Глава 22

У ворот нас встретила Элина. Не обращая внимания на остальных, она прильнула ко мне, стараясь не придавить заметно выпирающий живот. Даже Ната осталась ей не замеченной — девушка спрятала лицо на моей груди…

— Как долго…

— Мы не были дома всего пару недель. Это долго?

— Очень! — Элина не разжимала объятий. — Мне теперь страшно оставаться одной… надолго.

Она, наконец, заметила стоявшую бочком Нату, и призывно протянула к ней руку:

— Иди сюда.

Девушки поцеловались. Ната погладила по животу подруги:

— Бьется?

— Еще как. День с ночью уже сейчас перепутал… покоя нет. Туча говорит — крупный будет. Как он из меня… порвет ведь? А кесарево, сейчас делать некому.

Ната успокаивающе прижала голову Эллины к себе:

— Не бойся. Док все может. Да и не понадобится это. Сама родишь. Все рожают — и ты родишь. Без ножа.

Элина вздохнула, но промолчала. Ната вскинулась, вспомнив:

— А что ты не спрашиваешь?

— Спрашиваю?

— Ну, да! Про цветок, с твоим именем!

Элина вопросительно посмотрела на меня:

— Простите… Столько забот свалилось, пока вас не было. Ты его достал?

— Да.

Я бережно вынул из сумки драгоценный мох и на ладонях протянул его перед собой.

— Вот. Это он и есть. Сейчас просто трава… Бутон закрыт и ничем особым не проявляется. Но когда раскроется — тот самый цветок и есть.

Элина тихонько провела пальцами по травинкам.

— Жесткий… Неужели, он? На вид — мох и мох… Даже, какой-то невзрачный совсем.

Она заметила тень, мелькнувшую на лице у Наты, и, извиняющем тоном произнесла:

— Не обижайтесь. Дура я… Живот растет, а голова слабеет. Спасибо вам! Тебе спасибо — милый мой. Муж…

Мы с Натой переглянулись — что с ней? Элина вернула мне мох и сказала:

— Пошли домой. Я вас столько ждала! И обед давно стынет — я суп сварила, а еще компот. Сама есть не хочу — а вас накормлю. А то все Туча, да Туча. Уже и забывать стала, как в нашем подвале сами готовили.

— С цветком что? Куда его?

Она пожала плечами:

— Ну… Посадить, наверное, надо? Или, засушим? Правда, как тогда увидим, как он раскрывается?

Стопарь, услышав ее слова, подошел поближе.

— У меня есть пара горшков, из первых, которые криво-косо получились. Для этого дела сгодится. Правда, не думал, что после всего, опять будем на подоконниках цветы высаживать. Никогда я этого не понимал!

— А у нас и подоконников нет. Так что, место еще поискать придется.

— В угол его поставь. А днем на солнце. Он и тень любит, и влажность, но от тепла тоже не откажется. Глядишь, выдержит какое-то время…

Совет Стопаря был исполнен в точности. Мало того, деятельный кузнец и огородник, сам наблюдал за его исполнением, указывая Элине, что и как надо делать. Девушка, получившая желаемое, не высказала особого восторга — возможно, просто перегорела… Но, когда он изъявил желание взять часть растения себе — просто, ради размножения! — грудью встала на защиту. Так мы и остались единственными обладателями чудесного цветка. И теперь, он, распускаясь по странному образу только вечером, освещал наше жилище как несколько свечей, причем свечей, играющих самыми разными оттенками света…

К сожалению, проблемы, о которых вскользь упомянула Элина, были не плодом ее фантазии. Монах, изрядно набивший нам оскомину при одном только упоминании, о его персоне, вновь напомнил о себе. Сторожевые заметили подозрительных чужаков в травах, к югу от форта — и немедленно сообщили об этом Элине. Она велела выяснить, кто это. Двое охотников отправились в травы — и обнаружили в степи «братьев». Встреча обошлась без стычки — послушники ордена решили убраться восвояси. Само их появление в непосредственной близости от нашего селения уже тревожило — памятное нападение и последующая смерть Алисы, никем не была забыта. И, хоть тот случай и был воспринят, как вина одного их особо ретивых последователей истинной веры, повторения подобного никто не хотел. Выслушав разведчиков, Элина приняла единственно правильное решение — в форте стали еще более внимательно смотреть за подступами к нашим границам, а в прерии никто не уходил, вплоть до нашего возвращения.

— Что они опять вынюхивали?

Ната задумчиво ходила по замкнутому пространству дома, и я, в конце концов, поймал ее за пояс:

— Сядь. В глазах рябит от твоего мельтешения.

— Не сегодня-завтра выпадет снег. В прерии станет, по-настоящему, холодно. Но, кроме того — все следы, какие останутся после охотников, будут видны любому, желающему узнать, сколько и куда пошло мужчин из числа защитников форта. А спрятаться поблизости, «братья» вполне могут. Научились…

— В снегу лежать? Это еще бабушка надвое сказала. Не лето — много не вылежишь. Да и Угар на нюх не жалуется — сразу даст знать, если чужие будут вблизи шастать. А вообще… К чему опасения? Мы уже показали людям, что может быть, случись новая вражда в долине. Дважды приходили в Озерный поселок, и, дважды — в последний момент я отказывался от резни! Третий может стать последним. Не думаю, что они этого не понимают. Я отправлю Чера в селение — пусть спросит напрямую, что затевают в ордене. Если там не знают — все это пустое. Без поддержки извне, Святоша ничего не может. Нас уже сейчас больше, чем всех его послушников, вместе взятых. А еще придут все, кто дал слово быть под покровительством форта.

— А если знают?

— Ната… Мы их от чумы вылечили — какая бы короткая память у людей не была, но, не настолько же?

— Если бы так…

Эти события стали для меня неприятным сюрпризом — казалось, что после всего, благоразумно переселившийся подальше от форта, Святоша уже никогда не осмелится бросать камни в нашу сторону. Но я ошибся. Он — осмелился. Как нам говорили скитальцы прерий — в своих проповедях, монах, уже не стесняясь, призывал долину к новой войне. Именно, войне, с нами — как с еретиками и вероотступниками. Мы считались обиталищем дикарей, наславшими(?) на долину чуму и все прочие напасти. Дружба с Совой расценивалась как преступление — монах столь яростно ненавидел последнего, что клеймил индейца едва ли не чаще, чем форт. И, самое, удивительное — ему внимали, и даже — верили…

Долина разделилась на друзей форта, тех, кто колебался в выборе, и явных сторонников монаха. Впрочем, многие — как при банде! — предпочитали выждать и не вмешиваться, во все более нарастающее напряжение между обеими сторонами.

Первым не выдержал Святоша. Он появился на последнем празднике Мены, во главе целой свиты, из вооруженных до зубов, рясоносцев. В своей очередной истерии, брызгая слюной, с полубезумными глазами и пеной, слетавшей с перекошенных губ, он обрушился на нас, призывая на форт все несчастья и беды, которые только могла придумать его изощренная фантазия. Само собой, очередная проповедь закончилось призывом немедленно покарать отступников от единой и единственно справедливой веры, поборником которой он себя назначил. Дошло до того, что даже смотреть в сторону запада, где находился наш форт, было грехом!

По убеждению проповедника, это несло заразу и ересь в ангельские души людей, выбравших местом своего обитания храм, а также близкий к нему поселок. Мы диву давались — дар убеждения у Святоши оказался на непостижимой высоте! Казалось бы — всем известно его предательство во время войны с бандой, трусость, проявленная при эпидемии, даже плохо скрываемая (и уж совсем не святая!) страсть к девушкам — а нет, все равно! Стоило монаху собрать вокруг толпу желающих — и он, с таким неистовством, такой верой убеждал людей в своей правоте, что бывшие наши друзья едва ли не за вечер, становились, чуть ли не врагами…

Вскоре нам уже стало опасно просто появляться в травах — вполне можно получить стрелу в спину. Как ни дико, но первым вновь пострадал Док, более всего пекущийся о мирном решении вопроса. Не помогло ни то, что он был самым желанным гостем во всех стойбищах долины — он единственный носил тяжелую ношу врача; ни его участие в походе в горы, в поисках целительного средства от чумы. Двое парней из Озерного поселка, встретили Дока на тропе, ведущей к водопаду, где он собирал очередную порцию лекарственных растений. Они преградили дорогу нашему старику, некоторое время издевались и всячески оскорбляли его, а когда он попробовал что-то возразить — ударили копьем в грудь. Рана была скользящей, почти не значимой и не опасной — но это был вызов! Поведение этих придурков, ясно дало понять — жителям селения, столь долго опекаемого «монахом», чужда и память, и самая обычная благодарность. И в отношении старика проявлена вся степень ненависти к нам.

Волос с Черепом специально выследили нескольких мужчин из числа озерных, внезапно появились у их вечернего костра и демонстративно побросали в него все их оружие. Среди ошарашенных и испуганных охотников, застигнутых врасплох и не ожидавших нападения, возникла настоящая паника. Они сгрудились, как стадо, даже не пытаясь оказать сопротивления. Хотя их было восемь — против двоих наших.

Потом Волос встал напротив того, кто, по описанию Дока, поднял на него руку, и отвесил последнему такую затрещину, что тот отлетел в жесткую траву, выплевывая несколько разбитых зубов. Череп — страшный из-за своего уродства, наводящий ужас без всякой боевой раскраски на лице, прошипел остальным в своей обычной манере:

— В следующий раз — скальпы.

Никто не осмелился ничего возразить. Волос плюнул в костер, древком

копья опрокинул и разметал приготовленный ранее ужин, и наши воины исчезли так же внезапно, как и появились. Слухи, как о первом, так и об втором происшествии, сразу облетели долину. На некоторое время все затихли — в селениях с тревогой ожидали новой схватки, грозящей унести немало жизней в прерии. Орден, как бы мы к нему не относились, состоял не из уголовников — там собрались одни единомышленники, как и мы, научившиеся выживать в нелегких условиях нового мира. И оружием они владели нисколько не хуже… Эта война вряд ли бы стала повторением предыдущей — Святоша прекрасно знал долину, а его послушники могли вести партизанские действия, пользуясь нашими собственными приемами. И им тоже нечего терять…

Погода становилась все хуже и хуже. Частые ливни превратили прерии в малопригодное для обитания место. Ночные заморозки сковывали растения, превращая их в фантастические ледяные скульптуры, резко сократилось число животных — охотники днями напролет могли бродить в травах, в поисках добычи, но так никого и не обнаружить. Коренья, ранее служившие пищей для тех, кто не мог обеспечить себя иной пищей, было уже невозможно выкопать — земля за ночь промерзала, превращаясь буквально в камень. Жить стало трудно…

Мы ждали самого радостного — и самого тревожного события, волновавшего весь форт. Элина вот-вот должна была родить, от нее ни на шаг не отходили Ната и Зорька, а Доку я сам запретил покидать дом, памятуя о последней встрече с соседями.

Из Предгорий пришли несколько посланцев. Им, первым принявшим на себя удар бандитов, не по нутру были распри, имевшие место в долине. Впрочем, они не радовали никого — люди не хотели даже думать о том, что из-за каких-то разногласий может вновь пролиться человеческая кровь. Посланцы обратились и ко мне, и к Святоше. Результатом увещеваний стало то, что я согласился встретиться с нашим врагом и попытаться решить все споры миром. Тот тоже дал свое согласие на встречу, но выдвинул много встречных и практически неприемлемых условий: Я должен был прийти в Озерный поселок один, без оружия, и перед разговором публично покаяться в грехах! Лишь тогда Святоша соглашался выслушать меня и, может быть, даровать свое прощение. Что и говорить — все понимали, что это обыкновенная издевка…

Вместе с тем, надо было что-то решать — стычки в лесу и ближайших степях становились все более частыми. Науськиваемые монахом, жители некоторых селений, постоянно задирали наших, ломали силки на зверей, а порой и просто крали уже пойманную в них дичь. Лишь мое нежелание удерживало все более свирепеющих охотников от применения оружия.

Зима приближались стремительно. Мне приходилось напрягать голову, над подсчетом провианта, достаточного для прокорма такого большого количества людей — население форта перевалило за сто человек! По количеству мы оказались на первом месте среди всех людских поселений — а вместе с нашими друзьями, из стойбища Лешего, и прочих — под «знамена» Серого Льва могла встать половина всех жителей прерий. Но другая половина, так же могла принять сторону монаха — и тогда, в крови захлебнулись бы вся долина…

Люди продолжали приходить — и строительство пригодных для их обитания, домов, практически не прекращалось ни на один день. Поле Стопаря перестало радовать прежним урожаем — с него собрали все, что можно, набив ранее выкопанные хранилища до отказа. В одном из таких подвалов была свалена картошка — по нашим расчетам, только она могла поддержать все население форта в течение трех-четырех месяцев. Не будь эти корнеплоды таких размеров, что нам приходилось выкапывать их целой толпой, и о подобном можно было только мечтать. Изменение всех растений — в том числе и прежних, сельскохозяйственных культур! — просто спасало людей от голода.

И все же, пока одним из самых главных продуктов, оставалось мясо. Заготовки, способные помочь выжить такому количеству народа, не могли состоять только из растительной пищи. Чер и Ульдэ, Сова и Свистун, Пума и Джен — все они сбивались с ног, выискивая в прерии следы редеющих стад. Былое изобилие животных закончилось — сказалась и эпидемия, унесшая сотни голов скота, и непомерная жадность, и нерасчетливость самих охотников. Едва научившись пользоваться луками и стрелами, мужчины и женщины буквально выкашивали все живое возле своих стойбищ. Звери уходили от опасного соседства вглубь низин, но там их поджидал не менее страшный враг — стаи собак, волки и чудовищные крысы. Итогом стало заметное оскудение прерий…

Мы тратили драгоценное время и силы, в трудных попытках как следует приготовиться к зиме. Зато Святоша, прекрасно сознающий наши проблемы — он и его братия больше зависели от рыбных уловов, и потому не волновались насчет охоты! — мог выжидать и нападать в нужное ему время. Рясоносцы почти не покидали орден, все более совершенствуясь в боевом искусстве, а жители самого Озерного, забыв совесть, были готовы взяться за оружие и по призыву новоявленного монаха вновь накинутся на форт…. Только высокие стены и решимость его защитников удерживала монаха от такого шага. Но надолго ли? Казалось, столкновение неизбежно и скоро вся долина будет вновь полыхать в огне междоусобной войны…

— Больше ждать нельзя! — Ната выступила на собрании, которое обычно проходило у нас в конце каждой недели. — Охотники не могут спокойно преследовать зверя! За ними, как голодные волки, всегда бредут люди с озера. Мы не можем ходить в лес — там уже дважды видели несколько братьев ордена. У меня не укладывается в голове — как они могли все забыть?

— Все знать, что должно быть. Все молчать. Что ж, тогда снова сказать я, — Бен оперся на копье и мрачно продолжил — Никто не хотеть новый война. Это есть смерть, есть убийство. Кто предложить лучше? Кто знать, как надо поступить этот ситуаций? Святош нам враг, нет пример… нет примерим…

— Непримиримый… — тихо подсказала Салли.

— Да. Непримирим! Он хотеть война! Он не пугаться кровь! В долина нет два вождя — он хотеть быть один! Пока у нас есть Дар — Святош будет враг форт. Пока там есть Святош — мы будем враг озеро, враг храм! Должен остаться один!

— Легко сказать… — Анна тихонько подала голос, и Волкобой быстро прикрыл ей рот своей ладонью.

— Я хотеть знать! Почему этот свят. святый?

— Святоша.

— О, да! Святоша! Почему он нас ненавидеть? Мы всегда помогать люди поселок, мы выручать их от бандит, наш вождь убить лев-людоед! Это все забыть? Где быть Святош, когда все болеть? Почему он не слышно, когда нас драться? Я помнить! — Бен сжал кулаки так, что черные пальцы слегка посветлели от усилия. — Когда люди Клана появиться в селении, они всех оскорблять! Бить Бена, бить Салли — Святош нет, заступить за нас! Мы прийти к Дар! Прийти к Ната, к Элина! — он кивнул в сторону молодых женщин. — Они нас принять, накормить, помочь! Они нет говорить слова о небе — они просто вести себя человек! Нет, молитва, нет обряд — просто быть человек! Святош говорить много грязный слов о жены вождя! Это слова — грязь на весь форт и все женщины форта! На Салли! На Лада! На Туча! На все прайд Серый Лев! Если мы снова терпеть такой слова — нас смеяться все люди долина! А потом опять каждый сам себе? Потом право иметь сильный — и конец всему? Так быть нет! Мы должен идти поселок, идти храм, и сделать конец эти речь! Святош быть мертв! Или мы — или Святош!

Выступление Бена, редко говорившего много, и столь ожесточенно, все выслушали угрюмо, но ни одного голоса против не последовало — люди поддерживали правоту и решимость доведенного до кипения, мулата.

Ната посмотрела на меня. Я понял ее молчаливый вопрос. Мы уже говорили с девушкой на эту тему — все мог решить поединок. Но, почти не сомневаясь в моей победе, Ната допускала, что это может и не решить всех проблем — так, увидев, что их лидер пал от руки Серого Льва, люди монаха затаят ненависть, и со временем она опять выплеснется наружу. У монаха уже давно появились последователи, так же ловко научившиеся небесными карами мутить души людей…

— Сделаем последнюю попытку. Видит небо — я не хочу вражды между селениями, из-за глупых вопросов веры и образа жизни. Всем хватит места в прерии, а мне не нужна власть над долиной. Хватит прайда… Даже сейчас я считаю нужным попробовать решить наши споры без кровопролития. Мы собирались предложить Озерным наши изделия — Стопарь выковал немало нужных вещей. Пусть Черноног, собирается в поселок, на праздник Мены. Вместе с ним отправится Зейнаб — она просилась повидать Раду, а также Свистун. Он знаком со многими вождями востока, вот и узнает их настроение…

Я выполнил свое решение. Следопыт получил увесистый мешок железных поделок, пару пхаев для перевозки груза, наказ выяснить положение дел — и отбыл.

Форт жил своей жизнью. Мы проверяли закрома, заготавливали топливо и сено, спешно копали полуземлянки для новоприбывших — дел хватало. Черноног пришел через шесть дней, злой, усталый и очень голодный. И — один… Едва за ним закрылись ворота форта, как он сразу обратился ко мне.

— Мир в прерии закончен! Святоша снова хочет крови!

Все, кто слышал его взволнованные слова, встрепенулись и стали подходить поближе.

— Чер, не горячись… Что произошло?

— Дар, ты посылал нас в поселок, узнать, когда будет праздник Мены. Мы ничего не смогли узнать — Святоша своим решением отменил все праздники! Этот чокнутый монах снова решил мутить народ, про нас несет невесть что, а про тебя — особенно!

— В поселке заверяли, что ему обратно нет дороги… Или — врали?

— Я не знаю, — Чер выпил предложенный ему ковш, перевел дух и вернулся к рассказу:

— По нашему примеру, они устроили возле селения что-то вроде заграждения. Не стены, конечно — это им не по силам, но тоже прилично. Камни, кустарник, деревья приволокли… В общем — нормально. И пара входов-выходов имеется. Нас впустили, но на этом все и закончилось. Везде стоят эти… Рясоносцы. Нам не разрешили отдохнуть, отказали в воде и ночлеге. Более того, Святоша распорядился отобрать и все наши товары, что мы принесли в поселок для обмена!

— Что?

Мы переглянулись со Стопарем — наглость новоявленного «святейшества» уже переходила все разумные пределы…

— А гости… Ладно, поселок — там предательство, обычное дело. Но в доме охотника были пришлые из прерий? Неужели, никто не вмешался?

— У них больше нет дома охотника! Святоша приказал его снести!

У меня заскрипели зубы от ярости. Во всех стойбищах, во всех поселках и кланах, строго соблюдался не писаный закон, принятый на общем совете — любой путник мог и был вправе рассчитывать на кров и пищу, если необходимость заставляла его прийти к людям и попросить об этом. Непогода, неудача на охоте, случайная травма или ранение могли застигнуть врасплох любого! Выходка Святоши была направлена против всех жителей прерий!

— Это не все, вождь, — Черноног, отер пот с лица. — Далеко не все. Он хотел нас задержать… Взять в плен и с помощью этого начать с тобой торг.

— Знакомо. Один такой уже пытался… Вы бежали?

— Да. Эти монахи не умеют так быстро бегать, как мы. А за Хорсом не угонится даже самый быстрый бегун. Я оставил его за поселком — не хотел раньше времени пугать людей видом пхая, когда сбежал — сел на коня и люди монаха сразу остались позади. Но Свистун и Зейнаб остались у них. Святоша позволил себе оскорбить тебя, вождь. Он сказал… — охотник бросил взгляд в сторону притихших Наты и Элины.

— Говори!

— Он назвал их похотливыми сучками, Элину — матерью будущего ирода, а Нату — шалавой, которой посчастливилось стать твоей подстилкой! Он обзывал всех наших женщин! Ладу и Анну, Джен и Салли! Всех! Когда я хотел его оборвать — меня скрутили, повалили на землю и связали. Нас разделили — где Свистун и Зейнаб, я не знаю. Через час после этого я смог распутать узлы и сделал подкоп, после чего бросился сюда. Дар! Терпеть больше нельзя!

Элина поджала губы, и я увидел, как на них появились капельки крови — признак очень нехороший, свидетельствующий о крайней степени возбужденности у девушки.

— Он и про Зорьку кричал…

Я недобро усмехнулся. Сова находился в форте, но в данный момент был на берегу, как раз вместе с юной подругой…

— Шлюха и тварь, которой уготовлен костер, как и ее наперснице.

Я кивнул Черепу, молча слушавшему нервные слова следопыта. Тот резко встал и жестом позвал Ладу, стоявшую поодаль. Черноног отрицательно мотнул головой:

— Не ходи туда один, вождь. Люди поселка уже забыли, кто убил льва и спас их от смерти в пасти людоеда. Святоша убедил их, что это не ты, а его молитвы избавили их от напасти…

— Один? Нет, Чер. Я не собираюсь идти туда один. Сова давно призывал меня покончить с монахом. Что ж, пора и мне прислушаться к его словам. Я мог сносить эти оскорбления, пока был даром, но вряд ли стану терпеть, став Серым Львом! Святоша не понимал, когда лаял в сторону форта — вождю прерий не пристало сносить унижения его людей! Туча! — я резко повернулся и на ходу стал отдавать распоряжения. — Найди детей и присмотри за девочками. Стопарь — собери всех мужчин, кто находится в форте. Волкобой! Ты помчишься на Урагане в селение Лешего — скажи ему, что я иду в поселок у озера. А после — в храм! И вернусь лишь тогда, когда скальп монаха будет висеть на наших плащах! Волос… спустись на берег, позови индейца. Вряд ли он откажется пойти с нами! Ната! Форт возлагаю на те…

— Я пойду с тобой! Если ему суждено пасть от твоей руки, я хочу это видеть.

Ната так поджала губы, что я не решился возразить…

— Святоша так давно хочет твоей смерти, что я и сама стала желать крови. Убей его — и в прерии наступит мир!

— Он хочет смерти для всех нас, Львица!

Черноног, преданно посмотрел на Нату. Она с удивлением повела плечами:

— Львица?

— Да! Здесь, — он обвел руками, как бы указывая на форт. — Давно зовут тебя этим именем. Ты — жена вождя, и ты такая же, как он! Ты достойна этого имени!

— Ладно. Бен! Пока нас нет — форт на тебе!

Мулат только кинул взгляд в мою сторону — уже не первый раз я поручал ему безопасность наших жилищ, твердо зная подготовленность инженера в делах обороны форта. Сейчас мне вновь требовались все, способные носить оружие — а Бен в этом отношении являлся не самым лучшим вариантом. Зато стены селения будут в надежных руках…

— И эти идиоты опять ему верят! Почему?

— Тебя хотели убить?

— Меня хотели убить. — Чер подтвердил нашу догадку. — Но охотники поселка не такие, как мы. Они чаще сидят на берегу, предпочитая спокойную ловлю травам прерий. И они стали неповоротливы, как те утки, которых они выискивают в зарослях.

— А рясоносцы? Ты видел их вблизи. Как они? Сколько? Мне помнится — их оставалось тридцать-сорок человек. И половина едва носила ноги после болезни.

— Их чуть больше. Человек пятьдесят. Но без женщин.

— Да? Он решил сделать их скопцами? В наших условиях, такое даже придумать трудно… Что ж, пятьдесят, значит, пятьдесят. У Сыча было втрое больше. Или — вчетверо. А мы их уложили.

— Но Святоша хитрее! Зачем он стал затевать ссору перед Меной? Это неспроста! А если он задумал ловушку?

Я задумался. Чер мог оказаться прав — действительно, с какой стати монаху искать ссоры, не сулящей ему почти никакой выгоды? Или, он надеялся, что я опять все спущу на тормозах? Но тогда, он здорово ошибся… Мне вдруг захотелось вновь ощутить упоение смертельной стычки, тяжесть ребристой поверхности рукояти меча в руке, услышать знакомый свист боевых стрел — и я даже вздрогнул, так явственно увидев падающие вокруг тела врагов!

— Что с тобой? — Ната встревожено смотрела мне в лицо.

— Так. Задумался. Все собрались?

Вокруг нас толпились мужчины, все вооруженные и готовые к дальнему переходу. Сова — он уже вернулся, предупрежденный гонцом — поправлял на спине знаменитую палицу, Череп поигрывал рукоятями томагавков, а Чер оседлал всех пхаев — всадников насчитывалось восемнадцать человек. Одного жеребца он оставил для меня — и я подошел к нему, намереваясь вскочить на спину коня, чуть ли не с тем же эффектом, какой доводилось видеть в ковбойских фильмах…

— Вперед!

Док за спиной медленно произнес:

— Это война? Снова? Значит, смерть, кровь, слезы… Неужели мы дожили до того, что станем убивать друг друга, как это было до нас….

Он не договорил, но мы поняли — прошлая история человечества всегда писалась на полях сражений, и было похоже, что новая, наступившая, ничем не отличалась, от прежней.

— Не война. С кем воевать? С орденом? Они сами прекрасно знают, чем это грозит. Мы едем закончить это спор. Нападки Святоши, так рьяно желающего прибрать власть над душами людей, неприятны, но нам, до некоторых пор, далеки и потому не столь заметны. Теперь же, столь явное пренебрежение к моим словам, да и прямая угроза жизни наших людей, более не может быть незамеченной. В долине не должно быть двух правителей. Мы едем… Мы едем остановить монаха.

— Ты едешь убивать.

Док холодно бросил обвинение и повернулся. Я пожал плечами.

— А, если и так? Мое желание — в ответ на желание Святоши. Посмотрим, кому повезет больше.

Леший присоединился к отряду в Черном лесу. Исхоженный нами вдоль и поперек, он больше не заключал в себе тайн, прежде пугающих нас причудливостью его обитателей. На стоянке горело два костра — люди готовили себе пищу. В кустах и на ветвях деревьев перекликались птицы, по толстенным стволам мелькали быстрые белки, ничего не боящийся еж прошагал прямо через лагерь — его размеры и вздорный характер позволяли ему не опасаться нашего нападения. Высоко над головами промелькнула тень гигантского коршуна — он лишь немногим проигрывал горному орлу в размерах, будучи столь же свирепым и бесстрашным охотником. Здесь мы могли не опасаться — ветви и высокая трава не позволяли ему спикировать вниз. Но в прерии, неосторожный мог поплатиться жизнью…

Выставленные дозорные доложили о приближении нескольких человек, со стороны севера. Мы мигом рассыпались полукольцом — и через несколько минут опускали вниз уже изготовленные для стрельбы луки.

Травник — это был он! — увидев столь явные признаки надвигающееся бури, только покачал головой:

— И все же, это претит многим, — он медленно поднялся с места. — Одно дело, поднять народ на борьбу с бандой, чье появление стало гибельным для любого из нас, совсем иное — сражаться с теми, кто совсем недавно являлся твоим соседом, помогал при общих охотах и сидел за одним костром. Пусть и с затуманенными мозгами… Другой выход есть?

— Ты знаешь? Вот и я — нет. А продолжать это до бесконечности — нельзя. Вождь в прерии должен быть один.

— Если бы я тебя не знал — сказал, что ты помешан на жажде власти. Так — Дар не говорил…

— А я с некоторых пор еще и иное имя ношу. И власть эта, не мне одному нужна. Да и не власть, собственно — а покой. Знание того, что и я, и мои люди, и все мои друзья могут спокойно бродить по долине, не опасаясь ножа в спину. Если для этого надо прикончить одного монаха — значит, его надо прикончить. Я так долго не хотел прислушаться к мнению Совы, желающего сделать это уже давно, что чувствую себя виноватым в своем упорстве. И заметь — сколько раз мы предлагали Святоше мир? Не мы — он хочет свары.

— Это не твоя война…

Я кинул на Травника недоуменный взгляд. Он выдержал его и повторил:

— Не твоя… Хоть и ваша. Меж Святошей и вами есть только один камень преткновения. Вопрос веры. Вы — вроде отступников и даже еретиков, полудикарей. А он и его орден — типа, самим небом призваны сохранить исчезающую религию. Вы — можете договориться. А Веры — нет. Мира не будет. Убей Святошу. Я согласен. Но! — он сделал небольшую паузу. — Не сам. Не твое имя должно быть связано с его смертью. Больше, чем тебя, он ненавидит Сову. — Травник метнул острый взгляд на индейца. — И этому есть объяснение. За кем будущее? За старой верой, или, за язычеством шамана? Мне и моим людям больше по душе вообще обойтись без всего этого… но мы — не все. Пусть шаман доведет до конца то дело, какое висит на вас столь тяжким грузом. Если он проиграет… Что ж, тогда монах воспрянет и будет еще громче призывать гнев божий на ваши головы. И тогда уж войне точно быть. Но, если Сова убьет монаха — все решат, что это новое время отвергло старые понятия, ценности, и — веру! Ты согласен с моими словами?

Я обернулся к Сове:

— Что скажешь? Я сам хотел принести его скальп домой, но… Травник во многом прав. Твое мнение?

Сова скупо усмехнулся:

— Мой брат сомневается во мне? Шаман убьет Святошу! А если нужно — он сделает это один!

— Ты хочешь идти туда сам? Без нас? Это недопустимо. Я не сомневаюсь, что они могут согласиться на поединок… но, вряд ли — сохранят свое слово полностью. Нет веры ни самому Святоше, ни его братии.

— Один из нас должен расстаться с жизнью, мой брат. Ты сам говорит об этом. Дар был глух к словам индейца, когда все можно было решить одним ударом. Он устал от войны, не хотел новой крови в прерии. Теперь Серый Лев готов вырыть топор войны? Я вижу — мой брат был готов всего пару минут назад! Но, слова Травника поколебали его уверенность — хочет ли он этого и дальше?

Я потупился… Одно дело — убить, всем обрывшего монаха, и совсем другое — развязать новую резню.

— Нет… Он сомневается. До сих пор. Ну, что ж, хорошо. Умрет один из нас — не случится общей бойни. Мой брат может мне верить — Сова, недаром, столько времени бродил среди людей долины. Да, в долине есть такие, кто слушает лживые бредни этого свихнувшегося «праведника». Но есть и другие — и вольный воздух прерий им важнее всех небесных кар. И ради них — Белая Сова, шаман, бросит вызов монаху!

— Но…

— Я согласен с Травником. Убить Святошу должен не ты. Нельзя, чтобы смерть Святоши была на твоих руках, вождь! Я буду драться с ним! И я убью его. И помни — если это сделаю я! — люди увидят, что схлестнулись старые порядки и новые обычаи, свобода и воля против ханжества и бессмысленной веры.

— Сова, люди хотят верить, хоть чему-нибудь, многим религия, пусть даже от такого священника, как Святоша, это луч света среди общей тьмы.

— Если религия станет сильной — она начнет убирать всех и все, что не вписывается в ее догматы. Ты подставишь свою шею ножам братьев ордена? Или позволишь им увести твоих девушек?

Мы ушли в ночь. Сова судорожно сжимал в руках свою палицу. Я видел — сама смерть в облике индейца шла к логову обезумевшего от ненависти монаха…

Наши опасения насчет подготовленности «рясоносцев» к предстоящим стычкам полностью подтвердились — возле селения разведчики обнаружили два секрета, по три человека в каждом. Место у обоих было выбрано очень удачно — засевшие в почти неприступных схронах, дозорные ордена и селения могли обстреливать всех, кто намеревался подойти к поселку со стороны леса. Но и перед ними были, не вылезшие из шахты, ошалевшие от свободы, бандиты…

Череп змеей прополз между камнями и сухими ветками, не пошевелив ни одну из них, взметнулся во весь рост, над сторожевыми — и два страшных томагавка заплясали в его руках…

Мы быстро подбежали — двое убитых и один тяжело раненный послушник лежали в крови, не успев даже приготовить оружия для отпора. С бывшим спецназовцем шутить не приходилось… Да и бывшим ли? Наша жизнь как-то не располагала к спокойствию.

Второй пост так быстро преодолеть не удалось. Они услышали возню и крики погибающих, и в сторону охотников форта полетели первые стрелы. Надо сказать — не без успеха. Волкобой схватился за руку — его зацепило вскользь, и он зажимал рану ладонью. Джен получила болт в ногу — и вскрикнула от боли. Тяжелая и короткая стрела пробила ей кость — рана очень тяжелая и в походных условиях, трудноизлечимая. А Док, игнорируя все призывы, остался в форте. По его собственным словам — не хотел участвовать в смертоубийстве…

Сова и Чер обошли пост со стороны озера, Ульдэ и Власта отрезали дорогу к поселку — бежать им стало некуда. Но сторожевые никуда не собирались. Вместо этого, они подожгли заранее приготовленный костер — научились у нас! — и в небо взмыл густой столб дыма. Все поняли — в селении мигом догадаются о происходящем на его подступах.

— Кончайте. Нам не они нужны.

— Оставим их невредимыми — ударят в спину!

— Травник! Окружи их и не дай выйти наружу. Мы идем в поселок.

Он кивнул и сделал знак своим мужчинам. Те рассыпались цепью, и через минуту пост был надежно отрезан от любой возможности его покинуть. Я позвал Сову:

— Шаман! Нас ждут в храме!

— Хао!

Отряд вновь сосредоточился в одном месте, и вскоре мы оказались перед неуклюжим ограждением, отделявшим нас от перепуганных жителей Озерного поселка.

Казалось, совсем недавно, мы с индейцем прятались в тех самых кустах от озверевших уголовников Сыча, так же преследуя и выслеживая зазевавшихся зэков. И тогда, никто из нас и подумать не мог, что подобную охоту мы готовы повторить для самих жителей селения… Но, это была не наша вина.

Череп вопросительно посмотрел на меня; По его приказу, многие уже приготовили стрелы, обмотанные быстро воспламеняющимся составом, из смеси жира и вытопленного масла. Еще миг — и они взметнутся над поселком, превратив его в один полыхающий костер! Я опустил руку вниз — мы пришли не за этим…

— Выходи, монах! Вождь Серый Лев, пришел сюда! Выходи!

Наши мужчины на все голоса заулюлюкали, засвистели, и на куцых стенах появились встревоженные и готовые к отпору, жители поселка. Среди них мелькали рясы послушников — эти были более быстрые, готовые как к предстоящему штурму, так и контратаке.

Послышался встревоженный голос монаха:

— Вы видите — они здесь! Я предупреждал вас! Именем всевышнего, я призываю взяться за оружие и отбить нападение нечестивцев! Да разверзнется под их ногами земля, да прольется на головы пепел и прах… Стреляйте в еретиков! Стреляйте!

— Заткнись.

До схватки оставался лишь миг — и мы, как по команде, повернулись в сторону внезапно появившегося перед воротами, Дока. Он отвел руку попытавшегося его удержать, одного из братьев, поднялся на бруствер, и уже оттуда, хорошо видимый как нам, так и тем, кто стоял на стенах и позади них, громко произнес:

— Дождались? Кто призывал к новой резне и кровопролитию? Кто хотел увидеть головы отступников на этих кольях? Вы? Святоша? Вот эти головы — перед вами! Но они на собственных плечах! А вот ваши, вполне могут оказаться сняты, вместе со скальпами! Все еще хотите войны? Здесь собралось более двухсот человек, и силы примерно равны… Только, что потом? Что — после? Зальете эти стены своей и их кровью, завалите собственными телами — а дальше, что? Что, я спрашиваю? Для того мы вытаскивали вас из лап черной смерти, чтобы потом подставить под ножи и топоры другой? Кто первым хочет сдохнуть?

Он не говорил — кричал. И так невероятно было увидеть и услышать, всегда сдержанного и спокойного лекаря, с перекошенным лицом, что все — и нападающие, и обороняющиеся, словно застыли на своих местах…

— Кто? Сколько вам всем еще нужно смертей? Весь мир уничтожен, вся планета! Нет никого, кто бы мог сказать — все мои остались живы! Никого! И каждый! Каждый уже похоронил своих родных — если не наяву, то в своем сердце! Мало? Вам надо довести эту бойню до конца? Тогда зачем вы вообще, выжили? Кому вы нужны? Сама природа позаботилась о том, чтобы последние из людей исчезли на этой земле! С Того Дня, еще ни один человек не появился на свет — но все только умирали! Желаете помочь ей в этом? Ну, тогда — вперед! Режьте друг друга, стреляйте! Или…?

Он сурово смотрел на всех, переводя горящие глаза то на одного, то на другого охотника, или послушника. Этот взгляд прожигал насквозь, многие опускали головы…

— Вроде, успели? Без нас танцы не начались?

Я обернулся — Змей, собственной персоной, а с ним еще пятеро дружков, кучкой встали за моей спиной. Бывший зэк держал в руках массивный арбалет, стрела из такого могла запросто пробить даже панцирь черепахи, которыми некоторые из охотников пользовались, как щитами.

— Ты откуда?

— Знаю? А я и не знал вовсе… Так, случайно мимо проходили. К вам, к слову, шли. С солью. Шум услыхали, вот, посмотреть решили…

Я кивнул. Так оно было, или нет — лишние руки помешать не могли. Даже — такие… Тем временем, Док, пользуясь моментом, продолжил свою речь, обращаясь больше к жителям поселка, чем нам.

— Так что вы хотите? Жить? Умереть?

По гулу голосов, ответ был понятен даже нам, стоявшим на отдалении от основного места событий.

— Значит, умирать никто не хочет… Но, что тогда делать? Как покончить со всем этим? — Док указал рукой на нас, по-прежнему, готовых к наступлению, на поселок, на послушников, сжимающих в руках луки и копья. — Есть только один способ. Вовсе необязательно воевать… всем.

Док указал на появившегося на стене, Святошу, потом на меня:

— Долина не может жить в состоянии бесконечной войны. Или он… или — он. Если вы не смогли договориться между собой — деритесь. Пока не останется один.

Мы с Совой переглянулись — Док сам повторил то, что еще в лесу для нас говорил Травник. Только, в отличие от последнего, он указывал на меня, как основного претендента на власть в прерии, если выбирать между фортом и Храмом.

— Согласны?

Святоша не успел вмешаться — на вопрос лекаря многие стали утвердительно кивать, или поддакивать, соглашаясь.

— А вы? Что скажут люди прайда?

— Да! — неожиданно твердо сказал Стопарь. — Пора кончать. Пусть будет поединок. Оставшемуся — править! Поединок!

Все наши подхватили этот призыв, им вторили соратники Лешего и люди Травника, с других сторон поддержали предгорные селения, а молчаливые но насупленные лица Змея и его товарищей не оставляли сомнения, кого поддержат бывшие зэки, закаленные постоянными схватками с жуткими монстрами соляных песков… Вначале неуверенно, а потом с облегчением, призыву Дока стали вторить и остальные — никто в поселке не хотел браться за оружие, видя настроенность всех пришедших на немедленную разборку и желание покончить со смутой, устроенной самозваным монахом.

— Поединок! — Док твердо повторил. — Смерть одного из вас должна разрешить этот спор! Оставшийся будет править долиной! Это наше слово!

Громовой рев полутора сотен глоток заглушил слабые возражения приспешников Святоши, а устремленные на них копья и стрелы, заставили опустить собственное оружие вниз… Любая попытка сопротивления могла спровоцировать избиение рясоносцев — и никто из них не хотел рисковать.

— Глас божий не станет марать руки о варвара и еретика! Ибо оружие праведных — слово!

— Вы, словом убивали Алису? Или, арбалетной стрелой? Кто подкарауливал Чера в лесу, кто шпионил за фортом в пользу Сыча? Не лукавь монах! Покажи всем, что за пазухой ты носишь не молитвенник, но нож!

Стопарь гневно раздувал ноздри, поигрывая внушительной палицей.

— Давай, праведник! Не трусь! Ты сам хотел этого!

— Вперед, Святоша! Покажи всем, чего стоит тяжелая рука владыки!

Незаметно, и как-то само собой образовался круг, по краям которого встали все, кого сегодняшний день собрал возле стен поселка. Мои воины перемешались с жителями селения, рясоносцы — с перерожденными Лешего, охотники с болот — с полуамазонками Рады. И очень быстро, этот круг сомкнулся. В самом центре образовалась небольшая площадка, достаточная для поединка двух человек — и тут в нее вступил угрюмый и непривычно спокойный индеец. При его появлении шум моментально стих — все поняли, что предшествующие события пришли к своему итогу, и спор старого с новым должен разрешиться здесь и сейчас…

— Во имя неба! Сыны и дочери мои! Видите ли, вы, как попирают пастыря вашего? Как возносят хулу на голову его? Вспомните, кто виновен во всех бедах ваших — и да падет гнев людской на отступников правильной веры, ставших язычниками и посланником дьявола на благословленной земле! Анафема!

Слова монаха еще могли послужить сигналом. Кто-то из жителей поселка приподнял копье, в кустах раздался яростный крик и около десяти рясоносцев выскочили с арбалетами наперевес, нацеливая их на толпу. И тут случилось то, что не могло произойти по определению… Док рассвирепел. Одним ударом он опрокинул одного из защитников монаха, отбросил следующего, а потом положил руку на плечо самого патриарха. Вокруг засверкали ножи и топоры, с тетивы были готовы сорваться стрелы…

— Стойте! Если так угодно всевышнему — он не позволит погибнуть своему проповеднику. Если суждено жить по законам язычества — победит Серый Лев. Никому не след вмешиваться в провидение!

Я ударил Урагана по бокам ногами и выехал на центр площади.

— Серый Лев…

Шкура зверя, наброшенная на спину пхая, свисала до земли, лапы с острыми когтями царапали жесткий грунт, сбитый множеством ног до состояния цемента, а верх был накинут на мою голову, отчего снизу казалось, что мое лицо находится в пасти убитого монстра….

— Я не искал вражды с вами. Ни, когда впервые появился в долине, ни, когда стал на вашу защиту. Я не тронул тех, кто трусостью своей поддерживал банду. Не мстил предателям! Мор обрушился на долину — разве в поселке мало было трупов, покрытых черными пятнами? Сова нашел лекарство от чумы, но не спрятал его для одного форта! Нет, мы пришли к вам и все, кто стоит здесь, остались жить, только благодаря ему! Людоед повадился искать добычу в зарослях возле озера — разве Святоша убил зверя? Вот она, подо мной! Кто избавил вас от чудовища?

Кому мешает наш форт? Или в долине стало так мало места для всех охотников? Сколько раз нам нужно спасти других, чтобы людям форта перестали плевать в лица? Сколько жертв хочет принести Святоша, чтобы вернуть прошлое? Разве их недостаточно?

По толпе пронесся тихий шелест…

— Я согласен с Доком. Пусть судьбу долины решит поединок. Но… не я буду биться с монахом. Хотя, видит небо, сожалею об этом. Здесь идет спор не между людьми — но меж их душой. Белая Сова — шаман прерий! — скрестит свой томагавк с посохом монаха. Решайте… или мы продолжим то, ради чего пришли сюда.

Один из послушников обернулся к оторопевшему Святоше:

— Ты столько раз говорил, что главное зло — от язычника! Дерись! Вера не даст погибнуть правому!

— Докажи ряженым, что ты сильнее дикаря! Убей Сову, ощипли его перья! — тогда мы пойдет за тобой, и примем твою правду!

— Убей язычника!

Приспешники монаха так смотрели на своего предводителя, что иного выхода для Святоши уже не оставалось…

— Схватка! Очистить площадь!

Всем распоряжался Док. Он словно стал негласным правителем, на время, отведенное для предстоящей битвы. По его указу все отошли назад, и в центре остались невозмутимый Сова, и взбешенный Святоша, совершенно не готовый к такому повороту событий.

— Еще раз спрашиваю всех… Оставшийся — хозяин прерий. Так?

Какое-то время все молчали… Потом раздался один, второй, третий выкрик — и скоро уже все подтвердили свое согласие со словами лекаря.

— Так! Кто победит — того и правда! Пусть все решит бой!

Док решительно опустил руку, указывая противникам, друг на друга. Площадь смолкла — наступил момент, когда слова больше ничего не значили. Смертельные враги стали сходится. Святоша потрясал тяжелым копьем, которым можно было пробить грудную клетку овцебыка, Сова держал в руках свою палицу — страшное оружие, впервые увиденное мной при битве в скалах. У обоих за поясами были всунуты ножи. Святоша не уступал в росте Стопарю — и был едва ли не равен ему по силам. Сова по сравнению с монахом выглядел несколько тщедушным и гораздо более слабым — но я знал, насколько ложно это впечатление. Мускулы индейца были напряжены, взгляд сух и сосредоточен, движения подобны кошачьим — мой друг и названный брат был готов к схватке.

Они начали одновременно — Сова резко взмахнул палицей, и стальной шип встретился с кованым наконечником копья. Святоша отбил удар индейца, сразу перейдя в атаку. Он направил копье в грудь Совы, не достав нескольких миллиметров — индеец в последний момент упал на спину, перевернулся и вскочил на ноги, готовый к отражению атак монаха. Раздался сухой треск — они обменивались жестокими и страшными ударами, пытаясь найти брешь в обороне противника. Святоша не уступал — до этого я ни разу не видел монаха в деле, не считая его участия в общей охоте и последующем нападении на нас волчьей стаи. Тогда мне не показалось его умение обращаться копьем в чем-то, особо искусным — вероятно, понадобилось время, чтобы новый пастырь научился пользоваться оружием так же ловко, как это получалось у Черепа или Бугая. Сейчас я с изумлением видел, что враг гораздо более силен и опасен, нежели мы предполагали. Та же самая мысль пришла в голову Чера — он напряженно следил за поединком, невольно вскрикивая при каждом удачном рывке монаха. Но Сова не зря считался одним из наиболее искусных бойцов долины — обе руки монаха были покрыты глубокими порезами, а бедро пересекал длинный шрам, полученный от палицы индейца. Сова тоже был ранен — Святоша сумел пару раз достать его острием. По груди и правому плечу индейца текла кровь, он заметно бледнел — но страшные удары отражались с той же силой, что и в начале схватки!

В один момент древко копья оказалось перед изогнутым краем палицы — Сова рубанул наискось, и копье хрустнуло. В руках Святоши остались две половинки. Монах резко пригнулся, спасаясь от смертоносного удара, и выставил перед собой часть копья с наконечником. Сова с размаху налетел на него — острие пронзило бок индейца, выйдя насквозь. Святоша торжествующе заорал, толкнул на мгновение застывшего Сову и свалил его на землю.

— Смерть отступникам!

Он прыгнул на индейца, намереваясь раздавить и оглушить последнего одним своим весом. Мы не сдержали крика — я чувствовал, будто это в меня входит стальное острие, по иронии судьбы сделанное руками нашего кузнеца… Сова сумел увернуться от туши монаха, вырвал из-за пояса нож и вонзил его в грудь врага до рукояти. Все ахнули… Святоша грузно ударился о землю, не издав ни звука. Нож индейца пробил сердце монаха насквозь!

Сова приподнялся на колено, взмахнул лезвием — волосы монаха отделились от головы и оказались в окровавленных руках индейца!

— Отче правый!.. — В толпе раздался глухой вскрик.

Сова поднялся с колен и, пошатываясь, поднял руку с зажатым скальпом ввысь.

— Не за власть, или долину. Не за себя. И даже — не за веру. Но за свободу! Сердце индейца не содержит злобы — живите, как подсказывает вам совесть. Святоша мертв. У вас будет иной пастырь… Пусть он помнит — не принуждением приносят Веру… но лишь словом. Если его слово окажется вернее моего — долина ему поверит. Если захочет утвердить его кровью — я готов сойтись на этом месте вновь. Я сказал.

Вперед выступил Док:

— Все слышали? Даже сейчас… он никого не заставляет. Если бы убитым оказался Сова — что могли мы услышать от Святоши? Призывы к сражению? Вы решили свое будущее — докажите, что верны своему слову!

Один из жителей поселка неуверенно приблизился к индейцу:

— Это… Как? В смысле — вроде, присягу дать?

— Не нужно… — Сова морщился и прижимал ладонь к кровоточащему боку. — Я не вождь, и не хочу им быть. Прерии должны быть подвластны форту. Форт — Дару. Он не верит ни в бога, ни, в духов. Но он верит в будущее… Идите к Серому Льву. Он — верховный вождь прерий!

Ко мне подошло несколько рясоносцев. Я узнал Светлого, ставшего как бы вторым человеком в «ордене», после самого Святоши. Он хмуро посмотрел вокруг, потом — на нас, и, чуть склонив голову в виде приветствия, сразу выпрямился и произнес:

— Вера не умирает с человеком. Святоша мог ошибаться, быть неправым — но он нес Слово! То, которое ты и твои друзья решили отринуть. Мы потеряли пастыря — но вера осталась с нами! Что теперь? Прикажешь нам все бросить? Но тогда — лучше закончим здесь и сейчас! Мы не боимся смерти!

— Зачем мне ваша жизнь? Хотите молиться? Молитесь. Хотите носить рясы? Носите. Единственное, чего я могу и должен потребовать, как вождь — не заставляйте людей насильно разделять свои убеждения. Не разжигайте вражды меж людьми. Нас слишком мало осталось…

Светлый вновь качнул головой, уже более благосклонно:

— Хорошо. Я ждал таких слов. Мое имя ты знаешь. Я — знаю твое. Раз ты не собираешься нас истреблять — мы будет жить так, как хотим, и как нас учит наша Вера. В Предгорье Святоша собирался устроить монастырь — мы вернемся туда, и там будет жить Слово Божье. Пусть время нас рассудит. Со своей стороны, как преемник, могу тебя заверить — руки Ордена не поднимутся более на жителей Форта.

— Это не все! — Стопарь, до поры молча слушавший наш разговор, встал рядом со мной. — Прерии и вся долина живут сами по себе… но, только до того момента, пока их не призовет Серый Лев. Хватит своеволия! Все знают, к чему это может привести — кости погибших от рук синих давно растащены среди трав трупоедами… Если долине станет угрожать опасность, если появится враг, если… Да не все ли равно? По одному слову нашего — и вашего! — вождя, ты соберешь всех своих монахов и исполнишь его волю! А на веру мы покушаться не станем…

Светлый на несколько секунд задумался. Потом решительно приложил руку к груди, в точности повторяя жест индейца:

— Пусть будет так. Именем Господа нашего, я даю в том слово.

…К исходу дня мы собрались назад. То, ради чего все затевалось, наконец, было сделано. Я чувствовал себя виноватым — Сова получил серьезную рану и на глазах чувствовал себя все хуже и хуже. Док остановил ему кровотечение, наложил живительные мази и повязку, но требовался покой — то, что шаман мог получить только в стенах форта. Как бы ни обещали свою лояльность те, кто только утром собирался скрестить с нами оружие, я мог доверить жизнь названного брата только себе самому.

— Сегодня ты всех заставил поверить в своих духов… а если бы захотел — стал вождем прерий.

— У прерий уже есть вождь. И Сова рад, что это его друг и брат. Оставь это… Дар. Сова не изменится после смерти ничтожного монаха, как не изменился его брат после убийства Сыча.

…Когда мы вернулись, Элина сложила руки на животе.

— Когда-нибудь, ты зайдешь в дом — и увидишь меня с твоим сыном на руках.

— Значит, нас станет четверо. Ты, Ната, я и он.

— Идемте в дом, — она мягко улыбнулась. — Стол накрыт, я ждала только вас…