Глава 15

Сон не шел. Я ворочался на постели с боку на бок, в голове крутилась навязчивая мысль: плюнь на все, встань и подойди к ней. Ты мужик или кто? Ты можешь сделать все, что захочешь… И никто, даже она не станет тебя останавливать, потому что дальше уже некуда! С досады и злости ударил кулаком по краю настила. На шум встрепенулся Угар. Пес вскочил с лежака и недоуменно уставился на очаг - не мог понять причины тревоги! В углу, где спала Ната, тоже послышался шорох - она откинула полог и молча смотрела на мою сторону.

- Спите. - Я грубо добавил, видя, что Ната не ложиться: - Спи. Нож уронил… Случайно.

Не желая разговаривать, отвернулся к стене. Вновь наступила тишина, такая звенящая, такая тяжелая, что от нее хотелось встать и бежать, куда глаза глядят.

- Бред какой-то…

Я уже стал раскаиваться, что передумал уходить в свое время. Глупо насиловать природу, делать вид, что ничего не происходит. Продолжать желать женщину, жить с ней на площади в несколько квадратных метров и не иметь возможности быть с ней… Легче, пожалуй, самому спрыгнуть в пропасть, чтобы покончить со всем раз и навсегда!

Я нервно беззвучно рассмеялся. Подумать только: на десятки, если не сотни километров вокруг, нет ни единого человека… А двое, оставшиеся в живых после самой жуткой катастрофы в истории человечества, сейчас мучаются, каждый в своем углу. От чего? Какие еще причины мешали ей отбросить все и позволить взять верх тому, что, возможно, хотела и она сама? Ведь я видел, что не был ей противен… Или, это не так? И она продолжает жить здесь только из сознания того, что некуда деться? Юная девочка… и пожилой, похотливый кобель. А ведь так оно и есть! Да пропади все пропадом…

Бесконечная ночь никак не кончалась. Угар потянулся, встал с коврика и направился к выходу. Он ткнулся носом в полог ткани и пропал под ней. Послышался басовитый рык - пес просил открыть дверь наружу. Мне пришлось подняться… Перед тем, как выскочить, он втянул воздух. Нет, на этот раз никто не подстерегал снаружи, и он черной молнией проскользнул мимо меня на свободу. Ночной воздух был свеж - я стоял возле входа, дожидаясь пока пес прибежит обратно… Угар не возвращался - следовало догадаться, что, справив свои дела, он решил заняться ночной охотой. В этом случае ждать бессмысленно - пес вернется не скоро. Я вздохнул. Четвероного друга не мучили мои проблемы…

Мне вдруг захотелось подняться на холм. Не так уж и давно, всего лишь в те, недавние месяцы, когда мы коротали одиночество вместе со щенком, я часто взбирался на его вершину - и там, практически в полной темноте, выискивал признаки далеких огней… Тогда меня не мучили мысли, не дающие покоя теперь. Все шло намного проще: Накормить пса. Изготовить наконечники к стрелам. Сшить одежду. Починить обувь. Да, мало ли…

Разве, что бесконечная тяжесть. Сознание полной пустоты… И, глубоко спрятанный страх - что, если я последний? Случайно оставленный судьбой, наблюдать за агонией навеки погребенного мира? Тогда в это легко было поверить… Кругом - никого и ничего. В небе - непроглядный мрак, холодная взвесь и мерзкие щупальца-струи, прикосновений которых я старался избегать. В руинах - только смерть. Тысячи, нет, десятки, сотни тысяч неубранных мертвых тел! И каково это - понимать, что, стараясь обойти один труп, непроизвольно наступаешь на следующий? Но ведь я смог это вынести? Так почему столь тяжко сознавать, что быть одному не в пример легче, чем вместе?

С той поры небо не стало чернее, но тьма уже не казалась столь густой. Я различал оттенки более светлого неба, в котором еще не проявились тусклые светлячки звезд, и не мерцала луна. Всего этого нет. Успокаивая Нату, волнующуюся на этот счет, я не раз задавал вопрос себе самому - а увидим ли мы их вообще? Если покров облаков, образованных взрывами множества вулканов, ракет, сдвинувшихся с места гор, рассеется только через сотни лет? Без света звезд, без солнца - разве жизнь? И разве жизнь - одиночество вдвоем?

Резкое ощущение тревоги заставило меня мгновенно упасть и вжаться в камни. Не всегда это чувство приходило вовремя, не всегда я успевал разобраться в себе, но - когда понимал! - действовал сразу и без колебаний. Вот и сейчас, еще не видя и не слыша врага, я уже скользил по земле, словно змея, выползшая на ночную охоту…

Я перевернулся на спину - тоже же самое чувство, заставило очень внимательно вглядеться в практически беспросветную высь! Прямо над холмом мелькало два темных силуэта, громадных и совершенно беззвучных, словно планеры. Я затаил дыхание... Снова грифы? Нет… не похоже. Один только размер монстров внушал уважение. Они кружили так близко к вершине, что, имей я желание - мог попробовать ухватить за поджатые к туловищу лапы! Только, чем бы это кончилось? Даже в темноте ночи понятно - это далеко не привычные Вороны. И не грифы. Скорее всего - тот, кто напал на "журавлей", возможно, с подругой. Если так - никакой стрелой не возьмешь. И лучшее - вообще не привлекать внимания к нашему холму, насколько это возможно. Ну, раз не вороны и не грифы - свалка их не заинтересует. Только падальщики верны привычке посещать все возможные помойки.

Гиганты, почти не махая крыльями, то вздымались ввысь, то спускались до бреющего полета. Хорошо, что сейчас ночь - известно ведь, зрение у птиц не в пример острее моего, и увидеть затаившуюся фигурку среди камней довольно просто. Правда, это скорее присуще совам - а это явно не тот вид! И все же, шевелиться не стоит… Каким-то шестым органом я понимал - меня спасает лишь темнота. Может, они и охотятся лишь на пернатую дичь, брезгуя теми, кто ходит и бегает по земле, а может, что и нет… Эх, появись эти короли неба несколько ранее! Пух и перья от падальщиков! Хотя… избавь нас от нападения стервятников, они без особого труда могли довершить то, в чем не преуспели стервятники…

…Дверь просто прикрыта?! Ната! Если она вдруг проснется, увидит, что в подвале никого? Ведь сразу кинется наружу!

Я едва заставил себя лежать смирно - любое движение могло быть замечено сверху! Нет… не надо суетится. Ната спит чутко, но, если нет источника шума - будет спокойно спать дальше. Вскочив на ноги и убегая по склону к входу в подземелье, я точно снесу несколько камней и привлеку не нужное внимание. Это ее разбудит, девочка захочет узнать причину - и неизвестно, кто первым достигнет прохода, я, или крылатый монстр! Остается ждать…

Так продолжалось довольно долго. Спина вконец застыла, я чувствовал каждый камешек - а птицы все кружили и кружили, словно решили обосноваться здесь навсегда. К вящему облегчению, начал накрапывать дождь. По-видимому, гигантам это не особо нравилось - они поднялись несколько выше обычного и быстро направились на юг, в сторону степей.

Скоро их, и без того плохо заметные силуэты, исчезли вдали. Я молча смотрел вслед - на этот раз пронесло... Страшно даже представить, что они могли сделать, повстречайся мы на открытой местности. Я поежился, разминая затекшие мышцы. Вышел на прогулку… маньяк озабоченный. Поделом. Я даже рассмеялся - нервно, правда… Угар не возвращался. Позвать? Нет, не нужно. Пес давно заботился о себе сам, его ночные отлучки - привычное дело. Пусть бродит среди руин, придет сытым и не станет попрошайничать возле очага, крутясь у Наты под ногами. А вот моя прогулка затянулась, пора в постель. Холодную и пустую. Я взялся за ремень, собираясь открыть дверь... и опустил руку. Спать не хотелось. Совсем.

Вместо этого я присел на краешек камня, который едва смог отодвинуть, спасая исстрадавшегося Угара. Птицы ли, заставившие меня лежать недвижимо на холодной земле, ночь, затянувшая казалось, до бесконечности - пришло отрезвление. И осознание всех своих неутоленных желаний.

У меня давно не было женщины. Вот и все метания на сей счет. Не Ната - так другая. Испытываю ли я к ней, что либо, большее, чем естественная потребность? Я криво усмехнулся… Не нужно лгать себе. Ответ - нет. Я готов рисковать жизнью ради нее, готов драться со всем миром и всеми его новыми и старыми монстрами! А вот назвать это высоким словом… Поздно. Слишком стар, слишком циничен, слишком устал от всего, что было в прошлом. Не Катастрофа виновата - я сам истрепался с годами, растерял то, единственно возможное, ради чего и стоит жить человеку, если он не превратился в животное. Я разве я - не животное? Ната видела мои глаза, ставшие зрачками зверя. Смог бы я сам заставить себя лечь в постель со зверем, увидь хоть раз такое выражение на ее лице? Скорее, возьмусь за нож. Так что же ты требуешь от девочки, едва пришедшей в себя после вынесенных кошмаров ее собственного прошлого?

И еще - не слишком ли быстро ты забыл о тех, кто остался за тысячи километров отсюда? Успокоился тем, что помочь уже ничем не можешь… Никогда не увидишь, никогда не узнаешь… А тут и девочка, как раз на утешение.

…Дверь плотно притянута и закреплена на ремни. Оружие висит на крючках возле выхода - я, скорее по привычке, чем необходимости, все проверил. В углу, где «комнатка» девушки, все тихо - похоже, она не проснулась в связи с моим отсутствием. Хорошо, можно укладываться. Если и не спать, то хоть отдохнуть и отогреться - лежание на застывшей земле, на вершине, не способствует здоровью.

В комнатах вновь стало темно: походя, загасил все плошки с маслом, и теперь в подвале оставался лишь один источник света - тлеющие угли очага. Все стихло. Некоторое время стояла почти полная тишина. Ее нарушало лишь потрескивание догорающих в очаге дров, а я не спал, заново прокручивая все, что с нами происходило… Похоже, жизнь окончательно зашла в тупик. Делать вид, что ничего не происходит, я больше не могу. И не хочу. Или же - для этого на самом деле, нужно становиться скопцом! Последовать совету самой Наты? Взять ее, невзирая более ни на что? Только как после этого смотреть в глаза? Нет… никогда. Пусть, это глупо, пусть - бессмысленно. Зато честно. Всю жизнь я презирал и ненавидел тех, кто право сильного считал основой своего убогого мирка. Становится в один ряд с подонками и ворьем? Нет.

Остается только один выход - искать людей. Где угодно и сколько угодно! Вести к ним девушку. Убедиться, что, уйдя к ним, Ната найдет свое место, и не подвергнется новым испытаниям, превратившим ее короткое детство в муку, непосильную даже взрослым. А самому - вернутся сюда. Ибо, остаться вместе с ней… Смотреть, что кто-то из выживших, станет девушке настолько близок, что она сможет потянуться к нему - нет, никогда! Гадкая вещь - ревность! Может, и я буду искренне рад… за нее. Но, лишь на расстоянии. Не более… Легко сказать. А где их искать?

Раздираемый этими мыслями, я не находил ответа. Огни очага уже едва тлели, сухое потрескивание углей почти прекратилось. И, естественно, едва в углу, где находилась ложе Наты, раздался шорох, у меня вмиг пропали остатки сна. Послышались легкие шаги. Я замер, мгновенно догадавшись, что девушка направляется прямо ко мне. Ната приблизилась к постели и присела на самый краешек. Я, кажется, стал слышать удары своего сердца...

- Дар... ведь ты не спишь. Я… Я пришла...

Голос Наты слегка дрожал, и я кожей ощущал это волнение. Ее состояние моментально передалось и мне. Я медленно убрал в сторону одеяло и протянул ей руку. Ната, секунду помедлив, вложила в нее свою ладонь. Она потянула ее к себе, и я почувствовал на коже легкое прикосновение нежных губ.

- Ты вся дрожишь...

- Да. Ты тоже...

- Это не холод...

- Я понимаю. - Голос девушки слегка окреп. - Ты все знаешь, Дар. Я не спала… Тебя так долго не было. А я - испугалась. Решила - ты ушел. Как тогда. Хотела вскочить, кинуться за тобой! А потом… Думала. И - решила…

- Ната!

- Нет, молчи! - Ната судорожно сжала пальцы, не отпуская мою руку: - Решила… и решилась. Так, как ты хочешь… Сама. Я стану твоей… пусть, вещью, служанкой, да хоть рабыней - мне все равно! А ты… Ты станешь для меня судьбой. Теперь все в твоих руках. Я не знаю, смогу ли дать тебе то, что ты ждешь, смогу ли быть такой, как ты... Как ты придумал для себя! Но, пусть будет, что будет. Мне уже просто невыносимо смотреть, как ты ждешь меня, как сдерживаешься… и я попробую.

У меня даже перехватило дыхание! Ната нашла в себе силы! В это невозможно поверить - она, не в грезах и снах, а наяву, сидит возле меня! И не только я бодрствовал этой ночью - но и она, моя маленькая, милая девочка! Да что же это с нами?

- Если бы ты принудил меня - все стало намного проще. Но я знаю - ты так не сделаешь. А сама я… Боюсь. Боюсь, до сих пор. Я ведь могу сорваться, вспомнить что-то… не выдержать - и начнется приступ, когда я не буду понимать, что происходит! И ударю тебя, а ты совсем этого не будешь ждать! И, все же… Вот я. Здесь. Возьми меня... Не отказывай на этот раз - я сама пришла к тебе! Это не то, о чем ты грезишь… Не желание близости… той, о какой думают мужчины. Прости, я сейчас, наверное, слишком откровенна! Но я не могу больше сопротивляться. Если ты отвернешься, или прогонишь меня - я больше не решусь никогда…

- Как я могу тебя прогнать? Я мечтал об этом столько дней!

- Я того не стою…

- Наточка… Желанная моя… Не говори больше ничего…

Она вздохнула, умолкнув. Ее руки прошлись по моим плечам и скрестились на моей обнаженной груди. Ната, такая милая, такая родная, пришла ко мне... Сама. Едва ли я осознавал, что произошло - у меня просто все плыло перед глазами! Девушка, увидев, что происходит, мягко произнесла:

- Дар... Я твоя...

Ната повела плечом. Ткань, которой она прикрывалась, беззвучно слетела на пол. Я сразу понял - она полностью обнажена... Очень бережно, со всей накопившейся нежностью, я провел ладонью по ее щеке и дотронулся до тонкой шеи. Ната вздрогнула, но не отодвинулась. Я взял ее за ладонь, поцеловал пальцы, медленно, поцелуй за поцелуем, стал подниматься к предплечью. Она молчала, целиком уступив мне инициативу. Только учащенное дыхание и вздымающаяся грудь указывали на ее состояние. Я взял ее за плечи и потянул к себе, укладывая рядом, на спину. И снова, как в тот раз, когда я купал ее, меня поразила хрупкость и невесомость ее тела. Свет, исходящий от затухающего очага, отбрасывал колеблющиеся тени на стену, освещая ее лицо неяркими, матовыми бликами. Ната не закрывала глаз, и мне стало как-то не себе… Я прикоснулся к ним губами, но девушка, поняв мое смущение, тихо произнесла:

- Я должна... я хочу видеть твои глаза.

Я медленно закрыл и вновь открыл свои, в знак согласия. Все было понятно - не ожидая ничего хорошего от мужчин, Ната боялась вновь доверится мне, перенеся в настоящее часть своей боли, того унижения и изуверства, которое выпало на ее долю. Помедлив мгновение, я уже знал, что должен сделать, чтобы хоть как-то дать ей понять, что на этот раз все будет иначе…

Ната лежала вся в напряжении, сведя вместе ноги и прикрывая руками маленькие груди. Ее лицо немного исказилось: было заметно, что происходящее доставляет ей совсем не те ощущения, которые обуревали меня самого… Она казалась испуганной, даже холодной… и не ожидающей от меня ничего хорошего. И все же, она пришла! Мог ли я обмануть ее надежды? Милая девушка-женщина, сейчас она совсем не была похожа на подростка. У нее было лицо школьницы - и сводящее меня с ума, тело женщины. И какое тело! Отточенные, без малейшего изъяна формы, плавные и манящие изгибы, нежная кожа... Ничто не скрывало от моих глаз красоту и волнующую прелесть этой желанной девочки! У меня нарастало желание. Я сбросил на пол одеяло, чтобы оно не путалось в ногах, и наклонился к животу Наты. При моем прикосновении он слегка втянулся, и я вновь уловил сотрясающую девушку дрожь.

Я решился... Никто и никогда, ни один человек в ее прошлом, не мог ей подарить таких ласк! Но хватит ли выдержки у меня самого?.. Медленно, опускаясь все ниже к лобку, я целовал губами ее кожу, нависая над телом. Мои губы коснулись низа живота, в том месте, где он начал едва уловимо опускаться вниз, переходя в прикрытые узкой полоской волос половые губы. Девушка вся сжалась. Я взял в рот нежную кожицу, захватив ее вместе с волосками, и несколько раз жарко выдохнул. Ната, совершенно не ожидавшая такого, слегка закусила губы. Ее голова покоилась на подушке, и она наблюдала за мной с широко раскрытыми глазами. В них проглядывалось недоумение, какая-то боль и что-то еще, пока не совсем оформившееся и не находящее ответа... Перейдя ниже, я быстро спустился к ее ногам и вновь начал подниматься, лаская их губами и легкими прикосновениями пальцев. Я подбирался к заветному месту все ближе и через некоторое время, вновь коснулся губами манящих выпуклостей. Ната стихла, перестав даже дышать. Тогда, очень медленно, преодолевая слабое сопротивление, я начал разводить ее ноги, чтобы освободить себе доступ в святая святых... Девушка приподняла руки, закрывая лицо. Она стала заметно бледнеть - это было видно даже в столь неверном свете! - и я подумал, что в любую секунду она сорвется и начнет биться в истерике. Ната ожидала совсем иного… и, поступи я именно так - может быть, все стало повторением ее кошмаров! Но я уже точно знал, что то, что сейчас происходит, она еще не испытывала. Я решительнее, еще шире развел ее колени в стороны и склонился вниз. Она попыталась сдвинуть ноги... это движение было прервано мною, а затем я коснулся ее бутона губами... Мое прикосновение вызвало у Наты слабый стон. Я рассматривал, исследовал ее вагину, проникая в нее языком, чуть прикусывая на глазах набухающие складки. Ната словно всхлипнула и опять попыталась освободиться, выгибая спину. Это еще больше облегчило мне проникновение, что я и сделал, со всей страстью своего желания. Вид обнаженной девушки, доступность ее тела, аромат ее кожи распалили меня так, что я был в полном возбуждении, готовый немедленно овладеть Натой всей народившейся мощью. И все же я сдержал себя, решив вначале дать ей все, что смогу - для того, чтобы доставить такое наслаждение, которого она, может быть, не испытывала никогда. И мне это удалось! Вскоре она стала мелко вздрагивать, ее ладони схватили меня за плечи - девушка начала испытывать то, чего я так хотел добиться... Перестав сопротивляться, она только еле слышно произносила мое имя. Это распалило меня до крайности - и я, уже понимая, что и непритворное смущение, и попытки меня остановить преодолены, положил свои руки на ее бедра. По всему ее телу словно прошла волна - Ната ожидала, что уж теперь я овладею ей! Но, даже теперь, сам не понимая, откуда такое терпение, я продолжил ласки, еще сильнее прижав ее тело к постели.

… В какой-то момент исчезло ощущение реальности. Пропали все посторонние звуки - треск догорающих дров в очаге, скрип рассохшихся досок стеллажей. Остались только мы… Я едва сдерживался - и все же желал добиться того, чтобы девушка сама захотела моих прикосновений! Сама! Отстранившись, на несколько мгновений замер, не совершая никаких движений. Не открывая глаз, она потянулась вверх - и слегка приподняла ноги, согнув их в коленях. Да, она хотела меня! Хотела! Я вновь прильнул лицом к лобку, облегчив ее устремления и давая возможность полностью расслабиться. Ната, разметавшись по постели, громко и часто задышала, с ее губ срывались стоны и вскрики, она хватала меня за голову и крепко прижимала к своему лону. Я подсунул ладони под ее ягодицы и с силой стал притягивать ее к себе, проникая языком как можно дальше во влажное, уже истекающее соком отверстие. В этом было что-то невозможное... Каждая клеточка ее тела стремилась к моим ласкам, на каждое движение она подавалась сама, казалось, даже ее половые губы обхватывают мой язык, не давая ему выйти наружу. Она изгибалась, стонала, в конце концов, заплакала - но я не отпускал ее, желая полностью обессилить девушку, и, сам испытывая от этого страшное возбуждение. Очень скоро Ната громко, в полный голос вскрикнула и резко дернулась, потом еще и еще… Я отстранился, предоставив ей возможность отдышаться и прийти в себя. По щекам девушки текли крупные слезы, губы вздрагивали, а глаза… В них было что-то такое, что я сам ощутил подступивший к горлу комок…

Ната, заметив, что происходит, приподнялась и привлекла меня к себе, заставив опуститься на ее хрупкое тело. Я опустил лицо к плечу девочки, ощущая губами, как пульсирует жилка на шее… Она вздохнула и приложила мою ладонь на свою грудь…

- Ты... Ты! Милый, мой...

Я замер. Еще никогда девушка не обращалась ко мне так, никогда я не слышал такого тепла и такой нежности…

- Милый... Ты не ослышался! Милый!

Она прошептала снова, повернув ко мне свою головку. В глазах блестели слезы. Я, не сдержавшись, потянулся к ним губами. Ната сама подставила лицо для поцелуя, и, позволив себя поцеловать, прильнула губами к моим. Я испытал легкое головокружение. Поцелуй девушки был настолько приятен, настолько сладок, что меня охватила истома... Она целовала и целовала меня, и я вконец потерял границы реальности блаженства. Ната тихо произнесла:

- Милый мой... Так со мной еще не было... Никогда. Мне не верится, что это возможно...

- Только скажи - я сделаю так еще...

- Нет, я тогда сойду с ума... Так хорошо не должно быть много.

- Тебе всегда будет хорошо.

- Я знаю. Теперь я знаю... И верю.

Она положила голову мне на грудь.

- Я не ожидала. Совсем не ожидала - этого... Ты… Не такой, как все. И я не знаю, как быть. Чувствую себя рядом с тобой, то, маленькой девочкой, то женщиной, и все это - одновременно. Когда ты носишь меня на руках, я будто ребенок... все та же школьница, и будто ничего нет, и не было! А когда смотришь - кажется, что меня снова покупают… Но, даже сейчас - ты ведешь себя так, будто я все еще девственница! Готовишь, словно... первый раз. Дар, как это... Мне не передать словами! Так не бывает!

- Наточка…

Она прижалась к груди.

- Молчи, родной мой! Молчи! Не нужно слов! Теперь я знаю. Я перестала тебя бояться... Нет, не тебя! А… этого. Совсем перестала! И...

Она, вдруг умолкнув, потянулась ко мне. Я обнял девушку, отчего ее грудь крепок прижалась к моей. Словно в тумане, я гладил ее по спине, проводил руками по таким манящим меня ягодицам, целовал... Ната вела себя совсем не так, как вели себя те женщины, с которыми мне приходилось встречаться за свою жизнь - она не отдавалась моим ласкам - она искала их! Ее губы блуждали по моему телу, полностью перейдя ту грань, которую она сама себе когда-то установила. Маленькие ладошки гладили мою кожу и голову, всем своим существом она давала понять, как ей хорошо и как она хочет, эту сладость передать мне… Ната прервала свои ласки и, приподнявшись, неожиданно и ловко уселась на меня верхом. Ее колени плотно обхватили мои бока, а животом я почувствовал влажное и горячее место, которым она плотно прижалась ко мне.

- Ты... Почему ты так поступил? - она слегка смешалась. - Разве так можно? Ласкать так, как ты... я только лишь слышала, что мужчины так могут, но не верила. Я не видела таких мужчин, что были на это способны.

Я покачал головой:

- Наточка… Я... я не знаю, пока не могу говорить тебе, что… Мне столько лет, что я уже не рискую произносить этих слов. И все же, это очень близко...

- Дар, не нужно...

- А в любимом человеке нравится все. Я не стал бы делать так с любой… женщиной. Для этого надо желать, желать не только телом, но душой... слиться с ней в минуты ее блаженства и испытывать его самому, только оттого, что можешь причинить радость!

У Наты опять дрогнули губы…

-Так не бывает. Это сказка…

- Это правда.

- Тогда, это самая невероятная правда, какую я от тебя слышала… и, я верю.

Она опустилась на меня и, пряча глаза, тихо спросила:

- А ты? Тебе было хорошо?

- Это не то слово. Меня это переполняет, я сам начинаю себя чувствовать на твоем месте. Ты понимаешь?

- Нет. Не могу так. Не знаю... Я с этим… никогда не встречалась. Ты ведь не знаешь, как это было - у нас! Я видела, как наших девушек заставляли так делать друг с другом, для потехи… клиентов. А если устраивали «субботник» - мы все были обязаны прийти, иначе могли убить. Не спрашивай… ты сам знаешь, кто. Это не люди. Нелюди… Они смотрели, пили, смеялись… уводили в комнаты, потом менялись… и всегда нас били после такой ночи. Некоторых девочек увозили в больницу… две не вернулись. А эти…

- Тебя заставляли?

- Меня… - Ната горько улыбнулась. - Я же, как мышонок… Слишком мала ростом для подобных представлений. Мужчинам не нравятся, такие тощие… И что ты во мне нашел? Меня просто продавали. Одному или нескольким на час, два или ночь. Всегда разным, всегда злым! Но… тебе это противно слышать?

У Наты часто замигали ресницы. Я попытался было привстать, но она с неожиданной силой придавила меня к постели.

- Дар, от этого не уйти, не спрятаться. Это всегда будет со мной!

- Но никогда оно не встанет между нами!

Я привлек заплакавшую девушку к себе. Сквозь рыдания вырывалось бессвязно:

- Ты...ты! За что? 3а что меня, так? Ведь я еще совсем, совсем ничего не знаю, я еще совсем девчонка... А они… Мне всего пятнадцать, а я словно жизнь прожила! За что? Господи... Дар, милый, ласковый мой, обними меня, крепче, не выпускай!

Слезы предательски навернулись на мои глаза. На миг исчезло желание обладать этим доступным, влекущим телом, и вместо него появилось стремление защитить, оберечь его от всех невзгод, от всего окружающего нас ужаса... Я гладил Нату, целовал и убирал солоноватые капли со щек...

Она затихла, справившись с собой, умиротворенно устроившись на моей груди. Вся она, полностью лежа на мне, являла собой тоненькую и стройную красоту, каким-то чудом явившуюся мне в дни небывалых испытаний. Ее лобок прижался к низу моего живота, задел напрягшийся член, и у меня вновь сперло дыхание - я хотел ее, хотел всем своим существом, и никто на свете не мог меня за это осудить! Ната, желанная до безумия, мгновенно почувствовала мое состояние. Она легко соскользнула с меня и легла рядом на спину. Ее рука настойчиво потянула меня за собой:

- Иди ко мне… Забудь обо всем! Желанный мой, родной мой, единственный! Теперь я смогу!

...А я больше не мог! Вбирая губами ее груди, касаясь впалого живота, милого и улыбающегося мне лица, я встал перед ней на колени...

- Возьми меня... Я все теперь могу! Желанный…

Она протянула ко мне руки. Я утонул в ее глазах, счастливых и сумасшедших одновременно. Ната направила меня в себя, издав сладостный вздох, и я, из последних сил пытаясь сдержаться, проник в нее, ощущая, как огненная лава уже рвется наружу. Едва я ощутил себя в ней - так долго хранимое мной желание выплеснулось, от чего у меня на какое-то время помутилось в голове... Но Ната не отпустила меня после этого. Напротив, она прижалась ко мне всем телом, обвила руками и ногами, не давая двигаться и лишив возможности сопротивляться.

- Так должно было быть... Столько ждать. Не волнуйся, хороший мой. Ты очень скоро сможешь - теперь я сама сделаю все...

И она сделала! Ната умела, действительно, все. Ее ласки - или мои глаза, имеющие возможность наслаждаться этим чудом, руки, для которых более не было нигде запрета - но очень скоро я снова почувствовал, что готов слиться с ней в этом безумии страсти! И я хотел ее снова и снова! Она доводила меня до исступления, сама насаживаясь на мою плоть, став и покорной, и неукротимой. Ната крепко обняла меня, ее руки скрестились на моей спине, губы коснулись моих… Я до синяков сжимал в руках ее тело, сходя с ума только от возможности обладать им. Сдерживаться больше было невозможно, и следующий пик наступил, разразившись криком восторга. Мне казалось, я проник в нее так глубоко, что разорвал пополам. Устье у Наты оказалось маленьким и узким, отчего меня словно зажали в плотные и необыкновенно нежные тисочки. Ната владела техникой любви, как никто… и я не хотел думать о том, что это знание далось ей не просто так. Сжимая мышцы своего лона, она выдавила из меня все, всю мою силу, и это было настолько хорошо, что я в изнеможении упал, провалившись в забытье. В голове, словно что-то взорвалось, пропали и слух, и речь. Когда я пришел в себя от ее ласк, Ната удерживала мое тяжелое тело на своем, таком маленьком и хрупком на вид, прижимая мою голову и шепча:

- Я так счастлива! Это же чудо, быть с тем, кого любишь, кого хочешь... И я хочу тебя! Как я теперь счастлива! Ты не знаешь этого... Нет, знаешь, не можешь не знать - иначе бы не мог быть таким! Я люблю тебя, люблю и еще раз люблю! Желанный мой! Я готова тысячу раз умереть, все перенести, только бы быть с тобой, всегда! Ничего не было, ничего! Только ты, мой родной, мой единственный!

Всем сердцем я понимал, что она хотела этим сказать. В недавнем жутком прошлом Наты не было мужчин - только равнодушные, озверелые самцы. И только сейчас, только теперь, здесь, она испытала радость и счастье оттого, что может сама выбрать, кто разделит с ней ложе… И это ее выбор! Пусть девушка и я были единственными людьми, встретившие друг друга в этом кошмаре. Да, она потянулась ко мне всей своей измученной и обожженной душой, больше ей просто не из кого было выбирать. Но я не был зверем, использующим свою силу, чтобы заставить ее пойти на это. Я так же потянулся к ней, к живому и родному человечку, который стал для меня всем, самим смыслом нашей жизни среди изуродованной и искалеченной земли. Это еще не была любовь, я гнал от себя это слово... но чем это еще могло быть?

Как самую величайшую драгоценность, я обнял ее и лег на бок. Ната положила голову мне на плечо и призналась:

- Милый... Любимый мой… Можно мне тебе это говорить? Я ведь тоже не знаю, как это - любить… Я хотела быть с тобой, очень хотела! И я так боялась… Мне казалось - едва ты коснешься меня... и я сразу захочу тебя убить! А потом - нож, меч, что угодно! Но этого не случилось! Милый... Теперь - ты мой! Мой! А я… я отдам тебе все, всю свою жизнь… если только ты захочешь ее принять.

- Ната! Наточка!

Она крепко, словно боясь потерять, обхватила меня руками, и я, вдыхая запах, исходящий от ее волос, прижался к ним лицом, пряча, наверное, самую глупую и счастливую улыбку, какая может появиться у человека.

...И произошло чудо! Ранним утром, мы, смущенные немного, но льнущие друг к другу, вышли из подвала, и при неярком свете посмотрели глаза в глаза. Легкие синеватые круги у обоих - последствия практически бессонной ночи. Минутная неловкость в общении, теряющиеся обрывки ничего не значащих фраз... А потом, одновременный порыв навстречу - и счастье, выплескивающееся из наших сердец! Не было больше недомолвок, не было пустых ссор и обид. Ната на глазах расцвела, и я не мог налюбоваться ею, позабыв практически обо всем! На ее щеках розовел румянец смущения, но в карих теплых глазах горел огонь желания и любви... и, что и говорить, как я ждал и как хотел наступления вечера! Весь день мы только и делали, что искали прикосновений друг друга и выбирали место, чтобы слиться в объятии...

Угар, понимающий все с полуслова, на этот раз бестолково мешался мимо нас, не в силах осознать, что происходит. Он тыкался громадной башкой в ноги Наты, и без того подгибающиеся от усталости, требовал внимания у меня - а я, одуревший от счастья, то отпихивал его прочь, то в шутку валил на пол...

Снаружи происходили события, которые в скором времени могли многое изменить. Уже совсем очистилось небо - ушли в прошлое грязные тучи, нависающие над головой, перестали литься дожди, где в каплях было намешано пыли и пепла больше, чем самой воды. Резко потеплело - мы выходили из подвала и поражались тому, что можем ходить в одних только рубашках. Ната нашила их нам, используя для этого ткань, хранящуюся на складе. Все рубахи надевались через голову - так было легче кроить. Кроме того, мы все-таки смастерили веретено - и теперь, Ната тщательно выстригла все шкуры, собираясь изготовить пряжу для вязания. Мы бродили по холмам - я учил Нату стрелять навскидку, почти не целясь, по указанным мишеням. Девушка промахивалась, сердилась, закусывала губы и повторяла свои попытки. Другая давно могла бросить это занятие... Но не Ната. Это умение было необходимо, способность поражать цель в кратчайшее время могла спасти нам жизнь. Кто бы мог подумать, что всего несколько месяцев назад, мы жили совсем иной жизнью? Ходили на работу, в магазины, смотрели телевизор, считали деньги от зарплаты до зарплаты... Все слетело, словно шелуха. Все зависело только от нас: будем ли мы сыты вечером, останемся ли невредимыми в жестокой схватке, или, наоборот, нами закусит какой-либо неведомый и жуткий зверь. Цивилизация исчезла, как мираж. Остались только мы двое, сами ставшие забывать о том, что нас когда-то окружало... Еще немного и мы могли повторить свою попытку разведать, что находится за неприступными скалами. Но до этого…

…Она порхала по подвалу, успевая найти мгновение, чтобы подбежать ко мне и коснуться своими губами моих, не всегда бритых щек, потом, со смехом, изворачивалась от ответных объятий и вновь целовала.

- Ната!

- Нет, нет, мой хороший… Нет, не сейчас! Ты меня с ума сведешь…

Быть может, и мне, и ей, следовало воздержаться от того, чему мы предавались с таким исступлением - во имя тех, кого мы оставили в прошлом! И в большей степени это касалось именно меня. Но мы не могли. Не могли - и все тут. И никто бы не смог. Разве что скопец - но и он, будь на моем месте, и то, наверное, нашел бы способ, если не удовлетворится сам, то хоть привести к этому ее - желанную, юную и такую ждущую! Жизнь продолжалась: страшная и жестокая, непривычная и трудная. Такая, какая она досталась нам: единственным, сумевшим выжить. И мы хотели взять от этой жизни все…

Прошло несколько дней. Ната перебралась ко мне, оставив свою постель - и теперь уже ничто не могло помешать нам, насладиться друг другом... Я не удивлялся тому, что и она желала этого едва ли меньше, чем я. Истосковавшись по теплу, по ласке, она ластилась как кошка, ну а я... откуда только брались силы. Желание просто не покидало меня. Виной ли этому была молодость девушки, или долгое воздержание - но ни одной ночи не проходило без того, чтобы мы не любили! Да и сами ночи словно пролетали как миг - времени на сон просто не оставалось…

Сказать, что после этого наша жизнь изменилась - значит, не сказать ничего. Все заботы, все дела - все отошло на второй, если не на третий план! Я не мог, не представлял себе минуты без того, чтобы не подойти к Нате, и не коснуться лишний раз милого лица девушки губами. А она - она отвечала мне тем же! Рухнула стена, незримо стоявшая все эти месяцы между нами! Мы, словно обезумев, бросались в объятия друг друга. Одно только прикосновение этих рук, один взгляд, пойманный мною в слепом обожании, заставлял меня позабыть обо всем на свете, кроме желания немедленно взять ее на руки и отнести к постели. Ее настоящее - не притворное! - стремление отдаваться мне, не в меньшей степени, чем мое собственное, обладать ею, приводило меня в исступление… Естественно, у меня были женщины - и не одна! - в прошлом. Но такого не было раньше никогда! Я задыхался от страсти, всячески стараясь под любым предлогом оказаться с ней рядом... а заканчивалось это только одним: мы сливались обнаженными телами, даря и принимая ласки наших неутоленных чувств…

Доходило до того, что мы чуть ли не целыми днями лежали в кровати, изредка отрываясь для исполнения самых уж неотложных дел... Только Угар, не понимавший причин нашего добровольного заточения, заставлял нас заботиться о том, чтобы выпускать его на улицу или готовить еду - он не всегда возвращался домой сытым. Если погода на улице становилась плохой - лишний предлог, никуда не ходить… и мы оставались на нашем ложе любви и страсти, к тоске пса и нашей взаимной радости. Это было время, когда буквально все на свете нам заменила наша постель. Но мы и не жалели об этом. Если настало такое время, что каждый миг, который ты живешь на свете, может оказаться последним - почему не взять от этого мига все?

В силу известных причин, у Наты не могло быть детей, и мы не нуждались в предохранении. Ночь за ночью, день за днем - все равно! - таких сил и такого стремления к близости с девушкой у меня раньше не замечалось никогда. И я не противился. Напротив, брал все и старался сам отдать ей то, что она хотела получить взамен. А Ната… Ната распускалась весенним, майским цветком, став до безумия желанной и столь же милой... Меня поражало, как неистово и безгранично отдавалась мне моя маленькая девочка - для нее не существовало никаких запретов! Я, проживший на свете более чем вдвое, и даже больше, лишь удивлялся тому, что она умеет и знает… и, глубоко внутри, был втайне только рад этому. Рад, как мужчина, который хочет безгранично обладать любимой женщиной… Конечно, у этого опыта имелась причина, но мы ее не касались. Я не забыл ничего из рассказа Наты, но не чувствовал ревности или брезгливости, которая могла меня от нее оттолкнуть. Она не виновата в том, что с ней произошло. Что до меня - я просто был счастлив…