Глава 25
Возвращение
Мы собирались домой. Чудесное, почти невозможное возвращение Бугая, временно спутавшее все наши планы, не могло повлиять на решение вернуться в форт, как можно скорее. А после страшного сообщения, полученного от пропавшей, давным-давно, женщины, тем более…
Буквально на глазах менялась погода — стылый, пронизывающий ветер, заставлял кутаться в шкуры, искать укрытие в теплых землянках. В форте каждая пара рук была на счету. Я беспокоился за оставленную во главе селения, Нату, за Элину, у которой вот-вот должны начаться роды. Как же счастлива будет Туча, увидев своего сына живым и почти невредимым! Как воспрянет духом Док, которого я перестал видеть улыбающимся — с тех пор, как смерч унес с собой не только крыши наших жилищ, но и Бугая. Он до конца не верил в гибель сына кузнеца — и оказался прав! Сам Стопарь ждал на берегу — он получил несколько укусов, и я не взял его с собой в поиски. Теперь, могучий старик, протягивал дрожащие руки навстречу лодкам…
Многие девушки, видевшие все, издали, приставали к Сове и Черу с расспросами, а потом, узнав в громадном теле Бугая, с визгом бросились ему на шею — сына кузнеца помнили и любили в форте, и его страшный полет в никуда, заставил некоторых из ни пролить немало слез. Но сейчас возле Бугая находилась Эва, и, насколько мы догадались, свои права на могучего парня, пережившего такое приключение, она никому не уступит. Ну, что ж — теперь ей предстояло стать подругой столь чудесным образом спасшемуся самому, и спасшему ее, мужчине, и смотреть, как под ударами молота на наковальне появляется что-то, что должно превратиться в мирный серп или боевой нож…
Туча и Ульдэ сразу взяли спасенную девушку под свое покровительство. Они порылись в запасной одежде и вытащили для Эвы штаны и куртку, одевающуюся через голову. Однако, вроде не очень крупная, Эва оказалась намного шире и в талии, и в бедрах. Что делать — у нее была сформировавшаяся женская стать, до которой, по-мальчишечьи угловатой Пуме еще далеко. Совместными усилиями они подогнали шкуры под девушку — и к выходу все было готово. Пхаев не хватало — три коня полегли в страшной битве. Сова посоветовал соорудить из жердей крестовины, набросить на них ветки и связать. До настоящей повозки это далеко, но, за неимением колес, приходилось удовольствоваться и этим. Мы взвалили на перетянутую веревками крестовину, все добытые шкуры, на вторую — ослабевших от ран, Клешню и Волоса. Пуме пришлось отдать своего коня для волокуши — он вернулся, пока мы искали Бугая. Тащить, кроме груза, еще и седока, обременительно даже для сильного пхая, и она вопросительно посмотрела на меня.
— Садись ко мне! — я указал ей на холку Урагана.
Напоследок я пожал руку Травнику, вышедшему проститься с нами вместе со всем селением:
— Будь начеку. Крысы — плохое соседство. Но, эти… Хуже.
Он кивнул. Травник, как и прочие, посвященный в эпопею Бугая и Эвы, едва ли понимал всю опасность, но, известие о появление на болоте столь жуткого существа, совсем не радовало порядком измученного вожака болотных жителей.
— Если заметишь, что подозрительное — даже не дергайся. Сразу уходите. Бросайте все и уходите. Вы им не соперники…
Сказав это, я запнулся — а мы? Сможем ли мы сами встать на пути бывших людей? Всего несколько встреч в прошлом убедили меня, что вражда с такими, обернется для нас тяжким испытанием. Мы не смогли убить даже одного! И, хоть это и удалось Бугаю, не факт, что остальных смерть парочки из их стаи, сможет остановить. А более всего тревожило поведение их вожака… Урхора?
— Куда нам… И так, половина после битвы в костре… осталась. Ты не переживай! — он видел смятение в моих глазах, и стиснул губы в жестком прикусе. — Я все понимаю. Нелюдь эта через нас пойдет. А если и мимо — соседям достанется. Будем следить.
Ульдэ усадила перед собой Эву, зажмурившую глаза при виде оскалившегося Аргишти (северянка дала имя своему жеребцу, как одному из героев собственных древних сказаний!), и караван тронулся. Пума вцепилась в мохнатую гриву животного, немного недовольная, что ей пришлось на время расстаться с Ягуаром. Она при каждом толчке прижималась ко мне хрупким телом, и я невольно ощущал, как бьется сердце девушки. Иногда мне приходилось придерживать ее за талию — и она словно замирала, чувствуя на себе мужские руки…
Серьезно раненных после битвы у нас оказалось двое — Клешня, у которого резцы вырвали столько мяса на руках, что он рисковал навсегда их лишиться, и Волос, которого один из черных вожаков очень сильно полоснул по шее. Меня тревожил именно Волос. Охотник получил страшнейший укус — и все мази Совы не могли остановить начавшегося заражения. Резцы трупоедов были способны свалить и сами по себе — хоть мы и умели лечить даже самые страшные раны. Но иногда, даже маленький порез превращался в серьезную проблему. Это случалось, если в кровь попадала инфекция, с которой мы не могли справиться обычными методами. Кроме того, Волос сам напросился в засаду, принявшую первый натиск — и принял атаку серобурых хищников, не сдвинувшись ни на шаг. В итоге, его ноги превратились в сплошное окровавленное месиво… Сова перепробовал все — прижег оголенное место, наложил массу из лечебной травы, давал обильное питье — Волос слабел…
— Обе ноги изгрызены по бедра, до самых костей. От таких ран мало кто выживает…
— Он сильный.
— А еще и шея, — Сова подъехал ко мне. — Что будем делать?
— Он дотянет до форта? Там Док.
— Нет. Док тоже не поможет. В укусах слишком много яда — Волос встал на тропу неба…
На другой день Волосу стало хуже. Он уже никого не узнавал, постоянно знаками просил воды и почти не открывал глаз. Сова, настоявший на том, что надо остановиться, угрюмо произнес:
— Шаману придется исполнить погребальную песнь, вождь.
— Не рано?
— Вечером…
Индеец лаконично бросил короткое слово и принялся снимать поклажу с жеребца. Я подъехал к раненому. Ноги Волоса покрылись желто-багровыми пятнами и издавали тяжелый запах.
— Ты не можешь ему помочь?
— Нечем, вождь. От такой болезни и Стара, не знает средства, а то бы я его имел. Волос умрет.
— Я спросил не о том…
Сова непонимающе уставился на меня, и я добавил:
— Он чувствует лишь боль. Пристало ли воину из рода… из форта, умирать так? Дай ему, что-нибудь, что сделает его сильнее!
— Хочешь, чтобы он пришел в себя? Зачем?
— Волос должен увидеть прерии… перед смертью.
Сова долго смотрел на мое лицо, после чего кивнул.
— Я понял тебя, мой брат. Мужчина, из прайда Серого Льва, должен умереть достойно. Я приведу его в сознание.
Сова выполнил обещание. Он разжал сомкнутые губы нашего товарища и влил несколько капель эликсира, состав которого был известен только ему, да еще старой цыганке. Действие средства было способно привести в чувство даже умирающего — но и плата за него оставалась выше человеческих сил. Корчи и муки, пена со рта, и кратковременное безумие — вот цена лекарства. Сова никогда не применял его, и лишь изредка добавлял в огонь, усиливая дурманящим дымом воздействие на людей от своих песнопений. Мы знали об этом, и сами не просили шамана применить средство. Но Волосу уже нечего терять…
— Дар… Где мы?
От изумления все на миг оцепенели. Все знали — Волос потерял дар речи, он никогда раньше ни с кем не говорил, объясняясь лишь знаками и нечленораздельными звуками.
— Лежи… — я с трудом собрался и смог ответить на вопрос. — Мы в прерии. Возвращаемся домой, в форт. Ты был без сознания несколько дней.
Он посмотрел на ноги, потом на нас — и все понял.
— Я… Меня вылечат?
Мы переглянулись — я медленно повел головой. Волос стиснул зубы — это было видно даже сквозь шерсть на его лице…
— Ясно. Сколько… Сколько у меня времени?
— Самое большое — десять минут. Потом станет хуже… очень. — Сова указал на пустой пузырек. — Твой вождь сказал — ты должен еще раз увидеть солнце!
Волос слабо усмехнулся, потом пошарил рукой по поясу:
— А где… мой нож?
— Твое оружие в общей связке. Пхаи перегружены, пришлось многим идти пешком. Мы нашли Бугая.
— Бугая? — он сделал попытку подняться, застонал и сразу упал навзничь. — Но как? Откуда? Почему здесь? Пусть… подойдет.
Волос с минуту держал в ладони могучую длань пропавшего приятеля, потом его рука стала слабеть. Бугай с отчаянием смотрел на своего друга — они сошлись очень близко, вместе работая на кузнице его отца. Сова заметил это и мрачно изрек:
— Пора… Сейчас почувствуешь сильный жар, потом разум уйдет прочь — и ты останешься в нашей памяти не как друг, а как безумец, кричащий от невыносимой боли. Дар считает, ты достоин иной смерти… для мужчины. Тебе решать.
Волос медленно произнес:
— Это — смерть? Дар… Ты хочешь, чтобы я покончил с собой?
— Это — смерть. Но только тебе выбирать — какая она будет. И… если сам не сможешь.
Он размышлял недолго.
— Жаль… Только все стало налаживаться. Я и забыл… как это… разговаривать? Не успел… Да, сам не смогу — силы… нет. Пусть… — Волос посмотрел на меня, потом на опешившего Бугая, и перевел взгляд на индейца. — Шаман…
Сова достал нож. Волос тихо произнес:
— Если там есть страна вечной охоты — попроси своих духов… пусть они меня примут. Прощайте…
Индеец встал возле охотника на колени — мы отвернулись… Раздался глухой, практически беззвучный удар.
— Все.
Сова вновь склонился над телом и вскрыл грудную клетку Волоса.
— Пусть сердце воина из рода Серого Льва будет доставлено к той земле, где он обрел новый дом. Там шаман долины предаст его нужному обряду, и душа охотника поднимется в вечные сады, где нет печали…
Я видел, как лицо Совы перекосила гримаса невысказанной боли — Волос выбрал его, и это тяжким грузом легло на сердце индейца…
Угар коротко рявкнул — в небе над нами уже кружили большие вороны…
Едва мы отъехали прочь, как птицы опустились вниз. Чер, ехавший последним, выхватил лук и повернул Хорса. Сова едва успел удержать его за повод.
— Ты ничего не сможешь!
— Уйди! Хоть парочку, да оставлю!
— Назад! — я стиснул кулаки от отчаяния и боли. — Мы уже потеряли одного из нас! Здесь только трава — мы не можем его сжечь! Хочешь, чтобы и твое сердце привезли в форт? Но даже его не будет, если Вороны примутся за тебя всем скопом! Поворачивайте коней! В форт!
До реки и родного берега оставался один переход. Уставшие и полузамерзшие — в прерии дул нескончаемый промозглый ветер — мы остановились в распадке, где решили устроить ночевку. Волкобой развел небольшой костер, где Ульдэ изжарила на вертеле подстреленного в степи, крола. Он был очень тощ, почти без жира, с повыпавшим летним мехом. Еды на такое количество людей досталось мало, и спать легли полуголодными. Чтобы не замерзнуть, все прижались друг к другу, сам я остался возле костра — на первой страже.
Быстро стемнело. Привычное, голубое небо, закрыли налетевшие, мрачные серо-черные тучи. Холод становился все сильнее — вода застывала даже в наших баклажках. Где-то в степи раздался вой — волки жаловались на незавидную участь. В отличие от нас, они не могли погреться возле огня, чем пользовался всеобщий любимец. Угар не пострадал в битве, отделавшись всего лишь парой незаметных ссадин. Сейчас пес мирно спал, иногда настораживая уши — даже во сне он был начеку, готовый в любую секунду вскочить и броситься на нашу защиту.
Я услышал легкие шаги.
— Пума? Ты что не спишь?
— Холодно… — она присела рядом и протянула ладошки к огню.
— Ложись к Ульдэ. Вместе согреетесь.
— Нет, — девушка чуть сморщила носик. — Не хочу. Она вся в крови… запах тяжелый.
Я кивнул. После сражения все наши одежды, действительно, стали буквально пропитаны кровью — своей и крысиной. Запах, не из самых приятных… Но иного выхода не было — спешка заставляла закрыть глаза на все, в том числе рванье и грязь, в которую превратились все шкуры.
— Потерпи. Осталось немного. Завтра уже будем дома.
Она кивнула.
— Да знаю… Бугай, тоже не спит.
— ?
— Он там с Эвой… шепчутся.
— Им есть, о чем поговорить. Туча с ума сойдет, когда увидит сына живым. Да и в форте, тоже. Бугай теперь станет другим… и обзаведется семьей. Эва — красивая девушка. И, смею судить, надежная. Это многого стоит.
Пума отвернула лицо от огня, потом спросила:
— Надежная… А я?
— Ты?
— Да. Я — надежная?
— Конечно! — я не затягивал с ответом. — Все знают, что на тебя можно положиться. Только… слишком безрассудная. И мечешься, туда-сюда, слишком… Как на болоте.
— Зато успела!
— Успела… Иди ко мне.
Я привлек ее к себе. Девушка доверчиво прижалась, и я ощутил, как она дрожит.
— Да ты вся застыла?
Она моргнула, соглашаясь. Я набросил на нее свой плащ, подоткнув полы, что б ни дуло. Пума, вдруг осмелев, положила свою головку на мою грудь…
Мы оба молчали. Не хотелось нарушить эту, случайно возникшую близость, лишним словом или движением. Под плащом девушка перестала вздрагивать — теплый мех волка, из которого он был сшит, грел намного лучше ее тонкой безрукавки.
Вскоре моя рука, онемев, соскользнула вниз… Так получилось, ладонь легла на бедро Пумы — и та чуть всколыхнулась, почувствовав на себе тяжелую длань.
— Дар…
Она жалобно простонала, уткнувшись губами в мою шею. Я сглотнул — поведение девочки обещало многое… но имел ли я на то право?
— Дар. Что со мной?
Вопрос выбил меня с колеи. Я растерялся — что ответить?
— Сердце так бьется… Оно может выскочить?
— Ты вновь дрожишь…
Она слегка отодвинулась.
— Это плохо?
— Нет. Просто… Ты хотела мне что-то сказать?
— Я хотела? Сказать? — Пума легонько пожала плечами. — Нет. Или… Да. Наверное. Дар… Как становятся мужчиной?
Наступила моя очередь повести плечом.
— Мужчиной… Это не просто. Можно быть им с рождения — и не быть вовсе. А можно стать и в детстве — если вести себя соответствующе. Любой трус в штанах — тоже, мужчина. Но может ли он так зваться? Порой, иная девушка заслуживает больше прав на такое звание — быть… нет, не мужчиной, конечно, но — мужественной!
— Я поняла. Мужчиной становятся, когда совершают мужественные поступки. А женщиной?
На этот раз, я действительно растерялся. Как объяснить девушке разницу, между нею, и, хотя бы — Чайкой? Говорить о женском участии, нежности — и этой той, которая всем своим поведением опровергала всяческую мягкость, и была способна без колебаний всадить стрелу в любого врага? Или же, привести как довод, различие физическое… но для девушки, какой являлась Пума, эта сторона и без меня, более чем известна!
Она разрешила мое замешательство, высунув нос из-под плаща.
— Наверное, когда появляются дети?
— Ну… да. В общем, верно.
С пару минут она молчала, потом неожиданно спросила:
— Не сердишься, что я убежала в тот раз?
— Нет, — я пожал плечами. — За что?
Она высунула руку из шкуры и запустила пальцы в густой мех Угара.
— Какой он большой… Такой сильный. Хорошо, что он с нами, правда?
— Да. Второго такого нет.
Она замолчала. Я решил нарушить неловкость.
— Ты что-то хотела мне рассказать… скажешь сейчас?
— Скажу. Только пусть он уйдет.
— Угар? Он не понимает, о чем мы говорим.
— А я слышала, что наоборот. Что с этим псом можно разговаривать, как с человеком.
— Сплетни. Просто он очень умный. Не по… собачьи.
— Все равно… я стесняюсь.
Я вздохнул. Что хотела от меня эта девушка? Усталость после целого дня пути и недавняя битва давали знать — меня клонило к земле. Следовало побыстрее выслушать девушку и заснуть — следующий день не обещал быть легким.
— Ладно. Угар, уйди… к Сове, что ли. Иди.
Пес встал, посмотрел на меня несколько странно, и поплелся прочь. Пума широко раскрыла глаза, увидев эту сцену:
— А говорил — не понимает!
— Понимает… интонацию он понимает, и имя моего брата тоже. Ну, говори.
— Хочешь… Хочешь, я сделаю тебе массаж!
Я снова вздохнул…
— Пума… лучше спи. Я устал, а у нас еще завтра дорога почти до вечера.
Она осеклась, а потом, решившись на что-то, развязала тесемки, стягивающие ей волосы и распустила их по плечам. Потом стянула рубашку через голову, и мне предстало ее обнаженное тело. Она, не вставая, сняла пояс… штаны упали вниз, открыв светлую кожу ног.
— Пума… Холодно же.
— Зови меня Кристиной.
— Кристиной?
— Да. Меня так зовут, по-настоящему. Пума мне тоже нравится… но Кристина лучше. Правда, лучше?
— Хорошо.
Она улыбнулась, прикрыв оголенную грудь руками.
— Ты не прогонишь меня?
— Нет. Мужчина не должен отказывать женщине… в этом.
— А ты хочешь этого?
— Ты красивая…
Девушку освещал костер, и я не знал — видит ли, кто-нибудь, что сейчас происходит на моем ложе?..
— Я хочу стать женщиной. С тобой.
— Ложись рядом.
Она смутилась.
— Так просто?
— А что ты хотела услышать? Я могу выполнить твое желание, но вряд ли способен, на большее…
— Но разве так все должно произойти?
Я чуть улыбнулся — наивность, с какой она принимала происходящее, была более присуща малому ребенку, а не взрослой девушке. Даже такая пигалица, как Зоя, и та знала об отношениях между женщинами и мужчинами, куда больше этой отважной охотницы. А ведь она жила под одной крышей с Джен — и умудрилась ничего не увидеть? Но сейчас у меня не было желания что-то романтизировать — я продолжал видеть перед собой Урхора, Ворону, и погибшего Волоса…
— Может, и не так. Слушай… А почему — я? Из-за того, что — вождь?
— Я тебя не боюсь…
— Ты боишься мужчин?
Она кивнула.
— Да. Вы все такие сердитые… большие.
— Большие?
Я не мог отделаться от мысли, что совершаю непоправимое. Нет, возможность провести ночь с Пумой нисколько не смущала — в конце концов, это не моя идея. После Лады, откровенно попросившей о подобном, после Ульдэ — такие просьбы не казались чем-то необычным. Наверное, я и в самом деле больше не принадлежал только себе. Но — Ната? Элина?
— Ты странная…
Пума присела на край одеяла. Я ощутил знакомую волну, жаром окатившую меня с головы до пят. Девушка была неплохо сложена, хоть и несколько худа. Сквозь волнующие изгибы чуть заметно выступала неестественная угловатость, присущая больше подростку. Она очень серьезно смотрела мне в глаза, прикрывая себя руками.
— Почему ты так смотришь?
— Не знаю. Я ведь ничего про это не знаю.
Я вздрогнул. Слова Пумы напомнили мне о точно таких же — но прозвучавших из уст другой девушки, ставшей мне и Нате, роднее всех на свете… Одну боль я ей уже принес — неужели, этого мало?
— А Джен? Она тебя не учи… не рассказывала, как это происходит?
— Она хотела. Но я не стала слушать. Мне неинтересно.
Мне становилось все более не по себе. Я не мог ее понять.
— Ты… Пума, или нет… Кристина? — вконец смешавшись, я умолк, совершенно не представляя, что делать.
— Мне так холодно. И стыдно.
Я сглотнул и, откинув край шкуры, указал ей на место рядом с собой. Она легла, стараясь не касаться меня своим телом. Я укрыл ее, случайно дотронувшись до оголенного живота. Пума изогнулась, как от ожога.
— Ты так меня боишься?
— Нет…
Я придвинулся к ней, и Пума — Кристина? — заметно дернувшись, отодвинулась прочь, оказавшись на самой кромке шкуры.
— Что с тобой?
— Я… я сейчас. Закрой глаза. Закрой, пожалуйста!
Я уступил, подумав, что она сейчас встанет и уйдет. Наверное, так было бы лучше всего — мне вспомнились укоризненные слова Элины, ее заплаканное лицо…
Запах свежего, трепещущего тела, стал совсем близко — она вдруг тесно прижалась ко мне. Руки девушки легли мне на спину — я ощутил голую и нежную выпуклость грудей девушки…
Сомнения разрешились сами собой. Я опустил ладонь на ее бедро. Пума сжалась, но осталась на месте. Ее кожа была упругой, приятно отзывающейся на мои прикосновения. Я опустил пальцы немного ниже… Она быстро перехватила мне руку, не дав, прикоснутся к ногам.
— Нет!
— Ты вся трясешься. Может, не надо?
— Возьми меня…
В голосе чувствовалась фальшь — это были не ее слова! Я нервно облизал ссохнувшиеся губы — близость и доступность уже распалила все мои чувства — я хотел овладеть ею!
— Тогда не мешай мне.
Она промолчала. Оценив это, как согласие, я убрал ее руку в сторону. Своей ладонью проник меж ног, коснувшись мягкого бутона ее лона. Пума прислонилась к моему плечу — я ощутил горячие слезинки! Она плакала! Беззвучно, по-детски, шмыгая носом.
— Да что с тобой?
— Мне страшно.
Я прикоснулся губами к ее глазам, осушив мокрые глазницы нежными прикосновениями. Губы девушки сами потянулись мне навстречу, и я дотронулся до них, поразившись их нежной мягкости. Я целовал ее долго, бесконечно — до тех пор, пока она не расслабилась и не обняла меня сама.
— Так хорошо?
— Да! Еще!
Я вновь стал ее целовать, понемногу спускаясь все ниже к животу. Она опять напряглась, но я не позволил ей вывернуться, сжав за бедра.
— Мама!
Из одежды на мне оставались только штаны — все остальное, пропахшее потом и кровью, валялось в углу шалаша. Но сейчас и они стали мешать — мое естество стремилось вырваться наружу, отзываясь на покорность лежащей подо мной, девушки.
— Я не хочу! Отпусти меня!
От желания, сдерживаемого уже с трудом, ярость сразу ударила в голову.
— Ты смеешься надо мной?
— Нет! Не надо! Я боюсь!
Она, не скрывая потоком хлынувших слез, рвалась прочь, пытаясь убрать удерживающие ее руки.
— Хорошо! Пусть так. Но чтобы больше я близко тебя не видел! Убирайся!
Она горько, взахлеб, зарыдала, то, пытаясь встать, то, напротив, отчаянно прижимаясь…
— Ты не вспомнил! Ты так и не вспомнил! Я Кристина! Кристина! Ты большой, взрослый — а я, я! Я хотела узнать — что это такое… и все! Только ты мог это сделать, только с тобой… А ты все забыл! Ты совсем все забыл!
…Желание обладать девушкой пропало. Из бессвязных слов я вынес одно — где-то, и когда-то, мы встречались. Давно. Еще до всего, что с нами случилось сейчас. Я не жаловался на свою память — но мог поклясться, что, хоть и не раз ловил себя на мысли, что знаю эту девушку, наши пути не пересекались! Но тогда, почему в этом так уверенна она?
Пума отбросила мою руку и встала. Я прикрылся, понимая, что она уходит.
— Может, скажешь, наконец — где мы познакомились?
— Нет! — она набросила на себя рубашку и собрала волосы в пучок. — Не хочу. Ты не вспомнил… Значит, все врал. Эх ты… гастарбайтер.
От изумления у меня перехватило дыхание — о моем прошлом знала только Ната! Но вряд ли, она хоть раз поделилась с кем либо, моими рассказами.
— Откуда ты?..
Пума смахнула слезу и, уже отходя прочь, бросила на прощание:
— Гастарбайтер!
Утром ни ее, ни Ягуара, на стоянке не оказалось — освободившись от груза, оставшегося лежать в волокуше, они уехали прочь. На посту был Волкобой — по его виноватым глазам, я догадался, что он не смог удержать девушку словами, а применить силу — тем более…
— Искать отважную и в тоже время безрассудную беглянку в травах — дело практически безнадежное… Когда вернется — накажи ее построже, вождь. Мы не малые дети, что б поступать, как кому вздумается.
Черноног, очень серьезно сказал это и слегка смутился своих же слов. Свистун, ни к кому не обращаясь, произнес сквозь зубы:
— Как же… кому-то можно, именно так и поступать.
Сова покойно повернулся к нему и, чеканя слова, ответил:
— Кого имеет виду Свистун?
— Сейчас едем в форт. Все разговоры — потом! — я вмешался, видя назревающий скандал.
Мы скакали, бок обок, и индеец, улучив момент, спросил:
— Что произошло, мой брат?
— Она пришла ко мне ночью, Сова…
Он слегка улыбнулся:
— Ну, тогда все ясно. Она вернется, вождь. Первый раз для молодой девушки слишком много значит… Кажется, Свистун хотел оказаться на твоем месте?
— Не знаю. Да, возможно.
— Но предпочтение отдали тебе… Что ж, ты — вождь, этим все сказано.
— И ты так считаешь? Только потому, что я — главный? Ну, так вот, Сова… между нами ничего не было. Она ушла, когда я уже… не важно.
Индеец даже остановил пхая.
— Вот как? Не всякая девушка, решившаяся стать женщиной, наберется смелости отказать вождю. Но Свистуну, как бы там ни было, знать об этом не обязательно… а ты расстроен, мой брат?
Я не ответил шаману. Расстроен ли? Скорее — удивлен и раздосадован. Хотя… близость и запах, Пумы все еще не выветрились из памяти. И я не мог признаться, сожалею ли о случившемся. Или, о том, что не случилось?
Мы подъехали к стенам, на которых уже высыпали все обитатели селения — нас встречали криками радости! Я пригнул голову под аркой — сидя на пхае, запросто можно удариться лбом о дубовый навес! Следом, по двое и трое в ряд, въехали и все остальные. Под ногами, непривычно глазу, ослепительно сверкало белизной — еще утром прерии покрылись первым снегом…
Против ожидания, в форте никто о девушке не расспрашивал — все были ошеломлены появлением Бугая, рассказом о его скитаниях и счастливом спасении, а также вырученной им, Эве. Глядя на смущенную общим вниманием, молодую женщину, Туча хваталось за сердце и причитала:
— Ох, какая слабенькая! Ох, какая худенькая! Ну да ничего — мы тебя живо откормим! Док, сухарь ты этакий! Ты что, не видишь, как слаба несчастная девочка? А ну тащи сюда все свои снадобья! И идите вы все со своими советами, я уж, как-нибудь, сама разберусь, как мне дочку на ноги поставить! А кого ж еще? Она мне теперь, как дочь родная…
Она залилась слезами, поочередно обнимая зардевшуюся Эву, то Бугая, укоризненно отвечающего на ее внимание:
— Ма! Ну что ты, в самом деле! Ма!
Было очень трогательно видеть, их втроем — Бугая, нависшего горой над обеими женщинами, и их, то плачущих, то смеющихся от радости. Стопарь, глядя счастливыми глазами, улыбался в усы и весело приговаривал:
— Не… Нас так просто не перевести! А теперь-то, и подавно. Вот погоди, еще дождетесь — от такой пары, такие детки пойдут — богатыри! А что? Да! Дай только срок…
— Здравствуй, родной!
Я обернулся, протягивая руки, навстречу летящей мне в объятия, Нате. Она прижалась ко мне, и я обнял ее, чувствуя знакомый и такой волнующий запах родного тела…
— Пойдем. Мы и так заждались вас, на нервах. Что, да как… Дома все расскажешь. А что б сам не волновался — в двух словах о нас. В форте все спокойно, никаких происшествий нет, и вроде как не предвидится. Если не считать… ну скоро сам увидишь. Дар… Что с тобой?
В нескольких словах я описал ей ночное происшествие… Ната выслушала меня, слегка прикусив губу. Я умолк, подумав, что теперь надолго утратил доверие своей мудрой, маленькой женщины.
— Я знала. Как только ты промолчал, узнав, что она убежала в травы.
Она встала передо мной, запустила пальцы в мои волосы, не давая отвести взгляд:
— Не казнись. Что случилось, то случилось. Все равно, ты — мой. Только мой! И Элины. Но сначала — мой… А я так завидую ей!
— Завидуешь?
— Еще бы! Но ты ведь ничего не знаешь?
Она широко улыбнулась:
— Ты что, до сих пор не в курсе? Хотя, что я говорю!
Ната улыбнулась, сделав таинственный вид.
— Действительно, я же сама тебя увела со двора…
— Не понимаю, о чем ты?
— Сейчас, все сам увидишь! Но прежде, давай закончим это дело. Хочешь, я объясню тебе, почему она сбежала? Давай, присядем на минутку. Нет, не возражай… Ты так поглощен, нашими общими делами, многое просто перестал видеть. А что-то, возможно, и забыл. Хоть помнишь, как наш щенок стал большим?
Я представил себе подвал, жуткую ночь и невероятное перевоплощение Угара — забыть такое?
— А как ты, думаешь… Он стал, после этого, по-настоящему, взрослой собакой? Да, он вырос… в росте. Он изменился, превратился в могучего и сильного пса — но вырос ли, на самом деле? Вспомни его поведение! Разве Угар в те времена вел себя, как сейчас? Это теперь он стал матерым, даже неторопливым — как и положено взрослой и умудренной жизнью, собаке. Но еще почти год, после перерождения, у нашего щенка не имелось и малейших следов взрослости, как мы ее понимаем! Ведь тогда, он бы стал искать себе пару — инстинкт сильнее привязанности к человеку! А Угар лишь сейчас завел себе подружку, с которой и пропадает сутками напролет. Но тогда, в развалинах, никто из нас — ни ты, ни я, ни Элина, ни разу не видели, чтобы Угар искал самку, среди своих сородичей — собак. Почему?
— Ну… Он, все-таки, никогда не был в стае. Он мог просто не знать того, что положено взрослой собаке.
— Ты сам ответил, Дар. Взрослой… А он, только-только стал таким. Век собачий короток, меньше нашего. Любой пес становится матерым уже к двум годам. Правда, так было раньше! В новое время и новые сроки. Конечно, сейчас Угар уже не пребывает в прежнем, полущенячьем возрасте… Что, если его устрашающие размеры и сила появились у него слишком рано… как ошибка природы? А был он — просто, по-прежнему — щенок! А раз это возможно со зверем… ты понимаешь?
— О небо…
Я словно прозрел! От страшной догадки, у меня лицо покрылось испариной. Ната, все, поняв, обвила мне шею руками:
— Не вставай! Да, родной… Ты едва не переспал, более того — чуть не изнасиловал ребенка.
— Это невозможно… — у меня перехватило дыхание. Ната терпеливо продолжила:
— Я тоже видела, как она себя ведет с тобой, как разговаривает с другими жителями форта. Все ее поведение указывало на то, что она случайно одела одежды, к которым не была готова. Вспомни, как она играла с девочками? Разве так ведут себя взрослые девушки? Как прыгала от восторга, когда Стопарь принес из леса бельчонка? Так встречают старших с гостинцами только дети!
Я глухо застонал. Подумать только, что мог совершить человек, претендующий быть вождем и защитником долины!
— Я думаю, с ней случилось тоже, что и с Угаром. Такого никто не знал, все перерожденные менялись только внешне. Пума — первая из людей, ставшая взрослой по облику… но, по своему истинному возрасту — возможно, ей не более семи-восьми лет!
— Нет…
Ната не уловила интонации в моем голосе, и вновь заговорила о ночном происшествии:
— Я очень хорошо представляю, как это могло быть. Девочка, наслушавшись рассказов Джен, которая и понятия не имела, с кем делится, решила попробовать сама! Детский страх перед тем, что можно только взрослым, желание самой ощутить себя взрослой — не только как игру, которая для нее никак не кончится. Ручаюсь, она даже не сможет рассказать о себе — откуда она и где жила раньше. Почему она выбрала тебя? Это просто, ты — вождь. Любому ребенку льстит внимание старших, а ты — самый старший и главный из всех.
— Нет. Не поэтому.
Ната посмотрела мне в глаза:
— Тогда что?
— Я вспомнил. Все вспомнил… Она назвалась своим настоящим именем. Шесть лет назад я работал у одних богачей, у них была дочка — пяти лет. Она, как собачка, бегала за мной по всему коттеджу, интересуясь всем, что мне приходилось делать. Девчушка вела себя, как будто ей не пять, а все тридцать — настолько рассудительная и полностью самостоятельная… Она как-то пожаловалась, что у нее нет друзей — коттедж находился на охраняемой территории, и других детей за забор просто не впускали. Шутки ради, я сказал, что, когда она вырастет — стану ей другом, а если будет себя хорошо вести — и замуж возьму. Я пробыл там две недели, потом работа закончилась, и я уехал. Девочку звали Кристей… Кристиной. Мне и в голову не могло прийти, что это она…
— Зато она тебя узнала сразу…
— Будь, все, по-прежнему — ей сейчас могло бы быть одиннадцать-двенадцать…
— Но сейчас не по-прежнему. Ей, к сожалению, может и одиннадцать… а выглядит она лет на пять старше. И вести себя хочет соответственно.
Ната надолго задумалась. Мы оба молчали, потрясенные неожиданным открытием. Пума — или Кристина! — приехала сразу после нас, и сейчас находилась в доме Джен, прячась от посторонних глаз. Случай в прерии не мог пройти для нее бесследно — она должна вновь и вновь переживать свой ночной приход ко мне, едва не закончившейся непоправимым… Или, как это должно быть у детей — она уже все забыла, словно плохой сон?
— Идем к ней.
Ната поднялась.
— К Пуме?
— Нет. Тебя ждут совсем в ином месте. Идем наверх, на второй этаж.
Ната, таинственно улыбаясь, убрала полог, закрывающий постель Элины. Уложив под спину пару подушек, та нависала оголенной грудью над маленьким комочком…. Я вздрогнул, почувствовав, как забилось сердце:
— Родился…
— Сын. У вас сын, Дар.
Элина подняла голову и радостно посмотрела на меня.
— Здравствуй, любимый! Помнишь, что я говорила? Вот, не дождался! Попросился на волю — не смогла удержать…
Я присел на краешек.
— Как… он?
— Все хорошо, родной ты наш, — Ната поняла мою тревогу, опередив ответ молодой матери. — Не волнуйся. Он — как мы. Ничего иного… Ты рад?
— Более, чем!
Я поцеловал Элину, после чего привлек обеих женщин к себе.
— Осторожнее… Он только что уснул.
Элина заботливо укрыла крохотное тельце и повернулась ко мне:
— Нас теперь четверо. Ты веришь?
— Едва ли… нужно привыкнуть. Спасибо тебе!
Она счастливо протянула ко мне руки.
— Дар! Мой муж! И отец! Ты теперь отец — вождь, Серый Лев! А это — твой сын!
— Как я рада за вас… — Ната обняла подругу. — Как же я рада! Это твой сын, Дар. Твой и Элины!
Элина живо повернулась к ней:
— Нет! Он и твой тоже! Разве не так?
Ната успокаивающе взяла ее за руку:
— Конечно, Линка! О чем ты? Он мне больше, чем родной! Он — сама жизнь!
Элина вновь повернулась ко мне, спросив:
— Дар… Мы не решились без тебя, и Совы. Какое имя даст ему шаман?
— Шаман? — я задумался лишь на мгновение. — Нет. Не шаман. Это мой сын — я сам дам ему имя.
Словно услышав, о ком идет речь, тот неожиданно заворочался, и Элина тотчас кинулась к малышу.
— Дай его мне.
Она, чуть колеблясь, протянула мне почти невесомый сверток…
— Не бойся. — Ната успокоила подругу. — У него сильные руки. Ты сама знаешь…
— Идемте.
Я поднялся с постели, и, с ребенком на руках, вышел наружу. Гомон и шум во дворе сразу затих, все повернулись к нам. Сверкая непорочной свежестью, снег весело захрустел под ногами — я прошествовал к очагу и легко запрыгнул на край каменного обвода, опоясывающего привычное место общих собраний.
— Дар! Серый Лев!
Приветствующие крики разорвали наступившую тишину, и разбудили младенца. Тот вздрогнул, но не заплакал, а лишь изобразил морщинистым личиком что-то, похожее на вопрос. Я успокаивающе склонился.
— Не бойся… У твоего отца, действительно, сильные руки. Они не дадут тебя в обиду. А шум, который ты слышишь — это, всего лишь, шум…
Я поднял его над собой.
— Это — мой сын!
Крики на площадке возобновились. Люди селения толпились у очага — всякий желал увидеть того, чье появление стало надеждой и ожиданием каждого жителя долины.
— Это — мой сын. И он — человек! Не с жабрами, не с рогами, не в шерсти и без хвоста! Он — как все мы. А значит — мы не станем последними на Земле! И мой сын, будет один из тех, кто вновь заселит ее. Тех, кто вспашет и соберет урожай! Кто построит города и дороги! Кто возродит саму жизнь! И быть им — хозяевами на этой земле! Владельцами этих степей и равнин, рек и лесов, гор и полей! А раз так — я даю ему имя… Влад!
Громкие крики и рукоплескания вновь взволновали малыша — он опять вздрогнул и сморщился… но не заплакал. Элина быстро забрала его у меня, пряча от посторонних глаз. Ната счастливо улыбалась, приговаривая…
— Влад? Значит — Владеть? Что ж, понятно. Пусть будет Влад. Владик… Дик?
*****
На этом и заканчивается история, про первые дни, месяцы и годы нового мира. Мира, в одночасье превратившегося в руины, и вновь возрожденного… Того самого мира, от которого ничего не осталось — кроме нас самих. Совсем немного прошло времени с тех пор, когда внезапно и трагично закончилось все, что нас окружало, к чему мы привыкли и что считали незыблемым. Как же мы заблуждались!
Сколько нас сейчас? Мне сложно ответить — люди умирают от болезней, погибают в лапах хищников, и, что говорить — в схватках друг с другом. История повторяется, не смотря, ни на что… Снова сильные хотят править слабыми, снова жадные хотят иметь больше других. Я думал, подобные испытания научат людей, иначе относится друг к другу, заставят стать добрее… увы. Прошлое, похороненное в памяти, осталось живо в поступках и делах.
Сова — человек, первым встретившийся на новой дороге — относится к этому спокойно, лишь изредка вступаясь за тех, кого считает несправедливо обиженными. Он не разделяет моего убеждения, что в новом мире все равно будут жить по старым законам. Индейцу проще — его типи стоит далеко от людских поселений, и ему не приходится часто видеть глупых ссор или откровенного грабежа. Он считает, что каждый сам должен научиться защищать себя и тех, кто ему дорог — иначе человек просто не имеет права на жизнь. А значит, трусливый умрет. То, что люди могут быть еще и слабыми, Сова не признает… Бывает, я склоняюсь к его убеждениям, наблюдая как люди, владеющие оружием и не пасующие перед трудностями, пятятся перед более нахрапистыми и более жесткими. Мне тоже не понять этого — почему ты, уцелев в такой страшной катастрофе, можешь еще чего-то бояться? Кем бы ни был твой враг, какой бы мощью не обладал — не смей отступать, или ты перестанешь быть человеком! Сова в таких случаях проходит прочь, делая вид, что его это не касается. Мне же стыдно за этих людей, и я не могу пройти мимо… Может, потому я и стал вождем.
Наш форт — Сова называет его городом у скал! — сильно разросся. В роду Серого Льва теперь больше ста человек. Кто-то пришел из дальних селений, кто-то променял берега озера на бешеное течение Синей реки. Не раз к нам приходили из горных ущелий, дважды — из развалин города. Я ошибался, считая, что кроме меня и Наты так никого нет — развалины столь велики, что затеряться в них оказалось намного проще, чем казалось ранее.
Элина вся словно осветилась, разом став более спокойной и покладистой, а особенно — со мной. Молодая женщина расцвела особой, какой-то теплой красотой. И Ната, и я оберегаем ее, как можем, от любых работ — все силы нашей красавицы теперь уходят на Дика. Так называет нашего мальчика Ната, слегка переиначив имя Влад. Элина не противится, считая, что от своей подруги может получить только хорошее. Иногда я ловлю взгляды Наты, украдкой мелькающие в ее сторону. Нет, в них нет ничего плохого — они еще больше сблизились, вместе пережив все, что случилось с нами за эти годы — это другое… У Наты не могло быть детей, и я помнил об этом, зная историю искалеченной души нашей маленькой подруги. И когда Элина засыпала, уютно устроившись в закутке с малышом, мы с Натой начинали заниматься любовью, словно стараясь этим возместить невозможность забеременеть и ей…
Они обе чрезвычайно дороги мне! Маленькая и серьезная Ната, ставшая незаменимым помощником и мудрым советчиком, высокая длинноволосая Элина, с лучистой улыбкой бездонных небесных глаз, верная и бесстрашная… Возле нашего очага почти не бывает ссор, невысказанных обид и тяжелого молчания, когда одному становится в тягость присутствие другого. Нет, мы семья, единая в мыслях и желаниях, всегда готовая помочь другому, а если придется — и пожертвовать собой для этого.
Да и мы ли это? Где те, прежние мужчины и женщины, с отчаянием и ужасом, встретившие первые дни изувеченного мира? Где страх, заставляющий каменеть перед мордами невиданных зверей, где тоска, убивающая так же верно, как раны от клыков и когтей? Их нет больше. Из миллионов остались тысячи, из тысяч — десятки. А выжили — единицы… Но эти, выжившие и приспособившиеся к свирепым условиям наступившего времени, больше не станут слепыми и слабыми жертвами — даже если небо совсем упадет на землю! Мы научились драться, защищая свою жизнь и свободу, мы стали жестокими и беспощадными к врагам, мы обагрили руки в чужой крови — и горе тем, кто решится испытать на прочность последнее племя землян! Я не ошибся, мы — племя. Вся долина разделилась на семьи, семьи влились в рода, рода образовали союз, во главе которого стоит совет из нескольких вождей. Старший над ними — я. Вождь Прерий, как меня величает мой названный брат — Белая Сова. Патриарх — так шутит порой, Ната. Мое настоящее имя — Даромир. Но в долине я известен под иным. Серый Лев — так меня зовут, и под этим именем признали своим верховным вождем все жители долины, решившие строить новую жизнь.
Я стою на вершине скалы. Рядом, опершись на посох, смотрит на простор шаман — наш верный и преданный друг. К моему плечу прислонилась Элина — самая молодая мама в долине, и самая красивая — теперь уже не из девушек, но женщин племени. Она уверенно смотрит вдаль — как жена вождя, и как мать нашего сына, которого охраняют и нянчат самые надежные руки прайда. Это руки Наты, заботливые и нежные, порой даже слишком. Но мы не спорим — Дик, оказался первым из рожденных, после всеобщего горя, и весь род готов баловать и защищать малыша так, как если бы это был их собственный ребенок. Чуть ниже возлежит Угар — он огрузнел, стал еще крупнее и издали похож на медведя. Специально для пса мы соорудили широкую подвесную лестницу, опоясывающую всю скалу, у подножья которой раскинулся форт. Где-то внизу копошатся люди моего рода, исполняя повседневные заботы. Вечер. Солнце завершило свой круг, последние его лучи уже покинули двор, огороженный высоким частоколом бревен и боевых башен. Лишь здесь, на вершине, еще видно огненную багрово-желтую полоску, прячущуюся за неизведанными землями запада. Слабый, не по-зимнему тихий, ветерок развевает гриву Элины, несет прохладу на оголенные руки Совы, и успокаивает меня. Жизнь — продолжается.
*****
Мир стал иным. Я не был готов к нему, как не были готовы и все те, кого врасплох застали страшные события почти пятилетней давности. Но мы выдержали. Мы оставили свое прошлое. У каждого из нас — своя боль, своя история и свой след, который может прерваться в любой момент. Каждый загнал свою память в самую даль — чтобы она не вырывалась больше обратно, напоминая о том, как страшно, как кроваво и жутко все начиналось…
Иными стали и мы. И, несмотря на зловещие предсказания Вороны, на мрачный прогноз Стары — мы готовы. Готовы ко всему, что может преподнести нам судьба — и даже к тому, что увидела в своих снах полудикая таежная девушка. Мы не сдадимся просто так! Потому что мы — земляне! Мы — Прайд Серого Льва! И мы будем жить, даже в эту эпоху.
Эпоху — ОГНЕННОГО БОРЕНЬЯ!
Назад: Глава 24
На главную: Предисловие
