Меня гнали как дикого зверя.

Им я и был — загнанным волком с подранной о сучки и камни шкурой, тяжело дышащий, с подкашивающимися от усталости лапами. Впрочем, это выражаясь образно. На самом деле не все обстояло столь плохо.

Преследующие меня загонщики действовали неутомимо и умело. Но я сумел сохранить двух лошадей, и мой разум оставался при мне. Действовать я старался изощрено, в уныние не впадал, страху не поддавался и глядел в будущее если не с надеждой, то не обреченно. Я еще побарахтаюсь в сих смертоносных водах, я еще помотаю преследователей по местным буеракам.

Все началось на второй день после моего поспешного бегства с вершины Горы, начавшегося со стремительного спуска по ее склону, захвата лошадей и безумной скачки на северо-запад. Меня лошадей, я двигался по песчаной дороге до тех пор, пока через десяток лиг она попросту исчезла — причем пропала она внезапно и до омерзительности аккуратно. Снова рука Истогвия ощущается — ибо, где это видано, чтобы дорога заканчивалась так, будто ее ровнехонько отрезали острым ножом, а затем песчаную «культю» обложили небольшими камнями, словно накладывая повязку.

Едва бегущий подо мной скакун перешагнул через линию камней, я приготовился к худшему, но вскоре убедился, что исчезновение дороги не больше чем иллюзия. Под недавно насыпанным и ухоженным путем лежала дорога старая, даже древняя, созданная в очень давние времена, если судить по едва различимым следам на замшелых камнях по обочинам. В незапамятные времена трудолюбивый народ проложил тракт через каменистые земли. Пусть с севера на юг. Целый тракт, широкий и ровный. Ныне все почти исчезло, заросло деревьями и кустами. Повозка бы не прошла. Но верховым лошадям деревья не помеха и промедления не случилось.

Я двигался до наступления густых сумерек, миновав по пути две разрушенные временем или войной деревни. Все давным-давно исчезло и заросло — остались только покосившиеся или вовсе упавшие печные трубы, выглядящие скорбными надгробиями на месте некогда оживленных людских селений. Выбрав местечко сплошь заросшее высокой и сочной травой, я остановился и дал краткий отдых лошадям, разнуздав их, тщательно обтерев, проверив крупы и копыта, а затем, отправив пастись. Сам я в передышке не нуждался, но очень уж боялся за лошадей. Впрочем, про себя я так же не забыл, первым делом содрав с ног чужие и чересчур тесные сапоги. С наслаждением ступая по влажной земле босым, я отошел подальше от лежащего на земле тряпичного свертка скрывающего в себе меч. Говорящий меч. Что уже начал меня не на шутку раздражать своими разговорами и требованиями плоти и плоти. Поэтому я дал передышку своим ногам и своей душе.

Через несколько часов я снова пустился в путь. Лошади толком не отдохнули, животы у них были тугими, но я был беспощаден и заставил их двигаться дальше. Я не могу позволить себе такую роскошь как ночной отдых. Не сейчас. Особенно помня о том, что в рядах врага немало неутомимой нежити и ниргалов, способных двигаться день и ночь напролет, следуя за целью. Да и Темный и Истогвием — уверен, что из не слишком вымотают несколько бессонных ночей.

Лишь когда лошади окончательно обессилили и повесили головы до земли, я сжалился и дал им отдых. Нас приютила небольшая лесная полянка. Неподалеку крохотное озерцо питаемое звонким ручьем, со сплошь заросшими берегами. Там я и разместил стреноженных лошадей, после чего отошел подальше, нашел старый, но еще крепкий пень и с помощью вырезанного клина сделал в нем щель. В оную я и вставил каменный страшный меч, после чего выбил клин и древняя вещь оказалась надежно защемлена в древесном капкане.

Я спятил, раз боюсь предмета не обладающего ногами и руками, не способного подкрасться и убить?

Быть может и спятил. Но рисковать не собирался. До конца отдыха меч останется заклиненным в пне. Затем я его высвобожу и отправлюсь дальше — до следующей стоянки.

Себя я буквально заставил улечься, закрыть глаза и забыться тревожным коротким сном. Отдохнуть получилось плохо, сердце то и дело подпрыгивало при каждом шорохе или далеком волчьем вое. Местность вокруг лесистая, но то они и Дикие Земли, где каждый свободны клочок земли давно был снова завоеван природой. И зверья много — некому охотиться на волков, кабанов и оленей. Земли Истогвия давно позади, я ушел от Горы на целый дневной переход и даже чуть больше, причем двигался налегке и быстро, не особо щадя лошадей. Так что люди здесь вряд ли есть. А вот шурды запросто…

Вскоре очнувшись от краткого забытья, я отправился к озерцу, где плотно позавтракал сухарями, вяленым мясом и холодной вкусной водой. Разводить костер и готовить горячую пищу я не собирался. Еще не настолько сошел с ума, чтобы пламенем костра привлекать к себе незнамо чье внимание. По несколько сухарей скормил и фыркающим лошадкам, смотрящим на меня с явной укоризной. Потрепав их по лошадям, я лишь вздохнул. Поделать нечего.

Рассвет наступил через час после того как я снова тронулся в путь. На моих глазах величаво вздымающее солнце беспощадно уничтожило тьму и большинство теней. Оно поднималось все выше и вскоре засияло в самом центре небосвода, столь яркое и могучее. В миг, когда великое светило заняло свой законный небесный трон, я как раз закончил изнурительный для лошадей долгий подъем по пусть пологому, но казалось что бесконечному склону. И ведь это не холм, не гора. Просто местность такая — полого вздымающаяся на северо-запад. Хорошо тем, кто отправляется на юг. Я же как всегда — навстречу всем буранам, ураганам и прочим возможным невзгодам.

И вот наконец-то поднявшись, я спешился и обернулся, дабы взглянуть на уже пройденный путь.

Далеко-далеко, за рощами, узкой долиной и каменистыми пустошами заросшими колючим кустарников и редкими болезненно изогнутыми соснами, виднелась недавно покинутая мною гора. Именно что виднелась, а не горделиво высилась. То ли дело несокрушимая и высокая гранитная скала Подкова! Вот она на самом деле царит над окружающей ее холмистой местностью. Повергает в трепет одним своим видом! Бросает в холод, когда ты видишь ее отвесные бока покрытые инеем и льдом, щерящиеся острыми каменными шипами. А здесь обычная гора, чья вершина едва виднеется из огромной ямы окруженной густым и старым сосновым бором.

Я невольно покачал головой — треть древнего леса исчезла. На месте неподвижных высоких старых сосен лишь тянущееся во все стороны уродливое черное пятно гигантского пепелища. Многие сосны остались стоять, но были уже не живыми гигантами, а мертвыми обугленными бревнами с редкими обломками сучьев. Лесной пожар постарался на славу. Гордость Истогвия уничтожена. И поделом. Я хорошо помнил те скопления деревьев, с ветвями усаженными гроздьями человеческих и гномьих черепов и это еще не считая черепушек звериных, а так же шурдских и гоблиньих. Настоящее мерзкое капище. Как жаль, что не пролился гнев Создателя на это место и не покарал обитель некромантов. Хотя здесь прекрасно справился бы и святой отец Флатис. С поддержкой своего беспощадного монашеского ордена или же без оного. Но старый священник и боевой огненный маг сейчас оберегает наше поселение. Там ему самое место.

Вдоволь налюбовавшись делом рук своих, я взглянул на едва различимую ленточку песчаной дороги, оканчивающейся далеко от меня. Я бы вовсе не смог увидеть дорогу, если бы не покрывающий ее светлый песок. И да и вырубленные деревья бросаются в глаза.

Никого.

На миг я испытал огромное облегчение. Настоящую радость.

А затем радость исчезла в мгновение ока.

Всадники. Много всадников. И что еще, не отстающее от них, но непохожее ни на что из виденного мною ранее. Я различал большие уродливые силуэты и трепещущие на ветру большие плащи черного и серого цветов. Честно говоря, плащи были столь большими, что могли бы послужить одеялом для пятерых человек сразу, если меня не обманывает взгляд. Расстояние между нами велико. Трудно быть уверенным в чем либо кроме одного — это посланная за мной погоня. Они пришли от Горы. И сейчас нас разделяет всего пара лиг или чуть больше. До моих ушей донесся едва слышимый звук, живо напомнивший мне о самых верных друзьях рода человеческого — о собаках. Для кого-то друг, а для кого-то враг лютый. Для них это верный пес, а для меня дикий волк.

Скрутившийся в животе тугой комок заставил меня начать действовать и действовать быстро. Прекратив разглядывать приближающегося врага, я бросился к лошадям, вскочил на ту, что отдохнула больше прочих, и помчался на северо-запад, по-прежнему придерживаюсь жалких остатков некогда широкого торгового тракта. Я не пытался петлять, не старался вести лошадей по каменистым местам. Я не настолько хорош в сокрытии следов. Не сумею обмануть бегущих за мной собак и уж тем паче опытных следопытов, коих мудрый правитель не преминет послать следом за наглым вором.

Нужно обязательно попытаться сбить преследователя со следа, но не в этой местности, где, сколько не гляди, а нигде не увидишь ручья или речушки. Возвышенность. Здесь сухо, если не считать редких застоявшихся луж. Мне же нужна речушка или хотя бы широкий ручей с каменистым дном. Может быть, сойдет и болото, правда, там я сам могу сгинуть бесследно и навсегда…

Спустя день я потерял одну лошадь, изрядно вымотался, но оставался невредим и на свободе. Мне трижды удалось обмануть преследователей и ненадолго оторваться от них. И трижды они неведомым мне способом снова садились мне на хвост. Настоящие игры со смертью.

К вечеру третьего дня измотанные лошади начали хрипеть и на каждом шагу спотыкаться. Оценив шансы на то, что у меня появится время для продолжительного отдыха, я понял, что решение может быть только одно. И вскоре двинулся дальше уже пешим, неся за плечами мешок с запасом еды и туго свернутую лошадиную попону, могущую послужить неплохим одеялом. Там же покачивался укутанный каменный тесак, «плачущий» все чаще и все громче. За моей спиной лежало два лошадиных трупа без единой раны или даже кровинки, но полностью лишенных жизненной силы. Я искренне сожалел об этом деянии, но выбора не оставалось. Даже если оставить верно послуживших лошадей в живых, мои преследователи их все равно разорвут в клочья. Так что я лишил их жизни и сделал это самым безболезненным образом. Быстро и без крови. Они просто уснули. А я поймал себя на мысли, что с каждым днем мои умения в управлении потоками жизненной энергии возрастают. С каждым разом я действую все тоньше.

Но неуместные сейчас размышления быстро вылетели у меня из разгоряченной бегом головы, когда я оказался на высоком обрыве, под которым с едва слышным плеском катила свои воды благословенная и столь долгожданная река, очень широкая, несколько мутная и явно крайне мелкая, если судить по завязшему посреди русла толстому сучковатому бревну.

Обрушивая вниз потоки земли и листвы, я почти что съехал вниз и оказавшись в воде. Вверх или вниз по течению? Конечно вниз. Река направлялась в нужном мне направлении, здесь русло делало довольно крутой изгиб, оббегая несколько холмов. Судя по всему, начиналась она где-то далеко отсюда на юге. Может и стоило попытаться обмануть преследователей и решительно изменить направление своего пути, но я не желал снова подниматься вверх. Хватит с меня подъемов. Бежать под горку куда легче — недавно я в этом убедился. Сейчас бодрости у меня в избытке, но кто знает, что со мной случится позже и, быть может, мне придется горько пожалеть о зря потраченных силах. Поэтому не станем разбрасываться силой. Двигаться я старался по середине широкого русла. Порой не замечал промоин и омутов, проваливался с головой. Вынырнув, торопливо отфыркивался, отплевывался, выбирался из ловушки и продолжал тяжелый бег, чтобы через десяток шагов снова провалиться. Зато я не оставлял следов. Ни на суше, ни на мелководье у берега. В середине течение самое сильное, быстро заглаживает следы в иле.

Насквозь промокший, я бежал и бежал. Перелезал или подныривал под деревья упавшие поперек безымянной реки. Огибал гигантские валуны. Смело прыгал с небольших водопадов и преодолевал пороги. Уворачивался от острых сучьев и бревен. Каким бы ни было препятствие — я не покидал реки. Не знаю как мои преследователи снова и снова нападают на след быстрого и одинокого беглеца, но их собаки там не просто так. Я не дам им такой роскоши как отчетливый след. Пусть помучаются. Даже если они и поняли, что я двинулся вниз по течению, пусть теперь не спешат, пусть до рези в глазах вглядываются в берега — вдруг именно здесь я выбрался из реки. Ведь если не заметят и пройдут мимо — ищи-свищи меня потом. Пусть все время пребывают в напряжении. Пусть дергаются и шарят глазами по мокрой прибрежной глине. А я продолжу двигаться по воде до тех пор, пока не сочту, что пришло время покинуть воду…

Остаток дня, всю ночь и часть следующего утра я оставался в воде. Ночью уже не шел, а плыл, уцепившись за средних размеров бревно, изредка подталкивая его, дабы не застревало в мелких местах. Лига за лигой оставались за моей спиной. Мимо проплывали рощи, пустоши и холмы. Не будь я столь живуч, давно бы заболел, а то и умер — к ночи вода стала ледяной. Кое-где образовалась тонкая ледяная корочка, со звоном ломающаяся от напора моего тела и порой оставляющая глубокие порезы на моей коже. К утру легче не стало. Все же не летняя пора, солнце ярче и теплее с каждым днем, но весна, это весна.

Я выдержал. Выдыхая густой пар, выдирая из волос лед, я продолжал оставаться в реке до тех пор, пока утренний свет не показал мне такую картину, от которой я разразился громким лающим смехом. Стоя по пояс в воде, упираясь руками в бока, я в голос смеялся, глядя, как медленно уплывает от меня верное бревно, тащившее меня на себе всю ночь. Вот бревно вздрогнуло, накренилось, а затем встало торчком и кануло вниз, летя с высоченного обрыва в пропасть.

Водопад.

Снова гигантский водопад.

Да что ж я такой везучий именно на эти природные красоты — водопады и пропасти.

Неужто на роду у меня написано все время сигать с обрыва?

Обходить я не собирался. Еще не знаю, насколько высок обрыв, насколько глубока пропасть, куда мне предстоит упасть, но всей душой я уповаю, что ждущая меня ямина если не бездонна, то очень и очень глубокая. Коли идущие за мной враги еще не потеряли мой след и не отстали, им придется либо последовать за мной, либо же искать обходной путь — на что потребуется немало времени.

Отсмеявшись, я уцепился взглядом за торчащий над водой валун, что словно бы застрял на краю бездны. К нему я и двинулся, а добравшись, уперся мокрым животом в выглаженный водой стылый камень и взглянул вниз. Заглянул в пропасть.

И у меня снова пресеклось дыхание.

На этот раз от изумления, восторга и преклонения.

Очень уж величественный вид открылся моему усталому взору. Настолько величественный, что я враз почувствовал себя крохотной букашкой, ничего не значащей в этом бескрайнем мире.

Безымянная река достигала края обрыва и низвергала свои воды с такой высоты, что густые деревья далеко внизу казались совсем маленькими. У подножья водопада раскинулось озеро, столь мелкое, что я отчетливо вижу дно. Озеро прямо как и река — мелкое, широкое, мутное и безымянное. Воды мало. Вряд ли она смягчит мое падение после предстоящего безумного прыжка.

От озера отходит сразу две реки, что куда уже породившей их матери-реки, но при этом глубже и с более быстрым течением. Реки бегут бок о бок первое время, но затем, как будто поссорившись, начинают все сильнее отдаляться друг от друга. Затем между ними и вовсе встает большой и длинный земляной гребень сплошь заросший травой и деревьями. Он как стена между поссорившимися речками. Еще дальше, за озером и за холмом, начинаются густые рощи, растущие часто и беспорядочно раскиданные по почти бескрайней и плоской местности уходящей за горизонт. Некогда здесь не было лесов — на их месте находились плодородные возделанные поля, каждый год приносящие богатый урожай.

Откуда я это знаю?

Просто увидел дома.

Каменные здания. Двух и трехэтажные, массивные, сложенные на совесть, с уцелевшими кое-где крышами из потемневшей глиняной черепицы. А вон и полуразрушенное кольцо высокой защитной стены с многочисленными вратами и башнями. Город. Под водопадом, между озером и заросшей долиной, лежали руины большого города. Богатого города. Еще дальше, уже почти неразличимые, за городской стеной, тянулись развалины домов попроще — там явно в свое время жили люди попроще. Дровосеки, кожевенники, охотники. Еще дальше, у края бывшей долины, я заметил еще больше домов и домишек. Там обитали крестьяне.

Два столетия назад здесь находился процветающий город и немало деревень. Еще одна жемчужина в потухшей навсегда диадеме Западных Провинций захлестнутых ревущей водой гражданской войны переросшей в Войну Магов, когда в дело вступили боевые волшебники с обеих сторон.

Сейчас трудно разглядеть, хотя очевидно, что военные действия велись и здесь. Это видно по буквально разметанным каменным домам, по огромному черному пятну накрывшему собой часть городской стены и зияющую пустотой арку одних из врат.

Позволив себе передышку перед прыжком с огромной высотой, я вдоволь насмотрелся, после чего перевел взор на одну очень удивительную и можно даже сказать очень необычную постройку, гордо высящуюся в полулиге от городской стены.

Башня.

Тонкая и высокая башня увенчанная островерхой крышей из довольно необычного темного поблескивающего на солнце камня. Стены из мощных каменных блоков, столь больших, что живо напомнили мне о виденной недавно каменоломне с рабами гномами. Отсюда трудно разглядеть, но блеск разноцветных оконных стекол мне точно не померещился — в тех окнах, что расположены очень высоко над землей. Так высоко, что только птица сможет до них добраться. Ну или человек, располагай он немыслимо длинной лестницей. Видны темные пятна правильной формы и ниже — это так же окна, но они похоже либо заложены кирпичом, либо же закрыты ставнями. Блеска оконных стекол там нет. Высокие ступени упираются в широкую закрытую дверь.

Все вокруг башни заросло деревьями и кустарником, не говоря уже о прошлогодней желтой и молодой зеленой траве. Та же разруха и запустение, что на руинах лежащего рядом заброшенного города.

Вот только башня выглядит иначе.

Как-то уж удивительно целая она. Как башня выдержала двухсотлетнее испытание временем со столь малыми потерями? Нет ни малейших следов возможного обрушения, двери и ставни целы, не перекошены. А стекла! Вернее разноцветные витражи больших окон на большой высоте — как могли уцелеть стекла? Два века пролетело. Уверен, случались здесь снежные бураны, летние бури, осенние и весенние завывающие ветра, приносящие с собой не только дождь, но и град. А стекла целые…

Вздрогнув, я поспешно прикрыл глаза и мысленно потянул за тонкую ниточку воспоминаний. В хаосе царящем в моей голове есть упоминание о высокой башне неподалеку от городской стены некоего города. И вот она эта башня — стоит себе гордой свечой, царя над запустением вокруг.

Вот!

Вспомнил!

Башня Иллара Затворника!

Башня мага с даром Крепителя исключительной силы! Того, что однажды вдруг отказался от мирской жизни и заперся в своей башне. Долгие годы он упорно укреплял стены, двери, окна, полы и все прочее с помощью своего магического дара. Долгие годы! Десятилетия! Каждодневный труд, проводимый фанатично и тайно — до последнего мига никто и не ведал о том, что и без того прочные каменные стены высокой башни превратились в несокрушимый монолит. И никто так и не узнал о том, что именно случилось со старым магом. Прошло столько лет… от волшебника поди остались лишь пожелтевшие кости, лежащие где-нибудь в спальне, рабочем кабинете или же прямо в коридоре — кто знает, где его настигла смерть.

Обняв валун, я пораженно качал головой, не обращая внимания на мягко бьющие в спину волны реки, тихо булькающие и шепчущие мне на ухо — давай, прыгай уже, познай падение в бездну…

Это точно должна быть она — башня Иллара Затворника.

Не может же оказаться другой такой еще где-нибудь…

Я снова невольно вспомнил все те загадочные странности связанные с магами наделенными даром Крепителя. О том, как юного барона Кориса Ван Исера не согласились принять в Магическую Академию. О том, как удивился отец Флатис, не понимающий, почему Кориса не приняли, учитывая, что его дар довольно силен.

Далеко-далеко внизу подо мной находилась еще одна загадка.

И я уже знал, куда направлю стопы, если переживу прыжок.

Уцепившись получше, я одним рывком поднялся на камень, за очень долгое время впервые покинув речные воды. До хруста в подмерзших суставах потянулся всем телом, подтянул ремни заплечного мешка, сокрушенно вздохнул, когда вспомнил, во что превратился мой запас еды. А лошадиная попона? Такое впечатление, что вот-вот она расползется лохмотьями. Проверил крепко ли привязан ко мне тряпичный сверток с каменным мечом, все требующим и требующим плоти и крови. Правда, в последнее время он притих — когда я окунул его в речную проточную воду. Мерзкая штуковина не слишком любит такое, судя по всему.

Убедившись, что все в порядке, я оглянулся. За мной лишь рокочущее русло, обрывистые берега, высящиеся над рекой, и деревья. Ни малейшего намека на идущих за мной следопытов и убийц. Не слышно и лая собак, хотя на забитые водой и слегка распухшие уши я полагаться уже не мог.

Что ж, не будем давать им возможности увидеть мое падение вниз. Пусть и дальше гадают о моей судьбе.

Оценив отвесность круто уходящей вниз стены, я подался вперед и прыгнул в пропасть. Головой вниз. Пустота радостно приняла меня в свои призрачные объятия и завыла, засвистела злорадно мне в уши, сопровождая меня в самоубийственном падении. Пустота заранее праздновала мою смерть. Еще бы. Обычному человеку не пережить такого… не пережить… проклятье, как же я тоскую по тем временам, когда был именно что обычным человеком…

Стоящий у самого края бездны Истогвий выглядел хищным огромным зверем выслеживающим добычу. Плотный, широкоплечий, уверенный в себе.

С пренебрежением к опасностям Диких Земель свободные от оружия руки заложены за спину. Ноги по колено в клокочущей воде — причем, перед тем как войти в реку, Истогвий разулся, не желая портить отличные кожаные сапоги. Он бы и вовсе не полез в воду, но очень уж хотелось посмотреть на окружающую местность с б о л ь ш о й в ы с о т ы. Истогвий очень любил смотреть на кого-то или что-то не свысока, не с пренебрежением, но именно что с высоты своего роста или любой возвышенности. Слишком уж долгое время ему приходилось смотреть снизу-вверх на всех, включая едва подросших детей. Такое запоминается навсегда. Въедается в душу намертво.

С вознесшегося над огромной долиной обрыва Истогвий видел многое, но не видел самого главного — крохотную фигурку беглеца. Он напряженно вглядывался в раскинувшуюся перед ним величественную панораму, но совершенно при этом не замечая красот девственной природы. Его цепкий разум прирожденного управленца и хозяйственника замечал лишь самое главное — где лучше всего было бы разместить пастбища, где разрешить построить дома, а куда — подальше от жилых мест — отнести вонючие кожевенные мастерские и излишне громкие кузни. На радующие взор зеленые луга и мирное озеро с кристально чистой отстоявшейся водой ему было наплевать.

Но сильней всего его пытливый взор выискивал клятого и всей душой ненавидимого беглеца. Этого наглеца, осмелившегося укусить его не раз, не два и даже не три, а куда больше раз! Крохотный комар, ничтожная искорка жизни, жужжащая вокруг и кусающая раз за разом, выпивая кровь капля за каплей. Его ошибка. Только его оплошность. Однажды сам Темный уже послал ему в руки кусачего человечишку, но он проявил столь несвойственные ему небрежность и торопливость. И вот результат — неведомым образом чужак выжил, набрался сил и принялся творить пакости…

Сначала укусы были мало заметны, почти неощутимы. Даже потеря гномов рудокопов — о чем он узнал быстро — не оказалась невосполнима, ведь их двухвековая работа подошла к концу. В древнем гномьем роде больше не было надобности, и он давно подумывал о том, чтобы избавиться от них, начав со стариков, женщин и детей. Но затем чужак разошелся не на шутку…

Стоящий на краю пропасти Истогвий прекрасно осознавал двусмысленность своего положения. Он на самом деле стоит на краю. Еще одна ошибка — и он перестанет дышать, рухнет в пропасть. Ибо Мастер не прощает подобного. Если он вернется из погони с пустыми руками… его участи не позавидует никто из ныне живущих и некогда живших. Ибо украдена вещь немыслимо важная.

— Он прошел здесь? — Истолла смотрела столь же тяжело, как и ее отец. Вся в него.

И столь же бесстрашно стояла у самого края водопада. Неловкий шаг — и ее слизнет безжалостный поток мутной речной воды. А ведь дочь далеко не столь живуча и быстра как он сам. Но ведь не боится… вся в его породу…

— Да — кивнул он, пряча отцовскую гордость поглубже в сердце — Чую. Он прыгнул.

Истолла не стала переспрашивать, не выразила недоверия. Девушка поверила сразу. Раз отец сказал — прыгнул — значит, прыгнул.

— Ищем тело мертвое или живое? — новый ее вопрос был так же по делу.

— Он жив — процедил Истогвий — Жив… и мнится мне, что чужак направился вон к той башне. Вот ведь глупец, нашел куда направить путь — на север! А в первую нашу встречу я предупреждал его — остерегайся руин старого города, что лежит к северу от Горы. Все мол там костьми усыпано. А все одно он сюда пришел…

— Не он шел — река его вела — заметила дочь спокойно, и Истогвий вновь ощутил прилив гордости. Умна. Ой умна и рассудительна. Вся в него.

И ведь одна такая. За прошедшие двести лет с лихом у него было много жен, сыновей и дочерей. И внуков не счесть. И всех он не принимал. Не в него они и все тут. Материнская линия побеждала. Все детишки ладные получались, здоровые и… обыкновенные… И вот двадцать с небольшим годков назад родилась Истолла. Мать ее дура дурой, кроме тела соблазнительного пышного и косы до пят нет в ней ничего особого. А вот дочь не в мать — в него пошла! Сейчас еще три сынка подрастают. Двое глазами и бровями в него, характером в мать. А третий молчалив и мрачен. За восемь годков лишнего слова не сказал, глядит по сторонам пытливо, ничего и никого не боится. Может и здесь удача?

— Как спустимся?

— Разными путями — ответил Истогвий, отворачиваясь от кромки обрыва и опуская руку на плечо дочери — Разными…

Вскоре небольшой отряд двинулся в сторону от водопада, двигаясь на восток. До ближайшего пологого склона годного для спуска лошадей отряду предстояло пройти не меньше восьми лиг по пресеченной лесистой местности, к тому же заболоченной. Несмотря на высокое расположение, здесь имелось множество ручьев, широко разливающихся в стороны и образующих целые заливные поля стоялой теплой воды. Сплошные заросли кустарника, камыша, любящих воду деревьев и прочей растительности. И сквозь эти преграды упорно продирался отряд возглавляемый Истогвием. Позади него уверенно шагала Истолла, ведя в поводу лошадь и держа свободную руку на рукояти меча.

За их спинами в провал шагнуло несколько фигур. Четверо из них выглядели как воины закованные в мощные доспехи. Еще четверо… вроде и люди, но разве бывают такие тела у людей? Да и странный клекочущий визг издаваемый ими в падении, эти чрезмерно длинные и вроде бы когтистые узловатые руки с темной кожей…

Речная вода равнодушно приняла прыгунов в свои объятья и вскоре скрыла кувыркающиеся фигуры своей мутной ревущей толщей.