Глава XVII

Так я выбрался из моей темницы и опять наслаждался воздухом и светом. Это казалось мне чудом. Идя в любом другом направлении, я мог очутиться в лабиринте запутанных проходов пещеры, где наверняка нашел бы гибель, а теперь опасность миновала. Или что-то еще угрожает мне? В шаге от костра ничего не было видно, но дым явно струился к противоположной стороне грота, где, судя по всему, имелся выход наружу.

Мои глаза были по-прежнему прикованы к огню. Я немного прошел вперед и с нового ракурса вдруг заметил несколько пар ног и торчащий край одеяла. Это насторожило меня. Ноги, босые и голые, принадлежали мужчинам с атлетическими фигурами. Мокасины, валявшиеся рядом, были украшены причудливым узором и вкупе со всем остальным наводили на мысль об индейцах. Вряд ли что-то еще могло внушить мне такой ужас, как этот индейский бивак. Я был удивлен и напуган. Какая магическая сила перенесла меня сюда, в каменную пустыню, оторвав от родной земли? Как далеко я от дома – за тысячи миль или где-то поблизости?

Кто эти люди? Местные жители, бродяги, грабители? Замурованный в темнице пещеры, в самой сердцевине горы, я продолжал верить, что все еще нахожусь в окрестностях Норуолка. Зрелище, представшее передо мной, слегка поколебало мою уверенность, но ненадолго, уже спустя миг сомнения были отброшены, и меня занимало совсем другое: как попали сюда эти странные, неотесанные существа и как обезопасить себя от них?

Я пригляделся к ним получше. Четверо индейцев с рельефными мускулистыми фигурами лежали на земле параллельно друг другу, и все на левом боку, так что я не мог видеть их лиц. Правая рука каждого покоилась на прикладе мушкета – похоже, они никогда не расставались с оружием, чтобы в случае тревоги не потерять ни секунды на его поиски.

Я наблюдал за ними из лаза в стене пещеры. Высотой в несколько футов от земли, он оказался достаточно широким, чтобы в него мог протиснуться человек. Вокруг царила тьма, и я не опасался, что меня обнаружат, разве только если наделаю шума или случайно выйду на свет. Понятно, что эти люди устроили здесь временный привал. Сейчас ночь, а утром, после короткой передышки, они снимутся с места и продолжат путь. И поначалу я решил, что лучше мне переждать в укрытии, пока не уйдут они, так что придется еще потерпеть тесноту и жажду.

Между тем я не переставал размышлять, пытаясь найти объяснение происходящему. Не надо напоминать вам, что Норуолк – завершающая часть пустынного узкого тракта, который начинается в землях индейцев. Испещренный холмами и скалами, он тянется вверх на полсотни миль. В нескольких местах его пересекают узкие извилистые тропы – единственное связующее звено между фермами и поселениями на противоположных сторонах горного кряжа.

В былые времена ожесточенных войн с индейцами краснокожие то и дело преодолевали этот тракт и, проникая в самое сердце английских территорий, чинили беспощадную расправу. Последняя война не была исключением, И хотя англичане укрепили свои форпосты и всеми силами защищались от набегов, никогда не забуду, как один индейский отряд ворвался в Норуолк, грабя и убивая местных жителей.

У меня есть причина помнить это. Дом моего отца был расположен на окраине Норуолка. Восемь безжалостных дикарей прокрались туда под покровом ночи, когда все спали. Они убили и отца, и мать, и моего брата, совсем еще младенца, прямо в их постелях. Я и мои две сестры по счастливой для нас случайности находились тогда за границей. Дом был разграблен и сожжен до основания, Накануне мы с сестрами собирались вернуться домой, но разыгралась буря, путешествовать по реке стало опасно, и нам пришлось задержаться, благодаря чему мы избежали неминуемой гибели.

Многие люди подвержены всевозможным страхам и фобиям. Как правило, корни этого кроются в детских переживаниях. Стоит ли удивляться, что я, в юном возрасте потерявший родителей и видевший чудовищные последствия кровавого набега индейцев, а также труп одного из них, убитого в погоне, так и не смог впоследствии избавиться от подспудного ужаса, который неизменно вызывают воспоминания о тех днях. Уже от самого вида краснокожих варваров меня бросает в дрожь, и даже мысли о них внушают мне страх.

Я знал, что и сейчас какие-то ожесточенные столкновения происходят на границе; что в последнее время индейские племена понесли большие потери; что вот-вот может вспыхнуть новая непримиримая война. От мест военных действий нас отделяло значительное расстояние, и мы полагали, что нам нечего опасаться. Однако в прошлом точно такое же и столь же сильное убеждение было разбито в пух и прах дерзким вторжением индейцев, когда никто этого не ожидал. Если им удалось напасть в тот раз, не исключено, что подобное может повториться. Отдыхающие у костра люди, несомненно, воины, одержимые враждой и жаждой крови. У каждого при себе мушкет и кожаная поясная сумка, вероятно, набитая свинцом и порохом.

От этих размышлений меня вновь посетили опасения за мою жизнь, но в еще большей степени – страх перед тем, какие беды нависли над другими. Затаившись здесь, в этом каменном убежище, я, скорее всего, смогу спастись, а как же мирные жители, чьи дома всего в нескольких часах отсюда? Если не предупредить их о готовящемся нападении, они будут застигнуты врасплох и случится непоправимое – бездушные дикари учинят над ними жестокую расправу. Я должен предотвратить трагедию. Но удастся ли мне бежать, не потревожив спящих? У индейцев сон чуткий, они просыпаются при малейшем шуме. Значит, надо постараться не шуметь, тогда и сон их будет глубок. Тихо прокрасться к выходу из пещеры, наверное, все-таки возможно. Я не сомневался, что вражеские воины спят, об этом свидетельствовали их распростертые на земле тела. Обычно, если им нужно было оставаться в бодрствующем состоянии, индейцы, умеющие контролировать свой сон, не позволяли себе лежать, а сидели на корточках и, упершись локтями в колени, часами беспрерывно курили. Меня сковал страх: вдруг кто-то из них совершенно случайно проснется, как раз когда я буду проходить мимо костра. Но и благополучно покинув пещеру, я рисковал оказаться в неизведанной глуши, где мог блуждать часами, пока не умер бы от голода или враги не напали бы на мой след. Эти ужасные опасности представлялись мне неизбежными. В то же время я предполагал, что нахожусь где-то поблизости от обитаемых мест и что от меня зависит спасение многих людей, а потому решил попытаться сообщить им об опасности, и не медля.

По мере приближения к выходу расширялось и обозримое пространство. К своему несказанному ужасу, я обнаружил, что один из индейцев не спит. Он сидел у костра спиной ко мне, и я отчетливо видел гигантские пропорции его тела и причудливые украшения.

Увы, моему благому намерению не суждено было осуществиться. Этот индеец – наверное, дозорный, который должен в положенное время разбудить остальных. То, что он исполнит все как надо, не вызывало сомнений. Другого пути нет, а пройти мимо бесшумно никак не удастся. Я попятился от безнадежности и ужаса, поняв, в какой угодил капкан.

Срок томительного ожидания был недолог. От меня не ускользало ни одно движение часового. Наконец он встал и, сделав несколько шагов, скрылся в темноте. Этот неожиданный инцидент направил мои мысли в другое русло. Нельзя ли извлечь преимущество из временно изменившейся ситуации? Не воспользоваться ли возможностью для бегства? Мушкет и топор индеец оставил. Значит, он где-то неподалеку и вскоре вернется. Но если я сейчас завладею его оружием, то смогу больше не бояться ни встречи с ним, ни преследования.

Прежде чем я успел все обдумать, мой слух уловил какой-то новый звук. Мучительный стон сопровождался рыданиями, в которых угадывалась попытка что-то сказать, пресекаемая неистовой борьбой несчастного страдальца с самим собой. Это горькое, сдавленное изъявление муки исходило, по-видимому, от человека, который тоже был в пещере, но точно не от одного из дикарей. Так мог стенать захваченный в рабство пленник, тот, кого держат в неволе, подвергая издевательствам и пыткам; видимо, получив временную передышку, он в отсутствие стража дал волю своему отчаянию.

Я привстал на цыпочки, вытянул шею, и мне удалось рассмотреть лежащую на земле чуть поодаль от костра связанную по рукам и ногам молодую девушку. На ней было платье из грубой желто-коричневой ткани, какие носили местные жительницы, и я сразу предположил, что это дочь одного из наших фермеров. Черты ее лица выражали последнюю степень ужаса и страданий, каждое движение говорило о том, какую нестерпимую боль причиняют ей впившиеся в кожу веревки.

Теперь к мыслям о том, как спастись самому и помешать планам индейцев, добавилась еще забота об освобождении этой несчастной. Любыми средствами я должен выбраться отсюда, чтобы вернуться, приведя с собой людей, и оказать бедняжке своевременную помощь. Кажется, рыдания девушки уже разбудили спящих. Если я предстану перед ней, она непременно выразит свое изумление восклицанием или криком. Индейцы сразу сбегутся, и вся их ярость обрушится на мою голову.

Не знаю почему, но чувство опасности у меня притупилось. Ожидание было невыносимым, тем более что жажда с каждой минутой становилась все сильней. Вероятно, именно это и лишило меня должной осмотрительности, Вдобавок я по-прежнему слышал рокочущий звук, ориентируясь на который и пришел сюда. Какой-то ручей или небольшой водопад явно находился поблизости от входа в пещеру, а я готов был расстаться с жизнью ради глотка чистой, прозрачной воды. Таким образом, целый ряд высказанных ранее соображений, не считая менее существенных причин, а также нестерпимая жажда гнали меня вперед.

Девушка лежала, прижимаясь щекой к большому камню, глаза ее были затуманены слезами. Поскольку она смотрела в мою сторону, я двигался очень медленно, давая ей возможность постепенно осознать происходящее, чтобы от неожиданности она не выдала меня. Как я надеялся, так и получилось. Пожалуй, это был самый критический момент в моей жизни, которая буквально висела на волоске. Все зависело от того, сумеет ли слабая, измученная жертва дикарей не показать виду, когда заметит мое присутствие.

По глазам пленницы я понял, что она смотрит на меня, и жестами попросил ее не проявлять никаких эмоций. Внимательно наблюдая за спящими индейцами, я не забывал поглядывать в ту сторону, откуда мог появиться бодрствующий часовой.

Подкравшись поближе, я поднял мушкет и топор, За костром действительно был выход из пещеры. На подгибающихся ногах я пошел дальше. Опасности, подстерегающие меня впереди, и те, которые я пережил совсем недавно, заставляли мое сердце биться быстрее, свежий воздух пьянил меня, а яркий блеск луны после долгого пребывания в темноте казался мне неописуемо прекрасным.

Поначалу я почти ничего не видел. Но мало-помалу глаза привыкли к свету, и я обнаружил, что нахожусь на краю крутого обрыва. Со всех сторон меня окружали скалы, Лишь слева имелся какой-то проход, туда я и повернул, Внизу проносился стремительный поток, к которому, судя по всему, и вела тропа. Вскоре я действительно увидел воду, и другие заботы на время отступили.

Открывшийся моему взору водопад низвергался с огромной высоты на плоский выступ скалы, продолжавшийся и с другой стороны потока. Тропинка шириной в два или три фута справа преграждалась отвесной стеной, а слева обрывалась в пропасть. Всего восемь или десять шагов отделяли меня от воды, и как будто бы никаких препятствий не возникало на пути к ней. Я бросился вперед.

Однако мне пришлось умерить свой пыл. На краю обрыва, опираясь спиной на скалу и свесив ноги в пропасть, сидел часовой, покинувший пещеру передо мной. Из-за шума водопада, а также и потому, что он никак не ожидал моего появления, дикарь не заметил меня.

Я растерялся. Добраться до воды, чтобы напиться и продолжить путь, можно было только по этой тропе. Но ее контролировал мой враг. Оставаться на месте или двигаться вперед одинаково не имело смысла. Индеец заметит меня. Да, он безоружен, но от его крика сюда сбегутся все остальные. Нельзя ни одолеть его, ни обойти. Если даже мне это удастся, за мной начнется погоня. Дорог я не знаю. Силы мои истощены. Меня мгновенно схватят либо пристрелят. В любом случае догонят – не дикари, так пули.

Я видел лишь одно решение проблемы – мушкет, который держал в руке. В том, что он заряжен, я не сомневался, Эти люди всегда готовы к войне. Сделать точный выстрел с такого расстояния мне по силам. Если не промахнусь, то, убив врага, открою себе путь к спасению и выполнению моей миссии.

Возможно, Вы осуждаете меня за намерение лишить человека жизни, пролить его кровь. Позвольте напомнить, однако, что я не питал никаких сомнений по поводу злодейских планов, которые вынашивали эти люди, о чем говорили и оружие, и обращение с пленницей, и даже их облик. Вспомните, наконец, и о судьбе моих родителей. Если и не эти дикари, то подобные им, возможно их соплеменники, жестоко расправились с моей семьей, обрекли меня и сестер на сиротство и унизительную зависимость от милостей других. Получить доступ к воде, спасти свою жизнь казалось делом одного мгновения. Разве ситуация не вынуждала к этому?

И все-таки я колебался. Мое отвращение к кровопролитию удерживало меня от хладнокровного убийства. И потом, мне вдруг пришло в голову, что выстрел услышат индейцы, оставшиеся в пещере. Правда, есть еще топор, и сейчас это оружие было предпочтительнее. Я мог размозжить им голову дикарю и сбросить врага в пропасть, не наделав никакого шума.

Тем не менее я решил отступить и снова спрятаться в пещере, затаившись в темноте такого же каменного убежища, как то, из которого только что выбрался. Там можно было переждать, пока индейцы не уйдут. Лучше уж смело встретить опасности, связанные с возвращением в пещеру, и терпеливо вынести муки неудовлетворенной жажды, чем обагрить свои руки кровью человека. Но мое отступление будет неэффективным, если враг заметит меня, сомневаться в этом не приходилось. Я попятился, продолжая неотрывно следить за краснокожим дикарем.

Однако судьба не давала мне укрыться от его взгляда, Не сделал я и трех шагов, как вдруг он поднялся на ноги, повернулся в мою сторону и, сорвавшись с места, начал быстро приближаться. Тень от скалы, падающая на меня, а также беззаботная уверенность индейца, что поблизости никого нет, все еще позволяли мне оставаться незамеченным. Я боялся пошевелиться. Малейшее движение могло меня выдать. Все внимание дикаря было приковано к узкой тропе, которая требовала осторожности и сосредоточенности. Отсрочка небольшая, но каждое мгновение помогало мне подготовиться к защите.

Был ли у меня выбор? Над моей жизнью нависла реальная угроза. Чтобы выжить самому, требовалось убить врага. Оружие для этого имелось, я держал его в руках. Как нередко бывает в моменты крайней опасности, тело и мышцы сделали свое дело, чуть ли не вопреки моему желанию.

Молниеносный удар; глубокая, смертельная рана, Не успев понять, кто лишил его жизни, индеец без единого крика или стона упал навзничь. Когда труп рухнул в пропасть, топор все еще оставался в груди дикаря, крепко застряв в теле.

Впервые в жизни я убил человека. Религиозные убеждения предписывали мне воздерживаться от крайних проявлений насилия. Защищаться не возбранялось, тем не менее, я всегда делал это неохотно, всячески противясь жестокости. Необходимость вынудила меня пойти на крайнюю меру, и рука моя была тверда, но я оглядываюсь назад с раскаянием и смятением, понимая, какой грех взял на душу.

Впрочем, тогда я не сразу осознал, что сделал, и горькую чашу покаяния испил уже позже, ибо в тот момент желание утолить жажду возобладало над всеми моими чувствами. Бросившись к водопаду, я жадно приник губами к живительной влаге, а потом освежил голову, шею и руки под благодатным холодным душем горного потока.