Глава 28

– Кто вам таких небылиц наплел? – возмутилась Варвара Филипповна, когда я рассказала ей то, что услышала от Львовой.

– Это неправда? – уточнила я.

Нерлина вынула из шкафа коробку с зефиром и поставила ее у вазочки с вареньем.

– Угощайтесь, мой ангел!

– Спасибо, у вас очень вкусный кофе, – похвалила я хозяйку.

– Самый обычный, – смутилась Варвара Филипповна, – но он не из машинки, в джезве сварен, мне такой больше нравится. Теперь о деле. Были ли в школе случаи воровства? Конечно. Не знаю ни одной гимназии, где не попадались бы нечистые на руку дети. Занималась ли подобным Наташа? Никогда. Хлопот она мне не доставляла. Правда, училась ни шатко ни валко, в основном на тройки, могла даже двойку получить. Но я ее отругаю, и девочка за ум возьмется, четверку заработает. Да только Якименко в классе ведь не одна была, постоянно под контролем ее держать не получалось, детей много, каждому необходимо внимание уделять. Забуду про Наташу на время – бац, опять у нее неуд. Ну и снова провожу воспитательную беседу. Вообще говоря, этим обязаны заниматься родители, но они очень уж работой увлекались. Знаете притчу про Ивана и троих детей?

– Нет, – сказала я.

И Нерлина завела рассказ.

…Было у портного Ивана, владельца небольшого магазинчика, два сына и дочь. Когда старшему исполнилось восемнадцать лет, он сказал:

– Папа, я не хочу, как ты, целыми днями в лавке торговать. Мне интересно самосовершенствоваться, искать себя.

– Ладно, – согласился отец, – ищи. Не могу же я запретить тебе развиваться.

Потом средний сын объявил родителю:

– Нет у меня желания шить брюки, как ты, чтобы мама их продавала. Я мечтаю путешествовать, ездить по миру, смотреть, как люди живут.

– Хорошо, – кивнул отец, – отправляйся в путь. Не могу же я запретить тебе получать новые впечатления.

Затем заявилась к нему дочь.

– Папа, я не пойду замуж, не нужны мне дети, буду актрисой!

Иван не стал препятствовать ее желанию.

Прошло десять лет. Старший сын все учился и учился. Растратил все деньги, которые дал ему отец, обнищал, сел просить милостыню. Второй сын сгинул в какой-то стране, где он, что делает, Иван не знал. А дочь, неудачливая бесталанная артистка, спилась, потому что режиссеры не давали ей ролей.

Оставшись на старости лет один, Иван пошел к соседу-сапожнику и спросил:

– Петр, у тебя тоже трое детей, они все с тобой работают, обувь делают, семьи создали, внуков тебе родили. Наверное, твои ребята правильные люди, а мои плохие. Ну вот почему твои не ушли из дома, а мои все прочь улетели?

Петр взглянул на Ивана.

– Знаешь, моим тоже в юности в голову дурь залетала. Помню, завели речь, что решили лесорубами стать, поедут в Африку баобабы рубить. Да я их послушал, а потом снял со стены вожжи и заявил: «Хотите своим умом жить? Валяйте, но денег на глупости не дам. А перед отъездом еще и выдеру дураков, авось ум к вам через задние ворота войдет». И все, выкинули они из башки идею с баобабами. А ты, Ваня, решил, что дети своей головой думать умеют, что их капризам потакать надо, поэтому так и вышло…

Варвара Филипповна улыбнулась и посмотрела на меня.

– Родители Наташи вели себя, как тот Иван, дочкой вообще не занимались. Ни разу ни отца, ни мать я на родительских собраниях не видела. Дневник вечно взрослыми был не подписан. И ведь Наташу нельзя было назвать девочкой из неблагополучной семьи – хорошо одета, накормлена. Но это все. Несколько раз я ей домой звонила, вечером. И всегда сама Наташа подходила, вежливо отвечала: «Родители на работе». Вот здорово! Ребенку семь лет, а он один дома сидит.

– У Якименко были бабушки, – вспомнила я, – наверное, они за девочкой следили.

– Впервые про это слышу, – удивилась учительница. – Вы ничего не путаете?

– Нет, – ответила я.

– Тогда еще более странно. Занятия в нашей школе начинались в восемь, – задумчиво продолжила Нерлина, – дети прибегали в семь сорок пять. Зимой, когда было темно и холодно, многие опаздывали. Младшеклассников, естественно, сопровождали родители. Учителям предписывалось приходить к семи тридцати, и в это же время школу отпирала завуч Нина Алексеевна, которая никому ключи не доверяла. Но я, чего греха таить, прилетала за минуту до звонка. Мне надо было сына в детский сад отвести, а там свои порядки: придешь в четверть восьмого – стой с малышом на морозе, все равно только через полчаса внутрь впустят. Хорошо хоть садик находился недалеко от школы. Я Антошу воспитательнице сдам и мчусь рысью на работу. Коллеги знали, что у меня на руках дите малое, но все равно жаловались директору: «Почему Нерлина опаздывает? Почему ей можно, когда она хочет, на службу являться?» И тот мне постоянно замечания делал, а потом и вовсе заявил: «Если и дальше будете трудовую дисциплину нарушать, уволю». А ведь в курсе был, что я мать-одиночка и что алиментов бывший муж не дает. Конечно, я объяснила, почему опаздываю, умоляла войти в мое положение. И директор гениально ответил: «Ребенка у ворот садика оставьте и на работу идите. Государство вам зарплату платит, обязаны вовремя являться». Здорово, да? Четырехлетнего мальчика одного бросить на улице!

Бывшая учительница аж задохнулась от возмущения, вспомнив тот неприятный разговор. Но через минуту продолжила:

– К чему я это вам рассказала? Завуч наша, которая никому ключи от здания не доверяла, постоянно меня просила: «Варя, свяжись с родителями Якименко. Как ни приду, Наташа уже во дворе стоит, трясется. Оказывается, родители ее из квартиры в шесть пятьдесят выталкивают, она под дверью нашего храма знаний в семь оказывается».

Нерлина положила в чашку с кофе сахар и начала медленно его размешивать.

– Я им звонила, звонила, звонила… Потом, наплевав на приличия, в одиннадцать вечера пришла в дом к Якименко. А мне никто не открывает, из-за створки слышу голос Наты: «Мамы нет. Папы тоже. Уходите». Но я упорная, решила все же подождать, села на подоконник. В полдвенадцатого ночи женщина появилась, я к ней кинулась, спросила: «Вы мать Якименко?» Та кивнула. И я ей выдала. Все припомнила. И что? Тетка молча меня выслушала, потом, ни слова не говоря, дверь квартиры отперла и… внутрь шмыгнула. Все. Никакой реакции я от нее не дождалась. На следующий день Наташа опять ни свет ни заря во дворе школы прыгала. Вот такая у нее маменька была. И отец, наверное, ей под стать.

– Если Якименко не воровала, то почему ее перевели в другую школу и отдали на попечение совершенно постороннему человеку? – растерялась я.

Варвара Филипповна округлила глаза.

– Девочка просто мешала родителям жить так, как они хотели.

Послышался хлопок входной двери.

– Варварушкин! Меня не ждали, а я приперлася, – закричал веселый голос. – Увидела на рынке чудесную недорогую курагу, взяла тебе килограммчик. Почему у тебя замок не защелкнут? Ох, прости, не знала, что у тебя гостья…

– Знакомьтесь, – улыбнулась хозяйка, – это Катя Ровина, моя соседка и лучшая подруга. Она до сих пор в той школе служит, откуда я уволилась. Это я ее туда пристроила, когда Катя в столовой работу потеряла. Она очень хороший повар. Раньше детям еду в школьных столовых готовили, привозили каждое утро продукты, не все они до ребят доходили, зато те сотрудники, кто на кухне толкался, домой с полными сумками отправлялись. Масло сливочное, мясо, сосиски, кефир, творог – все перли. Директор не успевал выгонять несунов. А когда Катю взял, разбой прекратился, Ровина сама не крысятничает и другим не разрешает, глаза на чужое воровство никогда не закроет. Теперь на кухне только готовое греют, ребятам дрянь дают, вроде той, которой в самолетах пассажиров потчуют. Катя сейчас в учебном заведении завхоз. Там весь состав педагогов сменился, и того директора тоже выперли, нынче это гимназия. Анекдот прямо! Вывеску сменили, но сущность прежняя – простая школа.