18
На запад
Я шла, высоко задрав хвост.
Пифагор тоже.
Мы гордо шагали по городу, освещенному сиявшей в небе яркой, полной луной.
Нас со всех сторон окружал хаос. Улицы, дороги, тротуары – по большей части все вокруг было разрушено. На протяжении целых кварталов от домов зачастую остались одни руины.
Неужели люди действительно уничтожили свою среду обитания из-за какого-то великана, которого они никогда не видели и который, как предполагается, наблюдает за ними с небес? Из-за ненависти к ученым? Из зависти?
Пифагора очень впечатлило количество болтавшихся на деревьях висельников. Они напоминали собой продолговатые, облепленные воронами фрукты. Я заметила, что на некоторых из них были белые халаты, что еще раз подтверждало доктрину антагонизма между религией и наукой.
Кое-где трупы людей были навалены кучами. Они образовывали небольшие холмики, лишь ненамного больше груд мусора. Когда мы прошли еще немного, я увидела на некоторых телах, валявшихся прямо на земле, зеленоватые свищи.
– Чума, – подтвердил мой спутник.
Со всех сторон нас окружали полчища жужжавших мух.
За нами наблюдали крысы.
Некоторые вылезали из сточных канав и канализационных коллекторов, замирали на приличном расстоянии и обнажали резцы, бросая нам вызов.
– А крысы знают, что несут людям смерть? – спросила я у Пифагора.
– Когда один вид убивает другой, ему всегда об этом известно.
– Как ты думаешь, они это умышленно?
– Я в этом совершенно уверен. Но вот люди, боюсь, этого так и не поняли.
Сиамец предложил прибавить шагу, чтобы быть на месте еще до рассвета.
До этого моим самым дальним путешествием был поход на стройку, где работала Натали. А по крышам я никогда не покидала парижского квартала, который Пифагор называл холмом Монмартр.
Двинувшись на запад, мы вышли к какому-то круглому месту, которое сиамец назвал площадью Клиши. Посреди нее возвышалась статуя, изображавшая человеческую самку, стоявшую среди развалин рядом с мужчиной, одна рука которого была ранена, а другая сжимала оружие.
Статую окружали уже настоящие раненые и убитые, равно как и развалины.
Внезапно на площадь выехал грузовик и остановился у памятника. Из него выпрыгнули люди в светоотражающих оранжевых костюмах и масках, из-за которых казалось, что их лица оканчиваются плоским клювом.
– Это так называемые герметичные комбинезоны, – объяснил сиамец, – они помогают уберечься от чумы.
Едва люди вышли из машины, как их тут же окружили крысы. Дав несколько очередей из автомата, люди обратили мерзких тварей в бегство, а потом стали стаскивать в одно место валявшиеся на площади тела. После чего облили образовавшийся холмик бензином и подожгли. Ярко полыхнул костер.
– Сначала они жгли книги, теперь переключились на тела, – заметила я.
– На сей раз это вынужденная мера, препятствующая распространению чумы, – объяснил мой спутник.
При виде обуглившихся трупов я тут же вспомнила слова Пифагора о том, что господство людей подходит к концу и что вскоре они разделят судьбу динозавров.
Несколько человек в оранжевых комбинезонах теперь размахивали оружием, изрыгавшим фонтаны огня, уничтожая самых наглых грызунов.
– Это огнеметы, – уточнил Пифагор. – Бежим быстрее, нам нельзя здесь долго оставаться.
По обвившему стену плющу мы забрались на крышу соседнего дома.
Пробираясь между дымоходами по оцинкованным крышам, я вдруг поняла, что мы, кошки, предпочитаем жить на высоте, люди – на поверхности, а крысы – под землей.
Вдруг, будто желая мне возразить, откуда-то вынырнула летучая мышь и тут же ринулась на меня.
Не успела я попробовать наладить с ней контакт (Здравствуй, летучая мышь), как она уже попыталась выколоть мне крыльями глаза и вонзить в шею зубы.
Вместо того чтобы обращаться к ней в единственном числе, мне скорее следовало сказать банда, потому что в действительности летучих мышей было не меньше дюжины.
Нам с Пифагором пришлось прижаться к дымоходу и практически встать на задние лапы, чтобы отразить эту атаку черных крыльев, сопровождавшуюся пронзительными криками. Одну из летучих мышей мне удалось убить. Я надеялась, что этого будет достаточно, чтобы отбить у остальных охоту нападать. Как бы не так! Эти твари набрасывались на нас с таким остервенением, а их резкие крики были так неприятны, что мы решили отступить и укрыться в доме, забравшись через неплотно закрытое окно. Я принесла в пасти поверженного врага.
Теперь нас от нападавших отделяло стекло.
Внутри дома на кровати лежал человек с открытыми глазами и ртом. У него были такие же зеленоватые свищи, которые я уже видела на некоторых трупах, встречавшихся нам на пути.
В комнате стояла удушливая вонь.
Пифагор предложил устроиться в уголке и съесть нашу добычу. Мы спустились этажом ниже и разделили летучую мышь. Сиамцу досталась голова, мне лапки и каждому из нас – по крылышку. Мясо по вкусу напоминало крысятину, но вот мембраны, служившие пернатым грызунам крыльями, по консистенции напоминали резину, да к тому же еще прилипали к зубам. Я долго и с чавканьем жевала эту тонкую, мягкую кожицу, все время опасаясь подавиться.
Утолив голод и умывшись собственной слюной, мы отправились исследовать другие помещения дома, то и дело натыкаясь на других людей, валявшихся на полу. Некоторые из них еще шевелились и стонали.
Какой-то человек заговорил со мной, но я, вполне очевидно, его не поняла и лишь по движениям губ пришла к выводу, что он голоден. Бедняга!
В соседней комнате работал телевизор. Я остановилась, чтобы увидеть дежурные сцены. На экране людей в белых халатах расстреливали солдаты в зеленых мундирах.
– Глупые убивают умных?
– В Китае, во времена культурной революции, президент Мао приказал уничтожить всех интеллектуалов. Немного позже самые безграмотные принялись убивать самых образованных в Камбодже. Резню назвали революцией, чтобы придать этому отвратительному действу видимость борьбы за улучшение жизни. В основном новые лидеры всегда оказываются еще более коррумпированными по сравнению с теми, кого они свергают, но сам процесс приводит общество в полнейший восторг, потому что в этом случае хоть что-то меняется. Беда лишь в том, что все это не более чем косметика – ну, ты знаешь, это такие разноцветные кремы, которые наши хозяйки накладывают на щеки и губы, чтобы быть непохожими на самих себя.
– Значит, революция никогда не приносит пользы?
– Пользы? Нет. Как правило, первоначальный подъем вскоре сменяется фазой хаоса. Так продолжается до тех пор, пока не приходит диктатор. Он наводит порядок, и все успокаиваются.
– Странно…
– Надо заметить, что этот процесс носит цикличный характер. Насколько я понял, мир людей развивается следующим образом: три эволюционных шага вперед (период, в течение которого люди добиваются значительного прогресса во всех сферах жизнедеятельности), потом кризис (чаще всего война), и все рушится. Тогда люди делают два шага назад. К примеру, когда в 476 году от Рождества Христова Римская империя погибла под натиском нашествия варваров, эпохи Возрождения – названной на редкость удачно, в силу того, что в тот период люди после паузы продолжительностью в тысячу лет вновь занялись медициной, живописью, скульптурой, архитектурой и литературой, которые до этого топтались на месте, – пришлось ждать вплоть до 1500 года.
– Они что же, потеряли тысячу лет? – Я потерла мордочку и задала вопрос, не дававший мне покоя. – А может так случиться, что люди умрут… все?
– Предыдущие эпидемии чумы, обрушившиеся на человечество в XVI и XVII веках, каждый раз сокращали население наполовину. И каждый раз нашествие заразы останавливала волна холода.
– Волна холода? Неужели человека может спасти погода?
– По крайней мере, до настоящего времени люди выживали только благодаря этому. Потом, в 1900 году, человеческий ученый по имени Александр Йерсен наконец выявил причины этого заболевания, установил, что оно распространяется крысами и мышами, и изобрел эффективное средство борьбы с ним.
– Ты же говорил, что чума не поддается лечению?
Пифагор покачал головой:
– Давай я покажу тебе, как далеко может зайти человеческий гений, если его надлежащим образом поощрять.
С этими словами сиамец закрыл глаза, на мгновение сосредоточился, и вдруг из смартфона у него на спине полился человеческий голос.
– Это еще что такое?
– Благодаря «Третьему Глазу» я нашел в Интернете и открыл музыкальный файл. Это песня, исполняемая человеческой самкой с изумительным голосом. Ее звали Мария Каллас. Она умерла, но песня, записанная с помощью технических средств, живо передает ее эмоции. Данный музыкальный фрагмент называется «Каста Дива» и является составной частью оперы «Норма», написанной Винченцо Беллини.
Выражаясь точнее, музыка звучала из небольших динамиков, вмонтированных в смартфон. Сначала ее звуки, чем-то похожие на мяуканье, меня удивили. Потом мелодия всколыхнулась, завибрировала и заполонила собой все окружающее пространство. Я подошла ближе и увидела на экране черно-белое изображение длинноносой певицы.
Как же это было красиво.
До меня вдруг дошло, почему Пифагор так хотел, чтобы мы сохранили все достижения человеческой цивилизации. Голос этой Каллас поднимался все выше и выше, уносясь в небесные дали, а когда начинался припев, его тут же подхватывал многоголосый человеческий хор.
От этой музыки в моем теле возникли странные ощущения. Она напоминала доведенное до совершенства урчание, подпитывавшее меня энергией.
– Вот теперь ты знаешь, что меня восхищает в людях, – заявил Пифагор.
От мысли о том, что все это вскоре может исчезнуть, у меня сжалось сердце.
– Вот так люди и открыли непреходящее значение искусства, – прокомментировал сиамец. – Казалось бы, от него нет никакого проку. Его нельзя съесть, оно не помогает ни спать, ни завоевывать новые территории. Искусство – занятие бесполезное, но в нем в то же время заключена вся сила людей. Динозавры, к примеру, не оставили после себя никаких следов творческой активности.
Волшебная музыка лилась несколько долгих минут, пока не умолкла.
– Если мы хотим стать ровней людям, в один прекрасный день кошка должна промяукать столь же великолепно, как эта Каллас, причем мелодию не менее изумительную, чем ария «Каста Дива» из оперы Беллини.
Пифагор направился к странному предмету мебели, стоявшему в углу комнаты, и знаком велел мне положить лапы, как он, чтобы помочь открыть крышку.
Нашим взорам предстал длинный ряд черных и белых клавиш, по которым сиамец принялся тут же расхаживать. С каждым его шагом раздавался звук другой тональности. Это напомнило мне сцену из мультфильма «Коты-аристократы», который я видела по телевизору Софи.
Постепенно какофония уступила место музыке, показавшейся мне мелодичной. Пифагор стал мяукать, исполняя ту же мелодию, что и странный предмет мебели.
– Что это за штуковина? – спросила я.
– Это называется «пианино». Походи по клавишам, Бастет.
Я прогулялась по левой стороне ряда, тут же отозвавшегося низкими звуками, перепрыгнула на противоположный его конец и услышала высокие тона. А немного погодя обнаружила, что, нажимая лапами на одни и те же клавиши, можно исполнить композицию.
Сиамец мяукал. Я ему вторила.
Он принялся играть на клавишах низких нот, я – на высоких.
Нам никто не препятствовал. Наша мелодия летела над улицей, над стаями крыс, горами мусора и руинами, заполонившими все вокруг. Мгновение счастья в период хаоса.
Мы долго играли и пели, чувствуя себя все увереннее и увереннее, а потом, когда нас свалила усталость, улеглись в человеческую постель.
Во сне Каллас почесывала мне шейку и животик. Пребывая в состоянии полной душевной гармонии, я сказала себе: «Чтобы душа желала оставаться в теле, ему нужно доставлять удовольствие».