– А не хочет ли уважаемый пентарх Агафий немного вина? – почтительно спросил Евдаксион Григорс.

Рыхлое, мятое жизнью лицо командира пятерки всадников Агафия Макасина так выразительно дрогнуло всеми своими мешками и вмятинами, что было видно – вина он хочет. Причем слово «немного» здесь настолько же неуместно, как горшок мочи рядом с бочонком выдержанного белого. Под налитыми кровью глазами ветерана отчетливые синяки, усы повисли понуро, а не торчат пиками по армейской моде. Видно, не преуспевая в карьере (в его годы – всего лишь пентарх), он без оглядки скрашивал жизнь теми доступными удовольствиями, какие наливаются в чару.

Впрочем, что еще делать солдату в перерыве между боями? Славная армия автократора отдыхает от походных трудов…

– Нет! Не надо вина, капитан! – сказал пентарх с гордым мужеством, достойным древних героев.

– Только пусть уважаемый пентарх Агафий не думает, что я хотел предложить ему местной кислятины, – продолжил Григорс, стараясь придать голосу еще больше почтительности. – Разве я осмелился бы предложить нашим защитникам, нашим освободителям от тирана Тиберия то пойло, что пьют рабы и отрепье?

– Да? А что тогда? – Ветеран, разумеется, заинтересовался. Хотя, похоже, пойло рабов и отрепья его никоим образом не смущало.

– Бочонок сладкого красного с виноградников жаркой Сикилии! Славненький такой, кругленький смоленый бочоночек… Сам по себе приплясывает от крепости у меня в погребе, так и ждет, чтоб его открыли… Да разве я пожалел бы? Для освободителей-то? – продолжал соблазнять Евдаксион, доходя голосом до полного медоточия.

Сам подумал – впору носом захлюпать от умиления.

А как иначе? Станешь почтительным, саламандрой в огне закрутишься, когда к тебе прямо домой заявляются пятеро вооруженных солдат! Спешиваются в мощеном дворе его дома, небрежно топчут копытами лошадей розовые кусты и спрашивают громогласно: ты, мол, будешь капитан Григорс, купец и владелец галеи «Божья милость»? Раз ты, тогда собирайся, поедешь с нами!

Зачем, почему? А это, купец, пусть тебе твоя совесть подскажет… Если, конечно, ты до сих пор не сбыл ее нечистому по оптовой цене со скидкой на неходовой товар… Ха-ха!.. Ладно, собираешься ты или нет?! Ну что еще? Да ничего не брать, налегке, говорят, и на тот свет способнее… Ты, купец, главное, голову не забудь. Чтоб было чего рубить в случае чего! Ха-ха-ха!..

Вот и поговори с такими весельчаками! От их шуточек, щедро приправленных вольной солдатской руганью, – мороз по коже и в животе нехорошее коловращение…

Как и все в городе, Григорс знал, что сейчас войска Риномета приостановили продвижение на юг. Был приказ перегруппироваться, подтянуть арьергардные отряды и пополнить запасы. Часть конных болгар ушла вперед, а основное войско расположилось лагерем на побережье, в двадцати римских милях от Томы.

Двадцать миль – сорок тысяч шагов, день пути пешему и полдня конному. Ох, близка напасть… Слава базилевсу Юстиниану!

Все в городе затаились со страху, ждали, что вот-вот варвары и солдаты растрясут Томы, как голодные церковные служки дикую грушу. Но – Бог миловал до сих пор. А завтра, прямо с утра, капитан Григорс собирался уйти на галее в море. Север империи охвачен войной, обычная торговля с южными фемами прекратилась, таможенники попрятались, как клопы от огня, и на товарах без пошлины можно сделать хороший барыш.

«И чего бы ему было сегодня с утра не уйти?» – сообразил он задним числом. Завтра, завтра… Фома Скилиц виноват, кто же еще! Уговорил, лысый черт, задержаться с отплытием, обещал к вечеру доставить на «Божью милость» тюки с выделанными кожами. Мол, какой смысл, уважаемый Евдаксион, гнать галею с полупустыми трюмами, когда цена на кожу в Опсинионе подскочила вдвое против обычной?

Теперь Григорс с досадой вспоминал, как засиделся вчера в таверне с Плешивым. Рассуждали, как жить при Юстиниане и в чем новый базилевс будет отличаться от старого. Наступит ли наконец порядок в православной империи или опять как всегда?

Нашел тоже с кем рассуждать… Найти умную мысль в речах Плешивого так же трудно, как паралитику поймать блоху.

Ведь чуть-чуть не успел ноги унести, вдвойне обидно…

Упоминание сладкого красного из Сикилии повергло Макасина в сосредоточенную задумчивость.

– Нет! – снова решил он. – Приказ был доставить срочно… – пентарх дернул головой, шумно сглатывая слюну.

Один из кавалеристов вдруг звонко закашлялся. В том смысле, что приказ – приказом, а глоток-другой доброго вина не помешал бы, сразу догадались все.

Командир сделал лицо еще строже и зыркнул на него так же мрачно, как праведник на Иуду Искариота.

Душа капитана окончательно провалилась в пятки. Значит, не получится подпоить солдат и осторожно вызнать, зачем он потребовался. А там, глядишь, и сбежать, улучив момент. Галея-то неподалеку, у пристани, в море его лишь ветер догонит.

– Впрочем… – мыслительный процесс пентарха все еще продолжался и дошел до такой степени напряжения, что кончики поникших усов зашевелились. – Дорога впереди дальняя, коней-то все равно надо напоить…

– Вином?! – охнул Григорс, поглупев от растерянности и страха.

Выразительный взгляд ветерана без слов ответил, что на это кони пусть даже не надеются…

Дорога до лагеря армии получилась веселой, хотя и долгой.

Кто сказал, что для всадника тут полдня пути? Кто сказал, тот пусть сам несется, как бешеная собака с выпученными глазами! А солдаты империи должны ехать твердо, основательно и степенно, чтоб всякий враг, любая штатская сволочь заранее слышала твердый шаг их коней и от ужаса прятала голову в жопе!

К уважаемому Евдаксиону, лучшему другу всех кавалеристов империи, понятие «штатская сволочь», естественно, не относится. Моряки, рассудить, те же солдаты…

С этим капитан был согласен. Вот по поводу твердой поступи – явное преувеличение. Лошади бравых кавалеристов шли как хотели, а хотели они каждый миг разное. Сам пентарх Макасин, наводя ужас на штатскую сволочь, периодически валился с коня, рассыпая оружие и снаряжение так же щедро, как сеятель сыплет зерно в весеннюю пашню. Это приводило в неизменный восторг не только солдат, но и самого командира. Он, обнаружив себя опять на земле, радостно объявлял, что даже белка, бывает, падает с дерева! А уж ему, старому солдату, ветерану многих кампаний против язычников, не зазорно прильнуть к земле израненным телом. А то и поспать немного, восстанавливая упадок сил, растраченных долгой и честной службой.

Пару раз пентарх действительно задремывал в мягкой дорожной пыли, и его из уважения к заслугам и званию не будили. С собой кавалеристы, от щедрот купца, тоже прихватили меха с вином, с ними несложно скоротать время. Да и куда торопиться? Время солдата принадлежит армии, значит, не грех отсыпать немного себе, к своей пользе и удовольствию.

Словом, дорога тянулась, и сопровождающие изрядно надоели Григорсу. А про белку он больше слышать не мог. Эта зараза, что падает с каждой ветки, похоже, будет ему сниться в кошмарах.

Компанию капитан поддерживал, обнимался с новыми задушевными друзьями от кавалерии, подтягивал бравые солдатские песни, вместе со всеми подсаживал в седло несгибаемого пентарха, норовившего тут же свалиться с другой стороны. Но все же Евдаксион старался так неистово не напиваться. Ему было о чем подумать…

Ареста он больше не боялся – доносом за инакомыслие или оговором здесь не пахло. Солдаты, как быстро выяснилось, никакого отношения к тайной службе не имели. Обычные армейцы из приграничного гарнизона на западе ромейской Фракии, стронутые с места войной за власть. Эти служат за деньги, подчиняются командирам и не слишком задумываются, за кого и с кем воевать. Сказано: за Юстиниана – пошли за него, а скажут: за Тиберия – пойдут за Тиберия. Монету-то платит командир турмы, а не базилевс, кто бы он ни был.

Кроме того, из невнятных речей солдат Григорс узнал, что за ним послали по личному приказанию Риномета. Что, зачем, воякам, конечно, не объясняли, их дело – выполнять, а не рассуждать. Но опасаться веселому и щедрому капитану нечего – это точно, уверяли его. В армии сейчас всякий знает: когда базилевс приказывает доставить к себе врагов – по-другому бывает… Ох, не дай тебе бог, уважаемый капитан, узнать, как это бывает…

Поразмыслив над ситуацией, Григорс успокоился. Теперь ему не терпелось закончить путь и предстать перед лицом автократора. В животе замирало уже не от страха, от предвкушения. А вдруг это тот самый случай, который Господь Всемилостивый посылает избранным, вознося их из низов к вершине?

Дождался фатума, прости Иисусе грехи наши тяжкие! Ведь было же тогда, осенью, на галее: «Я запомню тебя, капитан… Скоро я верну себе власть, и ты узнаешь благодарность базилевса ромеев…»

Сам Юстиниан сказал, базилевс!

От предвкушения будущего возвышения Евдаксион даже начал понукать своего коня и по-другому, со строгими интонациями, поторапливать солдат. Впрочем, его нарастающего величия, подогретого шумом вина в голове, никто не заметил. Им хоть дубьем по голове – только наливай!

Солдатня, каракатицу в их бездонные глотки, вечно сухие, как пески Египта…

Словом, как ни торопился Григорс, а ночевать пришлось в тисовой роще. Развели костер, допили вино и долго рассуждали о странном свойстве имперских дорог, способных растягиваться непонятным образом. Не иначе сатана с присными мутят воду, отводят глаза православным. А что же еще?

С утра кавалеристы были мрачны и неразговорчивы. Сам Агафий Макасин помылся в ручье, почистился и подкрутил усы. Цыкнул на подчиненных, чтоб тоже привели себя в порядок, подтянули доспехи и сбрую, дышали перегарищем через раз и – не приведи святые угодники! – не в сторону начальства. Протрезвевший ветеран на глазах стал другим человеком. Строго насупился, замкнулся в себе и по большей части молчал. Лишь изредка открывал рот, чтобы пролаять короткую резкую команду.

Так что в проход между защитными рогатками лагеря въехали совсем чинно – образцовые служаки, утомленные спешностью поручения до налитых кровью глаз, и доставленный ими штатский. Кто такой – дьявол его разберет, наше дело – доставить…

Лагерь оказался огромным, ряды палаток тянулись, кажется, без конца. Как пчелы вокруг своих ульев, роились у палаток солдаты. Впрочем, шума было немного, обычное жужжание множества голосов, выкрики команд и бряцанье оружия. Армейский порядок.

«Силища у Риномета… Тут, пожалуй, как в море, по звездам только и ориентироваться», – мелькнуло у капитана. Мрачность сопровождающих передалась и ему, он снова трусил. С досадой поглядывал влево, где между рядами бесконечных палаток проглядывала синева моря. Может, зря не ушел, пока солдаты спали, опившись…

До палатки самого базилевса солдаты Евдаксиона не довели, их остановил высокий друнгарий. Его золоченый начищенный шлем с тремя разноцветными перьями отражал солнце так ярко, что смотреть больно. Офицер долго что-то выспрашивал у Макасина. Негромко, слов капитан не слышал, но явно рассерженно. Тот, вытянувшись в струну перед старшим, глупо таращился, почти ничего не отвечая. Видимо, как сам говорил, старался дышать через раз, отчего лицо угрожающе налилось краснотой.

«Не задохнулся бы от усердия в службе!»

Наконец друнгарий махнул рукой, кавалеристы отсалютовали и с явной охотой убрались прочь.

На Григорса, лучшего друга всей кавалерии, никто из них даже не глянул. «Плохой признак!» – болезненно сжалось внутри…

Когда огромные, как глыбы, телохранители втолкнули капитана в шатер базилевса, Евдаксион сделал три шага и остановился. Подумал: три шага – и то, наверное, много. Нахальство это – так расхаживать в покоях багрянорожденного… Хотел упасть на колени, дрогнули уже ноги, начали подгибаться, но перед ним был лишь деревянный столб, поддерживающий свод.

«Начнешь столбу кланяться – заподозрят в язычестве! Каракатицу в глотку – а можно ли вообще ходить по шатру базилевса?»

На столбе, на вбитом крюке, висел меч в узорчатых ножнах, с рукоятью в виде львиной лапы. «Золота на рукояти не меньше чем железа будет!» – невольно восхитился Григорс. Под мечом прислонен к столбу небольшой продолговатый щит с двухглавым орлом, гербом империи, тоже выгравированным золотом по пурпурному полю. Такой щит может носить лишь базилевс…

Больше капитан ничего не увидел, после яркого солнца глаза с трудом привыкали к полумраку шатра. Может, здесь нет никого?

– Капитан Евдаксион Григорс… – сказал щит. Или – меч?

«Господи, сила крестная!»

Евдаксион все-таки бухнулся на колени. «Хоть щиту, да поклонимся! – мелькнуло отчаянное. – Или – мечу… Обоим, подавиться мне якорем до самой печенки!»

– Встань, капитан!

Он осторожно поднялся. Только теперь за столбом, за щитом с мечом, Евдаксион увидел базилевса Юстиниана. Тот сидел в кресле резного дерева, опустив локти на подлокотники и подперев голову ладонью.

– А ты не слишком торопился на мой зов, Евдаксион Григорс…

– Базилевс!

– Солдаты должны были доставить тебя вчера. За опоздание они будут наказаны! – жестче и громче сказал базилевс. – А может, не они виноваты? Может, это ты, капитан, прятался от своего автократора? Отвечай!

– Базилевс… Я… Ка… – капитан содрогнулся, смешался и не закончил.

Глаза наконец привыкли к полумраку, и он отчетливо видел автократора. Оказывается, забыл уже, как жутко выглядит его лицо. Теперь вспомнил.

– Яка? – насмешливо скривил губы правитель.

Впрочем, он понял трепет моряка и мысленно одобрил его. Базилевс любил, когда его боялись.

«Страх – это как почтение, только лучше, – часто повторял Юстиниан своему доверенному слуге Миаку, когда приходил в разговорчивое настроение. – Сам подумай, Миак, почтение эфирно, как сущность ангела, и изменчиво, словно направление ветра, страх же прост и надежен, как кандалы…»

– Каж… Каждый день молил Господа Всемогущего о твоей победе! – удалось Григорсу с третьей попытки.

– Хорошо… Он услышал твои молитвы, – базилевс насмешливо скривил губы (и обрезанный кончик носа!). – Во время моих испытаний я оценил твою преданность, капитан. Преданность многое извиняет, помни это!

Сам Григорс особой преданности за собой не помнил. Вот сто солиди – было дело, горшок с золотыми надежно закопан в дальнем погребе его дома. Но базилевсу виднее, конечно. Он, высокорожденный, и в землю вглубь видит, и с небом разговаривает почти на равных!..

А если уж совсем откровенно, такие неистовые натуры, как Риномет, часто принимают желаемое за действительное, скользнула в глубине души хитрая мыслишка.

Юстиниан резко поднялся, шагнул к нему. Сдернул со столба ножны с мечом, обнажил клинок. Тусклая, с вязью гравировки сталь даже с виду отточена как бритва…

От нахлынувшего ужаса Григорс смог лишь прижмуриться. Кто не слышал о собственноручных расправах Юстиниана неугодными? На колени бы упасть, слезно молить о пощаде – да ноги не слушаются! Будто весь заледенел разом – не ноги, деревянные чурки…

– Капитан Евдаксион Григорс! – звучно объявил базилевс. – Назначаю тебя, капитан, стратигом моего флота! Будь храбр, отважен, будь предан мне так же, как был раньше!

«Господи Всемогущий!»

Григорс почувствовал, как в животе лопнула тугая струна. Или кишки оборвались от волнения?

– Целуй меч и клянись мне в верности, стратиг флота!

– Базилевс!..

Тепло снова хлынуло в руки и ноги. И запахи будто стали острее, и звуки громче, и краски ярче. Пережитый ужас еще подрагивал ягнячьим хвостом где-то в глубине души, но и другое чувство появилось и крепло.

Он – стратиг флота! Он, Евдаксион Григорс, сын шлюхи и плотника, в одночасье, из ничего стал одним из высших чинов империи! Ну, теперь они все получат…

Кто получит, за что, об этом Григорс сейчас не задумывался, просто закурилось в голове сладостное как фимиам – ну, теперь все…

– Слава базилевсу Юстиниану!

Евдаксион все-таки рухнул на колени, исступленно целовал холодное железо клинка, восторженно, нарочито громко причмокивал. Даже порезался вроде бы от усердия, на губах точно появились солено-теплые капли. Впрочем, не время об этом… Заботиться о сохранности шкуры, когда судьба осыпает милостями… Да он хоть весь изрежется, хоть землю будет есть, пыль лизать под ногами великого Юстиниана, величайшего из базилевсов!..

– Базилевс, разреши доложить тебе?!

– Ну? Что еще?

Григорс не сразу понял, что недоцелованный меч исчез от его лица, а сам Юстиниан уже разговаривает с кем-то из своих офицеров.

– Варвары, базилевс! Варвары из страны льдов неподалеку! Двенадцать ладей «людей с топорами» подходят на веслах к нашему берегу!

– Воины с севера? Хорошо! Я жду их! – оживился Риномет. С обычной стремительностью шагнул к выходу из шатра. Вспомнил про Григорса, приостановился и приказал: – Следуй за мной, стратиг флота! Сейчас я покажу тебе морских воинов, равных которым не много найдется под божьим солнцем…