Экспозиция, которую в лихорадочной спешке устраивает Збо (в ней участвуют несколько художников), уже готова. Моди очень на нее надеется. И надежда оправдалась: выставка, которая прошла летом 1919 года, принесла ему успех. На ней побывали больше двадцати тысяч посетителей, отзывы критиков о нем очень благоприятны, и публика стала покупать его картины и рисунки. Эхо лондонского успеха долетело до Парижа, теперь и здесь иначе смотрят на его творчество. Кажется, Модильяни наконец «раскручен». Но к этой минуте он подошел обессиленным. Он начинает еще больше пить – может быть, потому, что предчувствует свою смерть. Джованна живет в деревне у кормилицы, а Жанна старается успокоить любимого, пытается его спасти, приводит домой, когда он больше не может идти, терпит его грубые выходки. Они оба пишут картины в своем маленьком жилище, которое служит им и домом, и мастерской. Модильяни в это время написал свои самые прекрасные портреты, например «Материнство», портреты Анны Бьярне и Торы. Но и Жанна наконец нашла свой подлинный стиль, и ее живопись приобрела силу, которой никогда не имела раньше. По автопортрету, который молодая художница написала в стиле ар-деко, видно, как велик был ее талант. Жанна стала мастером колорита и заставляет свое лицо выделяться из множества окружающих его тканей. Она искоса смотрит с портрета на того, кто глядит на нее. Но нос и правый глаз не видны, словно Жанна этим хотела изуродовать себя, заставить исчезнуть. Значит, через комнату пролетает порыв тех слитых воедино страстей, которые связывали Жанну и Амедео. Моди, полностью погруженный в свое творчество, не обращает внимания на работу Жанны. Не потому ли она стирает, словно резинкой, некоторые черты своего лица? Не хочет ли она показать, что ее не видят (или плохо видят)? А он – не видит ли он, что его конец близко? Он пишет все больше и больше – очень красивые портреты, в основном портреты Жанны, и главное – свой единственный автопортрет, который надо считать чем-то вроде его завещания. Модильяни изобразил себя пишущим картину. В правой руке у него палитра, другая рука едва намечена, из этого наброска выступает нечетко написанный инструмент художника – кисть, которая опирается на его левое плечо. Голова слегка наклонена, и только это говорит о его усталости и душевном одиночестве. Взгляд словно теряется вдали, но кажется, будто полузакрытые глаза что-то видят – иным зрением и в ином мире. Вся картина в целом полна ощущением ухода и расставания. То, на что смотрит Моди, он уже видит только духовным зрением. Его падение неудержимо продолжается. Его видят бродящим по Монпарнасу и по площади Денфер-Рошеро, в одиночестве, пьяного, и выглядит он злым и агрессивным. Он проводит холодные ночи в криках и бреду. Теперь он остается глухим ко всем заботам своих друзей, ко всем проявлениям доброжелательности. Жанна ждет его дома. Она больше не пытается привести его домой и успокоить. Беременность мешает ей действовать. Это полная катастрофа. В полумраке мастерской блестят и переливаются красными тонами картины Моди. Здесь часто бывает холодно: Жанна не может каждый день носить наверх уголь. Иногда это делает Моди, но большую часть времени он пишет – в полубессознательном состоянии и в ярости, не чувствуя происходящего вокруг. В середине января 1920 года его состояние ухудшается. Вызывают врача, который сразу же велит ему лечь в больницу. Амедео решается последовать рекомендации. Уходя из мастерской, он целует Жанну и обещает ей вернуться или снова встретиться с ней на небесах. В ночь с 23 на 24 января Жанна, придя в их квартиру, начала писать. И написала четыре акварели – что-то вроде последнего рассказа об их любви. На первой изображен интерьер тихого дома, где все упорядочено: это дом Эбютернов в момент ее встречи с Амедео. Все кажется гармоничным. Но если приглядеться внимательнее, видно, что черные часы на камине отсчитывают неумолимое время, а черная чугунная доска камина отражается в графине, стоящем на столе: знак угрозы алкоголизма, нависшей над Модильяни.

Вторая акварель – воспоминание об их жизни в Ницце. От этого рисунка исходит нежность. На нем Жанна крепко и любовно держит Моди за руку; но на столе лежит черный нож – новый знак неизбежной и близкой смерти. На третьей акварели Жанна спит одна в их комнате. Человек, одетый в черное, – священник, дьявол или смерть – открывает дверь, над которой блестит окно, и в нем видны черные отражения. И в последней, самой пронзительной акварели Жанна лежит в собственной крови, навзничь в своей кровати, и держит в руке кинжал. Эти четыре рисунка, поразительно мощные и скорбные, стали коротким рассказом о душевном состоянии Жанны в ее последнюю ночь. Это был итог ее совместной жизни с Модильяни – нарисованный поспешно, но такой полный символического смысла. Еще до того, как Амедео умер, Жанна знала, что все кончено, и сделала выводы. Моди умер в 23 часа. Жанне сообщили об этом уже глубокой ночью. Она не захотела оставаться наедине с его телом. Для нее сняли комнату в гостинице, чтобы она смогла отдохнуть, потому что скоро должна была родить. На следующий день, не зная, куда идти, Жанна набралась решимости и вернулась к родителям, которые когда-то почти выгнали ее из дома. Она снова вселилась в комнату, где жила девушкой, и попыталась отдохнуть, а ее брат Андре в это время присматривал за ней. Но Жанна уже чувствовала себя мертвой. Что-то в ней исчезло, что-то ушло из нее вместе с Амедео и соединилось с ним. Она лишь пустая оболочка, хотя и носит в утробе их ребенка. Рано утром 25-го числа, увидев, что брат задремал, Жанна тихо встала, открыла окно, поднялась на маленький парапет и закрыла за собой снаружи обе оконные створки. Потом она взглянула в звездную ночь и бросилась вниз с пятого этажа. Упала навзничь. И лежала мертвая во дворе, пока ее не обнаружил рабочий дорожной службы. У ее родителей не хватило сил посмотреть на нее. Тогда ее привезли в мастерскую Моди, но там консьержка отказалась принять труп Жанны под предлогом, что умершая не была полноправной жилицей. Тело отвезли в комиссариат полиции, где оно оставалось несколько часов, а потом, после переговоров, наконец вернули в мастерскую. С этого времени Моди и Жанна были отданы на милость своих друзей. Друзья собрались и заплатили за похороны, за церковную службу, за цветы. На кладбище Пер-Лашез пришла тысяча людей – тысяча друзей, известных и безымянных, которые часто бывали в гостях у Модильяни или только видели его то тут, то там во время странствий или в барах. О теле Жанны позаботилась медсестра, услуги которой оплатили друзья молодой художницы. Затем Жанну похоронили далеко от Моди, потому что ее родители не пожелали, чтобы их дочь была похоронена вместе с ним. Через год Эбютерны согласились перезахоронить рядом с Модильяни Жанну и восьмимесячного младенца, которого она носила в утробе. На надгробиях вырезали надписи. «Смерть настигла его в тот момент, когда он достигал славы» – для Модильяни и «Подруга, преданная до наивысшего самопожертвования» – для Жанны. Джованну отдали сначала Зборовскому, потом одной из ее теток, жившей в Ливорно, и затем брату Модильяни, Джузеппе Эммануэле, который стал ее законным опекуном. Девочка стала наконец носить фамилию Модильяни. Повзрослев, Жанна Модильяни не переставала чтить память своих родителей и разрушать сложившиеся о них легенды, чтобы установить скрытую за вымыслами правду.