И вот 6 ноября 1941 года Консуэло наконец соединяется с ним. У Антуана прекрасное настроение. Он опять верит в великую любовь и в Консуэло – идеальную женщину, супругу-мечту, которая будет его беречь и охранять. Но он не учитывает, что жить согласно его мечте всегда очень трудно и что эта трудность останавливает его в тот самый момент, когда он может осуществить мечту. Антуан встречает Консуэло на вокзале, и она верит, что они снова будут вместе. Но эта иллюзия очень скоро рассеивается – как только Консуэло приезжает в квартиру Антуана. О том, чтобы она жила вместе с ним, не может быть и речи, поэтому он снимает для нее квартиру. Оскорбленная, уставшая от долгой дороги, выбитая из колеи поведением Антуана, Консуэло находит убежище в тишине и молитве.

Супруги избегают друг друга, потом сближаются, потом снова расходятся. Начинается весь адский круг измен и угрызений совести. Главный в этой паре Антуан: он принимает все решения. Это он решает вновь увидеться, не обедать вместе, не замечать друг друга, снова встретиться в пивной, подарить украшение, когда чувство вины слишком сильно, и так далее. В своих мемуарах Консуэло напишет: «Я чувствовала себя как королева, у которой не отнимают титул, но которую отодвигают в сторону…» Летом 1942 года Антуан обессилел от интеллектуальных споров по поводу исхода войны и от разногласий с нью-йоркскими французами, у которых впал в немилость из-за своих политических взглядов (этой интригой против него руководили Андре Бретон и Жак Маритен [философ и богослов. – Пер.]). Поэтому Консуэло решила найти ему дом подальше от «мусорной ямы», как он называл Нью-Йорк. В шикарном квартале Лонг-Айленд она снимает большой белый особняк Бевин-Хаус. Супруги поселились там и твердо решили ни с кем не встречаться в течение сезона. Начинается новая жизнь – счастливая и радостная. Антуан, очень спокойный и снова влюбленный в свою жену, пишет по заказу своих американских издателей маленькую сказку. Это будет «Маленький принц», к которому он сам нарисует иллюстрации. Иногда – редко – в этом доме проводят день или два гости: Андре Моруа с женой, Бернар Ламот, которого Сент-Экзюпери сначала собирался попросить проиллюстрировать сказку, Дени де Ружмон, которому, правда, удавалось продержаться в гостях дольше, потому что он хорошо играл в шахматы, а Антуан любил эту игру. Но Антуана снова охватило желание бежать, выбраться из кокона счастья. Под предлогом улаживания некоторых административных формальностей он отправляется в Нью-Йорк, чтобы встретиться там с Сильвией Гамильтон. Ему не удается обмануть Консуэло, но она не желает ссориться с мужем. Она знает: его ничто не может изменить. Работа над сказкой идет хорошо. Антуан увлекся игрой и рисует своего маленького персонажа постоянно и лихорадочно. И многие черты внешности Маленького принца срисованы с Консуэло – шарф, который она носила в стиле гарсон, стрижка «львица», которую она делала в Париже, даже слегка удивленное выражение лица и вздернутый нос.

Для того, кто умеет читать между строк, в этой сказке рассказана вся история влюбленной пары. Роза – это Консуэло; она покинута на своей планете, но Маленький принц все-таки возвращается к ней, почувствовав отвращение к людям и к планете Земля. Антуан наделяет розу чертами характера, которые ему совершенно не нравятся в Консуэло (роза болтлива, кокетлива, расточительна), но его трогают ее хрупкость (она кашляет) и ее одиночество. Себя самого он изображает в облике главного персонажа и сам дает себе уроки поведения. «Ты становишься ответственным за свою розу…» – подсказывает ему лис. Вот именно – ответственным! Но хорошо ли он нес ответственность за «свою» Консуэло, которую заставляет вытерпеть тысячу и одно оскорбление? Несмотря на свои похождения и шалости на Манхэттене, Консуэло снова находит в Бевин-Хаус покой. Но ход событий ускоряется. В ноябре 1942 года Сент-Экзюпери решает, что обязан играть роль в политике. Что он должен не только быть писателем, которого любят французы, но и направлять французов, стать их совестью. В его душе медленно зреет желание служить Франции и на фронте, сражаясь с врагом, и одновременно в качестве духовного руководителя. Он уверен, что обладает внутренней силой, и хочет передать ее французам. Это желание быть полезным неотступно и с трагической силой преследует его два последних года его жизни. Консуэло понимает, какой крутой вираж начал в одиночку Антуан, и беспокоится о муже, но он стал неуправляемым и крайне упрямым. И она, после очень усердных стараний, отдает его в руки Бога.

Странно, но отголоски войны усилили страсть, соединявшую супругов. Может быть, Сент-Экзюпери чувствовал, что та цивилизация, которая ему так дорога, погибает, что мир его детства, мир, в общем и целом связанный с Сен-Морис-де-Реман, рушится? Как можно было спастись от этой муки? Как ее выдержать? Консуэло сияет над хороводом его будто бы «любимых» женщин, как неподвижная звезда. Она выдерживает все его измены, она всегда готова прийти к нему. Поэтому война усиливает чувство, влекущее его к жене, несмотря на все кратковременные и случайные любовные приключения, которые могли у него быть в это время. На его любовной карусели есть место и у Нелли де Вогюэ; карусель поворачивается, и она снова оказывается рядом с Антуаном. Нелли успокаивает его и производит на него впечатление своим богатством, сетью знакомств, умением держаться непринужденно и умственной свободой. Вот почему ему льстит, что Нелли его так любит. Нелли пользуется ослабившей его депрессией и начинает усиливать свое присутствие в его жизни. Но чем больше она навязывает ему свои власть и внимание, тем больше Консуэло кажется ему покинутой и безоружной «розой», которую он должен защищать. Разве в «Маленьком принце» он не написал о розе: «Она благоухала для меня и освещала меня. Я не должен был убегать! Я должен был бы почувствовать ее нежность за ее жалкими хитростями. Но я был слишком молод и не умел ее любить»? Так разум и неразумные чувства спорят друг с другом, приводя его в замешательство. Мнимые друзья интригуют против Антуана, их козни лишают его сил и сбивают с толку. Для него это время полной растерянности и смятения. Ему кажется, что его покинули все – и писатели, и штаб, который пока отказывается исполнить его желание и принять писателя-летчика на военную службу. Начинается адская спираль депрессии и паранойи. Преследования, ощущение, что он отвергнут, недоверие к друзьям – все соединилось, чтобы отделить его от людей и привести в отчаяние. Его письма свидетельствуют об этой боли и о его «духовном одиночестве», как он это называл. Лето закончилось, и супруги возвращаются в Нью-Йорк. Антуан винит себя в том, что наслаждался уютной сельской жизнью в Нортпорте и писал сказку для детей, когда Франция оккупирована и похоже, что немцы выигрывают войну.

И в конце 1942 года он обратился ко всем французам с призывом, который был опубликован в «Нью-Йорк таймс». Это была просьба помириться друг с другом и взяться за оружие.

За одно лишь это нью-йоркские «бойцы сопротивления» начали изматывать его обвинениями и осуждать. Для них примирение между сторонниками Петена и повстанцами де Голля было невозможно. Из-за своего наивного поступка Сент-Экзюпери лишился доброго имени и потерял друзей; его вступление в армию стало выглядеть подозрительно и вызывало у всех французских левых презрение к нему. Но Сент-Экзюпери упорно настаивал на своем: нужно «собрать стадо», то есть собрать людей вместе, всех без исключения. Он с ужасом предвидел впереди чистки, поспешно вынесенные приговоры, народные и чрезвычайные суды, революционные времена с их нетерпимостью и линчеваниями.

Причиной его горя, о котором он писал, было именно это предвидение трагедии, от которого не имелось спасения. Медленно, но неуклонно он идет к своему добровольному мученичеству. Уже в счастливые дни работы в «Аэропосте» он считал, что быть летчиком – это способ защищать людей, что крылья его самолета похожи на крылья ангелов и укрывают людей своей нежностью. Теперь он считает, что должен рисковать собственной шкурой в боях. Для него это были и долг мужчины, и условие для того, чтобы стать святым. Он должен очистить свои душу и тело, смыть с них перенесенные оскорбления и снова стать чистым, как в детстве. В его письмах заметна странная перемена: то, что раньше было его личной жалобой, теперь приобретает более широкий смысл и начинает относиться к людям вообще. Его мысль приобретает философское и моральное направление и вращается вокруг причин размывания ценностей, слепой и варварской унификации мира, городов-Вавилонов, где люди говорят на тысяче и одном языке, но не могут общаться между собой ни на одном, вокруг утраты чистоты и невозможности примирения между людьми. Гигантским городам он противопоставляет покой деревень, работе на конвейере – точность ремесленников, стиранию различий между обычаями, полами, культурами – своеобразие духа каждого народа и каждой нации. В этих письмах есть все жестокое и сатирическое, что выразил Фриц Ланг в своем фильме «Метрополис». Только Консуэло понимает душевную боль Антуана и его одиночество, которое он теперь называет «духовным». Другие женщины – Нелли, Сильвия, Энн Линдберг – напрасно стараются выручить его, вернуть ему вкус к жизни: он теперь совершенно не верит в жизнь. Ускорение хода времени и знание, что он, в сущности, заперт в тупике, побуждают Сент-Экзюпери идеализировать его отношения с Консуэло. Знает ли он, что обречен погибнуть в этой наступающей катастрофе, в результате которой, с его точки зрения, мог возникнуть только ад, только мир, в котором ему невозможно жить? Консуэло больше не пытается отговорить его от вступления в армию. Но может быть, она втайне молится о том, чтобы американские власти не дали ему разрешения пилотировать самолеты.

Однако она знает, как хорошо Антуан умеет убеждать и как сильна его решимость. Поэтому только успокаивает его тоску и горе и утирает его слезы. Он благодарен ей за внимание, хотя по-прежнему постоянно бывает у Сильвии Гамильтон. Наконец он получает право отправиться на фронт. Американский штаб поручает ему шесть заданий по воздушной разведке – фотографирование местности с воздуха на невооруженном самолете. Консуэло в своих мемуарах подробно описывает его отъезд. Все пришлось организовывать своими силами. Антуан спешил уехать, старался приобрести себе военную форму и нашел ее только у торговца театральными костюмами на Манхэттене. Форма не совсем подходит ему по росту, но это не важно: у него такая гордая осанка в этой воинской одежде! Последние споры по поводу его статьи в «Нью-Йорк таймс» в конце концов разлучили его с той парижской интеллигенцией, которая продолжает позорить и оскорблять его. На эти нападки он отвечает с образцовым достоинством и даже в последний момент решает не посылать Андре Бретону ответное письмо, которое уже написал. Однако в этом письме Сент-Экзюпери выражает свой гнев против Бретона и презрение к нему и ко всем своим ложным друзьям, а их поведение называет похожим на предательство. День, когда все его близкие соберутся вместе, кажется ему далеким, а задача собрать их – неосуществимой; уже в июне 1940 года он жаловался на это матери. «Военный летчик» и «Письмо заложнику» – его последние сражения ради этой цели. Остается «Маленький принц». Сент-Экзюпери не может предположить, что эта сказка будет иметь всемирный успех, и поручает ее своим издателям. И вот 1 апреля 1943 года он прощается с последними, кто остался ему верен, – Пьером Лазаревым (очень известный в то время журналист, впоследствии также издатель, сын эмигрантов из России. – Пер.) и Дени де Ружмоном. Затем он позирует для «Лайф» в военной форме. Но, кажется, ничто не может избавить его от тайной тоски и, возможно, от тяжелых предчувствий. А еще он, может быть, вспоминал о том, как когда-то давно советовался с ясновидящей и та предсказала ему, что он умрет во время полета.

В середине апреля, перед самым отъездом Антуан пишет своей жене последнее письмо, в котором дает объяснения по поводу всего – своего здоровья, аварий, в которые попадал, своей карьеры и причин, по которым «наперекор всему» уезжает на фронт. «Я ухожу на войну, – с отчаянной удалью пишет он. – Больше не могу терпеть, что я далеко от голодающих. Я вижу лишь одно средство быть в мире со своей совестью – как можно больше страдать». Связь, соединяющая супругов, не может устоять против его воли, против этой, духовной и экзистенциальной одновременно, потребности. Уехать, чтобы страдать. Уехать, чтобы быть единым со своими. Эти слова сказаны резко и жестоко, в почти мистическом тоне. Консуэло покоряется этому требованию. В последнюю минуту перед расставанием с женой он говорит с ней о плане, который они уже долго обсуждали вместе, – прожить старость счастливо и уединенно на какой-нибудь асьенде в Латинской Америке. Но оба знают, что это лишь поэтическая идеальная мечта.

Быть дома – вот, вероятно, главное желание, которое преследует Антуана в это время. Манхэттен для него – позолоченная тюрьма, в которой он задыхается. Ему душно в квартире Греты Гарбо среди мебели, обитой рыжеватым плюшем, среди больших зеркал, искусственно превращенных в матовые, рядом с темно-зеленым книжным шкафом, немного старомодным и покрытым чем-то вроде венецианской патины. Он задыхается, когда стоит перед окнами во всю стену, выходящими на Гудзон, и видит сквозь них, «как корабли скользят по воде как будто на уровне ковров…». Ему кажется, что здесь он лишь исполнял свои обязанности и теперь выполнил все контракты. Он подарил Сильвии Гамильтон рукопись «Маленького принца» и в придачу к рукописи свой старый «Цейс Икон», попрощался со всеми, кого любил, с Консуэло в последнюю очередь, потому что хотел, поцеловав ее на прощание, унести с собой на корабль этот поцелуй. Чтобы она была последней женщиной, которую он поцеловал, и прикосновение ее губ не могло стереться.

Он пытается быть веселым, шутит, обещает ей написать продолжение «Маленького принца», но это не обманывает их сердца. Нечто странное говорит Консуэло, будто она видит мужа в последний раз. Она серьезна, исчез насмешливый тон, постоянно звучавший в ее словах. Кажется, что маленький сальвадорский вулкан потух. Она перестала заниматься живописью. И прекратила свое непрерывное щебетание, которое так часто выводило из себя Антуана. «Ты чувствовал себя непонятым, и я не знала, как тебя развлечь, – пишет она ему. – Я предлагала тебе сходить в Центральный парк, посмотреть на львов, тигров и шимпанзе. Мне удавалось добиться от тебя улыбки, когда ты смотрел, как я кормила их с ладони арахисом. Все эти недели, с начала 1943 года, ты жил с туманом над собой, над твоей головой…» Консуэло рассказывает, что в решающий момент прощания Сент-Экзюпери пытался утешить ее, пробовал шутить, говорил ей любезности, уверял, что вернется с седой бородой и, может быть, ковыляя.

Но она и тогда должна будет считать, что он красив, как дерево, которое накрыл снег.

По Гудзону постоянно ходят суда. Среди них, конечно, было и то, на котором отплыл Антуан. Он писал: «Я ждал. Я не слышал никакого шума, но каждую минуту чувствовал, как вы движетесь по воде, потому что вы были не в воде, а во мне, в самой глубине моих внутренностей». И вот 25 июня 1943 года его производят в майоры. Поселившись на базе в Тунисе, он начинает выполнять свои задания – разведывательные полеты над Средиземным морем. Он пользуется этим, чтобы пролететь над семейным замком своей сестры Габриель в Аге, пишет матери, которая, как он признает в этом письме, «права во всех жизненных делах». В это время он пишет очень много писем. В них отражается все то же отчаяние, все та же тоска по умирающей цивилизации. Письма, которые он посылает Консуэло, прибывают к ней с большим опозданием. Однако между супругами все же возникает любовная переписка, полная жалоб, в первую очередь на разлуку. Антуан больше, чем когда-либо, считает Консуэло своей «женой перед Богом». Она – самая любимая, хотя столько же писем, и порой в том же тоне, он пишет и Сильвии, и даже Нелли де Вогюэ, с которой порвал. Консуэло он в это время называет «мой птенец с перьями», умоляет ее слушать его и продолжать его любить. Никогда Сент-Экзюпери не будет чувствовать себя таким хрупким, таким неимущим, таким слабым. Перед отъездом супруги пообещали друг другу, что каждое воскресенье будут писать друг другу по письму, но не посылать их, а хранить у себя, и обменяются ими, только когда Антуан вернется. Консуэло их пишет, это даже превратилось в обряд, который она исполняет усердно и страстно. Ставка так велика (смерть, исчезновение, уничтожение их семьи), что эта воображаемая переписка становится магической и трагической одновременно.

Антуан пишет ей о своих желаниях и о том, как она ему нужна. Признается, что любовь, которая связывает их, загадочна, что письма, которые Консуэло ему пишет, освещают его дни. Она тоже пишет ему, что он – ее единственная надежда. «Пусть небо носит тебя вместе со всеми моими поцелуями и молитвами. Твоя Пимпренелъ». И действительно, Консуэло, живя в Нью-Йорке, укрытая от войны, больше не участвует в праздниках французских изгнанников. С тех пор как Антуан уехал, она уединилась в своей квартире, очень мало бывает на людях, а у себя принимает лишь нескольких надежных друзей, которым ее поручил Антуан, например Дени де Ружмона и Андре Рушо. В беседах на бумаге с Антуаном Консуэло внезапно находит прекрасные, очень поэтичные интонации, страстные и лирические. «Моя единственная музыка – ты, – пишет она ему в телеграмме. – Мой кругозор – только наша любовь и твоя работа. Умоляю тебя – начни большой роман. Друзья и издатели ждут тебя так же, как я жду твоего возвращения. Я так плачу оттого, что тебя нет здесь. Может быть, мои глаза не разберут твой мелкий почерк, но я услышу похвалы друзей, которые тебя верно ждут. Моим единственным рождественским подарком были твои телеграммы. Мой праздник начался с того, что я медленно и бережно приготовила для тебя постель: ведь Бог хочет, чтобы ты скоро приехал. Целую тебя очень крепко».

Октябрь 1943 года. Генерал де Голль обращается с речью к интеллектуалам, но не упоминает в ней Сент-Экзюпери. Так же как не упоминает Сен-Джона Перса и Андре Моруа, которые считались тайными противниками организованного генералом Сопротивления. Это тяжелый удар для Антуана, писатель-летчик оскорблен, и его твердое решение смыть с себя нанесенные ему обиды стало еще сильней. Он начинает думать об искуплении и о спасении, то есть его мысли приобретают мистическое направление. Это открывает путь к мученичеству. Ожидая, пока его отправят на «настоящий» фронт, он томится от скуки и пишет Нелли полные отчаяния письма, в которых называет себя «безработным» и «жалким». Соперничество между двумя женщинами, Консуэло и Нелли, прекратилось. Консуэло интересуется только Антуаном и больше не думает даже о том, чтобы противостоять сопернице, унижая ее презрительным молчанием. В городе Тунисе и городе Алжире Антуан снова принимается за работу над своим крупным произведением – «Цитаделью», но так и не закончит ее. Телеграмма, которую он отправляет Консуэло на Рождество, звучит патетически; он признается жене в своем отчаянии и даже называет себя старым и в то же время признается ей, что после отъезда стал любить ее вдвое сильней. А Консуэло видит, что события помчались с огромной скоростью и что история – как всего мира, так и ее собственной жизни – движется к смерти. Сопротивляясь этому, она упорно пишет убедительные письма Антуану, который за это прозвал ее маленьким упрямым крабом. «Я закончила обустраивать твой кабинет. Кресла красивые, столы полированные. Те тонны бумаги, которые ты торопливо исписал перед отъездом, я уложила аккуратно – и очень заботливо, будь спокоен – в два чемодана с очень красивыми замками; и я была рада, что навела у тебя порядок». Подробности домашней жизни, которые Консуэло сообщает мужу в письмах, играют далеко не второстепенную роль: напротив, они возвращают его в их жизнь вдвоем, в окружавшую их среду.

Проводы старого года вместо праздников были отмечены муками. Антуан провел эти дни в привычной для него теперь печали. Он говорил, что «очень грустен», и добавлял: «грустен глубоко». Он перебирает в уме свои навязчивые идеи и преследующие его кошмары: «человек-робот, человек-термит, человек, движущийся, как маятник, от работы на цепи… к игре в белот и обратно.

Человек оскопленный, лишенный всей своей творческой силы, который уже больше не способен даже создать в глубине своей деревни танец или песню». Мысль о вечной утрате, о том «никогда», что в свое время уже скорбно произносил Эдгар По, погружает Антуана в депрессию, которую замечают его друзья и хотят с ней бороться. Он знает, что, только летая, – воюя, как он говорит, – может быть, сумеет снова найти себя. Консуэло становится для него якорем, за который можно удержаться, становится той, кто способен дать ему единственную возможность на что-то надеяться. «Что останется из того, что я любил?» – уже сказал он генералу Шамбу в июне 1943 года. Этот его основной вопрос становится все острей и звучит все тверже. Он ставит под сомнение даже полезность своего ухода в армию. «Полезен ли я хоть чем-то в этой гигантской машине войны, которая идет на всех фронтах и в которой я лишь маленькая точка на небе?» Свое отчаяние он поверяет и Нелли. Ей он пишет: «Могу ли я жить в мире, где был бы дома?» Письма Консуэло освежают его, когда он их получает, обычно через посредников. Эти письма, написанные в ее стиле, то есть с большой непосредственностью и прямотой, восхищают и очаровывают Антуана: они так хорошо помогают ему вспомнить его веселую и неугомонную жену. Консуэло без смущения рассказывает ему о подробностях повседневной жизни, шепчет любовные словечки, которые его очаровывают. Но обыденность, позволяющая предвидеть исход войны, терзает его и приводит в отчаяние больше, чем война. С Консуэло он вообще не обсуждает эту тему, не желая омрачать их любовь. А вот Нелли он пространно пишет о катастрофическом будущем мира. Возникающая «сухая и бесплодная» страна уже не будет «его» Францией, страной Сен-Мориса, страной его детства, где он ранними тусклыми утрами ходил по тропинкам Монтодрана, среди стоявших в ряд вдоль Луары кабачков, где любил выпить стакан белого вина со своим другом Леоном Вертом. В декабре 1943 года в городе Алжире с ним произошел несчастный случай, приковавший его к постели (он упал в лестничный пролет в доме своего друга доктора Пелисье и сломал позвонок). У него появилась причина жаловаться на свою жизнь: он всегда должен ждать, он не действует, не творит, он чувствует себя бесполезным и «безработным».

И тогда возникает центральный мотив последних месяцев его жизни. Знает ли он, что его конец близок? Предчувствует ли этот конец? Его мысли так мрачны, что в это вполне можно поверить. Он чертит словесные узоры на тему рождения и повторяет наперегонки сам с собой: «Мне нужно родиться, поселиться в какой-то судьбе». Консуэло часто упоминает о Боге и пишет Антуану, что ходит в маленькие церкви, популярные в Нью-Йорке, чтобы восстановить силы. Сент-Экзюпери уверяет, что потерял веру в Бога, но видит в монашеской жизни средство уйти от того «вырождения», которое он предсказывает. «Солемский монастырь и его григорианские напевы», возможно, стали бы лекарствами от болезни, которая его мучит. «Широкий церковный напев и широкое море», – пишет он Нелли; вероятно, это что-то вроде маленького стихотворения, в котором опущена часть слов и чувствуется большая сила. В письмах к Консуэло он менее серьезен. Но в этот раз, в городе – «мусорном ящике», как он называет Алжир, Антуан пересчитывает свои горести – отвращение к Нью-Йорку, ложных друзей, клевету, утрату родины, ее растворение в будущем мире, похожем на большой базар, желание умереть из-за этого и умереть так, чтобы послужить своему делу, чтобы взять на себя ответственность за него, чтобы полностью быть мужчиной. Он снова перечисляет ей то, во что он верит, – «лояльность. Простота, верность, нежный труд, а не игра в правду, когда лгут в изгнании, далеком от всего человеческого».

Февраль 1944 года. Антуан снова чувствует горечь и отчаяние, но упорствует в своем желании «думать чисто». Больше он не отступит от этого правила. Бездействие лишает его сил, и он делает все возможное, чтобы получить задания. Праздность и физические страдания (ужасные боли из-за позвонка) усиливают его нетерпение и скрытый гнев. Он снова и снова перебирает в памяти свои трудности и признается Нелли, что «задыхается от горя». Но он также хочет надеяться – по крайней мере, так пишет своей матери. Когда же наконец закончится «долгая зима»? В феврале 1944 года он отправляет письмо своей доброй двоюродной сестре Ивонне де Лестранж, вместе с которой провел много хороших часов в юности. Это письмо коротко, но оно – одно из самых прекрасных его писем того времени. «Мне так нужно переосмыслить все в его единственной сути, жить дружбой, домом, садом», – признается он ей. Он утратил веру в себя, постоянно повторял, что «его» мир рушится. Это и, разумеется, его усталость, усиленная тем, что он называл «разрушением своего тела», заставляли близких считать, что он больше не хотел жить. Это подчеркивает Анна Эргон-Дежарден, которая тогда была в городе Алжире. «Родиться» – вот его лейтмотив. «Все же настанет время родиться», – повторял он.

Антуан продолжает утверждать, что Консуэло – его единственная любовь (и пишет ей «Есть только вы и я»). Но не отказывается от случайных встреч, если они могут на мгновение заставить его поверить в идеальную мечту! Например, возвращаясь в город Алжир, он встретил в поезде молодую медсестру и заявил, что чувствует к ней пылкую страсть.

Эта молодая женщина не позволила себя обольстить и не забыла сообщить ему, что она замужем и беременна. Тем не менее Сент-Экзюпери стал настойчиво посылать ей письма, в которых называл себя маленьким принцем, заблудившимся на этой планете и несчастным. И в это же время он был способен писать Консуэло пламенные письма, в которых обращался к ней с мольбой «О Консуэло!», словно к Мадонне.

Но вот, 6 июля 1944 года, он телеграфирует в Нью-Йорк, что наконец снова начинает выполнять военные задания в качестве пилота во французской эскадрилье, прикрепленной к американской фотогруппе. Он заявляет, что «несмотря на свой возраст, счастлив» тем, что смог вернуться на службу. Ему дано право выполнить пять заданий, не больше.