Глава 32

Я сбросил с себя одеяло и поднялся так стремительно, что у меня слегка закружилась голова. Включил лампу на прикроватном столике. Стало заметно, что на ту сторону постели, где спала Донна, даже не ложились. Это выглядело странно. Если бы ей не спалось и она встала с кровати, то не стала бы ее застилать. Никто так не делает в двенадцатом или в первом часу ночи. Ты встаешь, бродишь по дому, выпиваешь стакан воды, рассчитывая через несколько минут вернуться в постель и снова попытаться заснуть.

Значит, Донна даже не ложилась.

Я вышел в коридор, а затем заглянул в комнату Скотта. Я не удивлялся, если обнаруживал ее там, под покрывалом. Но когда я открыл дверь, то при свете из холла увидел, что кровать пуста.

Включая по пути везде освещение, я спустился вниз по лестнице. Если Донна, затаившись, сидела в гостиной, я вполне мог пройти совсем рядом и не заметить. Но ее не оказалось и там.

Не было ее ни в подвале, ни в комнате для стирки.

– Донна! – выкрикнул я.

Отперев раздвижные стеклянные двери, ведущие на террасу, я включил яркие садовые фонари, достаточно мощные, чтобы осветить весь задний двор. Погода была слишком прохладной, чтобы Донна сидела снаружи, уставившись в небеса и гадая, как там идут дела у нашего мальчика. Как я уже упоминал, она, в отличие от меня, верила в подобные вещи.

Я вернулся в дом, заперев раздвижные двери и открыв ту, что вела из дальнего угла кухни в гараж.

Машина Донны тоже отсутствовала.

– Черт бы вас всех побрал! – не сдержался я.

Сняв трубку телефона в кухне, я нажал на кнопку быстрого набора ее номера.

Раздался один гудок. И все.

– Давай же!

Я позвонил еще раз.

– Отвечай!

Только после третьего раза в трубке раздалось:

– Привет.

– Где ты? – спросил я.

– Просто катаюсь.

– Я вернулся домой, но не нашел тебя. И уже начал всерьез тревожиться.

– Да, я должна была оставить записку, – сказала Донна. – Мне совсем не хотелось спать.

– Что-то не так? – Я знал, что глупее вопроса сложно представить. На самом деле мне хотелось понять, чем сегодняшний вечер оказался хуже остальных за последние два месяца.

– Мне есть о чем поразмыслить, – ответила Донна.

Некоторое время мы оба молчали. Я слышал гул двигателя автомобиля фоном на заднем плане. Потом спросил:

– Что ты ела на ужин?

– Я не ужинала, – отозвалась она.

– Я тоже. Умираю с голоду.

– Я, наверное, тоже.

– «Денниз» еще открыт, – сказал я. – Можем устроить себе полуночный завтрак. Не отказался бы от яичницы с колбасой.

– Я как раз недалеко оттуда, – сообщила Донна. И после очередной долгой паузы добавила: – Встречу тебя там.

– Нет. Тебе придется сделать большой круг и заехать за мной. У меня нет машины.

– Как это – нет машины?

– Расскажу за яичницей.

Но прежде чем рассказать о происшествии с автомобилем, я вынужден был объяснить происхождение огромного синяка на виске. Донна заметила его сразу, как только я сел к ней на пассажирское сиденье.

– Очень болит? – спросила она.

– Я больше страдаю от уязвленного самолюбия.

В «Деннизе» сидели еще две пары и одинокий мужчина. Мы с Донной выбрали столик рядом с витриной и у официантки, появившейся раньше, чем мы успели сесть на свои места, заказали для начала кофе без кофеина. Мы оба надеялись, что по возвращении домой сможем уснуть, а потому от обычного кофе отказались.

– Мою машину конфисковала полиция, – объявил я.

Донна положила в свою чашку ложку сахара.

– Расскажи подробнее.

И я рассказал. Начал со своего визита к Родомски и посещения Скиллингов. Потом поведал о том, как вместе с Шоном поехал туда, где высадил прежде Анну, и обнаружил под мостом ее тело.

– А еще Анетта Рэвелсон спит с мэром, – сказал я, – но этот факт представляется даже отрадным на фоне всего остального.

– Как ужасно, – вздохнула Донна, – найти тело той девушки.

Мне показалось, что по ее телу пробежала дрожь. Ведь и в самом деле, невозможно было подумать о любом мертвеце, чтобы перед глазами не возник образ Скотта на парковке магазина «Рэвелсон».

– Да, – сказал я. – Для сына Скиллингов это стало страшным потрясением.

– А ты не думаешь, что он сам мог совершить такое?

– Нет, – ответил я. – Но мне и прежде случалось сильно ошибаться.

Официантка вернулась, и мы заказали яичницу со всеми жирными и нездоровыми, но вкусными ингредиентами, с которыми ее обычно подают. Затем за нашим столом на несколько минут воцарилось неловкое молчание.

– Поверить не могу, что мой брат посмел отобрать у тебя машину, – нарушила его Донна.

Я прихлебывал из чашки, пытаясь вообразить заряд бодрости, который получил бы, если бы в кофе был кофеин.

– Да, меня это тоже удивило.

– Вы двое похожи на кошку с собакой в одном мешке, но думаю, что в определенной степени Огги относится к тебе с уважением, – сказала она. – А машину забрал, чтобы нарочно показать всем: мол, у него нет любимчиков, которым он делает скидки, хотя прекрасно знал – в ней ничего не найдут.

– Если только не найдут, – заметил я. – С него станется.

– Бога ради! Зачем ему это? Какие у него могут быть причины так обойтись с тобой?

– Не знаю, – ответил я.

– Понимаю, ты его недолюбливаешь, и порой Огги не нравится мне самой, но на такое он не способен.

– Но он же скармливает мэру чушь, уверяя, что его люди никогда не переходят рамок закона.

Донна окинула меня взглядом, словно говорившим: уж тебе ли не разбираться в таких делах.

– А ты действительно думаешь, что где-то есть полиция, никогда не переходящая этих рамок? Возьмем, к примеру, полицию Промис-Фоллс. Кажется, ты когда-то служил там?

– Донна.

– Огги прикрывает своих людей, как твой бывший шеф прикрывал грешки своих.

– Потому я и потерял работу, – напомнил я.

– А мог потерять куда больше, – парировала она.

О своей службе в полиции Промис-Фоллс я не слишком любил вспоминать, а тем более – обсуждать ее.

– Может, ты права. Возможно, Огги в самом деле решил устроить демонстрацию, показать характер. Вероятно, ему просто хочется создавать мне неудобства при любом удобном случае. Утром ведь придется взять машину напрокат.

– Воспользуйся моей, – предложила Донна. – Довезешь меня до работы. Если не сможешь потом забрать домой, я как-нибудь сама доберусь.

– Неплохой план, – одобрил я.

Последовали еще несколько минут молчания. Я почувствовал, что обсуждение событий моего вечера закончилось. По крайней мере на время. Мы собирались затронуть другую тему.

Наконец Донна начала:

– Я так боялась потерять его любовь.

Я смотрел на нее и ждал продолжения.

– Меня страшило, что если… Если мы… проявим к нему настоящую строгость, заставим сидеть дома, лишим карманных денег, принудим к подчинению, вступив в открытую войну с ним из-за его поведения… Я очень боялась навсегда лишиться его любви.

– Знаю, – сказал я.

– Я даже подумывала ненадолго посадить его за решетку, – призналась Донна. – Позвонить Огги. Чтобы его арестовали, надели наручники, бросили в камеру. То есть проучили по полной программе. Как в фильме «Взгляни в лицо страху». Помнишь его? Но только я не смогла. Поняла, что потом никогда себе этого не прощу. А вдруг с ним в тюрьме что-то случится? Даже за очень короткое время. Представила людей, с которыми он там успеет встретиться, и к чему это может привести. Но только теперь, когда я ничего не предприняла, уже не могу простить себе бездействия.

Я положил вилку на стол. Мне хотелось многое выразить, но это оказалось безмерно трудно.

– Что? – спросила Донна.

– Я все время очень зол, – признался я. – Как могу, пытаюсь скрывать это. Но злость постоянно меня одолевает. Чувство такое, словно под моей кожей непрестанно скользят змеи. Миллионы жуков копошатся внутри.

– Ты злишься на меня? – спросила Донна.

Я ответил не сразу. Пришлось подумать, насколько честен могу быть с ней, потому что я действительно на нее злился. Но это чувство не шло ни в какое сравнение с моей злостью на себя самого. Его нельзя было даже близко поставить рядом с гневом, направленным на того, кто продал Скотту фатальную дозу наркотика.

И уж совсем мизерной выглядела эта злость, если сопоставить ее с бешенством, которое вызвал у меня сам Скотт.

– Даже не знаю, существует ли на всем свете кто-либо, на кого бы я не злился, – сказал я наконец. Донна заметно погрустнела. – Но ты далеко не первый номер в моем списке. – Я сделал паузу. – Вот тебе описание моего состояния.

Я крепко сжал кулаки, стараясь снять напряжение, а потом расслабил руки.

– Если ты хочешь наказать самого себя, то это одно, – произнесла она. – Мне понятно такое желание. Я и сама его испытываю. Но тебе пора перестать наказывать меня.

– Разве я тебя наказываю? – удивился я. – По-моему, я тебе и слова не сказал.

– Вот именно. А нужно разговаривать со мной. Я никогда в жизни не нуждалась в тебе больше, чем сейчас, но ты полностью закрываешься, отгораживаешься от меня. Прячешься под своим панцирем. Когда мы потеряли Скотта, какая-то часть наших отношений умерла вместе с ним. Ты хочешь дать им погибнуть окончательно? – Ее покрасневшие глаза увлажнились.

Я и сам на мгновение смежил веки и ответил:

– Нет. – Мне было трудно подбирать слова. – Пойми, мне тоже страшно… Я чувствую, что мы не имеем права больше быть счастливыми. Если мы наладим жизнь, снова когда-нибудь обретем счастье, это станет своего рода предательством.

По щеке Донны скатилась слеза.

– О, милый, полностью счастливы мы уже никогда не будем. Но можно жить хотя бы немного счастливее. Немного радостнее, чем сейчас.

Несмотря на голод, я окончательно потерял аппетит. Я немного повозил яичницу по тарелке, отложил вилку и произнес:

– Я не должен был выпускать ее из своей машины.

– А что ты мог сделать при таких обстоятельствах?

– Что угодно. По меньшей мере остаться с ней и дождаться, когда ее заберут. Анна как раз звонила молодому Скиллингу, когда ей помешали.

– Но ведь она, по твоим словам, побежала. Как бы это выглядело, если бы ты погнался за девушкой по пустой улице поздним вечером?

Донна говорила правильно. Однако мне не становилось легче.

– Но я сожалею не только об этом, – сказал я. – Я натворил много чего еще.

Донна с тревогой взглянула на меня:

– Продолжай.

– Делал вещи, которых теперь приходится стыдиться.

– Ты начал с кем-то встречаться? – дрожащими губами спросила она.

– Что? – Ее вопрос стал для меня полнейшей неожиданностью, застал врасплох. А уж от ее комментария я совсем растерялся.

– Такое случается, – утешающе заговорила Донна. – Особенно во время кризиса отношений. Люди начинают делать то, чего никогда не сделали бы в обычной ситуации.

– Нет, – ответил я, – речь совершенно о другом. – Теперь я был способен смело смотреть ей в глаза. – Ничего подобного не было и не могло быть. Никогда.

Я попросил принести счет.

Думаю, мы оба знали, что произойдет дальше.

Мы вернулись домой, не произнеся по дороге больше ни слова, будто боялись спугнуть овладевшие нами чувства. Скажешь что-то, и ничего не случится. Мы подготовились к тому, чтобы лечь в постель, как всегда делали прежде. Вместе встали под душ, по очереди почистили зубы над раковиной, а потом одновременно с разных сторон забрались под одеяло, выключив лампы на прикроватных столиках.

– Спокойной ночи, – сказал я.

– Спокойной ночи, – отозвалась Донна.

Никто из нас больше не притворялся, будто другого нет рядом.

Я колебался всего лишь мгновение, а потом обнял ее. Она повернулась и положила голову на край моей подушки. Я прижал ее к себе, и это произошло. Мы все делали чуть менее страстно и с примесью грусти, но возникло между нами и нечто другое. Возродилась надежда.

Все стало казаться не таким уж мрачным. Может, мы наконец совершили столь необходимый в жизни поворот.