Прежде всего попытаемся заглянуть в голову к британскому военному министру, используя книгу Гилберта и его собственные сочинения. Ибо людьми такого масштаба всегда двигают вначале идеи, убеждения, а уж потом соображения целесообразности и практицизма.

Гилберт утверждает: «Стремясь сокрушить большевизм в России, Черчилль детально проанализировал состав и организацию большевистского правительства в Москве. Ему были известны имена и происхождение всех вождей большевиков. Черчилль ошибочно считал, что чуть ли не единственным членом Центрального Комитета нееврейского происхождения был лишь Ленин. Ни Черчилль, ни его коллеги не были в курсе, что дед Ленина по отцу был евреем… Выступая 2 января 1920 года в Сандерленде с обзором международной ситуации, Черчилль назвал большевизм «еврейским движением». Черчилль не испытывал ничего, кроме презрения к тому, что он называл «грязным большевистским кривляньем»».

Но вот свидетельство поважнее: «Черчилль тщательно изучил систему большевистского террора против политических оппонентов, демократов и сторонников соблюдения конституции, и он знал о той существенной роли, которую отдельные евреи играли в установлении и поддержании большевистского режима» (55).

В своей статье о евреях, опубликованной 8 февраля 1920 года в «Иллюстрейтед санди геральд», он писал откровенно, жестко и актуально: «Некоторым людям нравятся евреи, а некоторым – нет, но ни один думающий человек не сомневается, что это наиболее угрожающая раса из всех, когда-либо появлявшихся на земле… В особенности если мы посмотрим, с какой жесткостью евреи расправляются с Россией, сравнительно с тем, как мягко они обращаются с Англией. Среди ужасов современности нашей стране можно позавидовать».

Черчилль конкретизирует: «Эта банда невообразимых личностей, этот мутный осадок больших городов Европы и Америки, мертвой хваткой схватил за волосы русский народ и стал неограниченным правителем этой огромной империи. Никак нельзя преувеличить ту роль в создании большевизма и в большевистской революции, которую играли эти интернациональные и большей частью атеистические евреи, безусловно величайшую, которая перевешивает все остальные. За исключением Ленина, все их лидеры евреи. Более того, теоретическое вдохновение и практическое исполнение идет именно от еврейских лидеров. Поэтому Чичерин, чистый русский, был вытеснен Литвиновым. Влияние таких лиц, как Бухарин и Луначарский, не может быть сравнимо с влиянием Троцкого, диктатора Петрограда Зиновьева, или Красина, или Радека, евреев. В советских государственных учреждениях подавляющее преобладание евреев потрясает еще более. Руководство ЧК – в руках у евреев, а иногда даже у евреек».

Гилберт также не прошел мимо этой в высшей степени ответственной, можно сказать знаковой, статьи Черчилля. Но он акцентировал и другой ее смысл, выраженный в словах: «Не стоит и говорить, что самая страстная жажда мести евреям возникла в груди русского народа. При этом толпы разбойников, которыми была наводнена Россия, торопились насытить свою жажду крови и мести за счет неповинного еврейского населения, когда только представлялась такая возможность» (59).

Мы видим, таким образом, что Черчилль все знал и вполне трезво понимал, однако главный пафос, ради которого статья была написана, состоял в пропаганде сионизма как лучшего лекарства против коминтерна. «Сионизм против большевизма» – удобный тезис, позволивший Черчиллю оправдать и свой филосемитизм, и ту поддержку сионизма, в которую он был уже с головой погружен. Правда, он питал (или делал вид, что питает) надежды явно несбыточные, когда писал: «Начинающаяся борьба между евреями-сионистами и евреями-большевиками есть борьба за душу еврейского народа… Поэтому особенно важно, чтобы в каждой стране евреи… принимали значительное участие в борьбе с большевистским заговором». Таким путем они смогли бы «восстановить честь еврейского имени» и показать всему миру, что «большевизм не есть еврейское движение, что в действительности он страстно отвергается подавляющей частью самих евреев» (61). Черчилль не был наивным простачком. Тем более что за несколько недель до того, как написать эту статью, Черчилль получил и освоил новое британское издание «Протоколов сионских мудрецов» (62). Дело хуже: он хотел ошибиться к своей пользе. И преуспел весьма.

Но роль Черчилля в истории и триумфе сионизма мы рассмотрели в другой главе. Здесь же мне важно подчеркнуть, что Черчилль не имел даже возможности заблуждаться о роли и значении евреев в так называемой русской революции. Он владел картиной событий в максимально возможной по тем временам полноте. И если бы им руководила только ненависть к идеям коминтерна и к большевизму как историческому феномену, то нет сомнений, что он, со своей бульдожьей хваткой, напором и талантом оратора и публициста, стоя во главе военного министерства, смог бы, опираясь как на консерваторов в целом, так и на многих представителей других партий, преодолеть меркантильное миролюбие Ллойд Джорджа и довести до конца начатое: свергнуть власть большевиков в России. Как и собирался было в начале своей министерской карьеры.

Но…

«2 июня 1919 года он ознакомился с заявлением одного ведущего русского политика (уж не Милюкова ли? или Струве? с них бы сталось. – А. С.), являвшегося идейным противником большевиков, в котором говорилось о том, что если Петроград будет захвачен белыми, то от победителей следует ожидать «больших эксцессов».

Эта идея, как видно, глубоко поразила Черчилля еще в самом начале лета решающего 1919 года. Настолько, что он тут же принял решение вмешаться самым экстренным и серьезным образом. Он «немедленно попросил начальника Генерального штаба подготовить проект телеграммы командующему британскими войсками на севере России. Черчилль заявил, что любые вооруженные силы, поддерживаемые Великобританией хотя бы косвенно, «должны действовать в соответствии с признанными законами и обычаями ведения войны и вести себя гуманно».

По сути дела, Черчилль письменно и жестко выставил условием «хотя бы косвенной поддержки» белых армий – полный отказ от погромной практики. Как читатель уже понял из предшествующего рассказа, это условие было заведомо невыполнимо. Однако: «Ввиду видной роли евреев в организации большевистской власти и террора, – говорилось в посланной телеграмме, – существует особая опасность еврейских погромов. Против этой опасности следует энергично бороться».

Итак, лично у Черчилля появился свой новый фронт борьбы. Он «делал все, чтобы не допустить неоправданного террора по отношению к евреям. 18 сентября 1919 года он предупредил командующего британскими силами в Южной России генерала Хольмана: «Очень важно, чтобы генерал Деникин не только сделал все, что в его силах, дабы предотвратить убийства евреев в освобожденных районах, но и издал специальные прокламации против антисемитизма». Черчилль добавил: «В Англии евреи очень влиятельны, и если бы все убедились, что Деникин защищает евреев во время продвижения вперед своих войск, то это значительно облегчило бы мою задачу»» (48–49). Возможно, он уже знал про отказ Деникина подписать декларацию о равноправии еврейского населения и о недопущении «эксцессов» по отношению к нему, с каковой просьбой к генералу обратились представители Ростовской, Екатеринославской, Таганрогской и Харьковской еврейских общин 8 августа 1919 года – и счел необходимым вмешаться.

Белые еще далеко не победили, а Черчилль уже хватает их за руки! Можно представить себе, как был он напуган (за евреев, разумеется) перспективой белой победы, перспективой пресловутых «эксцессов»! (То, что в случае красной победы эти эксцессы неизбежно начнутся в отношении русских, его нисколько не тревожило.)

В свете сказанного не удивляет, что именно летом 1919 года Черчилль принимает все необходимые меры для беспроблемной эвакуации британских оккупационных войск с Русского Севера. А вслед за тем «14 октября Черчилль объявил, что, хотя британские войска и выводятся из России, британская материальная и военная помощь русским антибольшевистским силам будет продолжена». При этом Черчилль указывал, что одним из результатов продолжающейся британской помощи должно было стать «уменьшение антисемитизма, который спровоцировали своими действиями комиссары-евреи и который так твердо старался сдерживать генерал Деникин».

Однако остановить русско-еврейскую этническую войну, протекавшую в рамках войны Гражданской, не в силах был никто. Черчиллю приходилось раздваиваться между желанием сокрушить большевизм и страхом в отношении неизбежных антисемитских эксцессов. Он все яснее понимал: крах Красного Кремля приведет к безудержному всероссийскому погрому. Об этом продолжали сигналить события на занятых белогвардейцами территориях, выразительно преувеличенные еврейскими организациями и СМИ. Как мы помним, именно осенью 1919 года погромы достигли самого впечатляющего размаха. Ненавидя большевистский режим, Черчилль был вынужден, однако, озаботиться его спасением. Ему не приходилось выбирать.

И вот уже «21 октября Черчилль составил проект инструкции-предупреждения для отправки генералу Хейкингу, старшему британскому представителю, прикомандированному к белым армиям на юге. В инструкции говорилось: «Должно быть сделано все… чтобы предотвратить массовые репрессии… Все, что будет напоминать еврейские погромы, нанесет колоссальный вред делу русских».

Инструкции Черчилля сопровождались угрозой введения эмбарго на поставку вооружений. «Все влияние британского представителя должно быть использовано для обеспечения безопасности ни в чем не повинных евреев и непредвзятого судебного разбирательства для всех виновных. Генерал Хейкинг уполномочен сделать для этого все, вплоть до прекращения дальнейших поставок вооружения в Россию. Используя этот важный рычаг, он сможет снизить уровень жестокости по отношению к евреям» (49).

Перед нами – обнаженный главный нерв всей интриги; Деникину, по сути, выставлен ультиматум: если не прекратится насилие в отношении евреев, то на поставку вооружений будет наложено эмбарго. И это, как показали события, не было пустой угрозой.

Деникину тоже приходилось раздваиваться, крутясь меж двух огней. С одной стороны, соратники нередко возмущались, что он – покровитель евреев и даже куплен ими, с другой, он был вынужден защищать евреев под давлением Черчилля и вообще союзников. Но, разумеется, погромы и убийства евреев белыми армиями продолжались, и никакими декретами и декларациями было невозможно остановить эти проявления народной воли.

Черчилль понимал всю справедливость возмущения русских и украинцев евреями. Он даже объяснял своему другу, единомышленнику и премьер-министру Ллойд Джорджу в ответ на его записку о продолжающихся убийствах евреев белыми русскими армиями: «Действия евреев, которых считают главными вдохновителями разрушения Российской империи и которые, безусловно, играли ведущую роль в большевистской революции, породили чувство ожесточения во всей России» (50).

Но одновременно он писал и Деникину: «Мне будет бесконечно труднее продолжать обеспечивать русскому национальному делу поддержку в британском парламенте, если из тех мест, что заняты Добровольческой армией, будут продолжать поступать жалобы от евреев. Я знаю об усилиях, уже предпринятых вами в этой связи, и о том, как трудно сдерживать антисемитские чувства. Но, являясь вашим искренним доброжелателем, я прошу вас удвоить эти усилия и дать мне возможность с аргументами в руках отстаивать честь Добровольческой армии» (49–50).

Все зная и понимая относительно русско-еврейских взаимоотношений, Черчилль все же продолжал гнуть свою линию. И дело тут было не столько в давлении на него еврейского лобби или коллег из английского истеблишмента, сколько в его личной позиции, это была его инициатива. Его любовь к евреям пересилила даже ненависть к большевикам.

Оставалось только дождаться благовидного предлога, чтобы принять окончательные решения по спасению большевистского режима. Черчилль кратко пишет в мемуарах:

«Как только выяснилась неудача Деникина, та крайне нерегулярная поддержка, которую оказывали ему великие державы, была совершенно прекращена. 3 февраля 1920 года мне пришлось известить генерала Холмана о необходимости откровенно сообщить Деникину о создавшемся положении: «Я не имею права более давать ему надежду, что британское правительство окажет ему какую-либо дальнейшую помощь сверх той, которая уже была обещана. Равным образом британское правительство не воспользуется своим влиянием для образования коалиции поляков, прибалтийских государств, Финляндии и т. д. и Деникина – против Советской России. Объясняется это тем, что у британского правительства нет такого количества людей и денег, которое было бы достаточно для того, чтобы довести подобное предприятие до успешного окончания, и что оно не хочет побуждать к тому других, не имея достаточных средств, чтобы поддержать их».

Так, по существу, закончилось Белое дело, агонию которого описал генерал Врангель в своих воспоминаниях, цитированных выше.

Черчилль – признанный «мастер объяснять». Пусть кто хочет, верит его объяснениям. У меня сложилось иное мнение, которым я поделился с читателем.