одного становится непреклонной и удобной истиной, а в голове другого поводом для размышления, в него вливалось широкой рекой. Стремниной, зовущей к свободе и ведущей к смерти не одного, а миллионов.

Глубоко за полночь, открыв «неприступный» замок собственной клетки, Хоххи любил размять ноги, побродив по аллеям прекрасного парка. Тихий, едва ощутимый ветерок ласково гладил его по огрубевшей уже чешуе и шелестел листьями деревьев, как будто хотел рассказать ему что-то важное. Обитатели зоопарка отрешенно провожали его долгими взглядами и недовольно суетились за толстыми решетками клеток. Хоххи, обходя по замкнутому кругу всю эту ухоженную и обустроенную территорию, наполненную искусственным благоденствием, присаживался на небольшую лавочку в центре парка и сидел, прислушиваясь к голосу ветра. Потом подходил к проему в каменной стене крепости, за которой его ждали белые братья. Обычно один из них, бесшумно скользнув к решетке, упирался мордой в рифленые прутья и ждал, когда мальчик положит ладонь на его огромный лоб. Так они могли стоять по нескольку часов. Тактильный контакт вместе с теплом от соприкоснувшихся тел в сотни раз усиливал ту тоненькую связь, которая успела образоваться между ними. Со временем Хоаххин не только научился задавать тон их совместной теперь команде, но и передавать им собственные образы, что наполняло общение глубокой привязанностью и все больше и больше превращало его в такую же потребность, как воздух и пища. Потом как по команде они расходились в разные стороны, прощаясь до следующей ночи.

Утром, как всегда, что-то ворча себе под нос, приходил смотритель Кривой Топор и начинал утренние процедуры. Он включал системы автоматической уборки в клетках, пополнял запасы дозаторов, пугал пучеглазых и ласково шлепал по попе вечно жующего. Часам к десяти утра он с помощью шустрого летающего бота загонял в пещеру воров и после этого обходил их владения, осматривая внутренние укрепления их крепости. Зачем-то пробовал рукой воду в их лагуне, прекрасно зная, что вся территория утыкана термодатчиками, и только после этого неторопливо направлялся в сторону жилища Хоххи. И сегодня Топор не изменял традициям. Его покашливание и пошмыгивание говорили о том, что Хоххи пора выйти ему навстречу в открытую часть вольера и поприветствовать старика своим присутствием, показывая, что все, как всегда, хорошо. И прошедшая ночь не принесла изменений в неторопливый уклад зоопарка. Но что-то было не так, и что это, стало понятно сразу, как только пленник понял, как он смотрит на Топора. А смотрел он ему в спину, смотрел с привкусом густой тягучей ненависти. Пучеглазые, ощутив волну этого жуткого чувства, набегающую со стороны «крепостных ворот», забеспокоились и опрометью кинулись карабкаться под самый потолок своего бунгало. Контрольная лампочка на черной коробочке магнитного замка, запирающего крепость, подмаргивала красным зрачком, давая понять всем заинтересованным лицам, что ворота еще не заперты. У Хоххи не оставалось другого выбора, как только мгновенно «развернуть» взгляд своих кровожадных братьев обратно к бассейну, и в ту же секунду в упор, в самое лицо надсмотрщику, на языке, который он давно знал, может быть, даже лучше, чем некоторые из его учителей, спокойно и твердо произнес:

– Ты в опасности. Ты забыл запереть дверь в вольер к этим белым убийцам. Медленно развернись и сделай это.

Свистяще-шелестящий шепот произвел на надсмотрщика впечатление. Одним мощным толчком он прыгнул назад, перевернувшись в воздухе, оказался вплотную к калитке незапертого вольера и точным движением зафиксировал замок.

Горная тропинка петляла в зарослях тропических растений, грунтовые ее участки сменялись россыпью валунов размерами с небольшой грузовичок. Кривой Топор, демонстрируя отменную сноровку, без устали скакал по потрескавшимся камням, даже не интересуясь, успевает ли за ним желторотый (а впрочем, и желтопузый тоже) юнец, который только вчера спас ему жизнь. Подъем закончился, и во внезапно образовавшийся просвет между пальмами, лианами и манграми, корни которых, словно рыбьи скелеты, до последнего пытались напугать неискушенного путешественника, стремительно ворвалась лазурная глубина неба, слегка подрагивающая из стороны в сторону и разогретая до предела палящими лучами полуденного солнца. Храмовая гора, как монумент застывшей вечности, возвышалась над плоской каменистой проплешиной, предшествующей входу в начало начал того феномена, который на всех языках человеческого космоса обозначали всего два слова: «Дети гнева».

Всего одна строка, теряющаяся в многочисленных записях и отметках вашего паспорта, однозначно трактующая вашу принадлежность к той или иной национальности, ставит точку в этом непростом вопросе. Каково быть тем, кто родился на борту авиалайнера, летящего из Токио в Порт-о-Пренс с дозаправкой в Лос-Анджелесе. Причем если родители всю жизнь говорили на французском, сами жили в Исландии, а их дети учились в бельгийском университете? Все просто, ответите вы, считайте себя евреем, и дело с концом. Это я к тому, что всего один пункт из целого ряда обстоятельств может оказаться ключевым в вашем понимании родины. Так вот храм Детей гнева и был таким пунктом. Топор вышел в центр проплешины и замер там, всматриваясь в темный проем арки, ведущей внутрь. Хоххи, отдирая свою накидку, выданную ему со словами «не зверь, негоже», от очередного колючего куста, поспешил за смотрителем.

– Вот это место, куда мы шли.

– А зачем?

– Затем, что, если хочешь стать человеком, тебе, как когда-то всем нам, нужно зайти внутрь. И там ты поймешь, кто ты, или не поймешь. Но тогда зря я тебя привел.

– Логично.

Топор со всей собранной по закуточкам его топориной души и для самого него неожиданной нежностью шлепнул желтопузого по плечу и подтолкнул к черному проему.

– Иди внутрь, там тебя ждут. И да снизойдет на тебя свет.

– Там есть свет?

– Иди, мне пора.

И не дожидаясь больше, пока мальчонка сделает шаг вперед, смотритель растворился в зеленых зарослях, вплотную подступающих к скале.

Странное, одновременно зовущее и пугающее чувство подступающей бездны раздирало Хоххи на части, причем нижняя его часть явно склонялась к побегу, а верхняя… Он вошел под арку грота, погружаясь в пугающую и манящую темноту. И первое, что увидел, – стоящую на фоне яркого пятна вливающегося в пещеру света хрупкую, непропорционально вытянутую щуплую фигурку нерешительного и любопытного мальчугана, робко остановившегося на самом краю тени.

– Ну же, давай, давай, не стесняйся! Заходи! Что пороги-то оббивать. Чай, не покусаем тебя.

Закутанный в мешковатый серый «халат», кряжистый и угловатый, чем-то смахивающий на двухметровый дубовый пень со свисающим с него тяжелым витиеватым крестом на толстой цепи, батюшка Пантелеймон, радушно скаля свои здоровенные клыки, с любопытством разглядывал хрупкую и нескладную фигурку нового и единственного будущего своего послушника.

Пещера была действительно огромной, ее свод уходил настолько высоко вверх, что казалось, над головой простирается беззвездное ночное небо. Небольшие, разбросанные то тут, то там софиты на треногах выхватывали у темноты небольшие куски, даже не стремясь осветить пространство полностью. Эхо щелкающих звуков, которые издавал Пантелеймон, создавало эффект многоголосого хора, состоящего из двух десятков воробьев, рассевшихся вокруг на приличном расстоянии от присутствующих. Батюшка, явно истосковавшись по собеседникам, не стал дожидаться, пока новичок сам зайдет в глубь пещеры, и уверенным шагом двинулся к нему навстречу. Пройдя метров двадцать, он опять открыл было рот, дабы произнести очередной поддерживающий дух гостя монолог, но, разглядев наконец его лицо, осекся.

– Вот, значит, как. А как же? Не похож ты на слепого-то.

– Я и не слепой.

– Ну, понятно уже, понятно. Как звать-то тебя, путник?

– Хоаххин саа Реста.

Хоаххин гордо задрал вверх подбородок. Никто до этого никогда не спрашивал его имени. Но Мина много раз объясняла ему, как и почему его зовут. А когда сама называла его полностью, была этим почему-то страшно горда.

– Это имя мне дала моя мать. Но я ее совсем не помню, Мина рассказывала, что она умерла в тот момент, когда я появился на свет.

– А я, Хоаххин, живу здесь, и зовут меня батюшка Пантелеймон. Но ты можешь звать меня просто батюшка.

Не дожидаясь назначенного времени сбора Совета адмиралов, граф Северо договорился со Смотрящим на Два Мира о срочной аудиенции в его отдаленных владениях сразу, как только ему доложили о происшествии в «зоопарке». Огромная территория дворцово-парковой зоны владения герцога не имела ни одного квадратного метра неосвоенной территории. То, что не привычному к культуре Могущественных могло показаться бесполезной тратой пространства, человеку сведущему говорило о многом. Каждый серый валун, каждая ветка сакуры или искусственный ручей с мелкими мидиями, прилипшими к стеблям осоки, повествовали ту или иную истину, отражением которых была жизнь просвещенного. Слишком сложно для высшего офицера Детей гнева, слишком просто для его покровителя и воспитателя.

Шаттл графа запросил посадку ровно в полдень, это означало, что он прибыл на десять минут раньше назначенного времени, однако вопрос, заставивший Северо бросить все свои неотложные дела, стоил того, а в том, что Смотрящий уже в курсе ситуации, граф нисколько не сомневался. Разрешение на посадку не заставило себя ждать. Автопилот шаттла получил исчерпывающую информацию о безопасной траектории снижения, безопасной, конечно, с точки зрения системы обороны замка, относительно к низколетящему объекту, находящемуся в зоне ее непосредственной компетенции. «Шаг влево – расстрел», – подумал граф и отстегнул фиксатор безопасности кресла пилота. Встречи с наставником никогда не проходили просто, но и запоминались обычно надолго.

– Все, что мы знаем об этом существе, это то, что его матерью является Архан Сестер Атаки капитан Реста Леноя. Каким образом ей удалось забеременеть, если это, конечно, не провокация Алых, нам ничего не известно.

– Вам, граф, самому-то не кажется, что ваши ссылки на Алых несколько… э-э… надуманны? Да! Я не меньше вашего ждал, что когда-нибудь это случится. И я не меньше вашего удивлен тем, что, несмотря на все наши усилия в этом вопросе, результат оказался столь неожиданным и нам с вами совершенно не подконтрольным. И тем не менее…

– Дело в том, мудрейший, что Архан имела лишь одну известную мне связь с особью противоположного пола. И этой особью был я.

– И вы, граф, значит, не рады своему первенцу? Не ожидал от вас. А ведь анализ ДНК мальчика полностью подтвердил не только его слова о матери, но и тот факт, что его отцом является наш с вами общий знакомый, адмирал Северо Серебряный Луч. То есть вы.

Глаза Смотрящего сузились в почти непроницаемую полоску век, а крылья слегка приподнялись, и граф сразу понял, что и этот факт его биографии не был для учителя новостью.

– Это, конечно, шутка. Я не хотел вас расстроить. Просто я думаю, нам с вами пора перейти от вопроса «кто он» к двум другим. Во-первых, вопросу «как это повторить» и, во-вторых, «что с этим всем делать». Объясню.

Смотрящий наполнил свой стакан родниковой водой, источником которой был небольшой водопад, устроенный в проеме стены его кабинета.

– Я позволил себе смелость запросить и передать в свою генетическую лабораторию всю информацию, полученную как в результате регенерации капитана Ресты, так и в результате ее дальнейших медицинских исследований. Так что вопрос «как это повторить» уже решается лучшими умами, которые до сих пор безуспешно пытались решить проблему потомства Детей гнева. Но я полагаю, сам факт наличия такого потомка может серьезно продвинуть их работу. При этом я думаю, что передавать им в руки вашего сына было бы как минимум негуманно. Пусть он остается под опекой Храмовой скалы. Мы ведь с вами должны знать, с кем имеем дело, а ограничив его как личность, запихнув в пробирку, нам многого не добиться. В вашу же компетенцию входит, таким образом, преподнести этот вопрос перед советом, чтобы счастливые адмиралы не утопили ребенка в слюнях радости и не зализали его насмерть. Предоставьте его собственной судьбе, поверьте мне, пусть лучше он останется тем, кто он есть, нежели превратится в золотого ребенка графа Северо и единственного наследника Детей гнева. При этом, конечно, необходимо обеспечить полный контроль за его развитием и адаптацией в ту реальность, которая нас с вами окружает. Надеюсь, вы сами понимаете, что ему сулит публичное признание, начиная от политических аспектов до аспектов личной безопасности?

Северо хмуро выслушивал наставника, в очередной раз поражаясь, насколько далеко он просчитывает последствия даже самых незначительных и локальных событий, не говоря уже о том, какую лавину может произвести один-единственный, но достаточно значимый факт.

– Следующее, о чем бы я хотел вас попросить, Северо. Согласитесь, что наличие ребенка, пусть даже пока единственного, совершенно меняет статус все еще остающихся в живых Сестер Атаки. Конечно, подвешивать линкор на стационарной орбите и организовать личную охрану каждой сестре – это перебор, но погибнуть больше не должна ни одна из них!

Хрустальный бокал с ледяной родниковой водой наполовину опустел. И Смотрящий наконец улыбнулся, обозначив конец официальной части беседы. Он вышел из-за стола и направился к огромному панорамному окну, выходящему на север, как раз в сторону ледяной пустыни. Движения его были, как всегда, мягкими и неуловимыми.

– Знаете, Северо, я всегда верил, что судьба предоставит нам этот шанс. И теперь все зависит только от нас. Сумеем мы быть достойны нашего потомства или, переработав на отходы весь доступный нам келемит, канем в бездну небытия.

Большой медный блестящий пузатый самовар с ухватистыми ручками и закопченным раструбом, из которого синеватой змейкой поднимался вверх ароматный дымок, стоял на гладко выструганной деревянной столешнице батюшкиного обеденного стола. На обычный вопрос: «Откуда такая штука?» – следовал незамысловатый многозначительный ответ: «Все равно не поверите!»

И больше никаких комментариев Пантелеймон на эту тему не давал даже самым близким и столь же редким посетителям его жилища.

Бывали времена, когда за этим столом за чашкой ароматного чая собиралась большая дружная компания. Бывало, даже сам Смотрящий сиживал здесь, помешивая мельхиоровой ложечкой и прихлебывая из граненого стакана в медном подстаканнике. Но все проходит. Дела и заботы разбросали «носорогов» по дальним рубежам, и «большое чаепитие» стало редкостью. Пантелеймон не блистал портняжным искусством, посему новоиспеченный послушник был обернут им в мешковатый суконный подрясник, фасон которого батюшка почерпнул на просторах глобальной информационной сети. Позвякивая стеклом о медь и с большим вдохновением поедая нечто под названием «пряник», Хоххи благодарно впитывал батюшкину интерпретацию истории нового времени с примесью прикладной философии.

– …и вот когда Алые Князья поняли, что не одолеть им человеков, крепких духом, решили они создать таких же отчаянных бойцов, да не пару-тройку, а целую армию. Согнали они женщин целой планеты вместе и какие уж зверства использовали, мне неведомо, но народились от того миллионы маленьких уродцев, и стали Алые готовить их к войне беспощадной, не на жизнь, а на смерть!

– Батюшка, а как же так случилось у Алых, что все созданные ими Дети гнева были мальчиками?

– Полагаю, сын мой, что девочек они умерщвляли. Не перебивай. Поднялось тогда благородное воинство людское, да и бросилось грудью на защиту деток этих ущербных от захватчика коварного. А во главе воинства встал великий рыцарь в черных латах по прозвищу Черный Ярл. Спустился он на твердь земную из облака кровавого и прорычал на весь свет: «Доколе позором умываться, доколе упырей терпеть?!!» Страшные твари адовы вставали на их пути, неистовой силой нечистыми наделенные, но ничто не могло остановить Ярла. Клинок его заговоренный рубил отродий, как коса пшеницу. В общем, понавешало это воинство люлей краснозадым – мама не горюй!

Пантелеймон покрякал, прочищая горло, и залил туда еще один стаканчик горячего ароматного напитка.

– Собрали добры молодцы ребятишек, из плена вызволенных, да и отправили всех на планету Светлая. Это наша с тобой теперь планета. И входит она в великую Российскую империю. Император, кстати, хороший человек, мудрый и сильный, с соседями дружит, нам помогает, ну и мы, если что, только свистни…

Ага, значит… И Черный Ярл заветом своим и дланью железной указал этим детишкам путь. Стать им воинами, но не тьмы, а света! Вырасти сильными и защищать свою родину так же, как защищали ее люди добрые и отцы их и деды от супостата всякого, который с мечом своим да уставом норовит и по сей день козни строить и смуту на нас нагонять! А друг и соратник его, аббат Ноэль, прислал своих учеников из людей, чтобы присмотрели они за детенками, чтобы наставили их на путь истинный, чтобы объяснили им (вот как я теперь тебе), что есть благо и добро, а что есть ложь и злодеяние. И для учения этого было выбрано место, и стало оно храмом, и всякий из Детей гнева, приходящий туда, находил поддержку и доброе слово, наставление и одобрение. И я сюда пришел желторотым, без роду и племени, и нашел здесь свою семью.

Еще один стаканчик в батюшкиной когтистой лапище наполнился кипятком. Воспользовавшись паузой, послушник вновь попытался перейти в атаку:

– А может, они, князья эти, девочек не умерщвляли, а увозили на другую планету и там готовили другую армию? Про которую никто вовремя так и не узнал?

– Логично, но мне доподлинно неизвестно.

– А в чем же разница, если Алые хотели в армию малышей отправить, а Черный Ярл сам в итоге так и поступил?

– Разница в свете и тьме, насилии и свободе! Мы за Ярлом сами пошли, он нам как отец, а то и поболе того!

Батюшка со знанием дела макнул «деревянный» пряник в чай.

– Теперь твоя очередь рассказывать.

Хоаххин шевельнул плечами и поставил подстаканник на стол.

– …долго шли сестры по ледяной пустыне, не день и не ночь. И вот встали перед ними горы, по которым вниз спускалась ледяная река. И тогда Архан Реста указала на скалу и пещеру в ней, и приказала войти в эту пещеру, и разжечь огонь, и готовить это место для жизни…

– Пасуй, пасуй, да не тяни, ах, хвост-чешуя…

В центре на этот раз ярко освещенной прожекторами пещеры между двух ворот с натянутой на них ловчей сеткой, проскользнув между ног одного и получив пас от другого «носорога», послушник, ловко подцепив мяч большим пальцем правой ступни, «ладошкой» аккуратно уложил его в девятку ворот противника. Противник в лице вратаря Пантелеймона в широком прыжке напрочь снес правую стойку вместе с тяжелой перекладиной, выполненной из обрезка толстостенной стальной трубы пуда под три весом. Труба, проделав в воздухе замысловатый кульбит, опустилась аккурат на батюшкину спину. Возмущенно отмахнувшись от данного летающего предмета, Пантелеймон, почесывая правый бок, поднялся на ноги и пошел за укатившимся в дальний угол пещеры мячом. Кто пропустил, тот и ходит. Одной из главных батюшкиных заповедей была заповедь равноправной справедливости, без скидок на положение или старческую немощь. Да и немощью он, нужно признать, не страдал. Поднимал он ученика с восходом светила и вытаскивал его, заспанного, на свежий воздух, на площадку между скалой и джунглями, после чего следовала игра «попробуй догони», притом что догонял обычно Хоаххин. Легко и даже в чем-то грациозно наш окладистый пастырь сигал с валуна на валун, изредка пользуясь свободно висящими лианами для ускорения своего увесистого тела в полете над петляющими ручейками и вызревающими в тиши колючего кустарника ягодами. Для этой утренней прогулки он каждый день выбирал разные маршруты длиной километров по восемь-десять. Бывало, что увлекшемуся батюшке приходилось возвращаться и в зависимости от серьезности сложившейся ситуации либо подгонять своего ученика беззлобным увесистым пинком, либо кидать его на загривок и волочь в медотсек, укрытый в одной из излучин их пещеры.

Сегодня у них с учеником был маленький праздник – парни из его бывшей десантной двадцатки навестили «старика». Их корабль подзастрял в ремонтном орбитальном доке, и выдалась у них свободная минутка для отдыха на родной планете. В двух словах мальчишке объяснили, в чем засада, и он не посрамил своей команды. Верткость и отменная скоординированность тела давали ему преимущество в сражении со скоростью и безупречной профессиональной реакцией его партнеров.

– Семь-четыре! Батяня, вам с Топтыгой и Вареником уже ничего не светит! Лягушонок вас сделал!

Эрган Быстрый Гром, стянув с себя пропотевшую майку, направился собирать в кучу разлетевшийся металлолом, похихикивая и покрякивая на ходу.

– Чиним ворота, и айда мясо жарить. А то последний уголь ветром разнесет.

Хоаххин с вздыбленной чешуей, запыхавшийся, но абсолютно счастливый, носился вокруг Грома, пытаясь не то помочь, не то взобраться ему на широкие плечи. В конце концов он ускакал в один из темных углов и волоком подтянул к собравшимся в кучку бойцам пятидесятилитровую канистру с холодной родниковой водой.

– Красотища-то какая! Дети мои! Вокруг-то красотища! Закат-то сегодня какой! Вы же там, на пограничье, ничего этого не увидите! Смотрите! Радуйтесь! Благодарите господа нашего за еще один день, подаренный нам!

Канистра быстро пошла по рукам, и парни, деловито покрошив в капусту пару ухватистых пеньков, раззадорили догорающий костер и присели вокруг него в кружок. Вертел с освежеванной тушкой, капающей на пыхтящие угли сочащимся жирком, не торопясь подкручивали и переставляли, доводя и себя, и тушку до состояния готовности к вечерней трапезе. Свежий лучок, зеленеющая травка и пара пластиковых упаковок острого кетчупа красовались на необъятном обеденном столе в «камбузе» Пантелеймона. Ржаной каравай рвали на части, сколько кому надо, мясо срезали абордажным тесаком толстыми дымящимися ломтями. Пир живота давал фору официальным обедам на княжеских приемах.

– Через три дня уходим обратно. Что-то там веселенькое назревает. Модернизируем фрегат новыми торпедными комплексами и сразу обратно.

Быстрый Гром, вытирая лоснящиеся губы краюхой, с горящим в глазах огоньком азарта пихнул локтем батюшку.

– Да не кисни ты, вон тебе как подфартило! Какого пацана шустрого судьба в ученики назначила!

– Да я и не кисну, вам, разбойникам, не понять. А что там, на рубежах, неспокойно опять? Неужто Алые опять чего задумали?

– Да там когда спокойно было? Не столько Алые досаждают, сколько с нашей стороны герои разные, желающие поживиться, да контрабандисты удержу не знают.

Хоххи, засидевшийся на ячменной каше, на геркулесе да на макаронах по-флотски, уминал мясо, не отставая от десантуры. При этом не пропускал мимо ушей ни одного слова.

– А что, Алые Князья страшные?

«Носороги», слегка онемев, прыснули дружным смехом. От горшка два вершка, а туда же.

– Вот вырастешь, окрепнешь, соберешься с силенками да уменьями, сам узнаешь, какие они на зуб – Алые Князья.

Местные кровососущие, разочарованно попискивая от невозможности проткнуть шкуру укладывающихся на покой бойцов, разворачивались в сторону одиноко стоящих в стороне дежурных софитов. Храм Детей гнева, погружаясь в привычную темноту, выслушал непременную ежевечернюю молитву и стал медленно отходить ко сну. Лишь неуемное сознание послушника, наполненное за этот длинный день образами и непонятными пока ассоциациями, категорически не желало засыпать.

– Батюшка, ты не спишь? А скажи, что нужно делать, чтобы стать таким же сильным и быстрым, как Гром? Наверное, нужно много воевать с врагами? А почему Гром с ребятами постоянно воюет, разве война не закончилась? А…

– А ну спать! Несносный отрок. Шило в моей несчастной грешной заднице…

Пантелеймон перевернулся на другой бок и тихонько улыбнулся во сне. А ведь действительно, кому из вечно воюющих выпадет такой шанс, как поднять на ноги сына, пусть и не родного, – в большой семье это не имеет никакого значения.

Пещера служила прибежищем не только батюшке и его ученику. Многочисленные ночные и дневные ящерицы, мыши и другая мелкая живность невольно и круглосуточно обеспечивали послушника доступом к терминалу глобальной голосети Российской империи. Стандартный интерактивный видеокурс начальной школы Его Императорского Величества Российского министерства образования, доступ к которому батюшка официально оформил в глобальной сети для своего ученика, был рассчитан на пять лет, но Хоххи управился с ним за год, что подтвердил официальный тест, по результату которого Хоххи получал право либо продолжить обучение в специализированном классе, либо официально поступить в лицей для продолжения классического очного образования. Был вариант продолжать и дистанционное образование, но только с живым преподавателем на другом конце канала связи. А пока батюшка допускал мальчишку к сетевому голомонитору ежедневно, но не более чем на четыре часа. Обязательным условием было изучение истории мировых религий и культур, знакомство с различными техниками единоборств и другими научно-познавательными программами. До обеда они с батюшкой практиковались на специально оборудованном для этого импровизированном ринге в постановке удара, отработке дыхания, реакции и приемов рукопашной борьбы, которую Дети гнева в силу собственных анатомических особенностей разработали и продолжали усовершенствовать сами. Каждый новый противник, с которым сталкивались бойцы, предполагал не только тщательное изучение его анатомии, но и разработку индивидуальных тактик ведения боя с ним.

– Ты должен воспринимать бой, не ощущая себя как его центр, а наоборот, как бы наблюдая со стороны как за противником, так и за собственным телом. Это позволит тебе адекватно…

Голомонитор автоматически поставил трансляцию на паузу, когда Хоххи отключил беспроводную связь. Последняя фраза вызвала у него грустную улыбку. Время, отведенное на занятие в сети, закончилось, и по традиции Пантелеймон выдал уже ставшую классической фразу:

– Ну что, желтопузый? Посмотрим, чему тебя сегодня глобальный святой дух научил. Пошли на ковер.

Сближение, раз-два, прямой отвлекающий быстрый, но без напряжения, три-четыре, хук слева, отбит, пять-шесть, контратака, уход на дистанцию, семь-восемь, держать равновесие, девять-десять, подкат… Пантелеймон, поднимаясь с пола, в легком перевороте блокирует еще серию скоростных и вполне ощутимых ударов ногами в голову и корпус, вновь встает в стойку. Ученик открыт. Мгновенное сокращение дистанции, и неотразимый по скорости и силе удар в шею… проходит как бы насквозь того Хоххи, которого видит батюшка… и острая боль в затылке посылает «старика» в нокаут. Падение тела на мягкий, пружинящий мат поднимает в воздух облако пыли.

Пантелеймон приходит в себя от того, что кто-то брызгает в него холодной водой. Сколько он был в отключке? Пару секунд, минуту? Послушник взволнованно носится вокруг него. Тяжелый как груда камней бывший десантник, которые никогда не бывают бывшими, тут же приводит себя в вертикальное положение.

– Научил! Мать твою. Прости, господи, меня, грешного! Ну, держись у меня, завтра днем продолжим эту тему…

Недоумение на его обаятельной клыкастой роже сменяется удовольствием. И они вместе дружно топают на камбуз.

Через два года такого вольного стиля пришло наконец время провести первый поединок чести. Поединком чести Дети гнева называли свой внутренний экзамен на прочность и готовность к реальной драке не на жизнь, а на смерть. Только поединок чести давал право подрастающему бойцу считать себя полноправным членом братства, членом боевой элиты, которой и являлись, по сути, бывшие колченогие и пучеглазые беззащитные «выродки». Когда-то, три десятка лет назад, несколько миллионов осознавших свою силу новых подданных Российской империи озадачили своих учителей тем, как, собственно, такой экзамен провести, да еще при столь массовом количестве абитуриентов. Были предложены различные варианты. Первый – сразиться с хищным животным в его среде обитания, второй – сражаться друг с другом (в том числе на спортивной арене), третий – сражаться с опытным обученным бойцом. Насчет хищников мысль понравилась, и такие бои проводились, но в ходе боя хищник, как правило, погибал, и это не два-три медведя, это сотни тысяч тигров, львов, кабанов, волков и так далее, чего руководство планеты никак себе позволить не могло. И остановилось на формуле – хочешь сражаться с хищником, сам его себе добывай, и не на этой планете. К счастью, немало миров на тот момент было перенасыщено разнообразной злобной фауной, и Геракловы подвиги ждали своих героев, за это и деньги платили, и перелет обеспечивали. Насчет оторваться на соплеменнике тема была закрыта сразу, не для того готовили ребят, да и моральная составляющая никак не вязалась с гладиаторской основой указанного предложения, а чисто спортивная тематика никак не могла заменить боевой реальности. Сразиться с опытным бойцом. Этот третий вариант мало чем отличался от второго. А надежда на то, что уж опытному-то бойцу ничего не грозит, развеялась после четвертого поединка, когда тренер пропустил свой коронный удар, которому так долго учил своего воспитанника, и его не успели донести до реанимационной камеры. В общем, самыми массовыми на тот момент боями чести так и остались бои по искоренению излишнего количества агрессивно настроенных соседей по общей коммунальной квартире, называемой планета, которая могла располагаться в любой части человеческого космоса. Ну и только там, конечно, где руководство этой «квартиры» готово было данную акцию оплатить.

Пантелеймон, с блаженным видом прихлебывая ароматный чай, удовлетворенно рассматривал своего ученика. Мальчонка окреп, два года непрерывных тренировок, постоянные вылазки в джунгли на охоту или рыбалку сделали свое дело. Уже никто бы не назвал его желтопузым, чешуя на теле приобрела ровный серый оттенок, чуть темнее там, где окончательно затвердела, как панцирь у черепахи, чуть светлее на скрытых и более нежных поверхностях. Сам батюшка поостерегся бы игнорировать некоторые колющие и режущие удары локтями, коленями и ребром ладони, которые его ученик научился наносить расчетливо, хладнокровно и не ради баловства. По крайней мере местное зверье, потеряв пару десятков своих собратьев, это усвоило накрепко.

– С кем ты хочешь сразиться?

– С ледяным вором.

– Ты обалдел. Что ты вообще знаешь про этих зверюг? Они таких, как ты, поросяток, да и не только таких, да и таких, как я, кабанов на завтрак по полторы штуки на зуб кладут.

– Я их знаю получше тебя, батюшка. Да и встречался с ними почаще твоего, и на Снежной Равнине, и в зоопарке вашем в соседних камерах сидели. Ты уж поверь.

Как оповещала статистика и компьютерное многослойное моделирование, один ледяной вор как боец стоял вровень с семью вооруженными только холодным оружием профессиональными охотниками из людей, или одним безоружным опытным десантником из Детей гнева, или десятью классическими голодными белыми медведями.

– Тот факт, что ты меня в одной из трехсот пятидесяти драк удачно приложил по башке и отправил в нокаут, еще ничего не значит. Для боя чести выбирают только равного по силе зверя! Понимаешь? Этот бой не прогулка по парку, не соревнование по метанию икры, бой не проигрывают, в бою погибают! И не думай, что тебе ради такого случая дадут плазмобой или даже кухонный тесак. Негоже, отрок, гордыне потакать!

– Да зря ты расстраиваешься, батюшка. Вот увидишь, все будет хорошо. Только у меня есть еще одно условие.

– Да любое перед смертью, сын мой.

Настроение Пантелеймона портилось на глазах. Именно на его собственных глазах в первую очередь. Они сверкали, как поисковичок лазерного прицела, и можно было ожидать, что того и гляди произойдет выстрел, для кого-то однозначно смертельный. Выбор абитуриентом своего соперника был священен, и никто не был вправе этот выбор изменить, кроме него самого. Выбрать в соперники, например, ежика было недостойно, и победа в поединке просто не будет засчитана судьей. Хочется тебе позавтракать ежиком? Не вопрос. Геморроя будет достаточно, но вот чести тебе это не добавит. Как и замена грозного соперника на менее опасного считалась дурным тоном и популярностью в среде Детей гнева не пользовалась. В общем, теперь все мысли Пантелеймона были направлены на то, как этот бой провести и не потерять ученика, а не на то, как изменить его выбор. А по всем раскладам выйти из этого боя живым Хоаххину не светило совершенно.

– Я хочу, чтобы бой мне разрешили провести на Снежной Равнине и чтобы после боя, в случае моей победы, оба ледяных вора были отпущены из зоопарка на свободу.

Этот вопрос согласовали за пару дней, сочтя, что вероятность подобного исхода боя слишком мала. Этих двух воров добыли с большим трудом, поставив на уши не только дружный коллектив планетарного патруля, но и пару боевых единиц флота Детей гнева, что было большой редкостью в силу их постоянной занятости. Однако захват этих хищников живьем оказался предприятием непростым и опасным, а потери были никому не нужны. Изучали их досконально – физиологию, реакции, болевой порог на различные воздействия – и пришли к неутешительному выводу: в неволе не размножаются, дрессировке не поддаются, в плен не сдаются. В общем, почти полное совпадение с психологическим портретом самих Детей гнева. На заявку по согласованию условий боя чести откликнулся даже Генеральный штаб планетарной обороны, проявив инициативу по трансляции этого боя по внутренним каналам планеты. Батюшка почувствовал волну ностальгии в среде своих однокашников, еще не забывших, как все начиналось, а также некоторое разочарование опрометчивостью абитуриента. Умереть, как известно, много доблести не надо. Бойцов учат не умирать, а выживать и побеждать.

В последние дни интенсивность тренировок возросла многократно, Хоаххина даже начала посещать мысль, не задумал ли Пантелеймон его покалечить для того, чтобы нашелся повод отменить или перенести бой чести. Но нет. Батюшка умудрялся биться так, что каждая новая схватка с ним лишь еще сильнее убеждала воспитанника в том, что он сделал правильный выбор.

– Имей в виду, что выход на бой с оружием недопустим, но если что под руку попадется на месте, то это не возбраняется. Ну, разве из-под снега крейсер не вынырнет.

Вечером из последних сил, выкроив считаные минуты из бешеного графика изматывающих тренировок, Хоххи подключался к сети лишь для того, чтобы еще раз напомнить себе самому толщину костей в предплечье или максимальную скорость бега и высоту прыжка ледяных воров, их уровень интеллекта или скорость реакции взрослых особей, другие физиологические особенности. Бой был назначен через пять дней. Хоаххина должны будут высадить из дисколета в той части снежной пустыни, ближе к торосам вечно замерзшего океана, где наиболее часто наблюдается движение воров. Несколько дисколетов на приличной высоте, чтобы не вспугнуть хищников, будут наблюдать за боем, фиксируя его на высокоточную оптику, на борту одного из них будет смонтирован медицинский реанимационный комплекс, если, конечно, в нем возникнет надобность, поскольку при отделении головы от туловища, чем славились воры, реанимация становится процедурой невостребованной. Были у этой медиакоманды и другие, скрытые от большей части участвующих в «шоу», задачи, но о них не только знать, но и догадываться участнику было не положено.

Последние два дня батюшка прекратил всякие тренировки и больше времени стал проводить в своем молельном загончике. После ужина, укладываясь на ночлег, Хоххи осмелился задать своему воспитателю вопрос, который уже давно вертелся на его языке:

– А почему ты вернулся в эту пещеру? Ты ведь был в десанте, видел множество миров, участвовал в сражениях, и братья по оружию тебя уважали?

Батюшка окинул его задумчивым взглядом, вздохнул, а потом, видимо, решив, что в такой вечер нельзя просто отшутиться или отговориться на потом, заговорил:

– Ты понимаешь… во-первых, меня попросили. Потому что через три года после начала формирования принадлежащего нам флота здесь, да и вообще на планете, не осталось никого, кто нуждался в обучении или сострадании. Людские священники, сподвижники аббата Ноэля, вернулись к своим прежним делам и заботам либо ушли в космос вместе со своими воспитанниками и покинули планету. А это место – это начало начал нашего осознанного пути. И это место нуждается в защите, в защите от забвения, так же как и наши традиции, напоминающие нам о том, кто мы и в чем наша миссия. А во-вторых, кто-то ведь должен был тебя здесь встретить…

Воспоминания о предгорьях, шум ветра, проникающий внутрь кабины сквозь прозрачный фонарь, попискивание приборов… Пилот, человек из мира Трегуб, не торопясь рассказывал разные истории о том, какие у них бывали случаи рукопашных схваток между медведями и охотниками. Мало кто из охотников оставался после этого жив. Ледяные воры, конечно, похожи на медведей, но не больше, чем «Харлей Дэвидсон» похож на детский велосипед. Они не впадают в зимнюю спячку, такое может себе позволить только беременная самка, хорошо откормленная своим «парнем» перед зачатием. Они никогда не пугают своего противника, рыча за полкилометра и накручивая вокруг него круги. Как говорится в кассовых боевиках, не доставай оружие, если не собираешься стрелять. Намерение ледяного вора можно понять, только заглянув в его бездонные карие глаза и увидев там собственную смерть.

Дисколеты пересекли Снежную Равнину по диагонали, на северо-восток, и, опять нырнув в плотные кучевые облака, выстроились в круг. Под ними ровная заснеженная поверхность упиралась в предгорья, которые выходили вплотную к торосам океана. Это было то самое место, которое было облюбовано хищниками и выбрано для проведения боя чести. Кандидат в братство по боковому откидному трапу спустился на снег, тут же ощутив своей покрытой чешуйками кожей его приятное покалывание. Дисколет, на прощание покачав плоскостями, растворился в мутной белизне нависающих туч. Хоххи, не теряя времени, стал забираться по выступам острых как бритва камней на ближайший скальный хребет, метров восьмидесяти в высоту. Как подтверждали «глаза» сопровождающей его «судейской бригады», как минимум пять ледяных воров оказались в районе его высадки, и скоро кто-то из них непременно заинтересуется потенциальной пищей. Две самки с детенышем и два достаточно крупных и опытных самца. По мере того как Хоххи забирался на самый гребень, самцы изменили направление движения и, отделившись от общей группы, направились в его сторону. Пора было коснуться их «взгляда» и включить его в общую систему доступных Хоаххину видеообразов. Да, он не ошибся, вожак был чуть крупнее собрата и бежал чуть сзади и в стороне от него, оставляя за собой право последнего и решающего броска. В его открытом как дорожная карта сознании мелькали образы сравнения или идентификации цели. Ближе всего жертва подходила под двуногого, коварного и опасного, как правило, хорошо вооруженного противника, к которому не имело смысла подкрадываться, а нужно было действовать быстро и неожиданно. В награду можно было получить хороший кусок мяса, столь необходимый ему и его беременной подруге, которая, насытившись, сможет уснуть до весны.

Хоаххин поудобнее уселся на гребне и передал вожаку встречный образ. Образ смерти его братьев, напавших на караван. Их изуродованные тела, вскрытую яремную вену, фонтан горячей крови, бьющий из разорванного горла валяющегося в луже собственной крови огромного зверя. Уверенный бег идущих в атаку внезапно прервался, как вкопанный остановился младший самец, когти зверя двумя десятками длинных и острых клинков прочертили в твердом насте глубокие ровные борозды, поднимая облако снега. Ничего похожего в его жизни никогда не случалось. У вожака в голове поднялся целый вихрь ассоциаций. Для него все изменилось, теперь это была не охота, теперь это был вызов, личный вызов на бой не за мясо, а за лидерство на его территории, за жизнь его семьи и его собственную. На такой вызов он, как и миллионы его предков, мог ответить только смертью – смертью этот вызов бросившего или своей собственной. Противник вора не отступал и не нападал. Невозмутимо оставаясь на месте, он как бы говорил: я здесь хозяин, ты здесь никто. Мотнув головой младшему, приказывая не ввязываться в драку, вожак, теперь уже не торопясь, вновь двинулся в сторону агрессора. Он начал подъем на каменный гребень с северной, самой пологой его стороны. Осторожно обходя навалы булыжника, он не отрывал взгляда от той точки, где его ждал Хоаххин. Образы, мелькающие в сознании, подтверждали догадку послушника о том, что вор не станет мудрить и прибегнет к самой привычной тактике – последним внезапным броском прыгнет на него сверху, чтобы подмять, раздавить собственным весом, раздирая прижатое к камням тело жертвы ударами тяжелых когтистых лап.

Хоаххин намеренно выбрал на вершине хребта место, сплошь усеянное острыми, торчащими вверх и частично скрытыми снегом каменными обломками, удар о которые всем весом животного не сулил его шкуре ничего хорошего. Доведенный до бешенства ледяной вор не должен уж очень придирчиво относиться к собственной безопасности, соблазн одним прыжком решить возникшую проблему должен был сыграть на руку охотнику. Особенно важно, как будет действовать хищник после прыжка, поскольку и на этот период боя мальчик имел некоторые планы.

Так и случилось, прыжок мог оказаться совершенно неожиданным, даже Хоаххин предполагал, что вор сократит дистанцию для прыжка до минимума, но так уж вышло. Вор по нисходящей дуге падал прямо на тело своего врага – или думал, что падает на него. Враг же за сотую долю секунды вывел себя из-под удара, скользнув навстречу зверю и оказавшись не только вне зоны контакта с его конечностями, но и вне зоны устойчивой видимости совершаемых маневров. И все же даже это молниеносное движение бойца было замечено, клыкастая пасть, щелкнув в полете зубами, едва не зацепила его плечо. После этого последовал тяжелый удар выставленных вперед лап о камни, которые словно бритвой пронзили толстую кожу подушечек, из которых брызнула кровь, и три или четыре сломанные сабли собственных когтей вонзились в белый пушистый мех. Обычно такие пустяки совсем не повод упустить победу. Сгруппироваться после падения, мгновенно развернуться и встать в стойку к противнику, а то и отбить два-три удара одновременно на плоском и мягком насте не составляет труда. Однако острые каменные осколки – это не снег. И самец, буквально на мгновение, все-таки оступился на верхушке гребня. Что привело к вполне ожидаемому его противником результату. Короткий и не очень-то и сильный толчок, и… Вор стремглав покатился вниз по крутому склону, сшибая по дороге нагромождения булыжников и раздирая шкуру об острые скальные выступы. Серая тень коршуном неслась рядом, избегая широких замахов длинных лап, которые даже в столь незавидном положении норовили зацепить его за ноги. Последний кувырок уложил тело вора набок, из другого бока, обращенного к небу, торчал обломок окровавленного ребра. Сколько времени было у Хоаххина, он не знал, но уж точно не много. Однако он и не собирался дожидаться, когда эта глыба мускулов, зубов и когтей очухается и вновь кинется на него. Короткий и быстрый скользящий удар ребром ладони по шее зверя. Чешуйки, ставшие дыбом в ряд, образовали острое волнообразное лезвие. Вспоротая кожа и вырванная уверенным движением артерия. Бой был завершен. Второй самец галопом уводил в сторону самок. Лично ему вызова никто не бросал. У него теперь была другая забота – найти новый ареал и прокормить на нем доставшихся в наследство от старшего брата вдов и их первенца.

Новоиспеченный Дитя гнева выпрямился и посмотрел вдаль. Он забрал из этих ледяных пустынь одну жизнь, а вернет в них – две. На отвоеванных просторах начнет новую жизнь другая семья, освобожденная из зоопарка. Данное когда-то Хоаххином обещание было выполнено.

Дисколет вынырнул из низкой облачности так же стремительно, как и в первый раз, но садиться не стал. Наноуглеродный трос с узлами-засечками упал на снег у ног Хоаххина. Ухватившись за него и шустро карабкаясь вверх, Хоаххин припомнил, что именно так было принято у Детей гнева подбирать своих десантников, выходящих из боя. Пилот, не мешкая ни секунды, уже разгонял корабль, быстро набиравший высоту, возбужденно бормоча:

– Девять целых девять десятых… Такую оценку комиссия выдавала парням всего-то раз пятнадцать на все пару миллионов боев, о которых я слышал. Да и то ребят, как правило, выносили в медкапсулу на руках. И чтобы кто сражался с ледяным вором, тоже не припомню.

Пилот замолчал, потом развернулся и торжественно пожал руку усевшемся в соседнее кресло Хоаххину, после чего до конца маршрута не произнес больше ни слова.

Федор Петрович Бескровный решил вернуться на свою родную планету Березовка и продолжить дело своего отца по разведению племенной скотины. Не то чтобы ему откровенно дали под зад коленом. Но спокойно и вкрадчиво объяснили, что в связи с окончанием контракта Служба планетарного патруля не нуждается более в его услугах. Одно радовало: его заместитель и главный аналитик базы СПП Сигизмунд Наздротович Лис также получил предписание поменять место службы и был направлен на Нетленную, одну из планет бывшего фронтира, может, и не имеющую такой громкой истории, как Светлая, но также не имеющую кислородной атмосферы и по всем показателям подходящую под определение «жопа Мира».

Предъявлять бывшему главе Службы собственной безопасности базы ничего не стали, но дураку было ясно, что сия лихая доля постигла отставного подполковника из-за этого желтопузого звереныша, которого они с Лисом завернули в зоопарк. Ну, так совершенно справедливо завернули, они же не экстрасенсы. Опять же по своим каналам он получил достоверную информацию, что его недавний бой чести с ледяным вором не имел ничего общего по своим показателям с тем так и оставшимся неразгаданным сражением, где впервые этот малец засветился. Случайная гибель трех ледяных воров тогда и не менее случайная гибель еще одного сейчас официально никак не были связаны между собой. Однако любая случайность, повторяющаяся дважды, становится закономерностью, и в силу этой аксиомы Федор Петрович упаковывал свой дорожный чемодан и еще раз по привычке отглаживал стрелки на брюках парадной формы. Бегло брошенный за окно жилого балка взгляд, упавший на бегущих куда-то строем пилотов, окончательно утвердил его в том, что провожать его никто не придет, да, видимо, и жалеть о его скоропостижном увольнении на пенсию никто не станет.

Неназванный сотрудник Генерального штаба флота Детей гнева, проводивший доследование дела по факту применения плазменного оружия на поверхности планеты, получившему кодовое название «Весенний Шторм», вновь сопоставив ряд фактов, а также основываясь на новых данных, полученных в ходе проведения боя чести послушника храма «Скала Веры» Хоаххина саа Реста, должен был бы возобновить аналитическую проверку и инициировать повторный многоуровневый пересчет вероятностей упомянутого события, но был вынужден свернуть свою деятельность. Руководствовался он при этом прямым решением Совета адмиралов Детей гнева. После чего, повысив уровень секретности до максимального «ССС+», удалил из памяти локальной базы штаба все файлы, так или иначе касающиеся этого дела, а их зашифрованные личным скриптом адмирала Северо копии вместе с папкой аккуратно поместил в титановый чемоданчик. О судьбе которого ему, даже с его высшим уровнем доступа к секретным документам, знать было не положено.

Почетная комиссия по проведению боев чести не собиралась вот уже лет тридцать, но приятный повод – это хороший повод. В кулуарах запись этого боя пересматривалась уже несколько раз, и было общепризнано, что бой заслужил той спонтанной оценки, которая была утверждена сразу по его эффектном завершении. Смущало только одно. Никогда в истории боев чести Дети гнева не выстраивали тактику боя по принципу классической ловушки. Подобный принцип был скорее присущ опытному охотнику, а не бескомпромиссному бойцу, готовому отдать жизнь по первому же требованию. Непонятно было поведение ледяных воров, прервавших групповую охоту на жертву и разделившихся на активную и пассивную особи непосредственно перед атакой. Подобное поведение для хищников совершенно не характерно и доселе нигде зафиксировано не было.

Сразу после боя чести на скромном празднике, посвященном вступлению в братство Детей гнева нового бойца, проходившем в пещере храма «Скала Веры», был замечен с краткосрочным визитом лично герцог Смотрящий на Два Мира. Для присутствующих на празднике визит столь почетного гостя стал совершенной неожиданностью. Данный факт сам по себе мог бы послужить поводом для глубоких размышлений, ведь герцог вот уже много лет не появлялся на публике.

Тетива лука, толщиной миллиметра полтора, максимум два, плетется из волосатой мочалки, которая, вызревая, выбрасывает пышные пряди длинных микроскопических волокон, ничем не уступала наноуглеродной нити. На этой тетиве можно удержать десантника в полной броне, болтающегося под идущим на форсаже дисколетом. А натянутая умелой и тренированной рукой, эта веревочка, не издав ни звука, отправляла амбуковую стрелу метров на двести прицельного и мощного выстрела. Пучеглазый, хвостатый хибон, не успев даже поковырять в ухе пальцем, получал сквозную трепанацию черепа и, быстро падая с любимой ветки на свежую, развесистую листву лопушандра, заполонившего светлую, ухоженную лесную полянку, практически был готов к разделке, готовке и съестному употреблению. Для того чтобы это тщедушное тельце можно было не торопясь зажарить на костре, первым делом нужно слить из него как минимум два литра соленой горькой крови и уж потом свежевать и потрошить, подвесив за задние лапы на удобной для охотника высоте. Шкурка, надрезанная умелой рукой в нужных местах, снималась с хибона, как мягкий пушистый чулок. При других обстоятельствах Хоаххин нашел бы применение и ей, но сейчас просто хотелось пообедать, не думая о том, что завтра можно пожалеть о каком-то невостребованном в свое время ресурсе. Кроме того, из желания поиздеваться над местными обитателями процесс свежевания обычно производился над небольшим лесным ручейком, который стремительно разносил кровь жертвы на достаточное расстояние. Претенденты на экспроприацию находились всегда. В одном варианте они осторожно и незаметно крались к источнику, во втором, не успев хорошенько разобраться в ситуации, начинали вопить и орать, стремясь заранее внушить уважение к собственной персоне. И смешно, и грустно, но все это происходило в точности как у людей. В первом варианте претендент, как правило, успевал сделать важный для своей жизни вывод о нецелесообразности вознаграждения. А вот во втором варианте, не заботясь о собственном здоровье и жизни окружающих, получал в подарок амбуковую стрелу.

И, портя весь этот философский антураж, над сценой воплощения извечного вопроса жизни и смерти проносилось, дергая за лианы и топая по каменистым уступам, тело учителя, идущего по следу ученика. Пантелеймон, расшвыряв по всей округе опавшую жухлую листву, пролетал над трапезой ученика. Потом возвращался и, отхватив, как всегда, самую прожаренную часть добычи, смачно причмокивая, начинал выражать свое искреннее неудовольствие тем, что отсутствующий «дома» уже три дня послушник хомячит тут в джунглях что ни попадя в одно рыло.

Полгода прошло после экзамена на отчаянную смелость. А интересная штука жизнь, улыбаясь послушнику, продолжала усиленно доказывать ему, что это только начало долгого пути. Учителя становились братьями, но и требовать с него стали по-братски. Их тяжелые кулаки больше не стеснялись в выборе места и силы удара. Единственным укрытием, в котором можно было хоть немного расслабиться и прийти в себя, стали джунгли, дававшие покой и радость каждого нового дня нескончаемой возней и попытками съесть все, что теоретически пролезало в рот.

– Ты уж не думай, что я за тобой гоняюсь по собственной прихоти. Завтра у нас тренировка с парнями. А тебя фиг найдешь. Нехорошо!

– Я хоть знаю этих парней и о чем тренировка?

– Можно подумать, тебе есть разница! Кстати, чтобы ты знал, сейчас пост, а твоя хаванина никакого отношения к этому не имеет.

– Чтобы ты сам знал, листья бирюка в это время года уже перезрели, а диарея мне совершенно ни к чему. Да и рисовой каши ты с собой наверняка не притащил. К тому же я это… подросток, да еще и путешествующий, да еще и лупят меня каждый день… Сам же говорил, главное – душу очистить. Вон я, видишь, чищу.

Хоаххин помахал из стороны в сторону лезвием тесака. Громкий обоюдный гогот если не убил, то окончательно распугал всех, еще питающих надежду на халявное пропитание, и друзья, закончив трапезничать и утерев жир с когтистых рук, двинулись в сторону скалы.

Количество всегда жданных гостей в храме в последнее время заметно прибавилось. Обычный уже спарринг с батюшкой как минимум раз в неделю разбавлялся различного рода «потасовками». Потасовки командные, типа «стенка на стенку», сменялись круговым спаррингом, когда пары дерущихся непрерывно менялись, не давая возможности быстро привыкнуть к индивидуальному стилю противника. Спуску послушнику не давали, и хотя кровь не лилась при этом рекой, но поломанные ребра, ноги и руки изредка загоняли ученика в медкапсулу, причем не на один день. В общем, это все, по словам армейских дружков Пантелеймона, было для них ежедневной разминочной практикой. Еще интереснее спарринги проходили, когда Дети гнева имитировали стиль кого-то из постоянных «потенциальных» противников. Например, тех же троллей, бойцов со стороны Алых Князей из низшей касты. Они, конечно, не чета нашим, как говорил учитель, но если кучей навалятся, наподдать могут славно. В рукопашной кусаться, гады, любят, пока все зубы им не повыбиваешь, так и норовят цапнуть за какую-нибудь конечность. В общем, за четыре-пять часов непрерывной борьбы за жизнь, которая называлась тренировкой, Хоххи выкладывался до полного изнеможения.

По чьей-то подсказке, или совету, или просьбе, или приказу в храм принесли легкий универсальный тренажер для обучения управлению почти всеми применяемыми в человеческом космосе как гражданскими, так и военными средствами перемещения. На вид небольшое кресло-ложемент, в которое можно было погрузиться в специальном интерактивном костюме, обеспечивающем имитацию перегрузок до ста g. В зависимости от выбранной программы, находясь внутри костюма, ученик полностью погружался в точную копию той среды, которой располагал оригинал. А дальше практически то же самое, как в обычных игровых голоимитаторах. Тренажер был доисторический, довольно потрепанный, но совершенно исправный. Вместе с ним парни притащили пару упаковок кристаллов с записями программ. По их словам, самым муторным занятием было перезаписать софт с используемых теперь современных бионосителей на это старье. Были у них, конечно, и современные серийные тренажеры, полностью состоящие из искусственной биосети, самостоятельно обволакивающие ученика живым коконом. Кокон не требовал такой кропотливой подтяжки и подгонки, как костюм, посредством неимоверного количества ремешков и застежек, но принесли, однако, именно этот тренажер, щедро подаренный его светлостью герцогом. Пантелеймон тут же влез в костюм и приступил к его тестированию, предварительно воткнув тщательно выбранный из россыпи остальных кристалл с программой тренажера штурмшипа. Полчаса ложемент раскачивался во все стороны и жалобно трещал. Поднятое наконец забрало шлема обнажило сияющую рожу счастливого донельзя пастыря божия.

– Все. Работает, – произнес он и заговорщицки скосил глаз на Хоаххина, нервно теребившего в руках какой-то отвалившийся от кресла винтик. Он уже понимал, что вывернуться в этой ситуации, спасибо большое Его Светлости, будет очень непросто. Смотреть внутри костюма, кроме него самого, было некому. Ну почему было не спросить напрямую, как, мол, ты, малыш, воспринимаешь окружающую визуальную информацию, у тебя же нет глаз? Ну да. А что же я сам-то до сих пор об этом им не рассказал? Хоаххин, сославшись на усталость, в костюм не полез, а вопреки всем ожиданиям Пантелеймона пошел в его молельню и просидел там безвылазно до поздней ночи.

На душе было муторно и погано. Такая привычная уже и родная картина мира, его мира в окружении Детей гнева, разваливалась на глазах. Разваливалась так же, как и идиллическая жизнь в зоопарке. Все шло наперекосяк. Его не то решили исследовать, не то мягко намекнуть, что ты, мол, брат, наш, да не совсем. И ведь чего легче сказать завтра другу и отцу в одном флаконе Пантелеймону, что вот так вот я смотрю на этот мир, отдать ему шлем, а самому влезть в костюм и вместе с ним радоваться искусственной реальности. Так нет же. Прекрасно он понимал: нельзя рассказывать все про этот свой дар. Потому что одно маленькое слово потянет за собой весь клубок прошедших событий. «Все» – это значит и про то, что это не просто пользование глазными нервами, а пользование сознанием и подсознанием своего «проводника», что это манипуляция чужим сознанием, чужой памятью, чужими эмоциями, а главное, без согласия собственника. Все это попахивало не только махровым неуважением, но и откровенным предательством. Пантелеймон-то, может, и поймет и даже зла не затаит, но дальнейший путь рядом с Детьми гнева ему будет заказан, потому что любой червяк может быть их другом, если он не относится к классу трематод. Так и останется он неведомой зверушкой без рода, без племени. Тупая и холодная боль разрывала его сердце пополам, укладывая разорванные половины на разные чаши весов, чаши холодные и гладкие, блестящие своим безразличием к кровоточащим кускам плоти. Самолюбие, страх, гнев, обида, жалость к себе против дружбы, преданности, тепла рукопожатия и отцовской заботы. Предал ты свою дружбу, предал еще до того, как она успела родиться и окрепнуть, использовал ты ее как туалетную бумагу, и нечего теперь копаться в своей совести и искать там теплый темный уголок.

Наверное, именно молодость с ее парадоксальным максимализмом не позволяла Хоаххину переступить через моральную составляющую своего дара. Именно по этой причине он готов был долго слушать собеседника, нежели просто цинично продуть его мозги и узнать все, что ему было необходимо на данный момент. Именно по этой причине Хоаххин предпочитал использовать грызунов, нежели безвылазно сидеть в голове своего учителя Пантелеймона. Это было стыдно. И больно. Но, к счастью, все мы рано или поздно взрослеем, наверное, это происходит тогда, когда мы начинаем выбирать простые дороги и называть это прагматизмом.

Через двадцать минут безнадежного ожидания чуда, ощупав квазиреальные рычаги управления и приборную панель, Хоаххин поднял фонарь шлемофона и остановил тем самым работающий софт имитатора. Все это время он видел только кресло и беспомощно сидящего в нем ученика, неуверенно шевелящего руками в воздухе.

– Я не могу без тебя.

– Что не можешь?

Пантелеймон недовольно фыркнул и снял с него шлем.

– Я не могу без тебя там, в той реальности. Мне нужно, чтобы ты был рядом и сам показывал, как нужно действовать. Ведь ты мой учитель, и только рядом с тобой у меня получалось до сих пор постичь все то, чему я сумел научиться.

Пантелеймон деловито, с нескрываемой гордостью почесал затылок и не торопясь продолжил расстегивать многочисленные ремешки и застежки костюма.

– И каким же образом мы с тобой поместимся в этом резиновом мешке, дитятко ты мое несмышленое?

– Нам не нужно залезать в один мешок, нам нужен второй тренажер такого же типа и возможность подключить их параллельно в одну цепь, наверняка это не так трудно, как может показаться.

Хоаххин вылез наконец из «мешка» и потащил батюшку к сетевому голомонитору высматривать в поисковом поле юзер-мануал попавшей им в руки модели тренажера.

– Кривой Топор большой любитель всякой рухляди. Помню, как-то он пытался с собой в десантный бот какую-то телегу протащить, даже разобрал ее на части, но сержант ему только кулак показал, и пришлось все это ржавое богатство на планете оставить. Завтра придет, как всегда, чай пить, вот сам с ним и пообщайся. Вы ведь старые знакомые.

Пантелеймон ощерился обворожительной улыбкой голодного людоеда и, отключив сеть, подтолкнул подопечного к тренировочному рингу.

– Хватит фигней страдать. У тебя захват с переворотом крупного противника никуда не годится. Так вот я, как всегда, буду твоим крупным противником. А потом метаем ножи по быстро и низко летающим прошлогодним тыквам. Вперед, недостойная смена героев отгремевших сражений.

Благо для работы в сети, как всегда, посредников хватало, и совсем маленьких, и чуть побольше, и ползающих, и сидящих по щелям. Вечернее бдение в поисковике решило множество вопросов, а самое главное, сформировало наконец приемлемую легенду для дублирования тренажера. Дело в том, что некоторый скопированный на кристаллы современный софт категорически не хотел запускаться на маломощном ядре старого оборудования, а параллельное подключение двух ядер на одной системной шине позволяло увеличить их мощность практически на порядок, что и рекомендовали сотни исследованных Хоаххином отзывов, принадлежащих пользователям из разных эпох и миров, отраженных в сети. На чаепитии с Топором были озвучены именно эта проблема и именно это ее решение. Уже через три дня послушник копошился между сдвинутыми ложементами с разобранной облицовкой. При наличии комплектующих задача была несложной, тем более что подобное объединение было заложено еще на уровне конструктивного решения. После установки системного ПО можно было пробовать тандем в деле.

– Ничего эти имитаторы не смыслят в боевой технике. Вот тут возле правого колена у меня всегда плазмобой стоял, на предохранителе, конечно, а вот к этой стоечке я его карабинчиком фиксировал. А вот до этого пульта в бою вообще было не дотянуться, так мы его дублировали на главную панель вместо вот этого температурного информатора.

Настройка под «правильную» планограмму происходила параллельно ознакомительной лекции о вреде излишней перенасыщенности главного пульта и о назначении той или иной панели или блока переключателей и контроллеров. Батюшка, подлавливая тренажер на очередном несоответствии реальной настройке, радовался как ребенок, нашедший под кроватью колесо от старой, уже давным-давно сломанной и выброшенной на помойку игрушечной машинки. Костюмы, работая в параллель, полностью повторяли все движения друг друга и со стороны походили на парное выступление пловцов-синхронистов.

– Не надо так резко за штурвал хвататься, это тебе не бутерброд с салом, здесь нежность нужна, вот так вот, по чуть-чуть, на себя. Чувствуешь, как в кресло вжимает? Поехали.

Первый урок по программе обучения заключался в подготовке к старту с орбитальной платформы, собственно старту и простым элементам маневрирования в пространстве. Однако после его завершения все это время смирно сидевший и гундевший под руку Пантелеймон быстрыми настройками меню перевел процесс на десятый, последний уровень сложности и, радостно сверкая глазами, начал «щелкать» тумблерами перераспределения мощности. После чего штурмшип, как ужаленный в задницу гнедой, сорвался с места и начал выписывать такие кренделя, что Хоххи в полной мере ощутил «удовольствие» от перегрузок, навалившихся на экипаж имитатора. Вход в атмосферу на запредельных скоростях, с плоскостным вращением, бешеной вибрацией и разбрызгиванием по прозрачной полости фонаря кабины маленьких капелек расплавленного металла.

Забрала шлемов обоих костюмов одновременно отскочили вверх, являя миру бледного и потного ученика с аварийным пакетиком возле рта и довольного и явно удовлетворенного «полетом» учителя. На консоли тренажера бегущая строка скорбно сообщала, что корабль уничтожен в результате маневра, приведшего к частичному разрушению его несущих конструкций, а все члены экипажа корабля погибли.

– Эй, мертвечина! Хорошо полетали! Завтра продолжим сразу после завтрака.

Пантелеймон окинул взглядом использованный пакетик перед носом позеленевшего Хоаххина.

– Нет, лучше перед обедом. А после завтрака побегаем по джунглям, немного развеемся.

Через две недели самостоятельный налет юного курсанта достиг более двухсот часов. Это все, что мог дать тренажер для начинающего пилота, далее требовалось изучать матчасть, физику основных процессов и еще много различных заумных вещей, подступиться к которым, имея лишь начальное образование, было просто невозможно. Но полететь на готовом к старту корабле Хоаххин мог бы уже сейчас, и не просто полететь, а очень даже прилично полететь. До первого реального противника.

Следующими по учебному шаблону шли тренинги боестолкновений с применением различных видов оружия. И только после этого имитатор готов был допустить курсанта к той части, которая предполагала решение конкретных боевых тактических задач. Но и тут ученик успел продвинуться дальше, чем предполагал батюшка. А произошло это по причине того, что четыре-пять часов тошниловки, как выражался сам учитель, вынужденный сопровождать своего ученика в его «полетах», подрывали боевой дух бывшего десантника и, «высадив» Хоххи с «корабля», он бросался во все тяжкие. Космические баталии, которые он умудрялся разыгрывать в течение получаса, каждый раз приводили тренажер в состояние ступора. А ученик, внимательно наблюдавший весь процесс, каждый раз поднимался еще на одну ступень в понимании того, с чем он имеет дело. Поэтому на первом же тренинге по отработке навыков применения штатного вооружения штурмшипа он в клочья разорвал три «скорпиона», хорошенько наподдал четвертому и довольно умело удрал от еще одного десятка, который заботливо продолжал ему подсовывать тренажер. Все это время Пантелеймон, оттопырив нижнюю губу, молча наблюдал события без ставших привычными язвительных комментариев. А по завершении, удовлетворенно хмыкнув, сообщил:

– Ну ладно. Тут ты уже кое-что усвоил. Завтра можно будет запустить контрольную, если не провалишь, переходим к полномасштабным задачам. А теперь вольно и скачками на камбуз, картошку строгать.

Полномасштабные задачи – это слепки происходивших в реальности сражений. Софт имитатора строился на записях показаний реальных БИУСов кораблей, принимавших в этих сражениях самое непосредственное участие. И задачи, которые предстояло решать курсантам, были когда-то кем-то успешно решены, при этом последовательность действий экипажа и его командира были закачаны в софт как эталонные. Варианты развития событий в случае отклонения от эталона рассчитывал сам тренажер. В основном действия ученика, приводившие к отклонениям от эталонной линии поведения, заканчивались провалом задания. Но изредка подобный ход событий мог привести к расчетным последствиям, на основе которых изменялся и сам эталон.

Прорыв через два кольца орбитальной блокады, отрыв от «хвоста» из трех перехватчиков, выход на траекторию сброса десантных ботов точно в намеченном квадрате, сброс ботов и их прикрытие огнем – все прошло четко и почти без отклонений от эталонных характеристик.

– Нет. Все не так. Все!

Пантелеймон недовольно рвал на себе застежки костюма и расстроенно сопел.

– На каком уровне ты тренировался? На восьмом? Быть не может. Это какое-то старье. Откуда это подтянули? Ну-ка, я посмотрю. Ага, высадка на Янтарную. Так это когда было, лет сорок тому с гаком. Мы тогда, наверное, еще на Завросе под стол пешком ходили и у Алых сиську сосали. То-то я смотрю, перехватчики вообще не летят, хрустики какие-то, а не перехватчики, ПВО на планете нет, блокада как решето. В общем, не тренировка, а поход в булочную. Черт знает что. Так не пойдет. Будем посмотреть, какие есть еще сценарии.

Батюшка начал щелкать на выносной периферийной консоли настройки, бегая по менюшкам с перечнем сценариев и бубня себе под нос, что все не то и не так. Задержавшись на пару секунд на заголовке «Трон, ликвидация вторжения» и выдав: «Это тоже фигня была», поскакал дальше. Через полчаса, перелистав все, он наконец выдохся и грустно сообщил, что на этом барахле учиться нельзя, грохнул табуреткой об пол и пошел на камбуз за литрушечкой свеженького кваску, настоянного на пряной листовертке. После пары хороших глотков настоятель тряхнул головой и опять вернулся к стоящим в сторонке двум сопряженным ложементам.

– Да и фиг с ним. Повоюем сегодня на Троне. Это, конечно, не в тему, но махач там был хоть и скоротечный, но душевный. Только пилотировать будем не штурмшип, а непосредственно бот, и с ходу в атаку, задача на подавление сопротивления укрытых огневых позиций и локализацию активных еще групп противника. Я за штурвалом, ты просто смотри и впитывай.

Корабль, отчаянно маневрируя в сплошном винегрете чужих замаскированных под транспорты десантных кораблей, по которым нещадно лупили какие-то огромные, больше похожие на монстров не то орбитальные крепости, не то супердредноуты, вышел-таки на расчетную орбиту сброса ботов, и десантура рванула вниз. Это была не посадка, а ускоренное падение. Трясло и поджимало так, что костюм просто не в состоянии был передать весь букет ощущений, обрушившихся на реальных бойцов. «Чужие» пытались огрызаться, но их системы наведения явно отставали. Вспышки вокруг полностью затмевали горизонт. Ученику удалось разобрать только то, что один бот не смог увернуться от неожиданно нарисовавшегося «чужого», и куски обоих кораблей брызнули огнем, как рождественский фейерверк. Короткая глиссада, если так можно назвать легкую попытку перевести падение в горизонтальную плоскость, и жесткий удар о поверхность. Хоххи мутило, но костюм управлялся не им, поэтому он неожиданно быстро выскочил из бота на твердую, каменистую почву, прямо на край воронки, образовавшейся после «посадки» на поверхность планеты.

Десантники уже разбились на небольшие группы и приступили к выполнению поставленной задачи. Часть бойцов одновременными выстрелами из плазмобоев по три-четыре в залп сшибали уже и так хорошо прореженные, но все же добравшиеся до поверхности десантные транспорты противника. Другие контролировали периметр, отражая атаки врага на поверхности планеты. Вся команда постоянно при этом передвигалась, ни на секунду не задерживаясь в одном месте. Рыча от боевого рвения, собратья-«носороги» бегом обходили высотку, на которой окопались несколько поднадоевших уже и положивших пару наших бойцов стрелков с широкополосным импульсником. Пара-тройка минных навесов в их направлении не дала никаких результатов, и стрелки продолжали ощутимо мешать движению команды. Периферийным зрением Пантелеймона Хоххи разглядел, что еще два «чужих» корабля с грохотом упали, охваченные клубами дыма вперемешку со всполохами яркого пламени взрывов. Однако как минимум один вильнул за небольшую сопку и наверняка успел сбросить свой живой груз. Осторожно приближаясь к стрелкам с правого фланга, «носороги» сбросили скорость, и лишь когда над редкими выжженными кустами и проплешинами почерневших камней показался защитный козырек импульсника, лихорадочно дергающегося из стороны в сторону, буквально одним прыжком оказались прямо перед противником.

Три обгоревших тела в бронекостюмах, посеченных осколками от взрыва, были разбросаны вперемешку с обмундированием по периметру оплавленной каменной проплешины. Четвертый десантник противника, в закопченной легкой броне, стоя на коленях перед станком лучевого пулемета и не отрываясь от биоптического прицела, бил вниз со взгорка в сторону наших длинными очередями.

– Ах ты, сука!

«Носорог», оседлав стрелка, молотил своими каменными кулачищами по голове, шее, ребрам дергающегося в такт наносимым ударам тела. Шлем лопнул, как яичная скорлупа, и «глазам» Хоаххина предстало до боли знакомое лицо. Лицо Сестры Атаки, очень похожей на повариху Мину. Сломанный, точнее, вдавленный в череп нос сестры, вытекающая изо рта струйка пенящейся крови не мешали понять, чье переломанное, с неестественно разбросанными и вывернутыми конечностями тело лежало перед ним.

На третий день после «Ликвидации вторжения на Трон» Хоаххин вернулся из джунглей, выблевав все, что смог собрать по сусекам своего организма. За одну ночь в сети и трое суток в лесу, которые его обитатели не забудут никогда и своим потомкам накажут не забывать, Хоаххин вывернул свою душу наизнанку, нисколько не заботясь о невинности своих жертв. Слепая ярость вперемешку с жалостью к себе и ненавистью ко всему крушили все живое и неживое на своем пути. Тактический ядерный удар не нанес бы ущерба большего, чем та боль, которая сначала родилась, а потом вырвалась на свободу, завладев его разумом. Короткий сон полностью истощенного ученика был похож на кошмар, в котором он сам тяжелыми ударами кулаков разбивает забрало шлема противника и видит перед собой свое собственное исковерканное и окровавленное лицо. Полуденный луч, разбудивший обитателей глубокого каменного ущелья, с изумлением осветил распластанное на земле тело, наполовину погруженное в холодную воду родникового ручейка. Глупо и постыдно мстить всем подряд, не имеющим к тому же к этой мести никакого отношения. Детская жестокость и нежелание принимать реальность этого мира, которая заключается в том, что ты не единственный и уж точно не главный центр его интересов. Реальность того, что друзей не нужно иметь, что с ними нужно дружить. Хоаххина наконец совершенно отпустил последний детский страх, страх перед выбором, который теперь ежедневно, ежечасно и ежеминутно придется делать самому. В том числе перед выбором между двумя правдами двух обезумевших миров, сомкнувших челюсти на горле друг у друга, как два волкодава, готовых скорее погибнуть, чем отпустить соперника. «Отвергни гордыню, прими на веру!» – где и от кого он это слышал?

Нетвердой походкой пройдя на камбуз и не торопясь растапливая самовар, Хоаххин все еще видел перед собой свой распростертый на камнях силуэт. Ему даже в голову не приходило, что в пещере может находиться кто-то еще, кроме батюшки и его самого, по той же причине не приходило в голову хорошенько «осмотреться» или тем более использовать для этого самого Пантелеймона. Монах в черном балахоне с опущенным капюшоном неслышно присел за край стола и спокойно посмотрел на бывшего ученика.

– Что, хреново? Похоже на истерику беременного пучеглаза, увидевшего во сне свою задницу.

– Сколько вы тогда перебили сестер?

– Совсем не много из тех, что успели высадиться и рассредоточиться по планете. Остальных локализовали на открытой местности, и они были вынуждены прекратить сопротивление. Нашей основной задачей было не допустить массовой бойни, которая бы непременно случилась, если бы Сестры Атаки вошли в густонаселенные районы. Большая часть десанта погибла в кораблях, расстрелянных еще на подлете к атмосфере.

Монах слегка пошевелил длинными рукавами черного балахона, свободно свисающими до самых его колен.

– А ты думаешь, когда солдат идет в атаку, он считает, что его враг ждет его за накрытым столом с бубликами и чайным сервизом? Когда защищаешь, не стыдно убивать. Говорят, что только это мы умеем делать хорошо. Возможно. Но этим и живем. И этим гордимся.

– За что вы их так? Почему вас спасали, а их сожгли в крематории атмосферы планеты, на которой правят взбалмошные и недалекие интриганки, заботящиеся только о собственной наживе и собственном благополучии.

– Неважно, кто правит на планете. Каждый народ заслуживает тех правителей, которых имеет. Важно, что этот народ, целую планету, пытались раздавить в угоду традициям и привычкам неких существ, считающих себя воплощением совершенства и поэтому взявшихся судить о том, что в этом мире, созданном Творцом, достойно, а что не достойно существования. Вот и ты сейчас берешься судить о поступках других, не освободившись от собственного невежества и корысти. А сестры никогда не были нашими врагами, и мы, по большому счету, никогда не желали им не только гибели, но и вообще зла, они были орудиями в умелых руках нашего врага. Орудием, которым могли стать и мы.

– И в чем же мое невежество?

– В том, что ты не готов еще подняться над собственными страхами и посмотреть на битву, выйдя за пределы пустой болтовни чванливых ротозеев. Не важно, кого и как ты убиваешь, важно – во имя чего ты это делаешь. И мне показалось, что на ледяном гребне, спокойно глядя на себя глазами достойного противника, ты это понимал.

– И в чем же моя корысть?

– А вот этот вопрос к тебе самому. Ты так тщательно скрываешь свои возможности от тех, кого называешь своими друзьями, что, боюсь, и сам не ведаешь еще, в чем заключается твоя корысть. А то, что касается твоей роли в этом мире, так ничто в нем не появляется без причины и не исчезает бесследно. Найди свою причину сам, если для тебя это важно, и ты ответишь на свой собственный вопрос. Потому что никакие мои объяснения тебе не помогут и тебя ни в чем не убедят.

Хоаххин давно понял, что проиграл этот спор еще до того, как вошел в пещеру, а скорее всего, и того раньше. У него было ощущение, что он ведет его сам с собой. Все, что он хотел в этот момент, это броситься на шею своему другу и, по-детски шмыгая носом, размазывать по нему слюни. Но что-то изменилось, его детство, последний раз взбрыкнув соплями, подошло к концу, и он уже не мог себе этого позволить.

– Отец Пантелеймон, ты прав. Я больше не могу оставаться чужим среди своих. Больше всего на свете я хочу проломить тот барьер, который ты так долго и упорно помогал мне преодолеть.

Монах сидел неподвижно, даже ткань, прикрывающая его лицо, не шевелилась от дыхания или от произносимых им слов. Но слова его падали в пространство помещения уверенно и неотвратимо, словно тяжелые капли расплавленного свинца, тут же застывая в рисунке неоспоримой истины.

– Меня никогда – ни сейчас, ни раньше – никто не называл отцом Пантелеймоном. Мои друзья называют меня Северо Серебряный Луч. А нашего доблестного брата и твоего бескорыстного друга, который решил посвятить остаток своей жизни этому святилищу, я всегда называл Оле Каменный Кулак.

Только сейчас Хоаххин понял, что перед ним сидит не его бывший наставник, потому что тот все это время спокойно стоял, прислонившись широкой спиной к дверному косяку, на выходе из камбуза, не проронив ни единого слова. Предательский холодок пробежал между лопаток юноши.

– И как мне положено обращаться к тебе? Граф? Ваше превосходительство?

– А это со временем ты решишь сам. Сейчас вряд ли ты готов считать меня своим другом, да и у меня нет на это веских причин. Не нужно торопиться с выводами, тем более с выводами, которые могут изменить всю нашу жизнь…

– И вы, граф, ничего ему не рассказали? Не считаете это неоправданной жестокостью? Рано или поздно он об этом все равно узнает и вам этого не забудет. Но только тогда он станет намного сильнее, возможно, даже сильнее вас.

– Не забудет этого, может быть, быстрее вспомнит и все остальное.

– Считаете, что «Весенний Шторм» – это серьезная проблема?

– Считаю, что это явное несоответствие всем тем данным, которыми мы располагаем на данный момент. А любое такое несоответствие рано или поздно становится серьезной проблемой.

– И вас совершенно не смущает ваша родственная связь с объектом?

– Если бы глава клана Свамбе могла предсказывать будущее, она бы иначе относилась к родственным связям…

Северо резко прервал фразу, мгновенно осознав, что ляпнул лишнего, и, слегка разведя локти в стороны, дал понять собеседнику, что сожалеет о сказанном вслух.

– Ничего, граф, я давно уже привык к тому, что вы скорее люди, чем те, кому мы с вами обязаны своим происхождением, и хорошо, что обязаны только этим…

Дисколет мягко опустился на площадку центрального купола «черной ромашки». Пантелеймон легко спрыгнул на площадку и, не оборачиваясь, направился вниз по винтовой лестнице, ведущей внутрь этого гигантского сооружения, чем-то напомнившего Хоаххину здания на базе СПП, куда его привезли в клетке после сражения с ледяными ворами. Приложив свою лапищу ладонью к металлической пластине, настоятель открыл широкий проход в глубь темного помещения, в котором с некоторым запозданием начали разгораться дежурные светильники. Зажглись лампочки индикатора положения кабины лифта, которая быстро скользнула вниз.

Конечно, называть это сооружение концлагерем было глупо и наивно. Хотя в любой шутке есть доля шутки. А в этом нешуточном сооружении и доля была нешуточной. Они с Пантелеймоном обошли почти всю территорию купола, зашли в столовую, в спортзал и даже в пустующий провалами белоснежных стен бассейн. Все оставалось в том виде, в котором пребывало тогда, когда последняя «квартирантка» покинула это место, навсегда удалившись из этого мира. Ангары, расположенные вокруг центрального купола, были навечно закрыты, ибо именно в них и покоились те, кто называл себя Сестрами Атаки, те, что так бесславно закончили свой короткий путь, оставив за собой только страх и страдание. Остановившись перед одной из тяжелых, герметичных металлических створок, путники перекрестились. В сравнении с «удобствами», которые практикуют в своих вечно временных жилищах Дети гнева, эти «апартаменты» можно было приравнять к королевскому пентхаусу в фешенебельном отеле. Жизнь в пещерах приучила Хоаххина к более чем скромной обстановке, здесь скромность точно не была основным мотивом архитектора, скорее разумная рациональность в сочетании с доступным комфортом. Далеко не везде в человеческом космосе так относились к поверженному противнику.

– Мы своих-то по-христиански в сырую землю кладем. Ибо как из нее вышли, так в ней и почивать. Но сестры наших обычаев не принимали. Да и в предгорьях, как ты знаешь, покойниц в полотнище завернут да и в склеп каменный. Вот поэтому мы их тут и оставили. В ангарах холодно, так что они там и теперь лежат замороженные. Твоя мать умерла в предгорьях, ты разве не хочешь туда слетать и ее помянуть?

– Нет. Туда я больше не хочу. Да и здесь мне больше делать нечего.

– А отца ты не помнишь? Ты о нем ни разу не обмолвился.

– Не знаю, о чем ты. Ты мой отец, и другого у меня не будет.

Пантелеймон шумно засопел и на секунду отвернулся в сторону, переводя дух. Потом, сделав вид, что ничего не услышал или не понял, добавил:

– Да ты не расстраивайся так. Я тебе вот что скажу: может, у Северо и нет веских оснований считать тебя своим, но для меня и парней ты все равно наш. И прощаться я не буду. Свидимся еще, уверен, что свидимся. Да, и имей в виду, что бы с тобой ни случилось, ты не один, даже если наши глаза тебя в этот момент и не видят.

Пантелеймон похлопал Хоаххина по плечу и, отвернувшись, пошел по хрустящему снегу посадочной площадки обратно в купол. За батюшкой через час вернется другой транспорт, на котором Лотар Кривой Топор по случаю помчался на север посмотреть, как обживаются его бывшие питомцы, именно с ним Хоаххин и хотел бы прогуляться, но его еще сегодня должны доставить на военную базу близ экватора планеты. База эта располагалась на небольшом острове, где экипажи кораблей, «гостивших» в орбитальных доках, проходили переподготовку и откуда вновь уходили в глубокий космос.

Вечерний разговор в храме закончился предложением, от которого невозможно было отказаться. А предложено было послужить своей новой Родине и всему человеческому космосу в рядах шестого отдельного гвардейского флота Детей гнева, входившего в Объединенную группировку флотов Его Императорского Величества, в низших чинах, поскольку дальнейшее его обучение в храме братья сочли нецелесообразным. Сборы оказались недолгими. Личных вещей и чемодана Хоаххин нажить не успел, единственное, что он попросил у Пантелеймона, это тот самый злосчастный кристалл, который, как считал Хоаххин, и стал причиной новых, как всегда, стремительных изменений в его жизни.

Закат двигался быстрее дисколета, и под серебристой плоскостью машины планета уже погрузилась в дремотную темноту ночи. Вот так же он несколько лет назад улетал из своей прежней жизни, улетал, не оборачиваясь назад и с совсем другими мыслями в голове. Как много с тех пор изменилось, но, видимо, недостаточно много, чтобы получить ответ на простой, казалось бы, вопрос. Кто его друг и кто его враг. Может, стоило искать совсем в другом направлении? Мир вокруг становился все сложнее и сложнее, и конца этому не было видно.

– Юнга Хоаххин саа Реста?

– Я!

– Получи обмундирование и следуй к терминалу G-21. Твой шаттл отчаливает через тридцать шесть минут.

– Есть!

– Вопросы?

– Никак нет!

– Молодец, свободен. Ты видел, Кирпич, какие длинные и нескладные имена теперь у молодежи? С одного раза не выговоришь. Одна радость – череп гладкий, как коленка у змеепода, ни тебе стричь, ни тебе брить не надо.

Каптер поставил электронный штамп на скане приказа о призыве на действительную военную службу в графе четыре, означающий выполнение задачи о выдаче обмундирования курсанту саа Реста.

– Ничего, там быстро переименуют.

– Это точно.

Слегка переваливаясь с боку на бок, еще недавно собранные в медкапсуле по отдельным фрагментам и теперь находящиеся на двухмесячной реабилитации ветераны прикрыли свое хранилище и двинулись на плановый лечебный коктейль во флотском фитобаре.

– А ты глянул, куда там его приписали?

– Конечно, глянул. На «Длинное копье» в десантуру.

– Чего-то хиловат он для десантуры.

– Хиловат – откормят. Не умеет – научат.

Дружный хрюкающий хохот, неоднократно отразившись от стен коридора, помчался вперед, оповещая всех о хорошем настроении выздоравливающих.