7

Было ужасно тяжело дожидаться темноты. Мы смотрели в окна, то и дело повторяя: «Ладно, уже достаточно темно, идемте!» — но кто-нибудь тут же возражал: «Нет, погодите, ещё слишком светло!»

В том-то и проблема летнего времени: дневной свет слишком долго не угасает. Но мы решили действовать наверняка и держались этого решения.

Луна взошла поздно тоненьким полумесяцем, так что, когда мы наконец решили выйти, было и вправду достаточно темно. У нас была пара фонарей, которые сумел отыскать Гомер, но мы договорились не включать их без крайней необходимости. Мы уложили Милли на одеяло в кухне в доме Гомера. Она была слишком слаба, чтобы много ходить. Мы прошли по дороге примерно полтора километра, потом пересекли последний загон Янносов, чтобы сократить путь к дорожке, которая вела к дому Кевина. Я шла рядом с Гомером, но мы почти не разговаривали, и тут я вдруг вспомнила, что не спросила его о его собаках.

   — У нас их только две осталось, — ответил он, — и их там не было. Не знаю, куда они могли убежать. Кажется, папа что-то говорил о том, что их нужно отвезти к ветеринару. У обеих жуткая экзема. Но не помню, точно ли он это говорил, или мне просто вообразилось.

Когда мы вышли на дорожку, Кевин припустил бегом. Оставалось ещё около двух километров, но мы, не обменявшись ни словом, побежали следом за ним. Кевин парень крупный, к бегу он совсем не приспособлен, так что он топал, как конь-тяжеловоз, но мы впервые не сумели его догнать. Кроме Робин.

Через какое-то время их стало не видно, но я слышала в темноте тяжёлое дыхание Кевина. Когда мы оказались ближе к дому, Ли крикнул:

   — Кевин, ты там поосторожнее!

Но Кевин не ответил.

Я бы сказала, что он обошёл нас минуты на две или три, то есть они с Робин. Но смысла в том не было. Его дом выглядел точно так же, как дом Гомера и мой. Три мёртвые собаки на цепях, мёртвый какаду в клетке на веранде, два мёртвых ягнёнка на ступенях веранды. Но любимая комнатная собачка Кевина, породы корги, была заперта в доме с горой еды и миской воды, стоявшей в прачечной. Она была жива, но выбрала в качестве туалета одну из спален, так что в доме изрядно воняло. Собачка пришла в восторг, увидев Кевина. Когда мы вошли, она всё ещё облизывала его лицо, жалобно скуля, подпрыгивала, даже описалась от возбуждения.

Корри с мрачным лицом прошла мимо меня с мокрой тряпкой и кучей ветоши. Я давно заметила, что, когда Корри обуревает волнение, она начинает уборку. Очень полезная привычка.

Мы провели ещё одно короткое совещание. Похоже, и проблем, и вариантов действия было множество. Робин высказала отличную идею насчёт велосипедов — они движутся быстро и бесшумно, то есть представляют собой идеальный транспорт. У Кевина было два младших брата, так что мы тут же вывели из сарая три велосипеда. Гомер спросил, знаем ли мы кого-нибудь, кто не собирался на ярмарку, — он сообразил, что если мы найдём человека, оставшегося в тот день дома, это могло бы разрешить всю загадку. Ли сказал, что его родители вряд ли туда отправились; братья и сёстры — да, но не родители. Кевин заявил, что возьмёт свою собачку Флип с собой. Он и подумать не мог о том, чтобы снова оставить её одну после того, что ей уже пришлось вынести.

Это была серьёзная проблема. Мы все сочувствовали собачонке, которую как будто привязали к ногам Кевина коротким поводком, но мы уже начинали всё больше и больше думать о собственной безопасности. Но наконец согласились взять собачку к Корри, а там уже окончательно решить, в зависимости от того, что найдём в её доме.

   — Но, Кевин, — предупредил Ли, — возможно, нам придётся сделать неприятный выбор.

Кевин лишь кивнул в ответ. Он понимал.

Робин, додумавшаяся до велосипедов, в итоге почти всю дорогу до дома Корри пробежала трусцой. Мы ведь могли сесть на велосипеды только по двое, и она тут же заявила, что нуждается в тренировке. Гомер ехал с Кевином, а тот держал на руках Флип. Маленькая корги всю дорогу в экстазе любви и благодарности облизывала его лицо. Наверное, эго выглядело бы забавно, если бы у нас ещё оставались силы для смеха.

Картина, которая навсегда запомнилась мне в доме Корри, была такой: Корри стоит одна посреди гостиной, заливаясь слезами. Потом вернулся Кевин, проверявший спальни; увидев её, он быстро подошёл и крепко обнял. Они просто стояли так несколько минут. Я прониклась к Кевину большим уважением за это.

По настоянию Робин мы согласились кое-как перекусить, прежде чем приступать к дальнейшим действиям. Она весь вечер была такой логичной и продолжала мыслить логично, несмотря на то что теперь мы должны были отправиться к ней домой. Поэтому они с Гомером смастерили сэндвичи из чёрствого хлеба и салями, а ещё нарвали салата и помидоров в знаменитом огороде миссис Маккензи. Мы приготовили чай и кофе, используя просроченное молоко и маленькую походную плитку на твёрдом топливе. Трудно было протолкнуть еду в пересохшее горло, но мы старались, пока каждый не съел хотя бы один сэндвич, и это действительно прибавило нам энергии и бодрости.

Во время еды мы решили, что теперь отправимся к Робин, но все прекрасно понимали, что нас ждёт целый букет новых проблем. Здесь, в родных краях, где жило большинство из нас, где воздух был чист, а загоны просторны и пусты, мы могли передвигаться вполне уверенно. Какая-либо опасность казалась здесь маловероятной. Мы знали, что если и возникнут трудности, если и появится опасность, так это в городе.

Робин подробно рассказала для тех, кто там не бывал, как именно расположен её дом и где именно он находится по отношению к Виррави. Мы рассчитали, что будет безопаснее отправиться по Коучман-лейн, которая на самом деле представляла собой просто грязную дорогу вдоль нескольких десятков акров, застроенных домами, включая дом Робин. С холма за этим домом мы могли осмотреть город, и, возможно, это что-то бы нам пояснило.

Пора было отправляться в путь. Корри ждала меня у выхода. Я зашла в их туалетную комнату. Я забыла, что у Маккензи не было магистрального водопровода, и для подачи воды в дом использовалось электричество. Так что мне пришлось выйти из ванной комнаты и отправиться в огород, наполнить водой ведро и потом вернуться обратно, чтобы оставить всё в порядке. Корри уже проявляла нетерпение, но я задержала её и ещё на несколько секунд. Я шла по коридору мимо телефона и вдруг заметила сообщение в факсе.

— Корри, — позвала я, — хочешь взглянуть на это? — Я протянула ей лист, добавив, пока она шла ко мне: — Может быть, это старое, но заранее ведь не скажешь.

Корри взяла лист, прочитала. Пока её глаза бежали со строчки на строчку, рот Корри медленно открывался, а лицо как будто вытянулось и осунулось от потрясения. Она уставилась на меня огромными глазами, потом сунула сообщение мне в руку и стояла, дрожа с головы до ног, пока я читала.

А я смотрела на слова, написанные мистером Маккензи:

Последние двадцать слов были жирно подчёркнуты, от слова «буш» и до конца.

Мы мгновение-другое смотрели друг на друга, потом внезапно обнялись. Мы немного поплакали, а после выбежали наружу, чтобы показать сообщение остальным.

Должно быть, в тот день я выплакала все свои слёзы, потому что больше уже ни разу не плакала.

Выйдя из дома Маккензи, мы стали продвигаться с большой осторожностью. Впервые мы вели себя как в военное время, точно солдаты или партизаны.

— Раньше я всегда смеялась над предосторожностями папы, — сказала Корри. — И над тем, что он постоянно носит с собой компас и спиртовой уровень. Но у него был девиз: «Время, потраченное на разведку, потрачено не зря». Может, и нам стоит ему следовать.

У нас теперь был ещё один велосипед, велосипед Корри, так что мы двигались так, чтобы, как нам казалось, сохранять равновесие между скоростью и безопасностью. Мы наметили для себя ориентиры — первым стала Христова церковь, — и первая пара, Робин и Ли, должна была доехать до неё и там остановиться. Если там ничего опасного, они должны были поднять чайное полотенце над дорогой, в двухстах метрах перед церковью. Следующая пара должна очутиться там через пять минут после Робин и Ли, а последняя тройка — ещё через пять минут. Мы решили соблюдать полное молчание, а собачку Флип оставили в доме Маккензи. От страха мы научились думать.

В результате путешествие к дому Робин прошло без приключений. Мы двигались медленно, но без происшествий. Мы нашли дом Робин в таком же состоянии, как и остальные дома, — пустым, дурнопахнущим и уже затянутым паутиной. Это заставило меня задуматься о том, как быстро могут развалиться дома, если в них не будет людей, чтобы за всем присматривать. Но дома ведь всегда казались такими крепкими, такими неизменными. Мама часто цитировала какое-то стихотворение: «Взгляни на труды мои, огромные и бесполезные». Ничего другого я не запомнила, но лишь теперь впервые начала понимать смысл этих строк.

Было половина второго ночи. Мы поднялись на холм за домом Робин и стали смотреть на Виррави. И вдруг я почувствовала себя ужасно уставшей. Город был погружен во тьму, ни один фонарь на улицах не горел. Но, должно быть, где-то всё же имелось электричество, потому что на выставочной площади горели яркие огни — прожекторы, которыми освещалась беговая дорожка, — и ещё пара зданий в центре города также была освещена.

Мы сидели на склоне и тихонько обсуждали свои дальнейшие действия. Ясно, что мы должны попробовать добраться до домов Фай и Ли. Не потому, что мы ожидали кого-то там найти, а просто потому, что пятеро из нас видели свои дома, видели их пустоту, получив шанс всё осознать, поэтому вполне справедливо, что и у оставшихся двоих имелось такое же право.

С территории ярмарки медленно выехал какой-то грузовик и направился к одному из освещённых зданий, думаю, на Баркер-стрит. Мы замолчали, наблюдая за ним. Это был первый признак человеческой жизни, который мы увидели после появления самолётов.

А потом Гомер сделал предложение, которое никому не понравилось:

   — Мне кажется, нам следует разделиться.

Все шёпотом выразили протест, если это можно так назвать.

   — Нам нужно уйти от города до рассвета, — продолжил Гомер. — Как можно дальше от города. А времени у нас мало. Но пробираться по улицам нелегко, быстро это сделать не получится. Мы уже устали, и одно это нас задержит, не говоря уж о том, что мы должны быть предельно осторожны. А два человека могут двигаться незаметнее, чем семеро. И наконец, по правде говоря, если там есть какие-то солдаты и кто-то попадётся... ну, опять же, лучше двое, чем все сразу. Да, мне неприятно об этом говорить, но если на свободе пятеро, а заперты где-то двое, то это всё же лучше, чем семеро под замком и никого на свободе. Вы все знаете, что считать я умею.

Пока Гомер говорил, мы сидели, закрыв рот. Мы понимали, что он прав — ну, может быть, не в части математического дара...

   — И что ты предлагаешь? — спросил Кевин.

   — Пойдём я и Фай. Мне всегда хотелось заглянуть в один из тех богатых домов на холме. Вот и подвернулся шанс. — Фай устало ткнула его кулаком, и Гомер ничего не имел против. — Может быть, Робин и Ли пойдут к дому Ли, как вы думаете? А вы трое постарайтесь рассмотреть ярмарочную площадь. Все эти огни... может, там их база? Или они там держат людей?

Мы наконец переварили его предложение.

   — Да, так будет лучше всего, — кивнула Робин. — А как насчёт того, что не у всех есть тёмная одежда? Может, им вернуться домой и найти что-нибудь подходящее? А потом встретимся здесь, на холме, ну, скажем, в три часа?

   — А если кто-нибудь пропадёт? — тихо спросила Фай.

Мысль была ужасной. После долгого молчания Фай сама ответила на свой вопрос:

   — Тогда подождём ещё полчаса, если кто-то не вернётся? А потом поспешим отсюда, но вернёмся завтра вечером... то есть уже сегодня вечером. И если вы окажетесь тем, кто опоздал, вы должны будете здесь затаиться на весь день.

   — Да, — согласился Гомер. — Это годится.

Кевину, Корри и мне не нужна была одежда темнее, так что мы были готовы отправиться. Мы немного постояли, обнимаясь и желая друг другу удачи. Оглянувшись через минуту, я их уже не увидела. Мы пошли вниз по склону к Уорригл-стрит, пролезли сквозь живую изгородь перед домом Матерсов и дальше стали красться вдоль дороги, держась как можно ближе к деревьям. Кевин шёл впереди. Я лишь надеялась, что он не наступит на что-нибудь скользкое и ползучее. Не время было визжать с перепуга.

Хотя ярмарочная площадь находилась на самом краю города, край этот был с другой стороны по отношению к нам, так что путь предстоял неблизкий. Но мы продвигались достаточно быстро, потому что шли вдалеке от больших улиц. В Виррави не так уж много крупных улиц, но... Я радовалась уже тому, что мы просто движемся, — это и поддерживало во мне рассудок. Трудно одновременно идти, наблюдать и помалкивать. Иногда я всё же издавала какие-то звуки, двое других при этом сразу оглядывались и сердито смотрели на меня. Я пожимала плечами, разводила руками, закатывала глаза. Я всё ещё не осознавала, что это может быть вопросом жизни и смерти, что это самые серьёзные обстоятельства, в каких я когда-либо оказывалась. То есть, конечно, я это знала — просто не в силах была помнить об этом ежесекундно. Мой ум оказался не настолько дисциплинированным. Да и Кевин с Корри вели себя не так тихо, как им казалось.

И ещё трудности создавала темнота. Мы то спотыкались о какие-то камни, то наступали на сухую палку, то время от времени даже налетали на бак для мусора.

Добравшись до Рейскорс-роуд, мы почувствовали себя немного увереннее, потому что домов здесь было немного. Проходя мимо дома миссис Александер, я даже на мгновение остановилась, чтобы понюхать большие старые розы, росшие вдоль живой изгороди. Мне очень нравился сад миссис Александер. Каждый год на Рождество она устраивала здесь вечеринку. Всего несколько недель прошло с того дня, когда я стояла под одной из её яблонь, держа тарелку с бисквитами и объясняя Стивену, что не хочу больше с ним встречаться. Теперь казалось, будто с тех пор прошло лет пять. Мне было трудно начать этот разговор, а Стив выглядел таким милым, что от этого было ещё труднее. Может, он нарочно так держался? Или я просто циник?

Я подумала о том, где сейчас Стив, и миссис Александер, и Матерсы, и мама с папой, и все остальные... Неужели на нас действительно кто-то напал, кто-то вторгся в нашу страну? Я даже вообразить не могла, как все себя чувствовали, как реагировали... Наверное, были чудовищно ошеломлены, до онемения. И кто-то наверняка пытался сопротивляться. Кое-кто из наших друзей не принадлежал к тем людям, что станут просто сидеть и смотреть, если толпа солдат явится сюда, чтобы захватить их земли и дома. Например, мистер Джордж. К нему в прошлом году явился строительный инспектор, чтобы сообщить, что мистер Джордж не может увеличивать свой сарай для стрижки овец, а мистер Джордж ответил тем, что швырнул в него покрышку. Да и папа тоже весьма упрям. Мне оставалось только надеяться, что они будут вести себя рассудительно и до насилия дело не дойдёт.

Я шла вперёд, думая о маме и папе. На нашу жизнь всегда очень мало влиял внешний мир. Конечно, мы смотрели новости по телевизору и переживали, когда нам показывали сцены войны, голода или наводнений. И время от времени я даже пыталась представить себя на месте тех людей, но не могла. Воображение тоже имеет свои пределы. Единственное, что на нас влияло из внешнего мира, так это цены на овечью шерсть и на скот. Где-нибудь за много тысяч километров от нас, на другом континенте, две какие-нибудь страны могли подписать некое соглашение, а нам из-за этого пришлось бы через год уволить одного из рабочих.

Но, несмотря на нашу изоляцию, на нашу совсем не светскую жизнь, мне нравилось быть деревенским жителем. Другие дети дождаться не могли того, когда они вырвутся в город. Как только заканчивались занятия в школе, они уже мчались на автобусную станцию с битком набитыми рюкзаками. Им хотелось очутиться в шумной толпе, пойти в заведения быстрого питания, в огромные торговые центры. Им хотелось наполнить свои вены адреналином. Мне тоже нравилось всё это, но в небольшом количестве. Я знала, что в будущем мне захочется проводить в городе больше времени. Но я знала и то, что мне гораздо больше нравится другое, а именно родной дом, пусть даже мне пришлось бы половину жизни заниматься ремонтом тракторных моторов, или вытаскивать овец, застрявших в какой-нибудь колючей изгороди, или получать солидные удары копытом от коровы, если я вдруг окажусь между ней и телёнком.

В тот момент я ещё не могла до конца понять и оценить, что же происходит. Удивляться этому не приходится. Мы ведь почти ничего не знали. У нас были только намёки, догадки, подозрения. Например, я вообще не могла всерьёз рассматривать ту возможность, что мама и папа — или кто-либо ещё — по-настоящему пострадали или убиты. Я хочу сказать, рассудок мне говорил, что подобное является естественным следствием вторжений, сражений, войн, — но логика пока что сидела где-то в дальнем уголке ума. А воображение сидело совсем в другом углу, и я не позволяла им объединиться. Наверное, такое вообще трудно постичь — что твои родители когда-нибудь умрут. Это всё равно что размышлять о собственной смерти.

Чувства мои также существовали отдельно, в своей части мозга. И в то время, когда мы шли по городу, я изо всех сил старалась не выпустить их наружу.

Но я позволила себе предположить, что моих родителей где-то держат против их воли. Я даже представила их: папа разочарован и сердит, даже взбешён, как бык в загоне, и отказывается принять происшедшее, отказывается принять чью-то власть. Он наверняка даже не понимает, что вообще происходит, почему явились чужие люди. Он не примет ни их языка, ни их идей, ни их культуры. Но я, даже пребывая в ужасе и потрясении, всё равно хотела понять, хотела найти ответы на все вопросы.

Мама поведёт себя иначе. Она сосредоточится на том, чтобы сохранить ясность мысли, не поддаться панике. Я представляла, как она смотрит на голые холмы, может быть, сквозь изгородь какого-то лагеря для пленных, не обращая внимания ни на что вокруг, не слыша сердитых или горестных голосов.

Потом вдруг я заметила, что думаю о родителях так, словно они дома.

Мы дошли до конца Рейскорс-роуд. Я немного отстала от Кевина и Корри, и они остановились, ожидая меня. Мы затаились между каким-то деревом и живой изгородью, присев на корточки. Любой, кто нас увидел бы, мог бы принять нас за странное чёрное растение, внезапно выскочившее из земли. Становилось довольно холодно, я почувствовала, как мои товарищи дрожат, когда мы прижимались друг к другу.

   — Нам теперь нужно удвоить осторожность, мы очень близко подошли, — прошептал Кевин. — Элли, постарайся больше не отставать.

   — Извини. Я просто задумалась.

   — Ну, что будем делать? — спросил Кевин.

   — Да просто подойдём чуть ближе и посмотрим, — ответила Корри. — Времени у нас не так уж много. Главное — быть осторожными. Если мы ничего не сможем увидеть, вернёмся к Робин. Если же там кто-то есть, то будет глупее глупого, если мы позволим себя заметить и погнаться за нами.

   — Да, согласен, — кивнул Кевин. И уже хотел встать.

Это меня разозлило. Очень это типично для Кевина — даже не спросить, что думаю я. И я дёрнула его за руку, заставляя снова присесть.

   — Что такое? — спросил он. — Надо двигаться дальше, Эл.

   — Это не значит, что мы должны мчаться как идиоты. А вдруг нас заметят? Или за нами погонятся? Мы не можем тогда бежать обратно к Робин. Иначе приведём их туда.

   — Тогда, наверное, лучше разделиться. Труднее преследовать трёх человек по отдельности, чем группу. Потом, когда мы убедимся, что за нами никто не гонится, можно будет вернуться к Робин.

   — Годится.

   — Это всё?

   — Нет! Если рассуждать логически, как недавно Гомер, нам вообще не следует всем вместе приближаться к ярмарочной площади. Должен пойти кто-то один, а двое останутся здесь. Так меньше шансов оказаться замеченными и потери будут меньше, если попадётся только один.

   — Нет! — тихонько вскрикнула Корри. — Это уж слишком логично. Ты же моя лучшая подруга! Я не хочу, чтобы ты так рассуждала.

Я и сама не хотела, если хорошенько подумать.

   — Ладно, пусть так, — согласилась я. — Один за всех, все за одного. Пошли. Три мушкетёра.

Мы, как тени, скользнули через дорогу и обогнули угол. Свет с площади добирался даже сюда, он был слабым, но достаточным, чтобы всё рассмотреть. Мы, нервничая, остановились на краю ярко освещённого пространства. Казалось, один-единственный шаг в круг света выставит нас напоказ перед целой армией вражеских наблюдателей. И это пугало.

Вот тогда я впервые осознала, что такое настоящая храбрость. До того момента всё казалось каким-то нереальным, вроде игры в ночную разведку в школьном лагере. А теперь выйти из темноты означало проявить храбрость другого рода, какой мне никогда не приходилось демонстрировать, да я и не знала о ней. Я мысленно покопалась внутри, пытаясь найти где-то некую новую часть себя. Я чувствовала, что у меня должно хватить духа сделать это, но это был такой дух, с которым я раньше не была знакома. Если бы только мне удалось его найти, я могла бы наладить с ним связь. И тогда, вероятно — только вероятно, — смогла бы растопить тот страх, что сковал, заморозил моё тело. Может быть, я сумела бы совершить этот ужасный и опасный поступок.

Ключом к поиску силы духа стало маленькое, короткое движение. Примерно в четырёх шагах от меня, впереди и слева, стояло дерево, находившееся уже в зоне света, лившегося с площади. И я внезапно заставила себя покинуть тень и пойти к нему, сделав четыре быстрых лёгких шага. Получилось нечто вроде танца, удивившего меня саму, но вызвавшего у меня лёгкое головокружение и приступ гордости. Вот оно, подумала я. Я это сделала!

Это был танец храбрости. Я чувствовала тогда и по-прежнему чувствую — эти четыре шага изменили меня. В то мгновение я перестала быть невинным деревенским подростком, превратившись в кого-то другого, в некую более сложную и одарённую личность, обрела силу, которую надо принимать во внимание. Я уже не была просто вежливым, послушным ребёнком. В тот момент не время было изучать эту новую и интересную меня, но я пообещала себе сделать это позже.

У меня всё ещё голова шла кругом, когда Кевин, а за ним и Корри присоединились ко мне буквально через мгновение. Мы переглянулись и усмехнулись, гордые и взволнованные, не веря самим себе.

   — Ладно, что дальше? — спросил Кевин.

И вдруг он вопросительно посмотрел на меня. Может быть, он заметил, как я изменилась за несколько последних мгновений? Но ведь наверняка и он тоже изменился?

   — Будем двигаться влево, от дерева к дереву. Нам нужно добраться вон до того эвкалипта. Так мы окажемся напротив площадки лесорубов. Оттуда будет лучше видно.

Я шагнула в сторону, едва успев договорить, настолько взбудораженная, что даже не сообразила, что делаю как раз то самое, против чего совсем недавно возражала, — то есть веду себя так же, как Кевин вёл себя по отношению ко мне. И с новой точки наблюдения я увидела движение: трое мужчин в мундирах не спеша вышли из тени за трибуной для зрителей и двинулись по периметру проволочной изгороди. У них было какое-то оружие, может быть, винтовки, но с такого расстояния рассмотреть как следует не удавалось.

Несмотря на все доказательства, которыми мы уже располагали, это было первое реальное подтверждение того, что в нашей стране находится некая вражеская армия и она владеет ситуацией. В это невозможно было поверить. Я почувствовала, как меня наполняют страх и гнев. Мне хотелось крикнуть этим людям, чтобы убирались отсюда, и в то же время хотелось убежать подальше и спрятаться. Я не могла отвести от них глаз.

Когда они исчезли за стойлами для беговых лошадей, я услышала шорох лёгких шагов, и рядом со мной очутились Кевин и Корри.

   — Вы видели тех мужчин? — спросила я.

   — И да и нет, — прошептала Корри. — Там не все были мужчинами. Среди них по крайней мере одна женщина.

   — Правда? Ты уверена?

   — Хочешь узнать, какого цвета у них пуговицы? — пожала плечами Корри.

Я промолчала. Корри всегда отличалась превосходным зрением.

Мы двинулись дальше, делая короткие перебежки от дерева к дереву, пока наконец не очутились, задыхаясь, за большим эвкалиптом. Отсюда мы стали осторожно всматриваться в окружающее: Корри, присев на корточки, выглядывала из-за ствола справа, Кевин, припав к земле, смотрел между двумя разделёнными стволами, а я изучала ситуацию слева. Точка наблюдения оказалась хорошей, мы находились примерно в шестидесяти метрах от изгороди, откуда видна была третья выставочная площадка. Первое, что я заметила, — это большие палатки на ней. Они были разного цвета и формы, но все очень большие. Потом я увидела парочку вооружённых солдат — они стояли на беговой дорожке. Они ничего не делали, просто стояли, один лицом к палаткам, другой лицом к павильонам. Ясно было, что это часовые, они охраняли, наверное, то, что находилось в палатках. И один из часовых был женщиной, тут Корри оказалась права.

Территория выставки выглядела так, словно ожидала начала ярмарки, хотя её должны были убрать ещё четыре дня назад. Но всё по-прежнему оставалось на своих местах: чёртово колесо и колесо обозрения, тракторы и автоприцепы, брёвна для соревнования дровосеков и трейлеры-кафе с блинчиками и пирожками... всё так и стояло. Слева от нас, подальше, темнело безмолвное море припаркованных машин, большинство из них было похоже на притаившихся животных, некоторые поблескивали, отражая свет. И наша машина должна была стоять где-то среди них. А в каких-то машинах остались собаки. Я постаралась не думать об их ужасной смерти, такой же, как смерть собак у меня дома. Может, у солдат хватило сострадания и они их выпустили, когда битва закончилась. Может быть, у них нашлось время для этого...

Мы наблюдали восемь минут — я засекла время, — прежде чем кое-что произошло. Как раз в то мгновение, когда Кевин наклонился ко мне и шепнул: «Надо уходить», а я кивнула, из палатки вышел какой-то человек. Он заложил руки за голову и остановился. Часовые мгновенно ожили, один из них быстро направился к мужчине, второй напрягся и, повернувшись, стал смотреть на него. Часовой и мужчина о чём-то переговорили, а потом мужчина, всё так же держа руки за головой, пошёл к туалетам и исчез внутри. Лишь в самую последнюю секунду, когда свет, горевший над дверью уборной, упал на его лицо, я его узнала. Это был мистер Коулс, школьный учитель, — я училась у него в четвёртом классе в Виррави.

Что ж, наконец-то мы кое-что узнали. Меня пробрало холодом. Вся кожа покрылась мурашками. Это была новая реальность нашей жизни. Меня слегка затрясло, но пора было уходить. Мы поползли обратно по траве и начали перебежки от дерева к дереву. Я вспомнила, как пару лет назад был большой шум, когда люди протестовали против замысла городского совета спилить все эти деревья, чтобы расширить зону парковки. Скандал был таким, что совет отказался от своей идеи. Я усмехнулась в темноте, но не потому, что мне стало весело. Следовало просто поблагодарить Бога за то, что тогда победили хорошие парни. Но ведь никому и в голову не могло прийти, какими полезными для нас могут оказаться эти деревья.

Я добралась до последнего дерева и ласково похлопала по его стволу. Я ужасно любила его. Корри уже догнала меня, а потом и Кевин.

Я ещё раз прикоснулась к стволу, чувствуя в этом необходимость. И вдруг позади раздались выстрелы. Пули свистели рядом, выбивая куски коры из ствола слева от меня. Я услышала судорожный вздох Корри и короткий вскрик Кевина. Я буквально не чуяла под собой ног от страха. На мгновение я словно потеряла контакт с землёй. Это было странное ощущение, будто я вообще на долю мгновения перестала существовать. А потом я прыгнула к углу улицы, перекатилась по траве и поползла к канаве, как уховёртка. Я сразу оглянулась, чтобы окликнуть Кевина и Корри, но они уже шлёпнулись прямо на меня, и я чуть не задохнулась.

   — Бежим! — бросил Кевин, рывком поднимая меня на ноги. — Они идут!

И я, хотя была не в силах даже дышать, каким-то чудом побежала. Метров сто я слышала только шум воздуха в собственных лёгких и мягкий топот собственных ног по дороге. Хотя мы весьма логично решили заранее, что нам следует разделиться в случае преследования, я понимала теперь, что не собираюсь этого делать. В то мгновение лишь пуля могла отделить меня от моих друзей. Они вдруг стали моей семьёй.

Кевин то и дело оглядывался назад.

   — Надо уйти с дороги! — выдохнул он как раз в тот момент, когда я ощутила, что теряю силы.

Мы повернули на чью-то подъездную дорожку. И тут я услышала громкий окрик. А следом за ним полетели пули, срезая ветки с яростной силой, как внезапно налетевший шторм. Я сообразила, что мы бежим по подъездной дорожке миссис Александер.

   — Я знаю это место! — крикнула я. — Давайте за мной!

Не то чтобы у меня возник какой-то план — просто я не хотела бежать в темноте за тем, кто сам не знает, куда мчится. Мной руководил панический страх.

Я повела друзей через теннисный корт, пытаясь на ходу соображать. Недостаточно было просто бежать. Те люди вооружены, они могут оказаться быстрее нас и без труда позовут подкрепление. Единственное, что служило нам на пользу, — это то, что преследователи не знали, вооружены мы или нет. Возможно, они даже думали, что мы пытаемся завести их в засаду. Я очень надеялась, что они так решат. И мне хотелось, чтобы мы смогли завести их в засаду.

Мы обогнули дом, там было темнее. И лишь тогда я сообразила, что, думая о засаде, сама, по сути, завела Кевина и Корри в ловушку. Здесь ведь не было задней изгороди или задних ворот, а лишь ряд старых строений. В прошлом веке это были жилища слуг, кухня и прачечная. А теперь эти строения использовались как гаражи, сараи для садовой техники, кладовые. Я остановила друзей и ужаснулась тому, насколько испуганный был у них вид, ужаснулась, потому что понимала — я и сама должна выглядеть так же. Глаза у них блестели, зубы тоже, потому что они дышали открытым ртом, хватая воздух. Мои мысли разлетелись. Я поняла, что моя самоуверенность, будто я знаю дорогу, могла стоить нам жизни. Я заставила себя заговорить, хотя у меня стучали зубы. Я, правда, не знала толком, что собираюсь сказать, и моя злость на саму себя, похоже, готова была выплеснуться на них. Я не слишком горжусь тем, как вела себя той ночью.

   — Заткнитесь! Заткнитесь и слушайте! — крикнула я. — Бога ради! У нас есть пара минут. Здесь большой сад. Они не захотят обшаривать его в темноте, потому что могут нас опасаться.

   — Я ногу ушибла, — простонала Корри.

   — Эй, тебя не подстрелили?

   — Нет, я обо что-то споткнулась вон там.

   — Это сенокосилка, — пояснил Кевин. — Я тоже чуть не налетел на неё.

Нас прервал грохот выстрелов. Они были чудовищно громкими. Мы видели вспышки. И пока, дрожа, смотрели, начали понимать тактику врага. Солдаты держались вместе, двигаясь через сад и стреляя во всё, что могло походить на человека: в кусты, яму для барбекю, компостную кучу. Наверное, они достаточно хорошо нас рассмотрели, чтобы понять: мы не вооружены, — и тем не менее продвигались вперёд очень осторожно.

Я всё ещё пыталась наполнить лёгкие воздухом, мне было трудно дышать. Наконец я начала соображать. Однако мозг мой работал не лучше лёгких, он словно задыхался.

   — Да, бензин... мы можем перевернуть... нет, это даст им лишнее время... но если она там стоит... спички... и стамеска или что-то такое...

   — Элли, о чём ты, чёрт побери?!

   — Найдите спички или зажигалку. И стамеску или долото. И молоток. Быстрее! Очень быстро! Загляните в те сараи.

Мы рассыпались в стороны, спеша к тёмным строениям, Корри при этом прихрамывала. Я очутилась в гараже. Нащупывая дорогу, нашла гладкий холодный кузов какой-то машины и обошла её. Дверца оказалась незапертой — как и большинство людей, живущих в Виррави, миссис Александер не трудилась запирать свою машину. Здесь все друг другу доверяли. Но теперь это изменится — навсегда. Когда дверца открылась, в салоне, к моему ужасу, вспыхнул свет. Я нашла выключатель и нажала на него, потом застыла на месте, ожидая, что вот-вот стену сарая насквозь пробьют пули. Но ничего не случилось. Я открыла бардачок, в котором имелась собственная лампочка, она была очень слабой, но я очень нуждалась в ней. И там он лежал — благословенный коробок спичек. Слава богу, миссис Александер была отчаянной курильщицей. Я схватила спички, захлопнула бардачок и выбежала из гаража, от волнения забыв, что снаружи уже могут быть солдаты. Но там никого не было, кроме Кевина.

   — Нашёл?

   — Молоток и стамеска.

   — Ох, Кевин, я тебя люблю!

   — Я тебя слышу! — раздался в темноте шёпот Корри.

   — Где та сенокосилка? — спросила я.

До того сразу двое её нашли, когда она была им совершенно не нужна. А теперь мы втроём желали её отыскать, но не могли. Прошли две мучительные минуты. Я чувствовала, как холодею всё сильнее и сильнее. Как будто по мне ползали какие-то ледяные насекомые. Наконец я подумала: «Безнадёжно. Придётся сдаться».

Но я упорно, как последняя идиотка, продолжала поиски.

Наконец я снова услышала шёпот Корри:

   — Вот она!

Мы с Кевином одновременно ринулись к сенокосилке. И именно в этот момент я заметила короткую вспышку фонаря, где-то рядом с передней верандой дома.

   — Они близко, — сказала я. — Скорее! Помогите мне её подтолкнуть. Только тихо.

Мы передвинули сенокосилку к подъездной дороге, рядом с кирпичной стеной студии миссис Александер.

   — А зачем молоток и стамеска? — настойчивым шёпотом спросил Кевин.

   — Чтобы пробить дыру в бензобаке, — ответила я. — Но теперь я думаю, что мы слишком уж нашумим.

   — А зачем тебе нужна дыра? — спросил Кевин. — Можно просто отвинтить крышку.

Я снова почувствовала себя ужасно глупо. Потом я осознала, что на самом деле была ещё глупее, ведь молоток и стамеска могли высечь искру, и тогда нас всех убило бы взрывом.

Но Кевин, поняв мой замысел, уже отвинчивал крышку бензобака.

   — Нам надо отойти за стену, — прошептала я. — И нужно провести туда бензиновую дорожку.

Кевин кивнул и, стянув с себя футболку, сунул её в бензобак. Потом он вернул на место крышку, а с помощью футболки проложил бензиновый след к стене. У нас оставались считаные секунды. Мы уже слышали мягкий угрожающий скрип гравия под ногами врагов, время от времени солдаты что-то негромко говорили... Я расслышала один мужской голос и один женский. Снова вспыхнул фонарик, прямо за поворотом подъездной дороги.

Кевин выдохнул мне в ухо:

   — Нам надо убедиться, что они находятся рядом друг с другом.

Я кивнула — сама только что поняла это. В темноте я различила две фигуры, но предполагала, что за нами идут трое часовых, те, которых мы видели ранее. Кевин подтвердил мою догадку, снова зашептав мне в ухо:

   — Я видел на дороге троих.

Я опять кивнула, потом глубоко вздохнула и тихонько застонала, как будто от боли. На солдат это подействовало как удар молнии. Они сразу повернулись в нашу сторону, словно обладали встроенной антенной. Я ещё раз громко вздохнула, как бы рыдая. Один из солдат, мужчина, тут же настойчиво позвал отставшего, но какой это язык, я не поняла, через мгновение к ним присоединился третий, выскочивший из-за деревьев. Они обменялись несколькими словами, показывая в нашу сторону. Да, они явно знали к этому времени, что оружия у нас нет: мы ведь наверняка хоть несколько раз бы выстрелили, если бы оно у нас было.

Но всё же они немного разошлись в стороны, медленно идя к нам. Я всё ждала и ждала, пока они не очутились метрах в трёх от сенокосилки. Она как будто нарочно притаилась на краю густой тени, требуя, чтобы её заметили. Тут я впервые увидела их лица и сразу же чиркнула спичкой.

Но она не загорелась.

Моя рука, до этого момента вполне уверенная, задрожала. Я подумала: «Мы все сейчас умрём, просто потому, что я не могу зажечь спичку». Это показалось мне несправедливым, почти глупым. Я повторила попытку, но слишком сильно дрожала. Солдаты уже почти прошли мимо сенокосилки. Кевин схватил меня за запястье.

   — Давай же! — яростно зашипел он мне в ухо.

Солдаты как будто его услышали, судя но тому, как сразу повернули голову в нашу сторону. Я в третий раз чиркнула спичкой, почти уверенная в том, что на ней просто недостаточно серы для того, чтобы она вспыхнула. Но спичка вспыхнула, тихонько зашипев, и я бросила её на землю. Но бросила слишком быстро — не знаю, как уж она умудрилась не погаснуть. Должна была погаснуть, и почти погасла. На мгновение спичка превратилась в крошечную точку света, а я опять подумала: «Мы все умрём, и это моя вина».

Но тут бензин подхватил огонь с быстрым тихим гулом.

Пламя промчалось по полосе бензина, как змея, только очень быстро. Конечно, солдаты его заметили. Они обернулись, явно желая отскочить в сторону. Но к их удивлению, они двигались слишком медленно, как и я до того. Один вскинул руку, как будто показывая на что-то. Другой отклонился назад, но мне показалось, что и он сделал это слишком неторопливо. Это последнее, что я увидела, потому что Кевин оттащил меня назад, за кирпичную стену, а через мгновение сенокосилка превратилась в бомбу. И сама ночь как будто взорвалась. Стена вздрогнула и пошатнулась, но вернулась на место. Маленький оранжевый шарик огня улетел в темноту, а за ним последовали другие. Шум был пронзительным, громким, пугающим. От него стало больно ушам. Я видела шрапнель, летевшую в деревья, слышала и ощущала обломки, ударявшиеся в стену, за которой мы прятались. Потом почувствовала, как Кевин тянет меня за руку, повторяя:

   — Бежим, бежим!

И в тот же миг с другой стороны стены раздались крики.

Мы бежали между фруктовыми деревьями, вниз по склону, мимо курятника, к передней изгороди миссис Александер, где её земля встречалась с землёй соседей. Крики позади рвали ночь на части. Я надеялась, что чем быстрее и дальше мы убежим, тем скорее утихнут крики, но ничего не менялось. Не знаю, может, я слышала их ушами, а может, только умом.

   — Уже время, — выдохнула рядом со мной Корри.

До меня далеко не сразу дошло, что она имеет в виду.

А нам пора было встречаться с остальными.

   — Можем бежать прямиком туда! — крикнул Кевин.

   — Как твоя нога, Корри? — спросила я, безуспешно пытаясь вернуться в обычный мир.

   — Нормально, — ответила она.

Мы видели, как в сад упал свет фар, когда мимо на большой скорости промчался какой-то грузовик. Это был открытый грузовик со склада в Виррави, только вместо садовых инструментов в кузове сидели солдаты. Впрочем, всего два солдата.

Мы побежали дальше, добрались до Уорригл-стрит, потом помчались по крутой подъездной дороге Матерсов, уже без какой-либо осторожности. Мы все уже дышали с трудом. Мои ноги чувствовали себя старыми и малоподвижными. Они болели по-настоящему. Я остановилась и подождала Корри, дальше мы пошли вместе, держась за руки. Больше мы ничего не могли — не могли идти быстрее, не могли дальше бороться.

Гомер и Фай были уже на месте встречи, окружённые велосипедами, их теперь было семь. Пешему хождению пришёл конец, но ирония состояла в том, что теперь, когда велосипедов достаточно, только пятеро могли на них ехать. Ни Ли, ни Робин пока что не появились. Было уже 3.35, и мы видели с холма, как другие машины выезжают с территории ярмарки и все направляются к Рейскорс-роуд. Одной из них была машина «скорой помощи». Мы не могли больше ждать.

Мы устало обменялись несколькими словами — в основном чтобы узнать, что дом Фай также оказался пуст, — сели на холодные велосипеды и поехали вниз по склону холма. Не знаю насчёт остальных, но я себя чувствовала так, как будто топчусь на месте. Я заставила ноги действовать энергичнее, быстрее. Наконец мы немного согрелись и прибавили скорости. Казалось просто невероятным то, что до сих пор мы находили в себе энергию, но простая необходимость не отрываться от других, чтобы не остаться в одиночестве позади, заставляла меня работать ногами. К тому времени, когда мы проехали мимо плаката «Добро пожаловать в Виррави», мы уже мчались, как летучие мыши, выскочившие из ада.