Вечерний Париж не только красив, но и чертовски опасен. Хотя, разумеется, зависит от места: где-то красив, где-то опасен, а есть и такие места, для которых справедливо и первое, и второе. Монмартр, например, или Латинский квартал, где после захода солнца совсем небезопасно ни для беспечных гостей Столицы мира, ни для подвыпивших гуляк - всех тех, кто имел неосторожность оказаться в "плохое время" и в неподходящем месте. Однако Виктор пришел сюда совершенно неслучайно, память Вощинина подсказывала, что именно здесь и как раз в такой поздний час он может найти тех, кто ему необходим. Прямо сейчас в прямом и переносном смысле: в этот час и в этот период времени.

Но знание не освобождает от необходимости "ждать и догонять", из которых, собственно, и состоит на три четверти наша жизнь. И вот Федорчук уже третий час сидел за столиком в грязной и прокуренной забегаловке, одной из многих в Латинском квартале, но выбранной не абы как. Сидел и ждал, хотя, видит бог, есть места и получше. Заведение помнило, как минимум, времена, когда Париж стоил мессы и, похоже, с тех пор не проветривалось. Запахи прогорклого масла, дешевого вина и застоявшейся отрыжки, казалось, впитались в стены и потолочные балки, буквально почерневшие от времени и дыма. Да и публика оставляла желать... Но возможный результат стоил обонятельного шока и слезящихся с непривычки глаз... И цена его всяко была больше той сотни долларов, что затребовал посредник за сам факт организации встречи с людьми, в чьих услугах нуждался "этот русский" - Федорчук говорил с нарочитым акцентом - тихий голос и холодный взгляд которого заставляли ежиться даже привычных к "излишествам" парижан.

- Ждешь кого-нибудь, котик? - девица, задавшая вопрос, выглядела так, как и должна выглядеть девица "сомнительной репутации" в сомнительном заведении квартала пользующегося дурной славой. Карминная помада, чуть ли не на полпальца шире контура губ, румяна во всю щеку, ресницы - слипшиеся от дешевой туши, комочками сбившейся на веках, синих от теней, как у киношной утопленницы...

"Руссо туристо, облико морале!" - Виктор готов был с шутками и прибаутками избавиться от дешевой феи, - "ибо кто знает, что у девицы на уме и кто за ней стоит. Потому стоит быть предельно вежливым", - но взгляд его зацепился за маленькую несуразность. Деталь, которой не должно быть, если все обстоит именно так, как ему хотели это представить. А "деталька" была хорошая - для понимающих людей - "жирная": мозолистый бугорок на среднем пальце правой руки плохо сочетался с небрежным маникюром, но вполне подходил к просвечивающей даже сквозь лак "траурной" кайме.

Решение родилось мгновенно.

- Выпьешь со мной, красавица? Или, ну их, эти медленные танцы?

Неожиданно девушка буквально впала в ступор. Федорчук понял, что ее роль, отточенная до последней реплики, полетела кувырком от его неожиданной и не просчитанной пославшими "феечку" людьми реакции.

- Ну, не ломайся, или я тебе вдруг разонравился? - Виктор схватил девушку за руку и рывком посадил на стул. Бармен "мазнул" по нему из-за стойки настороженным взглядом, но сразу же отвернулся.

"Ага, - с удовлетворением отметил Федорчук. - девица, значит, не местная".

Иначе истолковать поведение бармена не получалось: "свою" прикроют и, если надо защитят, а за чужую никто не вступится.

- Пусти, я буду кричать! - голос фальшивой проститутки, а в ее ненастоящести Федорчук убеждался все больше и больше, звучал на грани слышимости. Движения губ, выдыхаемый воздух и минимум звука - такому за неделю не научишься.

- Кричи себе на здоровье. Максимум, что со мной сделают - вышвырнут отсюда вместе с тобой. Ты сможешь вернуться к Тибо и сказать, что встреча сорвалась оттого, что кто-то возмутился из-за шлепка по худой жопе. Сидеть! - искусством говорить почти не разжимая губ Виктор владел гораздо лучше своей "собеседницы".

- Сидеть! - беззвучно приказал он пытавшейся вскочить девице. - Веди себя, как выглядишь, идиотка! Ровно на двадцать франков, и не сантимом больше. И не вздумай разевать рот, если не хочешь все испортить. Кивни, если поняла!

Девушка незамедлительно выполнила требование.

"Да, в сообразительности ей не откажешь..."

И в некоторой гибкости. Несмотря на резко изменившиеся обстоятельства, адаптировалась дамочка достаточно быстро, и... к тому же отпали последние сомнения - его пытались прощупать. Примитивно, по-дилетантски, а чего еще ждать от нынешних городских партизан, чьи наивысшие достижения лежат в области, квалифицируемой уголовным законодательством Третьей республики в диапазоне от банального хулиганства до индивидуального политического террора?

"Может зря я стал их искать?"

Тогда, в квартире Виктора, Олег задержался до поздней ночи. План покушения на маршала обрастал деталями с ужасающей быстротой. Федорчук помнил, как в самом конце долгого разговора, когда сигаретный дым плотными слоями висел под потолком, не желая улетучиваться в приоткрытое, несмотря на прохладную погоду, окно, Ицкович неожиданно сказал:

- Как учат нас классики, будущее не за героями-одиночками, а за организациями. Рано или поздно нам придется искать если не соратников по борьбе за иное светлое будущее, то уж помощников, по меньшей мере, - с явным отвращением, раздавив в пепельнице хрен знает какую по счету сигарету, Цыц грустно усмехнулся. - Вот только где их искать и кому?

- Да-а-а... - согласился Виктор, понимая, что этим "кем-то", похоже, придется быть ему. - Коммунисты отпадают по определению, особенно эти - коминтерновские. Связаться с ними - все равно, что сразу письмо в "Правду" написать. Открытое. Троцкисты? Пока не понимаю. Да и не люблю я Льва, свет Давидыча. С детства. Кроме того, у них своя немаленькая организация, и мы им в хер не уперлись.

Голова кружилась неимоверно. От табака и кофе. От осознания невозможности происходящего. И решение требовалось из той же оперы. Нечто настолько нестандартное, что никому - из желающих по той или иной причине подвергнуть анализу цепь мелких "странностей" и роковых "случайностей" в межвоенной истории Европы - и в голову не придет.

"Если только... - это было похоже на восход солнца, робкий, зимний. Вот-вот готовый скрыться за кромкой облаков. - Нет, бред какой-то... Да и не помнит Митенька там толком никого. Так, шапочные знакомства".

- Слушай, Олег... Тебе что-нибудь говорит фамилия Валуа? Не король, ни разу. Бывший функционер "Аксьон Франсез", из их левого крыла.

- Какой-то местный фашист? - нахмурился Олег, явно державший в памяти Шаунбурга некоторые актуальные имена и названия.

- В том то и дело, что нет! - довольно улыбнулся Федорчук. - По молодости баловался национал-синдикализмом, но потом бросил это грязное дело и основал свою банду. Редкие, по правде сказать, отморозки. Частенько сходились стенка на стенку с "Парнями короля" и бывшими соратниками...

- Вспомнил! - кивнул Олег. - Был такой, но про него давненько ничего не слышно... Вроде бы организация раскололась, часть самых буйных вообще в подполье ушла. Сгинули, короче. А отчего ты про них вспомнил? Или не ты?...

- Да, похоже, Вощинин был шапочно знаком с кем-то из этих политических хулиганов, и мнение о них у него сложилось вполне серьезное. Крепкие ребята, городские бойцы. На стреме постоять, в асфальт закатать - нормальные такие "торпеды", если что...

- А с идеями у них как? Не сдадут нас за программу партии?

- Коммунистов на дух не переносят, равно и нацистов. Либералы - злейшие враги. В общем - нормальные мужики. Среди них много ветеранов первой мировой, бывших солдат и унтеров. Даже из Иностранного Легиона кто-то есть...

- А контакты сможешь восстановить? Пароли, явки, условные знаки? Помнит твой "костюмчик"? - сразу же перешел к делу Олег.

- Думаю, если напрячься, вспомним... И подходы найдем, хоть и нелегко это будет. Только, вот что, Олег... Если даже мы с ними и договоримся, до тринадцатого числа их привлекать не стоит. Сделаем все сами. Уж больно работа... - Федорчук долго не мог подобрать для "этого" подходящее слово - ... В общем, не для них пока работа. Дальше - будем поглядеть.

Память - штука странная. Если рассказывать - время проходит, мама не горюй! А если думать - мгновения и секунды. Когда Федорчук вновь посмотрел на сидящую напротив него "бабочку", он поразился прошедшим переменам в ее лице и внимательному взгляду, устремленному прямо на него.

- Что? Снова нравлюсь? Ну, так как насчет нескучного вечера?

Ответ девушки был неожиданным.

- Все совпадает. Да, вы именно тот, за кого себя выдаете. Описание соответствует полностью, - она наклонилась к столу с сигаретой, незаметно появившейся в руке, словно ожидая от Виктора поднесенной спички. - Теперь слушайте меня. Сейчас я выкурю это недоразумение, набитое вандейской соломой, и мы с вами пойдем... Под руку пойдем туда, где вас ждут, месье.

"Ну, что же. Можно сказать, начинается новый тур вальса, - мысль, посетившая Федорчука, сочетала в себе холодную отрешенность и некую, недоступную для европейского понимания, бесшабашность, - с новыми партнерами, под иную музыку. Которую будем заказывать мы".

Такое случалось с ним теперь "сплошь и рядом": что называется по десять раз на дню, но механизм "чуда" по-прежнему оставался "выше всякого разумения". Происходило это обычно следующим образом: идет, скажем, по улице Олег Ицкович - и не важно, что он теперь на себя не похож, все равно это он - идет, насвистывает под сурдинку что-нибудь нейтральное из классики, рассматривает прохожих или архитектурные красоты и думает о своем. И вдруг...

- Entschuldigung, darf ich Sie etwas fragen? - спрашивает кто-то, обращаясь то ли к нему, то ли к кому-нибудь рядом.

Но это и не важно, к кому там кто обращается. В то же мгновение идет по улице уже совсем другой человек - Себастиан фон Шаунбург. И, хоть тресни, никогда не догадаешься, что он не совсем он или совсем не он. Баст и думает по-немецки, и реагирует, как немец, и как немец разгибает пальцы, считая вслух, и вообще немец во всем. В каждом жесте и в каждой мысли, если, разумеется, не пытается скрыть свое немецкое происхождение, что умеет делать довольно прилично, тем более что иногда - а в последнее время и часто - делать приходится по служебной, так сказать, надобности.

Так и на этот раз. Из Парижа в Реймс приехал не то чтобы совсем уже другой человек - паспорт-то в кармане пиджака лежал у Олега настоящий - но по манере поведения ничего определенного сказать о нем было нельзя. В произношении, правда, отчетливо слышался какой-то - не совсем французский - акцент, но его происхождение определить было весьма затруднительно. Во всяком случае, эксперты Службы Безопасности утверждали, что это не немецкий акцент, а скорее скандинавский или, напротив, швейцарский. Однако в любом случае, такой, что французское ухо на него реагирует вяло, если реагирует вообще. Не так, как на голос "живого боша". Ну, а в Реймс Баста занесло отнюдь не случайно, а как бы по делу. "Контрабандисты" из СД принесли кое-что для "свободного художника" Шаунбурга. Кисти там, подрамники, то да се, короче - рабочие инструменты, потребные для его ничем, кроме законов физики, не ограниченного творчества. И хотя это было совсем неправильно - не профессионально и отдавало дешевым дилетантизмом - таким, как оказалось, и было это хваленое СД в годы своего становления. Не Абвер одним словом, но не Шаунбургу учить их "манерам", и не Олегу - жаловаться. "Инструменты" могли понадобиться в самое ближайшее время, и отсутствие действенного контроля делало "любое их использование" удобным и практически безопасным. Для Баста безопасным и для Олега, разумеется, тоже.

Полтораста километров от Парижа до Реймса Олег проехал на шикарной, но главное сильной и почти новой - четыре года назад выпущенной - машине. "Vivastella", взятая в аренду у одного охочего до чужих денег и хворого здоровьем парижанина, которого ему, Шаунбургу, порекомендовал местный легальный резидент, в данном случае действительно не являлась роскошью. На автомобиле можно быстрее и легче добраться до Реймса, но главное - удобнее возвращаться в Париж, имея на руках двадцать килограммов оружия и боеприпасов. Замечательно здесь было то, что оружие досталось "чистое" и предназначалось оно для закладки "на черный день". Баст мог пустить его в ход тогда и там, когда и где, ему заблагорассудится. Он ведь творческая натура, непредсказуемая по определению, может и друзьям подарить. Например, приятелям из РОВС или каким-нибудь квислинговцам. Напал стих - взял и подарил. А уж в кого они там из этих стволов палить собрались, не его "баронское" дело.

Погода - не иначе как на удачу - стояла сухая, солнечная. Дороги в центральных районах Франции - во всяком случае, главные дороги - отнюдь не безнадежны. Не автобаны, разумеется, но все же весьма приличные шоссе. А в Реймсе, куда Баст добрался достаточно быстро, со вполне приемлемым комфортом и даже не без удовольствия, там, в Реймсе, дела обстояли вообще замечательно. Германские шпиены те еще, на самом деле, оболтусы, но все-таки немцы. На рандеву пришли вовремя, паролей не забыли, место не перепутали, и на том спасибо. Баст сказал несколько "приличествующих случаю" слов, ему вежливо ответили, он добавил, и тогда ему передали чемодан с "имуществом" и незамедлительно "откланялись". Все про все не заняло и пяти минут, а между тем, утренний Реймс был замечательно древен и колоритен. И туристов в нем не обнаружилось, хотя и достопримечательности все еще не были отреставрированы, как следует. Имело смысл немного задержаться - на час, самое большее, на два - и немного отдохнуть. Сделать паузу, подумать о себе, о мире, и непредсказуемом будущем.

"Или все-таки предсказуемом?"

Вопрос, что ни день становился все более и более животрепещущим. Ведь в чем сила "попаданца"? Его сила в послезнании. Но это если смотреть на мир глазами несовершеннолетнего идиота. Если же вам повезло в жизни, и вы учились в нормальной школе или, не дай бог, в классической гимназии, то с логикой у вас, по идее, все должно быть в порядке.

"Как считаете, герр доктор?" - спросил себя Олег, имея в виду, как мысль о попаданчестве, посетившую его этим утром, так и маленькое уютное кафе на берегу Марны, из открытой двери которого доносился запах только что испеченной сдобы и свежемолотого кофе.

"Считаю, да", - усмехнулся Олег и, зайдя в кафе, занял столик у окна. Впрочем, конкурентов у него в этот час не оказалось: заведение, каким бы маленьким оно ни было, всецело принадлежало ему одному.

Один клиент. Один хозяин заведения. Всего - двое. Два мужчины и яркое солнечное утро.

- Кофе, - попросил Олег.

- Фильтр или по-восточному? - уточнил невысокий полноватый мужчина с внешностью "типичного француза". У него даже усики над верхней губой были образцово-показательные.

- По-восточному, - улыбнулся Олег.

- Круассаны, масло, джем... - хозяин не спрашивал, он "повторял" заказ.

Вообще-то, входя в заведение, Олег думал только о кофе, но сейчас...

- Все верно, - кивнул он. - И рюмку коньяка.

- Хотите местный? - спросил мужчина. - В Париже такого не найдете.

- Хочу, - согласился Олег и достал сигареты.

"Итак, доктор, что вы имеете сказать, за формальную логику?"

Ну, мысль, если честно, не новая и не такая уж глубокая. И ежу понятно, что одним фактом своего здесь появления они уже отменили известный ход истории. Другое дело, насколько драматическими могут стать эти изменения? Локальными или глобальными?

"И как будем определять эти вот "локальность" и "глобальность"?"

И в самом деле, то, что нынешний фон Шаунбург будет спать с австриячкой Кайзериной Альбедиль-Николовой или француженкой Жаннет Буссе... При мысли о Тане, привычно сжало сердце, но Олег "на провокацию не поддался". Так вот, если Баст будет спать с Кисси и Жаннет, а не трахать белобрысых арийских мальчиков, как делал покойный Рем, повлияет это на нынешнюю реальность или нет? Ясно, что повлияет, неизвестно, однако, насколько и как. Вот и крутись ужом, придумывая как бы подтолкнуть подходящий камешек под уклон, вызвав "контролируемый обвал". Крутись, выкручивайся, из кожи вылезай...

"Ну, с чехами, вроде бы, неплохо получилось, а теперь вот маршала грохнем... совсем весело станет".

На самом деле весело не было, и легко - тоже. Убийство, оно убийство и есть, даже если во благо "всего человечества" и если "он все равно смертник". И это притом, что приходилось думать и о собственной безопасности и о сохранении инкогнито...

"А что я, собственно, теряю?" - спросил себя Олег, стремительно превращаясь в Баста.

- Ваши круассаны, месье, - хозяин принес поднос с завтраком и стал расставлять посуду на круглом, покрытом накрахмаленной скатертью столике.

- Благодарю вас, месье, - улыбнулся Баст. - Знаете этого зеленщика? - спросил он, кивнув на мужчину, разгружающего рядом с овощной лавкой свой старенький фургончик.

- Это Лорис Берра... - чувствовалось, что хозяин мог бы сказать и больше, но Баст пока был "чужим", а чужой он и в Африке чужой. - Он служит у старого Гастона... Зеленщик в последнее время хворает, вот и...

"Лорис, значит..."

- Благодарю вас, месье, - серьезно кивнул Баст. - "Мне кажется, я знаю Лоло... Возможно, мы встречались в детстве...

"Возможно... Все возможно, если он жив, и он - ОН".

Шоаш был сыном профессора химии Мюнхенского политехникума, но каждое лето приезжал к тетке, жившей всего в трех километрах от имения фон Шаунбургов и бывшей хорошо знакомой с матушкой Баста. Там они и встретились, Баст и Шоаш - Юрг фон Кобель. Тогда им было лет пять-шесть, никак не более и они всецело зависели от взрослых. Приедет ли Марта Лансдорф к Маргарет фон Шаунбург, пошлет ли Маргарет Гюнтера за приятелем маленького Баста? Все находилось в руках взрослых, но недолго. В восемь лет "весь мир" уже принадлежал им. Три километра не расстояние для быстрых детских ног... А вокруг так много интересного: горы, сады, деревня, церковь на холме, дом "привидений" братьев Бауэр, мельница на речке, и мостик над быстрой водой, и лес вдали, и дубовая роща за рекой... Чудный новый мир, и весь он - без остатка - принадлежал "рыцарям-крестоносцам": баронам фон Шаунбургу и фон Кобелю.

А потом они расстались, но ненадолго. В двадцать седьмом мельком пересеклись во Фрайбурге на семинарах Гуссерля, однако когда в 1928 старик ушел в отставку и кафедру принял Хайдеггер, Баст уехал в Гейдельберг, куда вскоре перекочевал за ним и Шоаш. Там, в университете, у них сложилась замечательная компания: крошка Даддль (тяготевшая к марксизму Надина фон Хелтей), левый социалист Удо Румменигге, штрассеровец Яббо Феллер, и монархистка Цисси Беркфреде. Чудное время. Молодость, вино, философия... Впрочем, Баст уже был членом НСДАП, хотя и симпатизировал левым: Геббельсу и Отто Штрассеру. А вот Шоаш...

"Он бегал и к троцкистам, и к тельмановцам, и к Грегору Штрассеру... Мятущаяся, блин, душа!"

В тридцать четвертом Басту сказали, что Шоаш убит... Но вот он - или кто-то сильно на него похожий - разгружает фургон зеленщика...

- Да, так все и было, - криво усмехнулся "восставший из мертвых" Юрг. - Дубина Ридль решил лично свернуть мне шею. В тридцать первом я отбил ему самое дорогое... Удар был хорош, Баст, настоящий "пендаль", только не по мячу, а по яйцам! Вот он и решил поквитаться... Завалился ко мне с дружком из СС. Это было ночью, с пятницы на субботу... Я положил их обоих. Они, дурни, привезли меня к мосту Виттельсбах, а обыскали кое-как, как и все, что делали в своей дерьмовой жизни. Ну, я их и... Сначала Ридля, а потом уже и напарника. А мужичок оказался из Пруссии... Шарфюрер... Вот я и прожил следующие два дня как шарфюрер Меллер. Два дня... - Шоаш покрутил головой, как бы отгоняя мрачные воспоминания, и закурил.

- Слушай, Баст, а как ты уцелел? - спросил он через мгновение.

- Меня Гейдрих спас, - Баст решил, что правда - лучшая политика.

"Во всяком случае, пока..."

- У нас с ним что-то вроде дружбы образовалось... - объяснил он. - Я его жену спас, впрочем, неважно. Он позвонил и приказал, сидеть в имении и не высовываться. Остальное ты знаешь, через два дня все было кончено...

- Как не знать, - усмехнулся Шоаш. - Я же их и расстреливал.

- Кого? - не понял Баст.

- Их! - Юрг затянулся, выдохнул дым и посмотрел старому другу в глаза. - Зепп меня в лицо не знал, да и другие в СС тоже. А расстрельная команда, как колбасные обрезки... Кого там, Баст, только не было! Вот и шарфюрер Меллер приблудился... Ночью... Это уже суббота была, тридцатое... Ворвались в Штаделхеймскую тюрьму, идем по коридорам. Зепп орет - "Открыть! ", кто-нибудь бросается открывать дверь, а Зепп, сука, заглядывает, смотрит...и отводит глаза, идет к другой камере. Идет и кричит для остающегося за спиной, "Фюрер приговорил вас к смерти за измену Германии. Хайль Гитлер!" И все. Представляешь? А мы их тащим во двор... Брань, крики, драка... А во дворе: "По приказу фюрера - целься, пли!" Знаешь, кого я расстреливал? Штандартенфюрера Ганса фон Шпрети-Вайлбаха, Эдмунда Шмидта, Шнейдгубера... Представляешь?

- Представляю, - кивнул Баст и тоже закурил.

Наступило время обеда. Юрг закрыл лавку и, взяв бутылку местного бренди, они отправились к реке. Здесь, сидя на скамейке, на тихой и пустынной аллее, они и разговаривали.

- И что теперь? - спросил Баст после паузы

- Не знаю, - покачал головой Юрг. - Где наша Даддль? - вдруг спросил он.

- Точно не знаю, - честно признался Баст. - Кажется где-то здесь, во Франции.

- Найти бы...

- Попробуй, - предложил Баст.

Решение уже созрело, и он не видел причин отказываться от задуманного. В конце концов, если что, всегда можно сказать, что он вербовал Юрга вслепую. Лишними такие люди, как Шоаш никогда не бывают, хотя их и расстреливают иногда.

- Попробовать... Без денег, со смешными документами... - Юрг выбросил окурок в реку, отхлебнул из бутылки, которая стояла между ним и Бастом, и достал следующую сигарету.

- А Удо, Яббо, Цисси? - спросил он, закурив.

- Удо отсидел год в лагере и уехал в Голландию к родственникам. Цисси в Америке, в Нью-Йорке, у меня есть ее адрес. Яббо в Берлине, но у него там не слишком хорошо получается. Вот если бы ты...

- Что я? - насторожился Юрг.

- Я могу помочь с деньгами и документами...

- Я на Гитлера работать не буду, - отрезал Юрг.

- А кто говорил о Гитлере?

- На пархатых тоже не хочу, - нахмурился Шоаш.

"Но будешь", - кисло усмехнулся Баст, все время осознававший, кто он есть на самом деле.

- А на Отто Штрассера? - спросил он вслух.

- Отто создает организацию? - оживился Юрг.

- А разве я что-то сказал про организацию? - улыбнулся в ответ Баст. - Я и имени Штрассера не называл. И тебе не советую... Кажется, он в Вене сейчас. Впрочем, не знаю...

- Интересная идея, - глядя Басту в глаза, сказал Юрг. - Я бы сказал, многообещающая...

- О чем ты? - якобы недоуменно поднял бровь Баст.

- О том, чтобы собрать где-нибудь в Париже наш прежний философский кружок.

- Ах, вот ты о чем, - улыбнулся Баст. - Действительно хорошая идея. Только, давай так, я в этом как бы не участвую.

- Точно! - подтвердил с ответной улыбкой Юрг. - Ты в этом не участвуешь. И более того, я о тебе, Баст, с лета тридцать четвертого ничего не слышал. Может быть, тебя давно и в живых нет...

- Все может быть, - кивнул Баст, пожимая руку старому другу. - А может и не быть.

Оставались пустяки: договориться о связи, достать паспорт и деньги, - "Вот и пригодится Витькина добыча", - и обдумать в каких делах и под каким соусом можно использовать этот новый "Философский кружок". Впрочем, одно Олег знал точно, в охоте на Тухачевского он их использовать не будет. Рано.

"Еще рано..."

В Руан она приехала на поезде. Но дизеля на Бонсекур пришлось бы ждать, чуть не полдня, и Ольга взяла такси. Впрочем, не успела она въехать в этот тихий сонный городок, как ею вновь овладела нерешительность. Стоило ли приезжать сюда вообще, и что, черт возьми, она, Ольга, забыла в этом французском "Мухосранске"? Ведь это отнюдь не ее прошлое, и, значит, если даже Луи-Виктор сказал тогда правду - во что Кейт Кински отказывалась верить теперь даже больше, чем тогда - так вот, даже если он все-таки не солгал, что искала в Бонсекуре теперь, спустя семь лет, Ольга Агеева? Последнее прости отъявленного лгуна Луи-Виктора де Верджи?

"Господи! - взмолилась она мысленно. - Он хотел, чтобы кто-нибудь из настоящих аристократов поверил, что он из тех самых де Верджи?"

Она остановила такси у какого-то едва не затянутого паутиной кафе, и, попросив водителя, обождать, заказала коньяк и... еще раз коньяк. Ее буквально трясло, хотя, возможно - и даже скорее всего - заметить это со стороны было невозможно.

"Итак, что я здесь делаю?" - она не церемонясь, выцедила сквозь зубы большую рюмку коньяка и, коротко выдохнув, закурила пахитоску.

И в самом деле, за каким хреном ее занесло в это "царство Аида"? Надежда? Предположение, что Кайзерина со свойственным ей легкомыслием в некоторого рода делах и равнодушием к прошлому пропустила нечто важное, что заметила теперь Ольга? Впрочем, над бедной Кейт довлел и обычный - вполне, стоит заметить, простительный в ее обстоятельствах - страх.

"Страх..."

Луи-Виктора зарезали в Ницце пять лет назад. На набережной, на глазах праздно гуляющей публики, грубо и показательно, в стиле Каморры или марсельской мафии, полоснув по горлу острым, как бритва, ножом. Фотографии мертвого Луи обошли тогда первые страницы всех французских газет. И не зря. "Маркиз де Верджи" пользовался определенной, хотя и весьма специфической, известностью. Он был своим - какой бы смысл вы не вкладывали в это слово - в казино Ниццы и Монако, на ипподромах и в боксерских клубах. Он был знаком со многими героями светской хроники, но водил дружбу и с обыкновенными бандитами. Всей его "славы" Кейт, разумеется, не знала, да и не интересовалась ею. Однако даже она слышала об обвинении Луи-Виктора в вооруженном ограблении ювелира. Впрочем, полицейским так и не удалось тогда ничего доказать, и де Верджи был "освобожден из-под стражи за недоказанностью подозрений". Об этом тоже писали газеты.

"Писали..."

Но она... Для нее все это было иначе, совсем не так, как для других. Ведь она его...

"Я... Бог ты мой! Выходит, что я его действительно любила..."

Кейт Кински познакомилась с де Верджи "на водах" в Баден-Бадене. Тетушка Ленель привезла Кисси на первые большие смотрины, а Луи-"Счастливчик" развлекался там же в веселой и шумной компании золотой молодежи из половины европейских столиц и, разумеется, играл в казино. Его окружали шикарные женщины и великолепные мужчины. Но ни один мужчина не мог конкурировать с умницей и красавцем ди Верджи - "настоящим мачо", если уж быть кристально искренней, какой могла быть теперь жившая уже вторую жизнь Ольга, но не могла быть тогда семнадцатилетняя дебютантка Кисси. И вот что интересно, он ведь тоже увидел именно ее, разглядев девушку среди окружающей "массовки". Увидел, подошел и... Следующие два года пролетели как в сладком сне, но, в конце концов...

"Все умерли..."

Ну, где-то так все и вышло.

Луи говорил, что они уедут. Он рассказывал о Нью-Йорке, Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айресе. Обещал... О, он много чего обещал. "Ты будешь жить как королева", - говорил он, сводя Кейт с ума своей чарующей улыбкой, но он, разумеется, ее обманывал.

"А может быть, и себя тоже..."

Наверное, он любил Кисси, иначе с чего бы, Луи оставаться с ней так долго? А он оставался. Исчезал - так случалось - на неделю или две, но всегда возвращался, и каждое его возвращение превращалось в грандиозный праздник, в огне фейерверков которого сгорали прежние обиды и печали. И так было всегда - все эти два счастливейших года ее жизни - и должно было продолжаться вечность. "Пока мы не состаримся и не умрем в один день..." На это Кейт была, разумеется, согласна, ведь все правильные сказки заканчиваются именно так...

Луи-Виктор был красив, высок и обворожительно мужественен. А еще он был весел и щедр, и не думал о завтрашнем дне. Он был легок на подъем, пил, не пьянея, и лгал, не отводя глаз. И еще его окружала аура тайны. Его секреты казались опасными, но поцелуи отменяли любые сомнения, а страсть сжигала страх. Но однажды...

"Если вдруг что-то пойдет не так..." - сказал он, глядя Кейт прямо в глаза.

"Если вдруг... Он что-то знал? Предчувствовал? Предполагал?"

Он назвал ей адрес и имя человека, и они поехали в Оперу. А через месяц его не стало, и Кейт оказалась вдруг одна-одинешенька в целом мире. Ее горе было огромно. Безмерно. Безысходно. А еще ей было страшно, горько и одиноко. И неожиданно не стало денег, и чтобы добраться до родственников в Зальцбурге пришлось продать бриллиантовый гарнитур, который Луи подарил ей на восемнадцатый день рождения. Она стояла в темноватом помещении ломбарда, смотрела, как работник заворачивает ее бриллианты в замшевый платок, и плакала. Ей было жаль расставаться с кольцом и серьгами, ведь их выбирал сам Луи-Виктор, но делать было нечего. Оставаться в Монако она не могла, а родственники... Родственники, как ни странно, ее возвращению не удивились, приняли "блудную племянницу" с великодушием старой знати, и уже через полгода Кейт стала "Екатериной" Альбедиль-Николовой...

"Бедная девочка..."

Ну что же, воспоминания о печальном опыте супружеской жизни не доставляли удовольствия даже нынешней Ольге-Кайзерине, не имевшей, к слову, большого - не говоря уже о счастливом - жизненного опыта. Что ж говорить о настоящей Кайзерине, успевшей сжечь два года своей короткой жизни в огне настоящей любви и подлинной страсти?! Коротко говоря, исполнение супружеского долга ничего кроме омерзения у Кейт не вызывало, и вызвать не могло...

"Ужас!"

Но к счастью, в момент заключения брака барон находился уже в том возрасте, когда изменения в "общем состоянии организма" происходят быстро и часто неожиданно. Так случилось и с Альбедиль-Николовым. Вот, казалось бы, еще вчера он был крепок и охоч до прелестей юной жены, а сегодня ему уже "никак не до этого". Так что на самом деле страдала Кайзерина не сказать что б очень долго, - хотя и страдала - а, спустя еще немного времени, смогла уже вполне насладиться своим положением замужней, но совершенно независимой женщины. Но это та Кайзерина, которая о Луи-Викторе старалась даже не вспоминать. Ей было слишком больно думать о "лучшем мужчине своей жизни", а боль - это именно та вещь, которой по возможности следует избегать. Она и избегала. И Ольга была с ней в этом вполне солидарна. Ей-то на что сдались эти "мучительные" воспоминания? Де Верджи ей никто! Не она была в него влюблена, не она сходила по этому "красавчику" с ума. Но, с другой стороны, именно Ольга могла без тени страха - так ей поначалу казалось - и без каких-либо "привходящих обстоятельств" припомнить и оценить слова покойного Луи-Виктора.

Адрес и имя. Сказал ли он это просто так - для красного словца - или имел в виду что-то определенное?

"Возможно..."

Сейчас, по прошествии времени и, глядя в прошлое Кайзерины Кински трезвым взглядом Ольги Ремизовой, к словам "маркиза" де Верджи можно было отнестись и с большей серьезностью, чем сделала это однажды - много лет тому назад - взбалмошная красотка Кисси.

"Если подумать..."

Ольга выпила вторую порцию коньяка и сделала знак женщине, стоявшей у стойки, повторить. На нерве, алкоголь сгорал влет, а Кайзерине сейчас как раз требовалось пусть и небольшое - легкое, в "весе пера" - но настоящее, без дураков, опьянение.

"Итак..."

Итак, Ольга вспомнила слова Луи и решила, что "пожалуй, в них что-то есть". А поскольку нынешняя Кайзерина была уже не то, чтобы доподлинная Кейт Кински, но в то же время и никак не настоящая Ольга Ремизова, то и мысль у нее зачастую означала не только мысль, но и немедленное действие, чего ранее не замечалось ни за одной, ни за другой. А раз так, то вспомнила, обдумала, решила и поехала - вместилось в считанные часы. Однако затем, когда она была уже в пределах физической досягаемости, цель поездки вдруг показалась Кайзерине не такой уж убедительной, но главное, не настолько желанной, чтобы переться за ней к черту на кулички и притом рисковать...

"Риск".

Теперь цель поездки представлялась опасной, страшной и... неверной. Бог весть, кто ожидал Ольгу по адресу, указанному мертвецом, и ждал ли вообще. И, сидя сейчас в темноватом, запущенном кабачке на безымянной - для нее, Кейт, безымянной - улочке богом забытого французского городка, она не могла уже сказать с определенностью, хочет ли, чтобы по тому самому адресу ее все еще "ждали". Или лучше, чтобы забыли вместе с теми обязательствами, которые с ней, Кейт Кински, связаны. Ведь не факт, что тем людям - кто бы это ни был - так уж хочется расставаться с доставшимися им по случаю легкими деньгами.

"А почему, кстати, ты решила, что это деньги?"

Ответа на этот вопрос у Ольги, разумеется, не было. Показалось. Подумалось. Она предположила...

"Я... Мне показалось..."

Но мало ли что может примерещиться в сумерках?!

Впрочем...

"Двум смертям не бывать, не так ли?"

А в кармане пальто - в левом под соответствующую руку - лежал самозарядный "Вальтер ППК". Это был компактный вариант классического полицейского пистолета, но главное, Ольга была уверена, что без колебаний всадит 7,65 миллиметровую браунинговскую пулю в любого, кто решится покуситься на ее жизнь и...

"Имущество", - с кривой усмешкой, пусть и мысленной, закончила свои рассуждения Ольга.

После этого она выпила третью рюмку коньяка, расплатилась и вернулась в ожидавшее ее такси. А еще через четверть часа она звонила в колокольчик у старой выцветшей двери небольшого неухоженного особняка. Серый, потемневший от сырости - рядом протекала река - камень, два высоких этажа, черная сланцевая двускатная крыша, и темные, вероятно, зашторенные изнутри окна: не дать не взять тайный вертеп или укрывище ночных татей. Эжен Сю, одним словом, Дюма-отец и Андре Жид...

- Здравствуйте! - сказала Ольга, когда дверь, наконец, отворилась.

Перед ней в тени дверного проема стояла высокая костистая женщина неопределенного возраста. Впрочем, при всей неопределенности ей было никак не меньше пятидесяти. Вот было ли ей больше или меньше шестидесяти - действительно оставалось загадкой. Но не сорок, и уж тем более никак не тридцать.

- Я ищу мадам Скаррон...

- Кто вы? - это были первые слова, произнесенные открывшей дверь женщиной. Голос у нее оказался сухой и хриплый, но не в этом дело.

На вопрос следовало ответить, и ответить безошибочно правильно. Это было ощущение сродни наитию, интуитивное понимание "системы отношений", внезапно появившееся у Ольги.

- Я... Кейт... - сказала она. - Подруга Луи-Виктора.

- Долго же ты сюда добиралась... - женщина смотрела на Ольгу без гнева и удивления, она просто констатировала факт.

Пять лет. И в правду, долго. Но так сложились обстоятельства.

- Так получилось, - сказала она вслух.

- Пойдем, - никак не отреагировав на ее слова, женщина поманила Ольгу за собой и, закрыв за ней дверь, пошла, не оборачиваясь, куда-то в глубину дома.

Похоже, никого, кроме них двоих, в доме сейчас не было. Возможно даже, - во всяком случае, таково было мгновенное впечатление, возникшее у Ольги - что и в другое время здесь не бывает гостей, а постоянно обитает одна лишь мадам Скаррон.

Между тем, все так же молча, они миновали длинный темный коридор, поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, и вскоре оказались в довольно большой, но страшно захламленной комнате. И тут мадам Скаррон сделала нечто странное, что, впрочем, тут же и разъяснилось. Она опустилась на колени у дальней стены комнаты, едва уместившись между старой детской коляской и огромными напольными часами в рассохшемся и лопнувшем в нескольких местах футляре красного дерева, и начала шарить длинными узловатыми пальцами по высокому плинтусу. Что она там искала и зачем, стало ясно через мгновение. Отчетливо щелкнул потайной запор и часть стены - деревянная панель размерами примерно метр на метр - отошла в сторону, открывая темный проем. Оказывается, стена не была сплошной, а за деревянными панелями имелось скрытое пространство. Тайный чуланчик или тайник, но истинных размеров "застенного пространства" Ольга оценить не могла: там было темно.

- Вот, - женщина достала из темного зева и подвинула к Ольге средних размеров фибровый чемодан неопределенного цвета. - Это тебе.

- Мне?

- Ну, не знаю, - пожала плечами женщина. - Он так сказал.

- А что там? - еще не оправившись от изумления, спросила Ольга.

- Тебе виднее, - сухо ответила мадам Скаррон. - Я в чужие дела не суюсь. Позови, когда соберешься уходить, - сказала она и немедленно вышла из комнаты, оставив Ольгу один на один с посылкой из прошлого.

"И что же это такое?" - мысленно почесала затылок Ольга, но чтобы узнать ответ на этот вопрос, следовало открыть чемодан и посмотреть.

Ольга освободила стоящий под самым окном стол от корзины с каким-то тряпичным мусором и двух связок старых книг, и водрузила на него чемодан, оказавшийся на поверку не таким уж и легким.

"Посмотрим..."

На нем не было никаких запоров кроме обычных замков.

"Обычные замки..."

Обычный потрепанный жизнью чемодан.

"Обычный..."

Ольга щелкнула замками и откинула крышку.

Несколько больших конвертов из плотной бумаги, желтой и голубоватой, рукоять револьвера, высовывающаяся из-под одного из них. Пачки денежных купюр в другой части чемоданного пространства: фунты стерлингов, доллары США, швейцарские франки, шведские кроны, что-то еще, и жестяные банки из-под монпансье... Ольга открыла одну - на удачу... Бриллианты...

"Значит, ты все же ограбил того ювелира... А может быть, и других..."

В следующей коробочке лежали кольца с изумрудами и аметистами.

"Недурно!"

В первом большом конверте находились паспорта на имя господина и госпожи Фернандес - граждан Венесуэлы.

"Значит, ты не лгал..."

Он не обманывал ее, нет. Он действительно собирался уехать из Европы...

"Собирался, но не успел".

В других конвертах оказались еще три комплекта документов, и везде ее фотографии и... и его.

"Мне очень жаль..." - в глазах стояли совершенно неожиданные слезы.

Кого она жалела? Его? Прежнюю Кейт?

А внизу, под конвертами обнаружились подлинные документы Луи-Виктора, аккуратно сложенные в кожаную папку. Оказывается, он был настоящим маркизом.

"Надо же! Ну, кто бы мог подумать?"