Кем был Антуан де Сент-Экзюпери в 1929 году, приблизительно через тридцать лет после своего рождения? Тот, кто раньше гордо заявил матери: «Я тороплюсь снова стать чуть больше варваром, молодым завоевателем», теперь вернулся к своей природной меланхолии. Он снова чувствовал ту легкую депрессию, которая побуждала его бросать ей вызов – громко и весело шутить и заставлять других верить в его огромную жизненную силу и дерзкий дух. Может быть, это началось после смерти его брата, при которой он присутствовал? Столкнувшись так рано со смертью, он, возможно, именно после этого был не в состоянии по-настоящему прочно чувствовать себя ни в жизни, ни даже на службе? А может быть, он, выросший без отца, из-за этого чувствовал себя «выброшенным» – это его собственное слово – в мир, в горы, которые выше его? Этим горам он бросал вызов, поднимаясь на них и рискуя при этом разбиться. Или, возможно, дело было в его глубокой любви к матери? Свою мать, Мари де Сент-Экзюпери, он любил не душой, а едва ли не нутром, это была святая любовь и религиозная преданность. Он был не в силах оторваться от матери и писал ей так, словно еще был мальчиком, волновавшимся оттого, что не слышит, как она поднимается по ступеням парадной лестницы. Так она шла к нему в их замке Сен-Морис-де-Реман, чтобы поправить ему постель и поцеловать его. Жизнь в Кап-Джуби дала Антуану незабываемый опыт. Там ему пришлось столкнуться с требованиями, которые предъявляют пустыня и одиночество. Там он научился общению с Вселенной, которой управляют духовные силы, и, возвращенный к своему призванию быть «монахом», был приобщен к ночи, тишине и звездам. («Это полное убожество: постель из доски и тонкого соломенного тюфяка, таз и кувшин с водой, – писал он. – Я забываю о безделушках: есть только пишущая машинка и бумаги «Аэропоста»!») После этой жизни он в марте 1929 года возвращается во Францию. Здесь ему не по себе: на новом месте он чувствует себя не таким, как другие, чужим, почти иностранцем. Тайна Кап-Джуби сделала его писателем: Антуан написал книгу «Южный почтовый», после чего Галлимар предложил ему контракт на сочинение семи романов.

Кажется, у него все получается. Но более глубинные, более отдаленные желания не дают ему покоя и мешают чувствовать себя цельным и радоваться этому, как радуются его друзья-летчики Гийоме и Мермоз, быть, как они, только пилотом, открытым огромному простору неба, доступ в которое тесно связано со смертью. Сент-Экзюпери прекрасно знает обо всех рисках, с которыми сопряжена его профессия, он тоже умеет наслаждаться этим соседством со смертью. Но перед ним возникают другие возможности. Его назначают в Аргентину открывать новые маршруты, увеличивать репутацию «Аэропоста», расширять воздушные пути, доставлять почту все дальше, оборудовать новые остановки – это должно бы привести в восторг тридцатилетнего молодого мужчину. И Сент-Экзю пери восторгается, но лишь внешне. «Увы, я уезжаю в Южную Америку», – пишет он с печалью. Буэнос-Айрес наводит на него тоску. Упрощенная топография этого города, где нет ни родового прошлого, ни рельефа, ни по-настоящему живописных мест, порождает у Антуана своеобразный пессимизм. Зато страна его очаровывает. Его восхищают пампасы, море, большие круги на самолете над горами. Он находит возможность наслаждаться всем этим: пользуясь разведывательными заданиями, удирает из города и открывает для себя новые пейзажи. Антуан очень хорошо зарабатывает, и его зарплата настолько велика, что значительную ее часть он отдает матери, которая по-прежнему терпит нужду. «Я думаю, что вы довольны, а мне немного грустно, – пишет он ей. – Мне кажется, что я от этого старею». Желая убить время, он часто бывает на званых вечерах и обедах, чтобы утомить себя. Ходит в танцевальные залы и к платным партнершам-танцовщицам из этих залов, причем очень щедро одаривает этих женщин. Он бывает в кабаре и в пивных. И впрягается в работу над новой книгой, которая будет называться «Ночной полет». С девятого этажа современного дома на улице Флорида, где он живет, Буэнос-Айрес кажется ему «пустыней». Окрестности города не приятней, чем сам город: «Здесь есть только квадратные поля без деревьев, и в центре каждого – барак и железная водяная мельница…»

Значит, в путь! – сказал он себе, как Рембо. Бежать туда, где больше простора, где больше энергии! Он говорил, что любит теряться в «безбрежной ночи», почти касаться вершин Анд, огибать зубцы горных пиков и поздно ночью снова опьяняться тем, что он один летит над «землей людей», стережет и защищает ее. Отсутствие матери и то, что она далеко от него, побуждают Антуана писать ей письма, которые переворачивают душу читателя. Он снова становится маленьким мальчиком, задирой и тираном, поэтом и изобретателем, которым восхищались другие дети в семье и мать. Несчастен он именно оттого, что не может быть рядом с родными. Для него самое важное – связи, соединяющие вещи одну с другой и людей друг с другом, для него важно, чтобы его жизнь сочеталась с их существованием. Его лишает сил и приводит в отчаяние предчувствие беспорядка, потери, покинутости, жизни в городах, похожих на Вавилон, предчувствие существования, в котором все растворимо, в котором он станет равнодушным и поверит в относительность всего сущего. Любовные неудачи, и в особенности разрыв помолвки с Луизой де Вильморен, не способствовали его успокоению. Он знает, что идеальная семья, идеальная женщина не существуют, но не может не чувствовать глубокой тоски по ним и, будучи опытным, страдает от своей опытности. Детство становится мифом, и к нему приходят воспоминания о детских годах: «Самая добрая, самая мирная, самая дружеская вещь, которую я когда-либо знал, – это маленькая печка в комнате наверху в Сен-Морисе. Никогда ничто не придавало мне такой уверенности в существовании», – пишет он матери в январе 1930 года. Но печаль заводит его в области не вполне изжитого эдипова комплекса: он пишет, что, наряду с Млечным Путем и авиацией, идею бесконечности выражает «вторая кровать вашей комнаты. Болеть – это была чудесная возможность… Это был беспредельный океан, на который грипп давал право». Так в буэнос-айресском одиночестве «без очарования, без надежд, без всего» детство становится для него последним ориентиром, даже временем, когда он жил по-настоящему. «Я не совсем уверен, что жил с тех пор, как закончилось детство», – заявляет он в минуту отчаяния. В его тогдашних письмах повторяются, как припев, слова, удивительные по своей трагической силе и трогательной незрелости. Ни одна женщина в мире не может сравниться с матерью, к которой человек возвращается в «тяжелые минуты». Антуан признает, что изгнание – место потерь и разрушения связей и ничто не может с ним сравниться в этом отношении. Все чувства призваны на помощь, чтобы смягчить суровость и сухость аргентинских пейзажей. Пустынным засушливым пампасам он противопоставляет липы Сен-Мориса. Весне, которую разрушила жара и которая не может пробиться сквозь «эти тысячи кубометров бетона», как он сказал своей подруге Ринетте, он противопоставляет ласковую прохладу семейного замка, большие аллеи черных елей и благодетельные дожди над парком. Он часто пишет о своем неосуществленном желании жениться. Например, в письме, датированном 20 ноября 1929 года, он рискнул сказать матери об этом одной короткой фразой, вставленной между описанием Буэнос-Айреса и просьбой сообщить «новости обо всех». Слово «жениться» произнесено, но Сент-Экзюпери, кажется, уже разочарован и с глубоким пессимизмом относится к браку. Неудачная помолвка, легкомыслие Лулу, которое его поразило и возмутило, его почти библейское отношение к супружеству (он считает брак священным и нерушимым), боязнь связать себя с женщиной, словно он им не доверяет, а также строгое католическое воспитание, которое он получил, его почти патологический идеализм и сильный эдипов комплекс – все это мешает искать любовь.

А потому он истощает свои силы в скрытой ненависти к женщинам – тратит их на взаимозаменяемых партнерш, разных Сюзи и Дейзи, которых считает «залами ожидания». Банальность этого сравнения позволяет понять, каким непомерно огромным был его идеал женщины. Своему ночному кружению по кабаре он противопоставляет ласковый образ Назарета, «Святого семейства», о котором мечтает. Но эта платоническая мечта причиняет ему страдания. Чем больше Антуан истощает свои силы в упрощенном донжуанстве, тем сильней становится эта боль. Он объясняет Ринетте, что по-настоящему не хотел эту должность в Аргентине и что его единственное «утешение – пилотировать самолеты». «Пилотировать» для него значит также писать книги, связывать людей между собой и как можно ближе подойти к космическим тайнам. Очень скоро реальная жизнь уступила место жизни мистической – беспорядочному и запутанному поиску ответа на великие загадки мира. В июне 1930 года его друг Гийоме пропал в Андах, и это стало для Антуана большим испытанием. Он поднял в воздух свой самолет и летал над теми местностями, где, как предполагали, мог пролететь Гийоме. Но поиски были безуспешны. Более, чем когда-либо, самолет становится для Антуана источником ласки и успокоения. В своей книге «Земля людей», обращаясь к Гийоме, он пишет: «Мне казалось, что я уже не ищу тебя, а бодрствую у твоего мертвого тела». С мистическим отношением к самолету и к профессии писателя у Антуана соединяется мысль, что и самолет, и написанный текст – стражи вечности и проводники, ведущие в нее людей. Гийоме выжил в этой аварии. Его считали мертвым, а он вдруг воскрес, чудесным образом спасенный крестьянами-горцами. «То, что я сделал, клянусь, никогда не сделал бы ни один зверь», – сказал он, и эти слова стали знаменитыми. Антуан возвращается в Буэнос-Айрес, к своей работе. Лето проходит как на каникулах, безнадежно банальное и холостяцкое.

Он зарабатывает много денег и по-прежнему прожигает жизнь, то есть тратит эти деньги без остатка, дарит платья и другие подарки своим «малышкам» и «курочкам», как он их называет. Чаще всего это платные партнерши-танцовщицы из кабаре, девушки легкого нрава. Но его душу постоянно жжет вопрос: где его место? Может ли мать, которую он называл «резервуаром покоя», уступить место другой женщине, которая тоже сумеет наполнить его жизнь столь дорогим ему семейным уютом?