Нам известно о создании после Чернобыля нового Всесоюзного радиологического центра под Киевом со штатом более тысячи сотрудников и с филиалом в Минске. Этот центр создан специально для наблюдения за здоровьем более чем 600 000 человек, включенных в особый медицинский регистр для пожизненного наблюдения за ними, их детьми и внуками. Просуществовав более трех лет, этот центр не опубликовал пока в научной печати ни одной серьезной обобщающей работы, соответствующей по методике принятым международным стандартам. Сходный, но меньший центр был создан до этого в Челябинске (по-видимому, с филиалом в Кыштыме или Касли и, возможно, в Свердловске). Центр входил в Третье управление Минздрава и был, естественно, засекречен. До настоящего времени этим центром не было опубликовано ни одной научной работы в профессиональных журналах. В отчетах для МАГАТЭ, которые я здесь разбираю, нет методик, исходных цифровых данных, характеристик демографических групп и многих других сведений, обязательных в действительно научных исследованиях. Отчет нужно принимать на веру, научную работу можно проверить.

В 1980 г. профессор Вандербильдского университета в штате Теннесси Ф. Л. Паркер (сотрудничавший с экологами из Окриджской лаборатории) решил провести изучение медицинских аспектов кыштымской аварии. Он, естественно, хотел применить ту же методику тщательного анализа советской литературы, которую до этого применили я и окриджская группа (Дж. Трабалка и др.) для описания характера аварии и ее масштабов. В середине 1980 г. профессор Паркер получил на эту работу грант в 200 000 долларов от департамента энергетики США и приехал посоветоваться со мной, как лучше начать анализ литературы и какие журналы в первую очередь следует изучать. Я был настроен скептически, не советовал ему браться за это дело. Все наиболее подходящие журналы, такие как «Медицинская радиология», и сборники по радиологии, которые можно найти в Британской библиотеке и в библиотеке Британского института радиологии, я уже просмотрел при работе над книгой и ничего там не нашел. Я изучал библиографию и по именам, так как знал некоторых специалистов (еще когда работал в Обнинском институте медицинской радиологии), в тот или иной период причастных к медицинским аспектам уральской аварии. Я также просматривал микрофиши «Трудов Института биологии Уральского филиала АН СССР» и большой монографии Л. А. Булдакова и Ю. И. Москалева, изданной Атомиздатом в 1968 г. и посвященной распределению в организме человека цезия-137, стронция-90 и рутения-106 и допустимым дозам этих изотопов. Мне было известно, что все эти авторы работали на Урале. Однако в их публикациях не было даже намека на медицинские проблемы местного происхождения. Тем не менее профессор Паркер решил начать работу. Он заключил контракт с несколькими переводчиками из числа советских эмигрантов-медиков, и в течение двух лет эта группа переводила на английский и обрабатывала на компьютере множество статей и других публикаций из советских медицинских журналов, в которых речь шла о воздействии радиации. Результат работы оказался, как я и предполагал, нулевой. Исследователи не нашли в открытой советской медицинской литературе никаких намеков на проблемы, связанные с Кыштымом. Дело было даже не в установлении числа жертв, а просто в определении состояния здоровья людей, живших или живущих на загрязненной территории. На Западе такие исследования проводятся достаточно широко и действие радионуклидов и радиации на персонал атомных объектов является нормальной тематикой исследований и публикаций. Не вызывало сомнений то, что в СССР все эти исследования засекречены. Можно было также предположить, что серьезных исследований вообще не существует, хотя это и маловероятно. В итоге Ф. Паркер подготовил лишь отчет, и некоторые выводы из этого отчета были напечатаны в журнале Science.

В рассекреченных документах ЦРУ имеются рассказы местных жителей о жертвах кыштымской аварии, лечившихся в одном из челябинских госпиталей. Один из документов говорит о том, что в Челябинске вскоре после аварии был создан научный институт для изучения воздействия радиации в результате загрязнений в районе Челябинска-40. Более подробные данные об этом институте были позже приведены в свидетельствах Я. Менакера, которые я уже частично цитировал.

«В начале 60-х годов на территории Челябинской областной больницы, именуемой тут “медгородок”, так как там сконцентрированы все клинические отделения областной больницы, было построено несколько специальных корпусов. В этих корпусах расположился филиал Московского биофизического института с клиникой. Здания этого лечебного заведения тщательно охраняются вооруженной охраной МВД. В клиники этого института от случая к случаю помещают людей, подвергшихся радиации в момент атомного взрыва и позже. Сюда привозят детей и даже новорожденных, больных белокровием, как и их в свое время подвергшихся радиации родителей».

Можно без труда определить, что этот центр и есть тот самый филиал Института биофизики, в котором в 1970–1972 гг. работал Н. Г. Ботов, автор рукописи о вторичном аварийном загрязнении в Челябинской области в 1967 г.

Л. А. Булдаков в частной беседе во время семинара Ядерного общества СССР сказал, что в филиале Института биофизики тоже имеется особый регистр, куда внесены имена людей, за которыми установлен регулярный медицинский контроль. В этом регистре, по его словам, около 60 000 человек – больше, чем в регистре, созданном для наблюдения за жертвами Хиросимы. О принципах составления регистра пока ничего не известно. В чернобыльском регистре в основном записаны жители пострадавших районов. Но сейчас составляется новый, особый регистр ликвидаторов, и официально сообщалось, что число людей, которые занимались ликвидацией последствий Чернобыльской аварии, достигает 600 000. В Кыштыме также работали десятки тысяч ликвидаторов, занимавшихся дезактивацией выброшенных на близкое расстояние 18 млн кюри радионуклидов, созданием особого укрытия для всего хранилища радиоактивных отходов, уничтожением ближнего соснового леса, дабы предотвратить вторичное загрязнение, и, наконец, засыпкой и бетонированием озера Карачай. Та засыпка, которая видна на карте района, требует не менее 4 млн кубометров земли и 2–3 млн кубометров бетона, что намного больше, чем пошло на строительство саркофага вокруг четвертого блока в Чернобыле.

В. Губарев в уже цитированном мною очерке в «Правде» специально коснулся вопроса о ликвидаторах:

«Небольшое отступление. Много раз я слышал, что, мол, на урановых рудниках, при ликвидации аварии на Урале, работали “смертники”, те люди, которые приговорены к “высшей мере”. Бывал и на рудниках, и в шахтах – нет их там и не было. Да, заключенные работали на строительстве атомных объектов, но никто из них не оставался там после завершения стройки. Интересно, откуда рождаются такие слухи? Кстати, коснулись они и Чернобыля, но, заверяю, и там не было заключенных. Итак, откуда слухи? Думаю, от полного непонимания элементарной истины – с радиацией можно сражаться и победить ее только в том случае, если знаешь о ней, – невежество ее основной союзник…

В эпицентр уральской трагедии пошли химики и физики, ученые и инженеры. Не было техники, роботов, специальных машин – они появились позже, но было иное: понимание, что аварию надо ликвидировать быстро, а раз уровни огромные – значит, нужно действовать с максимальной осторожностью. Радиации не надо бояться, но и фамильярничать с ней нельзя…»

Однако объем работ в зоне и сам характер работ (земляные, бетонные, охранные, эвакуационные, лесоповальные и т. д.) ясно говорит о том, что одними только «химиками, физиками, учеными и инженерами» сделать то, что было здесь сделано, абсолютно невозможно. Если бы не было Чернобыля и его последующих проблем с ликвидаторами, то заявлению Губарева можно было бы и поверить. Но я думаю, что и сам Губарев, который давал репортажи из Чернобыля во время работ по «ликвидации аварии» (вообще-то, «ликвидировать» аварию невозможно), понимает, что одними только местными кадрами вести работы по локализации (а не «ликвидации») кыштымской аварии было невозможно. По данным отчета под редакцией А. И. Бурназяна, на близком расстоянии от места выброса (100 м) мощность дозы гамма-излучения на высоте одного метра над уровнем земли через сутки после взрыва была 0,1 рад/сек, то есть 360 рентген в час. По нормам Чернобыля человек мог работать в такой зоне только 15 минут, а затем навсегда попадал в медицинский регистр. Следующая «точка» в отчете Бурназяна указана на расстояния 6 км от эпицентра. Радиоактивность здесь была только 2,5 рентгена в час. Но и при такой дозе максимально допустимая доза набиралась за 10 часов работы. Это говорит о том, что проблем у ликвидаторов, кто бы они ни были, имелось немало…

В июне 1990 г. сотрудники Института биофизики Минздрава СССР, работавшие в Челябинском филиале, были приглашены в Японию для доклада о кыштымских проблемах. Поскольку вопрос о кыштымской аварии в 1957 г. прежде уже обсуждался, авторы выбрали для доклада тему о более раннем загрязнении реки Теча и состоянии здоровья населения, эвакуированного из этого района, с особым вниманием к риску лейкоза.

Авторы доклада (М. М. Косенко, М. О. Дегтева и Н. А. Петрушова) сообщают, что сброс радиоактивных отходов в реку Теча происходил в 1949–1952 гг. «из-за отсутствия достаточно надежной технологии переработки высокоактивных отходов… Всего за 1949–1952 годы в реку Теча было сброшено около 3 миллионов кюри радиоактивных веществ». Однако цифра 3 млн кюри дана со ссылкой на выступление Л. Д. Рябева на заседании Верховного Совета СССР и сообщения о нем в газете «Челябинский рабочий». Судя по выводам доклада, точными сведениями об объеме сброса активности никто не располагал и главным для расчетов были реальные уровни радиации вдоль реки и в воде.

На всем протяжении реки Теча (250 км) находилось 38 деревень с населением 28 000 человек. Небольшой город Бродокалмак (5 000 жителей) был административным центром района.

В результате загрязнения реки мощность дозы гамма-излучений на берегу Метлинского пруда, расположенного в верховьях Течи, достигала в отдельных местах в 1951 г. 5 рентген в час, на приусадебных участках у реки в селе Метлино – 3,5 рентгена в час; в 1952 г. произошло резкое снижение мощностей доз. Следует сказать, что 3,5 рентгена в час, наблюдавшиеся на приусадебных участках (у реки), – это намного выше, чем уровень радиации в тех селах, которые были эвакуированы в течение 7—10 дней после взрыва в 1957 г. Авторы рассчитали, что дозы, полученные жителями деревень Метлино, Теча, Брод, Асаново и Надырово, намного превышают дозы, которые «схватили» те, кто был выселен из районов загрязнения в 1957 г. Между тем население этих деревень было выселено только в 1955 г. Авторы не объясняют такую медлительность, а просто констатируют: «В результате принятых мероприятий (отселение, ограждение поймы реки) внешнее облучение практически прекратилось после 6 лет от начала воздействия». Но стронций-90, увы, оставался в костях и был фактором внутреннего облучения костного мозга еще в течение многих лет…

В докладе сообщается, что по данным Института биофизики у эвакуированного населения наблюдалось в последующие годы увеличение случаев лейкоза. Однако я не буду комментировать медицинские данные этой работы, так как из описания очевидно, что сведения о смертности брались не на основании медицинских карт постоянного наблюдения, а по архивам загсов. Авторы сами признают, что в некоторых случаях, когда было известно о том, что человек болен лейкозом, в документах загса в качестве причины смерти значилось «самоубийство», «автомобильная травма» и др. По отношению к полученным дозам сведения доклада дают в 7—10 раз заниженную частоту лейкозов по сравнению с данными специалистов других стран. Японские коллеги отнеслись к медицинским выводам скептически и высказали пожелание, чтобы исследование было проведено с привлечением зарубежных экспертов.

В связи с этим предстает в совершенно новом свете недавно опубликованная история «провала» британской шпионской группы в СССР в 1954 г. Суть ее такова. Британская разведка получила сведения о том, что недалеко от Шадринска на реке Тобол запущен военный атомный реактор. Для проверки факта группа тайных агентов, ранее завербованная в Прибалтике (я не привожу имен), получила задание взять образцы воды из Тобола возле Шадринска. Образцы были взяты в марте 1954 г. (скорей всего, из-подо льда) и сложными путями доставлены в Лондон. Через несколько недель из Лондона членам этой группы посыпались вопросы о том, где конкретно взяты образцы воды, живут ли там люди, пьет ли скот воду из реки и т. д. Проблема состояла в том, что образцы были настолько радиоактивны, что в Лондоне сразу поняли: использование такой воды опасно для жизни. Кроме того, было обнаружено, что реакторов на реке Тобол вообще не было и не будет. В результате британская разведка решила: воду загрязнили уже в КГБ и послали в Англию для… дезинформации. Но по некомпетентности добавили слишком много радиоактивных продуктов. В итоге британская разведка пришла к заключению, что агентурная группа сотрудничает с КГБ, и прекратила с ней всякую связь.

Однако нам с вами теперь хорошо известно, что в течение долгого времени и Исеть, и Тобол, в которую она впадает, были, конечно, сильно загрязнены водами Течи. К тому же именно зимой в воде концентрация радиации максимальна, когда минимально биологическое связывание. А Шадринск находится на берегу Исети сравнительно недалеко от впадения реки Теча. Несомненно, что вода здесь имела чрезвычайную концентрацию радионуклидов и без всякого вмешательства КГБ.