Детство будущая Ли прожила рядом с искусством фотографии. Ее интересовали технические открытия отца; она следила за тем, как он разрабатывает свои изобретения; у нее вызывали любопытство его методы. Теодор очень рано стал посвящать ее в это искусство, а иногда позволял дочери выбрать «ее глазом», что снимать. Дух времени был на стороне фотографии. Она становится более демократичной – такой, что люди могут сохранять на снимках воспоминания о повседневной жизни своей семьи. Ты имеешь возможность фотографировать все, и все в пределах твоей досягаемости. В моду вошли фотоаппараты «Кодак», и это побуждает людей из среднего класса создавать семейные фотоальбомы. А Элизабет знает, что у нее есть именно то, что фотографы на своем жаргоне называют «глаз»: особое видение мира, способность уловить оригинальность места, предмета, ситуации. Она подсознательно знает, что может превратить фотографирование в искусство. Это видение удивляет и восхищает ее отца. Он обнаруживает, что, не обучая дочь специально, научил ее своему искусству. Не тогда ли, в подростковом возрасте, она решила «сменить позицию» – из объекта, пойманного объективом, стать той, которая ловит объект, изолирует его и возвращает ему целостность, его другую индивидуальность?

Став более угрюмой и своенравной, она дает полную волю своим желаниям и инстинктам. Она делает что хочет, не подчиняется правилам, установленным в ее школе, и даже любит их нарушать. Болезнь и вызванная болезнью нервозность делают ее повелительницей в семье. Родные подчиняются всем ее капризам, исполняют все желания, отец и брат ее обожают. Пользуясь этим, она охотно заявляет, что «не такая, как все», несет в себе мощные энергии и хочет заставить их действовать. У нее есть лишь одно желание – не подчиняться условностям, быть верной своей природе, идти, куда эта природа ее ведет. То есть жизнь в маленьком городке Покипси ей не нравится и до крайности раздражает. Элизабет нравится жизнь без препятствий, без светских и религиозных условностей. Она много читает – приключенческие романы и немного дерзкие для ее возраста рассказы о женской независимости и внебрачных любовных связях. Но ее настоящая любовь – кино, которое она предпочитает книгам. В этом новом искусстве Элизабет любит не интригу и не игру актеров. Ей нравятся случайные связи предметов, которые глаз камеры может уловить даже без ведома кинематографиста. Частицы неосознанной поэзии, пойманные образом, как сетью, неожиданные смещения образов – источники той поэзии, которую она сама хочет уловить с помощью фотографии. Позже она, как Дора Маар, будет способна улавливать эти видения, которые ускользают прочь от реального мира, но иногда сами тайком проникают в него, бесшумные и сверкающие. Так она кует свою судьбу фотографа – присоединяет к ней другие возможные профессии, готовит для нее неизданную переписку, украшает тайнами, которые нужно открыть. Вместе с Джоном она проскальзывает внутрь священной для них фотостудии Теодора. Там она, трепеща, наблюдает, как из черной воды возникает новорожденный снимок. Ей хочется самой создавать такие снимки. Каждый из них для нее – боль, которую надо утолить. Девушка-фотограф знает, что эта тайна скрыта внутри самой обычной действительности. В тишине и безвестности она движется в этом направлении. Она хочет не создать маленькую летопись реального мира, а выявить существующие в нем несообразности, несходства, отклонения. Она охотно берется за любое дело, у нее умелые руки и острый ум, поэтому она быстро усваивает технические приемы отца. Ее взгляд всегда начеку. Она тренирует свои глаза, приучая их замечать возникновение нового, неизвестного. Работа с объективом учит ее делить действительность на части, резать на куски мгновения и пейзажи, тела и лица. Аппаратом «Браунинг», подарком отца, дочь расчленяет реальность на фрагменты и коллекционирует чудесные и хрупкие мгновения. Ее детская психика приспосабливается и, как материал при литье, принимает форму реальности, которую должна улавливать. Поэтому Элизабет рано повзрослела и стала смотреть на мир отстраненно, словно издалека – так, чтобы улавливать его и одновременно господствовать над ним. Ее взгляд упражняется в этом, часто лишая реальность эмоций, но в первую очередь овладевая реальностью, подчиняя ее себе. Пережитая в детстве трагедия (изнасилование), ставшая ее последствием болезнь и отчуждение от собственного тела в результате позирования отцу сделали девушку циничной, в высшей степени уверенной в своей власти над людьми и предметами и лишенной сострадания. Привлекательность ее красоты и то, что она требует от близких внимания, усиливают эту внешнюю холодность. Аккуратное разрезание действительности на куски, к которому всегда приучал Элизабет отец, позволяло ей верить, что она в каком-то смысле имеет власть над реальным миром: она может не дать этому миру обмануть себя, хотя он уже ее обманул. Дабы этого не случилось снова, нужно сначала как следует узнать его, а потом снова взять в руки поводья власти. Вот почему она и осознанно, и даже бессознательно собирается из изучаемого объекта стать действующим субъектом. Уже в очень раннем возрасте она хочет из модели стать «богом из машины», из музы – открывателем иного мира. В том возрасте, когда была изнасилована, она позировала перед объективом своего отца в детском переднике, слишком большом для нее, и по-прежнему отдается отцовскому взгляду, предлагает себя. Девочка опирается локтем о ствол дерева (несомненно, сосны, которая лишилась ветвей). Она стоит посреди сада, но вокруг так пусто и голо, что этот пейзаж почти вызывает тревогу. Внешне эти снимки – свидетельства счастливого детства. Но они ничем не отличаются от других фотографий, которые Теодор сделал позже и где его дочь обнажена. Там она спокойно и равнодушно подставляет себя его взгляду, сложив руки за спиной и выставляя на всеобщее обозрение грудь и лобок, как рабыня, ставшая идолом.

Она еще научится театрализации тела, и причиной этого станет тайный, почти развращенный интерес к «подземным» движениям человеческой натуры. Толчком послужила игра Сары Бернар, которую Элизабет увидела в спектакле, торжественную и величественную в роли умоляющей Порции. Впечатление от этой сцены было таким сильным, что она стала одним из ключевых моментов в ее учебе. Великая актриса в своем американском турне играла не какую-то одну пьесу, а отрывки из своих лучших ролей – своего рода попурри из ее успехов. Жизнь на сцене была разрезана на выразительные куски, разделена на решающие мгновения, значение которых великая исполнительница подчеркивала преувеличенной игрой перед изумленными зрителями. Так муки Порции стали частью учебника жизни для их свидетельницы, маленькой Элизабет. Будущая Ли Миллер не ошиблась, когда намного позже, вспоминая эту минуту, описала свои чувства как «большой болезненный интерес». В эту пору жизни она обнаружила у себя большую любовь ко всему, что относится к области театра. В свои бунтарские и полные капризов подростковые годы Элизабет всегда чувствовала влечение ко всему, что в конечном счете искажает реальный мир – увлекает его в сторону иного мира, вводит в заблуждение или отвлекает от тусклой повседневности. Поэтому главными объектами ее наблюдения и поисков станут световые эффекты и фотомонтажи, которыми уже давно занимается ее отец, оптические иллюзии, ярмарочная магия и все возможности, которые предоставляет кино. Как велика мощь этого искусства, она знает по собственному опыту с коротким фильмом, где безумный локомотив буквально бросался в лицо полным ужаса зрителям (она тогда разорвала золотую тесьму на подлокотниках своего кресла в ложе!).