13

Одним из маленьких ежедневных ритуалом стала «проверка трэнзи», как говорила Корри. Это была серьёзная церемония, которая происходила тогда, когда Корри ощущала в том потребность. Она вдруг вставала, смотрела на палатку, бормотала: «Думаю, надо дать трэнзи ещё один шанс» — и шла в палатку. Через мгновение Корри появлялась с драгоценным транзисторным приёмником в руках, выходила на самое высокое место на поляне, прижимая транзистор к уху, и тщательно проверяла всю шкалу.

Она никому не позволяла прикоснуться к приёмнику, потому что это было радио её отца, и никому его не доверяла. Это ведь была единственная вещь отца, оставшаяся у Корри. И хотя мы подтрунивали над ней, всё равно возникало напряжение, когда она включала приёмник. Но дни шли, а результата не было, и Корри говорила, что батарейки вот-вот окончательно сядут.

Как-то вечером я сидела с ней рядом, когда Корри в очередной раз принялась исследовать всю шкалу. И как обычно, не услышала ничего, кроме шума. Корри со вздохом выключила приёмник. Мы поболтали, так, ни о чём в особенности, и вдруг она сказала:

   — А для чего всё остальное?

   — Что остальное?

   — Ну, все другие настройки.

   — О чём ты?

Корри пустилась в длинные объяснения насчёт того, как в тех редких случаях, когда отец позволял ей взять этот приёмник, он говорил, что нужно ловить станции на шкале средних волн.

   — Только средние? Давай-ка посмотрим.

Корри с некоторой неохотой протянула мне приёмник. Я поняла по надписям, что он сделан во Франции. И попыталась перевести. Ну, средние волны обозначались так же. «Etendue» — наверное, длинные или что-то в этом роде. И вдруг до меня дошло.

   — Корри, это не обычный транзистор. Он коротковолновый.

   — Что это значит?

   — Значит, что ты можешь ловить станции по всему миру. Корри, ты что, пыталась поймать только местные станции?

   — Ну да. Так мне папа говорил. FM. Об остальном я ничего не знаю, и я не хотела сажать батарейки, шаря по всем шкалам. Они и так уже почти сдохли, а других у нас нет.

Я ужасно разволновалась и закричала всем:

   — Эй, идите сюда, ребята, скорее!

Они прибежали, услышав настойчивость в моём голосе.

   — Приёмник Корри может ловить короткие волны, только она этого не знала. Хотите проверить? Батарейки почти сели, но вдруг повезёт?

Я выбрала шкалу «ОС Etendue 1» и вернула транзистор Корри:

   — Давай, Корри. Просто двигайся по этой шкале, как обычно.

Мы столпились вокруг Корри, а она, от волнения слегка высунув язык, начала медленно вращать ручку. И через мгновение мы уже услышали рассудительный взрослый голос, какого большинство из нас не слышало уже давно. Это была женщина, быстро говорившая сквозь шум, но на непонятном языке.

   — Продолжай, — выдохнул Гомер.

Мы услышали обрывок какой-то экзотической музыки, потом голос, явно американский, сказал: «Впустите Его в своё сердце, и только тогда вы познаете истинную любовь», потом попались ещё две иностранные станции.

   — Это Тайвань, — сказала Фай про одну из них.

А потом, когда приёмник уже начал замолкать, раздался слабый голос, говоривший по-английски. Голос был мужским, и мы все услышали вот что:

   — ...предупредил, чтобы Америка не вмешивалась. Генерал заявил, что Америка ввяжется в самую долгую, дорогостоящую и кровавую войну за всю свою историю, если попытается вмешаться. Он сказал, что его силы заняли несколько главных прибрежных городов. Большая часть внутренних территорий уже захвачена, и потери превзошли все ожидания. Многие гражданские и военные взяты в плен, но их содержат в соответствии с законами гуманизма. Группам Красного Креста будет позволено в этом убедиться, когда ситуация стабилизируется.

Генерал повторил, что целью вторжения является «устранение дисбаланса в регионе». Международное напряжение продолжает нарастать, а космическая разведка сообщает о спонтанных схватках во многих районах страны и по меньшей мере о двух серьёзных битвах на суше...

На том всё и кончилось. Голос как-то сразу умолк. Мы ещё поймали несколько отдельных слов: «Организация Объединённых Наций», «Новая Зеландия», «от двадцати до двадцати пяти самолётов», и всё. Мы переглянулись.

   — Так, давайте быстро возьмём бумагу и карандаши и запишем всё, что запомнили, — спокойно сказал Гомер. — А потом сравним записи.

Мы сделали это десять минут спустя. Просто удивительно, как разнились между собой наши версии, но в главных деталях мы оказались едины.

   — Прежде всего, — сказал Гомер, садясь на корточки, — мы теперь точно знаем: это не Третья мировая война. Пока не она. Похоже, всё это касается только нас.

   — О пленниках нормально говорили, — сказала Корри.

Все согласно кивнули. Похоже, это было правдой. И нам всем стало немножко легче, хотя всё равно нас терзали жуткие страхи.

   — Он пытается напомнить американцам о Вьетнаме, — сказала Фай. — Это ведь вроде их национального кошмара или что-то в таком роде.

   — Для вьетнамцев это был кошмар похуже, — заметил Крис.

Я посмотрела на Ли, но на его лице ничего не отразилось.

   — Американцам не хочется ввязываться в проблемы других стран, — сказала я, припомнив уроки истории двадцатого века. — Вудро Вильсон и изоляционизм, разве нам не эту тему задавали на каникулы?

   — Мм... напомни мне написать этот доклад сегодня вечером. — Это был Кевин.

   — «Международное напряжение» звучит многообещающе, — проговорила Робин.

   — Пожалуй, это и есть наша главная надежда. Но я представить не могу, чтобы множество других стран ринулись проливать за нас кровь, — сказала я.

   — Но разве у нас нет всяких там международных договоров? — спросил Кевин. — Я думал, политики должны такое предусматривать. А иначе за что они получают свои деньги?

Ответа на его вопрос никто не знал. Может быть, все думали то же, что и я, — что нам следовало бы поинтересоваться этим давным-давно, пока не стало слишком поздно.

   — А что значит «устранение дисбаланса в регионе»? — спросил Кевин.

   — Ну, наверное, он говорит о более равномерном распределении всего, — предположила Робин. — У нас огромные земли и всякие ресурсы, а совсем рядом есть страны, где людей как селёдок в бочке. И не приходится их винить за то, что им это не нравится. Но мы-то ведь ничего не делаем, чтобы устранить дисбаланс, просто сидим на своих толстых задницах и наслаждаемся своим богатством.

   — Ну да, а другим достаются крошки от печенья, — смущённо произнёс Кевин.

   — А теперь они забрали печенье и крошат его по-своему, — вздохнула Робин. — И похоже, забрали всю упаковку.

   — Я не понимаю, — покачал головой Кевин. — Ты так говоришь, как будто ничего не имеешь против. Ты думаешь, это вполне справедливо? Пусть себе ходят здесь и забирают всё, что хотят, всё, ради чего работали твои родители? Конечно, ребята, угощайтесь, не обращайте на нас внимания! Это ты в Библии вычитала? Плюй на всех, или как там? Напомни потом мне, чтобы я не ходил в твою церковь.

   — Да вряд ли и получится, — фыркнула Корри и, улыбнувшись, положила ладонь на колено Кевина, стараясь его успокоить.

Но Робин сразу вскипела.

   — Конечно я против! — воскликнула она. — Если бы я была святой, может, я и не стала бы возражать, но я не святая, и я очень даже возражаю. К тому же они действуют весьма нерелигиозным способом. Не знаю такой веры, которая велела бы людям врываться в чужие дома и воровать всё что вздумается. Я могу понять, почему они это делают, но понимать не значит поддерживать. Просто если вы всю свою жизнь прожили в трущобах, умирали от голода, не имели работы, вечно болели и при этом видели, как люди через дорогу купаются в богатстве и каждый день едят мороженое, то через какое-то время вы можете убедить себя, что забрать у них богатство и разделить его между всеми — не так и ужасно. Да, несколько человек пострадают, зато множеству других станет лучше.

   — Всё равно это неправильно, — упрямо произнёс Кевин.

   — Может, и неправильно. Но ты просто смотришь на всё по-другому. Тут не может быть правильной и неправильной стороны. Обе стороны могут быть и правы, и не правы. Я думаю, обе стороны на этот раз ошибаются.

   — Это означает, что ты не собираешься с ними бороться? — спросил Кевин всё с тем же воинственным видом.

   — Я не знаю, — вздохнула Робин. — Я ведь уже немножко боролась... Я была там, с Элли, когда мы прорывались через Виррави. Наверное, и дальше буду бороться, просто ради своей семьи. Но после войны — если вообще настанет такое время — «после войны», — я изо всех сил постараюсь изменить положение дел. Мне наплевать, если я даже потрачу на это всю свою жизнь.

   — А ведь ты полагал, что мы слишком рискуем, отправляясь искать Робин и Ли, — сказала я Кевину. — Ты вроде бы не слишком горел желанием найти их.

Кевин явно смутился:

   — Ну, я не это имел в виду... — Вот и всё, что он сказал.

   — Может быть, — заговорил Гомер, — нам пора уже решить, что мы все вообще собираемся делать. Мы получили возможность отдохнуть, восстановить дыхание, подумать о многом. А теперь мы должны решить, останемся ли мы здесь и будем ли прятаться, пока война не утихнет сама собой, или мы должны выбраться отсюда и что-то предпринять. — Он немного помолчал и, поскольку никто не сказал ни слова, продолжил: — Я знаю, что нам вроде как полагается быть просто школьниками, мы слишком молоды для того, чтобы делать нечто большее, чем стирать мел с доски по просьбе учителя, но некоторые из тех солдат, которых я видел ночью, были не намного старше нас.

   — Я видела двоих, которые выглядели намного моложе нас, — сказала Робин.

Гомер кивнул. Все долго молчали. Повисло напряжение, тяжёлое, как душная ночь. Здесь, во впадине за горным хребтом, мы на какое-то время спрятались от страха, пота и крови внешнего мира. Люди там продолжали убивать друг друга, брать в плен, причинять друг другу боль, но мы отступили и очутились в раю Ада.

Я чувствовала, что моя мысль вроде бы не имеет отношения к тому, что говорил Гомер, но всё равно сказала:

   — Я теперь понимаю, почему Отшельник решил поселиться здесь, подальше от всего этого.

   — Подальше от рода человеческого, — пробормотал Крис.

   — Но наши родные, — заговорила Корри. — Ведь именно о них каждый из нас тревожится. Наверное, я стала бы сражаться за свою страну, но меня бы сводила с ума мысль о моих родных, о том, что могло с ними случиться. Мы не знаем даже, живы ли они. Мы думаем и надеемся, что они заперты на территории ярмарки и с ними хорошо обращаются, но на самом деле мы ничего не знаем. Мы просто полагаемся на слова мистера Клемента.

   — Но мы видели мистера Коулса там, на ярмарочной площади, — напомнила я. — Это немного утешает. Он выглядел здоровым. И не похоже было, что он слишком испуган или ранен. А для меня это очень важно.

   — Думаю, мы должны попытаться узнать больше о ярмарке, — сказала Фай. — Если мы выясним, что все действительно там, никто не пострадал, их нормально кормят и всё такое, то это уже будет совсем другое дело. — Гомер попытался её перебить, но она быстро продолжила: — Я думаю о том, о чём спорили Робин и Кевин. Если бы я могла вернуть своих родных и друзей в добром здравии, я бы оставила тем людям все эти глупые дома, машины и всякое барахло. Я готова была бы жить со своими родителями в картонной коробке где-нибудь на свалке и была бы счастлива.

Я попыталась представить Фай, с её прекрасной кожей и мягким благородным голосом, живущей на свалке...

   — Ну, похоже на то, что нам действительно надо попытаться узнать о пленниках, — сказал Гомер. — Но это будет нелегко. — И скромно добавил: — Вы хоть понимаете, что всех вас в городе заметили, кроме Фай и меня?

   — Вы что, нанесли на себя маскировочную раскраску? — спросила я и услышала в ответ тяжёлый вздох.

Ли лежал слева от меня, на всё ещё тёплом камне. Похоже, настал его черёд высказаться:

   — Не думаю, чтобы они собирались устраивать там пытки и массовые казни. Мир меняется, и любая страна, которая берётся за такое, отлично знает, какой поднимется шум. Конечно, я знаю, что такое до сих пор происходит, но не так часто, как прежде. В наши дни приходится действовать осторожно, не торопясь. А те ребята явно поспешили, но есть всё же разница в стрельбе сгоряча и стрельбе с холодным рассудком. Мы знаем, что они много пуль выпускают не думая или от страха, просто палят как попало, и дырка в моей ноге это доказывает. Но для войны это вроде как нормально, а уж тем более в целях самозащиты. Но вряд ли они готовы строить концентрационные лагеря. Одно вовсе не вытекает из другого.

   — Я их ненавижу, — пробубнил Кевин. — Не знаю, с чего вы вдруг все стали проявлять такое понимание? Я их ненавижу и хочу убить всех, и, если бы у меня была атомная бомба, я бы затолкал её прямо им в глотку!

Кевин разгорячился не на шутку, и разговор прекратился, как отрезанный. Но после короткого неловкого молчания Гомер заговорил снова:

Ладно, так мы хотим или нет более тщательно разобраться с обстановкой на ярмарочной площади? К ней лучше подобраться тайком, как мы с Фай проделали, или желаете устроить грохот, как группа тяжёлого рока в боулинге?

   — Мы могли бы сделать туда подкоп, — предположила я.

   — Ага, или перепрыгнуть через изгородь с шестом. Серьёзные идеи у кого-нибудь есть? И вообще, как сильно мы хотим этого?

   — Очень сильно! — ответила я.

   — Я даже вида делать не стану, что меня это не пугает до дрожи, — тихо произнесла Корри. — Но мы действительно должны. Мы и спать не будем, если не сделаем этого.

   — Мы не будем спать и в том случае, если все погибнем, — вставил Крис. — Послушайте, поскольку мои родители за границей, я вроде не настолько в этом заинтересован, как все вы. Но я, пожалуй, с вами.

   — Я представляю, что сказали бы наши родители, — задумчиво заговорила Фай. — Они бы твердили, что для них самое важное — знать, что с нами всё в порядке. Им бы уж точно не хотелось, чтобы мы погибли в обмен на их жизнь. В каком-то смысле мы — именно то, ради чего они живут. Но нас это сдержит. Мы должны делать то, что сами считаем правильным. Должны найти смысл в собственной жизни, и это как раз одна из возможностей. Я с Корри. Да, боюсь до дрожи, но сделаю это, иначе — просто не представляю, как буду жить дальше.

   — Согласна, — кивнула Робин.

   — Я весь день и всю ночь молюсь, чтобы моя нога зажила, — сказал Ли. — И я смог бы пойти туда и найти моих родителей.

   — Я как все, — отозвался Кевин.

Мы все посмотрели на Гомера.

   — Никогда не думал, что мне придётся причинять боль другим людям, разве что защищая собственную жизнь, — сказал Гомер. — Но мой дед это делал во время гражданской войны. И если придётся, надеюсь, у меня найдутся силы, как у Элли. Но что бы мы ни делали, надеюсь, мы сможем обойтись без того, чтобы кому-то вредить. Но если такое случится... ну, значит случится.

   — Ты становишься мягче, — отметил Кевин.

Гомер не обратил на него внимания. И быстро продолжил:

   — Я всё время думаю о той цитате, что недавно упомянула Корри: «Время, потраченное на разведку, потрачено не зря». И самое глупое, что мы могли бы сделать, так это рвануть вперёд без оглядки, как какой-нибудь Рэмбо, стреляя во все стороны из двадцать второго калибра. Фай права, нашим родным не хотелось бы, чтобы мы оказались на холодном мраморном столе в морге. Если мы проведём здесь ещё несколько дней, это нормально. А рисковать без оглядки мы можем только тогда, когда узнаем, что им грозит что-то ужасное. Конечно, это уже могло случиться, и если так... ну, мы всё равно не в силах ничего изменить. В общем, я думаю так: нам нужно найти какое-то местечко для наблюдения, хорошо скрытое и безопасное, откуда мы могли бы наблюдать за территорией ярмарки. Чем больше мы узнаем, тем более разумное решение сможем принять и тем эффективнее действовать. Судя по тому, что мы слышали по радио, пока что не вся страна захвачена, так что действия продолжаются. Мы могли бы поговорить с теми, кого найдём в городе, вроде мистера Клемента, и даже попытаться связаться с нашими военными, или кто там ещё продолжает бороться в других округах. Нам следует превратиться в настоящий партизанский отряд, передвигаться быстро и скрытно. Мы можем продолжать так существовать месяцы, даже годы. Например — если вам не понравится идея, так и скажите, — предположим, мы посылаем двоих или троих в Виррави на сорок восемь часов. Их задачей станет только собирать информацию, ничего больше. Если они будут по-настоящему осторожны, вряд ли их обнаружат. Им следует передвигаться только ночью и просчитывать каждый свой шаг. А остальные могут начать более организованно устраиваться здесь. Вряд ли нам удастся найти лучший базовый лагерь, но теперь нам следует позаботиться о запасах продовольствия и устроить здесь настоящую штаб-квартиру. Страшно видеть, как быстро мы всё съедаем. Нам необходимо упорядочить рацион. И мне бы хотелось подыскать в горах другие места для убежища. Запасти там еду и всё необходимое на тот случай, если нам придётся уйти с этого места. Как я уже говорил, мы должны стать очень мобильными. Если нам придётся отсюда переместиться, мы должны серьёзно к этому подготовиться. Где в горах есть источники воды? Можем ли мы поймать здесь кроликов, кенгуру или опоссумов? Наши семьи, моя и Элли, всегда сами добывали себе мясо, так что мы умеем обращаться с дичью.

   — Я тоже умею, — вставил Кевин.

   — Я отлично умею готовить опоссумов, — сказал Ли. — А если вы поймаете мне дикого кота, я приготовлю дим-симс.

Все издали стон отвращения. Ли откинулся назад и усмехнулся, глядя на меня.

   — Мы можем даже привести сюда домашних животных, — сказала Корри. — Кур, а может быть, нескольких овец. Коз.

   — Отлично, — кивнул Гомер. — Обо всех этих делах мы должны подумать.

Кевин помрачнел при упоминании о козах. Я знала, о чём он думает. Мы ведь выросли в овечьем мире, и первое, чему мы учились, так это презирать коз. Овцы хороши, козы плохи. Конечно, это ровным счётом ничего не значило, просто мы так привыкли думать. Но теперь нам приходилось забыть многое из того, что было привычным в прошлом.

   — Ты рассчитываешь на долгое время, — сказала я Гомеру.

   — Да, — согласился он. — На очень долгое время.

Мы разговаривали так пару часов. Последней темой стал радиоприёмник Корри. Он вывел нас из состояния отчаяния. К тому времени, когда мы умолкли, окончательно измотанные, было принято несколько решений. Следующим вечером в город должны отправиться две пары — Робин с Крисом и Кевин с Корри. Они будут действовать независимо друг от друга, но поддерживать связь. Они проведут в городе всю ночь и большую часть следующего вечера, а вернутся к рассвету. То есть им придётся отсутствовать около шестидесяти часов. Кевин и Корри должны были сосредоточиться на территории ярмарки. Робин и Крису предстояло бродить по городу, искать спрятавшихся людей, а также собирать полезную информацию и, возможно, какие-то полезные вещи.

   — Мы начнём возвращать себе Виррави, — так заявила Робин.

Мы обсудили множество деталей. Например, где они устроят свою базу (в доме учителя музыки Робин), где будут оставлять записки друг другу (под собачьей конурой), как долго должны будут ждать утром в среду, если вторая пара задержится (нисколько не ждать), и какую легенду расскажут, если их поймают («С момента вторжения мы прятались под Масонским залом, а выходили только ночами»).

Мы рассчитали, что такое место вряд ли заставит солдат что-то заподозрить, патрули туда, скорее всего, не заглядывали. Робин и Крис даже решили устроить там нечто вроде фальшивой стоянки, чтобы история выглядела более правдоподобной.

Остальные, оставшиеся в Аду, должны заняться тем, что предложил Гомер, — постараться добыть побольше припасов, начать устройство в Аду настоящего лагеря, продумать систему питания и поискать новые места укрытия.

Как ни странно, но я приободрилась при мысли, что останусь в лагере в ближайшие дни. Отчасти дело было в том, что я боялась возвращаться в город, и для меня стало облегчением, что мне пока не нужно этого делать. А отчасти в том, что в лагере несколько дней не будет Кевина, — он действовал мне на нервы. Но в лагере оставались Гомер и Ли, а это выглядело интересно. Ведь я испытывала сильные и странные чувства к ним обоим, и всё это ещё больше запутывалось из-за очевидных чувств Гомера к Фай. Гомера влекло к ней, а он, похоже, до сих пор стеснялся, хотя теперь и держался более уверенно. И ещё в лагере оставалась Фай, с недавних пор растерявшая свою спокойную уверенность и ставшая нервной и косноязычной, стоило ей оказаться рядом с Гомером. Хотя поверить в то, что он мог ей нравиться... ну, нравиться в особенном смысле, было трудно. А Ли смотрел на меня глазами опоссума, как будто лишь пострадавшая нога мешала ему прыгнуть и схватить меня... Я немножко боялась глубины тех чувств, что светились в его прекрасных глазах.

Мне даже было чуточку стыдно думать о любви в то время, когда весь мир погрузился в хаос, и в особенности тогда, когда моим родителям, возможно, приходится переживать разные ужасы. Но моё сердце жило по своим собственным правилам, отказываясь подчиняться сознанию. И я дала ему полную свободу, размышляя о разных фантастических возможностях.