Белый жеребец, злой и сильный, с самого утра вел себя беспокойно. Всхрапывал, мотал ушами и гривой, неожиданно приседал на задние ноги и норовил пойти боком. Жалея любимого коня, с которым пройдены бесчисленные дороги войн и набегов, хан Тервел долго терпел его капризы. Наконец не выдержал, с силой ударил между ушами рукоятью плети.

Жеребец понял, что хозяин рассердился всерьез. Присмирел. Лишь изредка косил шею и посматривал на всадника выразительным темным глазом. С укоризной, как казалось хану.

«А нечего баловать!» – сказал хан коню.

Понятно, застоялся за зиму. Как засиделись воины в дымных юртах аилов. Теперь, когда зима отступила, болгарские всадники оживленно готовились в дальний поход – до блеска точили длинные прямые мечи, которыми так удобно рубить с коней, обтягивали кожей и подбивали бляхами дерево щитов, чистили доспехи и снаряжение, запасали пучки тонких стрел и древки для копий. В этот поход хан решил не брать пехоту словен и валахов, в одиночку конные тумены двигаются гораздо быстрее. Впрочем, хан это знал, в их селах тоже многие садились на коней, составляли, подобно болгарам, боевые десятки, сотни и тысячи.

Он не препятствовал их порыву, понимал желания подданных. Идти грабить и разорять Ромею, войти в сам Константинополь Великолепный – что может быть заманчивее?

Сейчас ханская свита в азарте соколиной охоты, этой древней забавы повелителей и батыров, растянулась далеко по степи. Орали, гикали и взвизгивали от восторга, запуская ввысь серых, быстрых как стрелы соколов.

Занятый, как обычно, своими мыслями, хан немного отстал от остальных всадников. Вся свита уже умчалась вперед, лишь сзади, на почтительном расстоянии, за ним следовал десяток личных телохранителей, отборнейших из отборных, прославленных силой и свирепостью воинов, каждый из которых способен в одиночку сражаться со многими.

– Ай-яа! – Он приподнялся на мягкой попоне, пятками ударил жеребца по бокам. Конь охотно сорвался в галоп, быстро вымахал на большой, пологий курган. Плечистые телохранители, также стремительно рванув коней, рассредоточились вокруг возвышенности. Охранять повелителя так, чтобы не спускать с него глаз, но и не мешать ему – этому они обучены.

С высоты Тервел огляделся. Бесконечное весеннее небо расстилалось над такой же бескрайней степью. Черная земля парила и вздыхала сладко и пряно, как просыпающаяся от сна красавица. На возвышенностях снега уже не осталось, лишь в низинах еще лежал сизый, ноздреватый наст. Ничего, совсем скоро… Подсохнет степь, зазеленеет сочной весенней зеленью, и двинутся на юг стремительные тумены. Когда первая трава прорастет, можно не думать о пропитании коней – быстро пойти.

Хорошо… Тервел с удовольствием втянул в себя прохладный, сыроватый воздух. Он тоже засиделся в жарких залах дворца.

– Хан, подожди меня!

Тервел обернулся. Его догонял Риномет, горяча породистого сивого жеребца, подарок хана.

Базилевс сидел на коне слишком прямо, не как принято у болгар, но твердо и ловко. Щеки раскраснелись, большие бархатные глаза сияли, а пурпурный, ниже крупа коня, плащ вольно полоскался по ветру.

Чем ближе поход, тем веселее и оживленнее становился Юстиниан. Нервный, резкий, не ходит, а бегает, не говорит, а выкрикивает… «Не терпится ему идти войной на собственных подданных!» – про себя усмехался Тервел. Иногда, кажется, боги забавляют себя, нарочно давая игрушку власти в те руки, которые ее совсем недостойны.

– Подожди меня, хан и брат, хочу сказать тебе кое-что…

Всю зиму Риномет провел в беспрерывных заботах. Не желая зависеть только от воли хана (вполне разумно с его стороны), базилевс сформировал из наемников три турмы тяжелой пехоты по три тысячи человек в каждой и один мерос легкой пехоты из двух тысяч воинов. Золота у Меченого было достаточно, понимал хан. Можно догадаться: Ираклиды оставили наследнику не одну тайную сокровищницу, стоя у власти в империи почти сотню лет.

В качестве личной гвардии базилевс даже нанял дружину варягов – огромных как глыбы и свирепых как шайтаны воинов. Те, соблазнившись платой, обещали прийти с далекого севера на своих увенчанных драконьими головами галеях. Сами ромеи называли северян «воины с топорами» и боялись, как черной чумы.

Умное решение, мысленно одобрил хан. Услышав, что в войске базилевса Юстиниана скоро появятся лютые варяги, или, как их еще называли на латинский манер, варанги, многие сердца устрашатся.

Кроме создания собственной армии, Риномет много занимался дипломатией. Рассылал тайных посланцев к стратигам, полновластным хозяевам областей-фем, к комитам крупных крепостей и архонтам больших городов. Доверенный человек базилевса со странным, коротким именем Миак сбился с ног, рассылая и принимая гонцов. Вся эта деятельность шла, разумеется, в глубокой тайне, но разве в собственном дворце от хана может что-то утаиться?

Про себя хан отдавал должное Юстиниану, в переговорах автократор тоже проявил себя ловким политиком. Знал, к кому с чем обратиться, на какое больное место нажать, чем пригрозить и что обещать. Видно, что в ссылке в Херсонесе Таврическом автократор не только предавался сетованиям на судьбу, о положении дел в самых дальних уголках империи он знал досконально. Миак, его глаза и уши, – ценный человек.

Таким образом, заговор против Тиберия сложился быстро. Три фемы из восьми – Синелия в Сицилии, Карибисианы, объединяющая побережье и острова греков, и Фракия – прямо согласились поддержать императора кораблями и войском. Большинство остальных отвечали уклончиво, мол, всякая власть от Бога, и если Господь Всемогущий соблаговолит к базилевсу Юстиниану II, то им ли, рабам ничтожным, обсуждать Его волю… В переводе с языка дипломатии это означало нейтралитет в грядущей войне между Тиберием и Юстинианом. И то неплохо.

Решительно отказался признавать Меченого базилевсом только стратиг фемы Опсинион патрикий Илья Колонн. Вот это уже было нехорошо… Опсинион – самая многолюдная и важная фема империи, куда входит и столица Константинополь. Помимо фемных войск там базируется и презентальная армия, подчиняющаяся самому императору, и гвардия. А сам патрикий Колонн признается в войсках одним из самых прославленных и, безусловно, самым опытным военачальником. 20–25 тысяч войска Колонн может собрать только своей властью и авторитетом. Значит, война все-таки будет…

Тервел знал, вчера вечером базилевсу пришел последний ответ – из фемы Кипрус. Содержание его он тоже уже знал – Кипрус обещал сохранить нейтралитет. Нет, власть Тиберия оказалась совсем непрочной, самое время ударить… Колонн, Колонн… Жалко, что не удалось перетянуть его на их сторону… Но как привлечешь стратига, если по приказу Юстиниана когда-то удавили родного брата патрикия? Такое не забывается.

Повернув коня навстречу брату-базилевсу, хан подумал, что Риномет сейчас перескажет ему ответ Кипруса. Но неожиданно разговор пошел о другом. Базилевс после нескольких игривых намеков вдруг начал удивляться, что у хана Тервела, мудрого и могучего повелителя стольких земель, всего две жены. Нет, такой богатырь, такой прекрасный и статный муж достоин куда большего количества красивых и сладких женщин!

– Богатырь? Красавец? – искренне удивился Тервел. – Это я-то?

Сам он даже мысленно не называл себя так. Был кем угодно, только не железным батыром с плечами как скалы и ослепительным лицом-солнцем. Куда ему – рост маленький, плечи узкие, зубы редкие. Отец Аспарух и боилы-наставники с детства закаляли наследника воинскими упражнениями, телом он был вынослив и крепок, но с виду этого не скажешь.

– Хотя… Со стороны, конечно, виднее, – подумав, добавил хан. Почти не скрывая насмешки.

Риномет предпочел ее не заметить.

– Две жены – мало, – настаивал он.

– Достаточно, чтобы иметь наследников и вдоволь наслушаться бабьих свар. А для утех тела хватает молодости наложниц.

– Нет, мало, мало, поверь, хан и брат…

Базилевс вдруг взялся рассказывать, что от первой жены, красавицы Евдокии, у него есть дочь Анастасия. Вся в мать – чудо как хороша! Глаза как звездочки, кожа как лучший шелк, волосы – нежное дуновение ветра. И грудь алеет сосками-бутонами, и бедра так призывно играют округлостями… Мечта, а не дочь! А ведь ей пока только тринадцать лет, ее красота лишь начала расцветать, наливаться женской, медовой сладостью. Да, хан и брат, прекрасная Анастасия – одно из главных сокровищ базилевса ромеев… А есть ли на свете такое сокровище, которое он пожалел бы для своего лучшего друга и брата, хана Болгарии?

С таким красноречием вполне можно продавать рабынь на торгах… «Вот тоже новость!» – мысленно развеселился хан. Недавно Риномет говорил о том, что повелитель Болгарии достоин титула кесаря и пурпурной хламиды. И этот освященный веками титул он, Юстиниан II, обязательно пожалует своему другу и брату Тервелу под стенами Константинополя. Сегодня базилевс предлагает в жены дочь Анастасию. А завтра что? Предложит разделить трон в качестве соправителя?..

Тервел, сын Аспаруха, – базилевс империи… Вай-йа!

– Если хан Тервел возьмет в жены несравненную Анастасию, он будет с ней счастлив! – уже прямо сказал ему Меченый.

Похоже, базилевс боится, крепко боится, что хан передумает с походом… Зря боится! Хан не принимает таких решений, в которых сам бы потом сомневался.

– Мы подумаем над тем, что сказал базилевс и брат, – пообещал Тервел. С удовольствием вдохнул полной грудью, обвел долгим взглядом уходящую к горизонту степь и чистое весеннее небо. – А счастье… Наши предания говорят: высоко в небе, на ветвях Мирового Древа Байтерека хранится жизнь всех людей и зверей. Тех, кто жил в прошлом и будет жить в будущем. Чтобы человек родился, всесильный Тенгри посылает ветер, который сдувает с Байтерека будущие жизни. Подобно искрам костра летят они над землей, и наконец каждая попадает к женщине, которая зачинает. После этого богиня Умай начинает создавать внутри женщины кости, мясо и кровь нового ребенка. Этот ребенок рождается, проживает жизнь и вновь уносится к ветвям Байтерека негасимой искрой… Круги жизни… Так называем это мы, дикие всадники привольных степей, – он слегка усмехнулся.

Базилевс слушал, но явно не понимал, куда клонит хан.

– Удел правителя – одиночество среди толпы, – продолжил Тервел. – Правитель всегда на виду и всегда одинок, это так! А счастье… Кто бы объяснил мне, что это такое? Знаешь, базилевс, когда-то у меня был друг, сын одного из отцовских военачальников. Мы с ним вместе росли, играли, творили детские шалости, потом – юношеские сумасбродства. И женскую любовь узнали одновременно, и в свой первый набег скакали рядом, рубились плечом к плечу. Были как две руки одного человека, как два глаза на лице… Точнее, это я так думал. Когда после смерти отца знатные боилы устроили заговор против меня, мой друг примкнул к ним.

«Зачем? – спросил я его потом – Ты – мой друг, я бы дал тебе все, сделал своей правой рукой! Почему ты выбрал мятежников?» Он – смелый человек. Ответил прямо: «Все равно я всю жизнь оставался бы после тебя вторым…» Смелый человек, но глупец. Мечтал стать первым, думая, что это сделало бы его счастливым… – помолчал и добавил задумчиво: – Да и не пустила бы его в первые вся эта свора. Загрызли бы раньше…

– Он – предатель! А предателя нужно было казнить так, чтоб он мучился, проклиная собственную жизнь! – горячо сказал Риномет.

«Предательство – только это он услышал».

– Я приказал завернуть его в кошмы и прогнать сверху табун.

– Хан поступил как истинный кесарь!

– Хан поступил, как должен поступать хан. Но от этого не стал счастливее… А есть ли оно вообще – счастье? Ваши боги – Господь и сын его Иисус обещают праведникам блаженство в раю. Наши боги даже этого не обещают… Как думаешь, ваши боги не врут?

Риномет еще больше выпрямился на коне:

– Не дело автократора Священной империи сомневаться в милости всемогущего Господа!

– Да, конечно… – вздохнул Тервел. Неожиданно хлестнул коня, пуская в галоп: – Ай-я!

Базилевс, помедлив мгновение, помчался следом.

Внизу, под курганом, охотничий сокол долбил клювом и драл когтями жалобно верещащего зайчонка. Оба правителя осадили коней, дожидаясь спешащих сюда сокольничих.

Юстиниан Риномет с жадным интересом наблюдал за мучениями зайца. Раскраснелся, улыбаясь зрелищу. Хан Тервел незаметно наблюдал за ним…