Глава 14

Попасть в мэрию Гриффона не составляло такого труда, как проникнуть в Капитолий, Белый дом или даже Эмпайр-стейт-билдинг. На некоторое время после известных событий 11 сентября прежний мэр ввел жесткие меры безопасности, в чем его горячо поддержал Огастес Перри, тогда еще заместитель начальника полиции. При входе в здание находились рамки детектора металлов, а содержимое сумок проверяли. Однако Гриффон есть Гриффон – маленький городишко, и уже скоро на охранников, которые тоже были местными жителями, почти перестали обращать внимание.

«Ради всего святого, Миттенс, быть может, ты еще захочешь раздеть меня догола и обыскать, прежде чем я смогу войти и купить глупую бляху на ошейник для своей собаки?» – такую фразу, как рассказывали, бросила однажды Роуз Тайлер, личность в городе хорошо известная. И ее пропустили вместе с сумкой, проигнорировав проверку детектором. А два или три месяца спустя так уже происходило с большинством посетителей. Решили, что, если «Аль-Каида» снова предпримет нападение на Америку, мэрия Гриффона вряд ли будет числиться среди их главных целей. Здравый смысл возобладал, и от особых мер безопасности отказались.

Я взбежал по полудюжине ступеней и прошел мимо памятного камня, сообщавшего, что постройка была начата еще в 1873 году. А когда затем я спускался коридором к залу заседаний совета, который в обычное время использовался (как тут не вспомнить «Убить пересмешника»?) в качестве старомодного зала суда, до меня донесся шум голосов.

На галерее, отведенной для публики, я никак не ожидал увидеть столько народа. По моей примерной оценке, человек пятьдесят или даже шестьдесят. На заседаниях городского совета редко обсуждалось нечто более спорное, чем случаи, когда кто-то из граждан опустил в парковочный автомат монету, но не получил талона с указанием отведенного на стоянку времени. Однако сегодня здесь, очевидно, в повестке дня значился намного более важный вопрос. Посреди аудитории стоял мужчина лет семидесяти в клетчатой рубашке и кепке-бейсболке. Он произнес, указывая пальцем в центр зала, где за длинным столом сидели мэр и двое членов совета:

– Не пойму, с чего вы взяли, будто имеете право указывать полицейским, как им работать.

Окружавшие его люди отозвались на реплику одобрительным гулом. Я же тем временем нашел свободный стул в одном из последних рядов и уселся.

Берт Сэндерс, чья привлекательная внешность – пышная грива темных волос, волевой подбородок, ровные зубы – отлично подошла бы мэру куда как более важного и крупного города, чем Гриффон, спокойно проговорил:

– Я не указываю полицейским, как они должны работать, но и не боюсь напоминать им, перед кем они несут ответственность. А они отвечают перед всеми собравшимися в этом зале. Не только передо мной или членами городского совета. Перед вами тоже, сэр.

– Ну, в таком случае я считаю, что они работают просто отлично, – отозвался мужчина, все еще стоя. – Ночью я отправляюсь спать, чувствуя себя в полной безопасности, чего для меня, черт возьми, вполне достаточно.

– Не уверен, что ваше мнение разделяют все, – заметил мэр Сэндерс. Чья-то рука нерешительно, даже робко поднялась в дальней от меня стороне галереи. – Слушаю вас.

Рыжеволосая женщина лет сорока очень медленно поднялась с места, словно теперь, получив слово, уже не была уверена, хочет ли высказаться. Но потом она откашлялась и все же заговорила:

– Некоторые из присутствующих должны меня знать. Я – Дорин Казенс, управляющая «Гриффонской сухой химчисткой». Мне-то самой многие из вас уж точно знакомы. Рядом с моей кассой лежит одна из этих петиций. О том, что наши копы лучше всех. Иногда клиенты не хотят ставить под ней подписи, и вот в чем мой вопрос: если я знаю этих людей, должна ли отмечать их? – Она махнула листком бумаги. – Потому что я все равно составила список тех, кто отказался подписать. Мне следует передать его в полицию или вам?

– О, ради бога, – ответил Сэндерс. – Да. Передайте его мне.

Дорин вышла в проход, пересекла зал суда и отдала свой листок мэру. Мне показалось, что на нем были написаны двадцать или тридцать фамилий.

Мэр Сэндерс взял бумагу, разорвал пополам, потом сложил половинки и разорвал еще раз. Дорин приложила руку к губам, а публика в зале дружно охнула.

Еще одна женщина вскочила на ноги и выкрикнула:

– Если кто-то не поддерживает нашу полицию, мы должны знать кто!

– Верно сказано, будь я проклят! – раздался чей-то голос.

– Кто в этом списке? – прокричал другой. – Вы в нем есть, мэр? Да или нет?

Сэндерс поднял вверх ладони, призывая к спокойствию, а потом отодвинул свое кресло и встал.

– Понятия не имею, числюсь ли я в списке Дорин. Но если меня нет в ее реестре, я могу быть занесен в чей-то еще. Наверняка не одна Дорин составляет такие списки. Потому что вы правы – я не подписал петиции. И не собираюсь подписывать. Я не обязан присягать на верность полиции. Достаточно того, что я предан Конституции и гражданам Гриффона. Я никому не позволю запугать меня и заставить подписаться. Как не является это и вашим непременным долгом. Я поддерживаю ту полицию, которая действует в рамках закона, не превышает юридических полномочий и не подменяет собой органы правосудия.

Среди зрителей пронесся ропот, но раздались и жидкие аплодисменты.

– Когда офицер с жетоном полиции Гриффона на груди, – продолжал Сэндерс уже гораздо громче, воодушевленный, возможно, поддержкой хотя бы небольшой части публики, – увозит подозреваемого к водонапорной башне и выбивает ему там зубы, происходит что-то глубоко неправильное и противозаконное…

– Чушь собачья!

Все в зале, включая и меня, буквально подпрыгнули от неожиданности. Трудно оставаться невозмутимым, услышав голос, подобный пушечному выстрелу. А я, наверное, вздрогнул сильнее прочих, потому что окрик раздался прямо за моей спиной. Как и остальные, я повернулся, чтобы увидеть стоявшего в дверях зала суда шефа полиции Гриффона Огастеса Перри.

Ростом он был не меньше шести футов и трех дюймов. Широкая грудь, бычья шея, совершенно лысая голова. Держался он с большим чувством собственного достоинства, несмотря на заметно выпиравшее брюшко. Парень надел мундир, хотя занимаемая должность давала ему право одеваться более свободно. Униформа полицейского начальника традиционно состояла из черных полусапог, синих джинсов со стрелками, рубашки с белым воротничком и твидового пиджака с прикрепленным к нему небольшим жетоном. Шефу очень пошел бы стетсон, пусть мы находились далековато от Техаса, однако Перри считал, что сверкающая макушка придает ему импозантности.

Я сидел в каких-то трех футах от него и оказался первым человеком в зале – не считая мэра, – с кем он встретился взглядами. Шеф на секунду округлил глаза, поскольку явно не рассчитывал меня здесь увидеть, а потом едва заметно кивнул.

Я ответил тем же, прибавив:

– Оги! Добрый вечер!

Перри перевел взгляд с меня на Сэндерса, который сказал:

– Вы нарушаете порядок заседания, шеф.

Эти двое, единственные в зале, оставались на ногах и смотрели друг на друга так, словно готовились к нешуточной перестрелке. Но, насколько я знал, вооружен мог быть только шеф, всегда носивший револьвер на ремне за полой пиджака. И мне показалось, что стрелять в мэра будет не лучшим ответом на обвинения полиции в чрезмерной жестокости.

– Лично я считаю, что порядок нарушаете именно вы, – возразил Перри. – Проповедуете верность Конституции, а сами выступаете с совершенно необоснованными нападками, наслушавшись сплетен и досужих вымыслов. Здесь присутствуют люди, которые, по вашим словам, подверглись избиению моими сотрудниками? Могу я сам увидеть жалобщиков, чтобы вступиться за своих офицеров?

Перри сделал паузу, а эхо последних его слов отдалось в сводах зала.

– Нет, не присутствуют, – вынужден был ответить мэр.

– Тогда, может, у вас имеются протоколы взятых у них под присягой показаний? Они написали официальные заявления? Предприняли какие-то юридические действия против нашего города?

Снова ненадолго воцарилось молчание.

– Нет, – повторил Сэндерс с таким видом, будто только что получил пощечину. Однако через несколько секунд он снова гордо вздернул подбородок.

– В городе, где только за отказ подписать петицию в поддержку действий полиции можно попасть в «черный список», – он кивнул на лежавший перед ним разорванный лист, – кто осмелится официально обвинить полицейских в избиении?

– Дорин, возможно, и записывала имена, – сказал Перри, – но никто из моих подчиненных ее об этом не просил, и я бы сам порвал список, как сделали вы. – Он ткнул пальцем в обрывки. – Но вы же любитель показухи, Сэндерс. Притворяетесь всем сочувствующим, а на самом деле – оппортунист и клеветник. Если у вас есть доказательства, что мои люди нарушают законы, предъявите их мне, и я сам разберусь с паршивыми овцами в стаде. А пока у вас нет улик, советую не растрачивать пороха зря и быть осторожнее с заявлениями.

Прежде чем Сэндерс смог на это ответить, Перри повернулся, чтобы выйти, и снова встретился со мной взглядом.

Я улыбнулся и сказал вполголоса:

– Спешишь оставить за собой последнее слово, Оги? Или припарковался в неположенном месте?

Он злобно ухмыльнулся:

– Держу пари, ты рад, что мэр порвал список Дорин.

Я покачал головой:

– Ты же знаешь, как я всегда тебя поддерживаю.

Огастес Перри фыркнул и направился к выходу.